Отравленный трон

Общественное мнение

— Не думаю, что могу это сделать, папа.

— Почему нет? Ты привыкла общаться с другими мастерами. Ты часто ведешь вместо меня переговоры.

— Но ведь раньше ты всегда был рядом! Я не смогу говорить с ними один на один.

Лоркан повернул голову на подушке и посмотрел на нее с сочувствием и раздражением:

— Винтер! Все равно настанет время, когда тебе придется это сделать! Или ты собираешься оставить дела, когда я уйду?

Винтер рявкнула:

— Прекрати!

— Я серьезно! — Он полушутливо развел руками, но по напряженности в его голосе она заметила, что отец начал раздражаться. — Что ты собираешься делать, когда я умру, — повесить свой значок члена гильдии на стену и обратить себя ради какого-нибудь парня в кухарку и свиноматку?

Щеки Винтер вспыхнули огнем.

— Отец! — оскорбленно выдохнула она.

— Например, тот здоровяк сосед. Уж он-то каждый год будет тебя брюхатить, об этом можешь не беспокоиться. Здорово, а?

— Ну отец же! — воскликнула она, топнув ногой от смущения и ярости. — Хватит!

— Вот и перестань вести себя как девчонка! — вдруг закричал ее отец, побагровев от неподдельного гнева. — Ты хочешь, чтобы я умер от беспокойства? — кричал он. — Чем мы занимались все эти годы, если я так и не научил тебя справляться без меня? Господи ты боже мой! Винтер! — В его глазах она увидела страх. — Ну скажи, что ты можешь это сделать! Что тебе это под силу! Или… — Он умолк и вскинул руки в немом волнении. — Что… что тогда случится с тобой?

— Ладно, папа, ладно. — Она подошла поближе. — С мастером все будет в порядке, я полагаю. Но как справиться с подмастерьями?

— С мастером все будет лучше не придумаешь, — ответил Лоркан уже успокаивающим, мягким тоном. — Это Паскаль Хьюэтт, он хороший человек. И мой отец, и я много с ним работали. Он талантливый, знающий и всегда в курсе всего нового. К тому же он учтив. Обещаю тебе, как только ты покажешь, что справляешься с ситуацией, он всех подмастерьев построит.

Винтер стиснула руки и глубоко вздохнула:

— Чертовы подмастерья!

Углы рта Лоркана дрогнули, и в глазах промелькнула насмешливая искорка. Он ответил:

— Да уж, они любого достанут.

Винтер взглянула на него сухо.

— Ну же, перестань, — попросила она.

— Ты можешь, малышка. — Он кивнул, торжественно глядя на нее. — Ты сумеешь. И это всего на один день. Я буду с тобой завтра.

Винтер взглянула на его бледные губы и усталое лицо и неуверенно кивнула.

— Я знаю, папа.

— Ну так ступай.

Она глубоко вздохнула, разжала руки, выпрямила спину и вышла.

Когда Винтер покинула свои покои, у двери Рази шла бурная деятельность, она притворилась, что копается в поясной сумочке, но сама краем глаза наблюдала за происходящим.

Портной доставил целую кипу аккуратно сложенных пурпурных мантий. Рази принял их, как корзину гадюк. Он кивнул, отпуская портного, и проводил его взглядом, сжав челюсти, с грудой плащей под мышкой. Мимо него в коридор выходил пар от ванны Кристофера, так что Рази выглядел, как поджарый бог, спускающийся через облака.

Рядом ожидал паж, он кашлянул так, что Рази обратил на него взгляд своих опухших глаз.

— Его Величество добрый король Джонатон желает напомнить Вашему Высочеству, что вашего присутствия ожидают в палате совета во второй половине восьмой четверти.

— Скажи Его Величеству, что у меня есть другие дела.

Паж, казалось, такого ответа и ожидал и передал записку с личной печатью Джонатона. Челюсть Рази дернулась, он перехватил поудобнее тяжелые плащи, взял записку и одной рукой сломал восковую печать и разорвал конверт. Он быстро прочел письмо, после чего дыхание его участилось, а лицо покраснело.

Паж не мигая глядел на стену, пока Рази стиснул зубы, пытаясь сдержать свою ярость. Наконец он выдавил из себя короткое «Я приду».

Паж с облегчением поклонился и поспешил прочь.

Винтер перестала возиться с сумочкой и как ни в чем не бывало вышла вперед.

— Ваше Высочество, — проговорила она официальным тоном, но мягко.

Рази вскинул на нее глаза, и она увидела, что он едва может сдержать свои эмоции.

— Как поживаете? — спросила она беззаботным тоном, но взглядом сказала больше.

Он протянул ей письмо, которое оказалось очень коротким. Элегантным почерком Джонатона было написано только: «Главный инквизитор требует, чтобы вольноотпущенник Кристофер Гаррон из Хадрии оставался в его распоряжении для дальнейших бесед». Подписано было «Джонатон Кингссон III».

Винтер аккуратно сложила письмо и заглянула другу в лицо. Из покоев Рази доносился тихий плеск. Испорченная одежда Кристофера кучей лежала у их ног, запах от нее шел тошнотворный, несмотря на наполнивший воздух аромат лекарственных снадобий.

Винтер с трудом сглотнула. Хотя Рази смотрел прямо, он ее, похоже, вовсе не видел — юноша как будто погрузился в какой-то свой неведомый внутренний мир, населенный хищниками и затененный ужасами, видными лишь ему. Он прижал плащи к груди, сминая тщательно выглаженную парчу и бархатные воротники.

Винтер положила письмо на плащи.

— Ты их сомнешь, — сказала она и мягко протянула руку, чтобы разжать хватку, которой он вцепился в драгоценную ткань. Тогда Рази обратил свой взгляд на нее. Не обращая внимания на стражу, она не отпускала его руки и смотрела прямо ему в лицо с безоглядной, открытой улыбкой, полной привязанности.

Рази тяжело выдохнул и грустно улыбнулся в ответ, сжав ее пальцы. Он хотел что-то сказать, но нахмурился. Он вдруг опустил взгляд на ее руку. Глянул через плечо на наблюдающего за ними стражника. Посмотрел ей в лицо. А затем вдруг огляделся по сторонам во вполне оживленном холле и убрал руку.

Письмо задрожало и слетело с плащей на пол, Винтер наклонилась поднять его и положить обратно на папку. Когда она вновь взглянула на Рази, выражение его лица совершенно изменилось.

Глаза были полузакрыты, взгляд холодный. Он стоял очень прямо, с отчужденным видом.

— Этому надо положить конец, — твердо сказал он.

Винтер не поняла, что он имеет в виду.

— Увидимся вечером, — сказала она.

— Нет, — ответил он и отступил назад, кладя ладонь на ручку двери. — Я буду занят. — И он захлопнул дверь прямо у нее перед носом, даже не оглянувшись.

Она стояла перед дверью довольно долго, глядя на ее темные деревянные панели. Последние слова Рази льдинкой кольнули у нее в груди. Из комнаты не доносилось ни звука — полная тишина. Никакого разговора. Винтер знала, что ванна Кристофера у самой двери, справа, перед камином. Если бы Рази заговорил с ним, даже тихо, она бы услышала звук голосов, но стояла тишина. Либо Рази стоял молча и неподвижно по другую сторону двери, либо прошел мимо своего друга в другую комнату, не сказав ни слова.

«Накажи тебя Бог, Рази Кингссон, — подумала она и сама удивилась, какая горечь сковала ее сердце. — Накажи Бог тебя, и твои проклятые секреты, и твою привычку отталкивать друзей». В ребяческой досаде она ударила дверь ногой, а потом положила ладонь на дерево. «Вернись, — подумала она. — Вернись, выйди ко мне и обними».

Но, конечно, он не вышел, и наконец она ласково похлопала по двери, как хотела бы похлопать по плечу Рази, и направилась в библиотеку.

Винтер стояла перед дверью библиотеки, сердце колотилось в груди, щеки предательски покраснели. Инструменты неподъемным весом давили на плечо. Ей это не под силу! Она просто не сможет!

Она представила себе стайку гогочущих подмастерьев с той стороны двери и почувствовала, что желудок у нее выворачивается наизнанку. Она с полной уверенностью представила себе, как сейчас откроет дверь, споткнется, упадет, а потом ее вырвет прямо на ковер.

Винтер закатила себе пощечину, да такую, что от боли слезы из глаз брызнули. Она быстро вдохнула и задержала дыхание. Медленно выдыхая, она открыла дверь и ступила в комнату. Она не смотрела по сторонам, пока аккуратно не закрыла дверь. Как только щелкнула щеколда, она внезапно снова овладела собой. Щеки остыли, язык вновь обрел способность к речи, желудок успокоился. Она подняла глаза на группку парней перед ней и скользнула по ним холодным взглядом.

Их было пятеро. Двое на втором году обучения, трое — на третьем и еще один на четвертом году обучения, как и она сама. Никому из них не было дозволено носить зеленое, даже четверогодник носил простые черные шнурки, и никого гильдия не удостоила выплаты жалованья. В основном это были обычные, грубоватые, хитроглазые парни. Они повернулись, чтобы поглазеть на нее, — все, как один, сначала с удивлением, затем с издевательским смехом. Старшие мальчишки смотрели на нее с неприкрытым вожделением.

— Кто это к нам пришел? — шутовски воскликнул худой растрепанный мальчишка, разглядывая ее бедра и облизываясь. — Ты что, над нами подшутить решила?

— Кто тебе велел так одеться? — спросил маленький первогодок, чье недовольное личико даже заострилось от возмущения.

Винтер сглотнула. Она знала, что их мастер здесь, прячется где-нибудь в углу, делая вид, что не заметил ее прихода. Он, наверное, слушает, как она будет обращаться с его мальчишками, чтобы посмотреть, чего она стоит. Именно сейчас решается судьба отношений Винтер с его подмастерьями, и она должна все сделать правильно, ведь второго шанса у нее не будет.

— Может, ее прислали нам в подарок, — загоготал растрепанный мальчишка, ощупывая взглядом ее грудь. Его товарищи заулюлюкали и принялись пихать друг друга локтями под бока в дикарском восторге, хотя самому младшему из них было не больше семи-восьми лет.

Она оставила без внимания этот первый выпад и смерила каждого мальчика взглядом с ног до головы медленно, с холодной решительностью. Она уже подметила все, что ей надо было о них знать, но теперь воспользовалась старым отцовским трюком — останавливать взгляд на каждом мальчике, потом лишать его своего внимания, словно сочтя неважным. Она скользнула взглядом по первогодкам так, как будто они были недостойны даже ее презрения, и обратила внимание на подмастерьев третьего года.

Винтер намеренно начала с того самого, кто с ней заговорил: дерзкий, растрепанный мальчишка. Она нагло глянула прямо ему в лицо, опустила взгляд на знак гильдии на его рубахе, а затем на черные шнурки его ботинок. Добравшись до шнурков, она позволила себе слегка приподнять брови, как будто говоря: «Как, и это все?»

Затем она проделала то же самое с его товарищем, тощим веснушчатым пареньком с ярко-голубыми глазами и кривыми передними зубами. Он нахмурился от такого осмотра и покосился на подмастерье четвертого года, будто ища поддержку, и Винтер уже поняла, что именно со старшим мальчиком ей придется справиться, но сначала нарочито взглянула на шнурки третьегодника и отвернулась, насмешливо поцокав языком. Лишь тогда она обратила свое внимание на солидного мальчугана, обучавшегося четыре года.

Это был сутуловатый паренек среднего роста, лет семнадцати, с добродушным круглым лицом и густыми, шелковистыми каштановыми волосами, подстриженными, как и подобало ему при его статусе, под самым затылком. Пока его товарищи перекидывались шутками, усмехались и толкали друг друга в бок, он внимательно следил, не выступая вперед, а теперь разглядывал ее с осторожным интересом. Она рассмотрела его лицо, знак гильдии, ботинки. Она позволила себе одобрительно поднять брови, когда увидела желтый цвет его шнурков, и кивнуть. Хороший знак отличия, лишь на один уровень ниже зеленого. Она намеренно встретилась с ним глазами и перехватила его взгляд, направленный на ее кулон, знак одобрения гильдии. Его губы дрогнули, и он встретился с ней взглядом, сохраняя сдержанное выражение лица.

— Я не сомневаюсь, что ваш мастер оставил вам четкие указания и сейчас вы усердно трудитесь, выполняя его задание, — проговорила Винтер, обращаясь к нему, и только к нему. — Прошу прощения, что прервала вас. Прошу вас, вернитесь к работе, которую вам поручили. Мой мастер искренне желает, чтобы мы продвигались вперед.

Так она возложила на мальчиков тяжелый груз ответственности. Если их мастер не оставил им никаких инструкций, то это значило, что он ленив и неумел и его несвоевременный уход с рабочего места — серьезное нарушение его обязанностей. Винтер знала, что все подмастерья как один непослушны и недисциплинированны, но к своему мастеру относятся с невероятным уважением. Продолжить свои проказы значило бы бросить тень на человека, который давал им приют и стол, от которого зависело их будущее. Кроме того, они бы опозорили его перед подмастерьем другого мастера.

Старший подмастерье минуту кусал губы и изучал ее лицо, хмуря брови.

— Почему твой мастер не пришел сам? — спросил он.

Растрепанный парень вмешался в разговор — сейчас тон его был серьезным и вопросительным.

— Я слышал, что лорд Мурхок не поддерживает всю эту штуку с mortuus in vita! Я слышал, что он даже не пошел на пир, да и вообще никуда не ходил с тех пор, как этого безбожного арабского ублюдка посадили на трон! Он ведь поэтому и сейчас не пришел, правда?

Винтер открыла было рот, чтобы ответить, но ее перебил подмастерье третьего года обучения. У него был удивительно правильный выговор, и он внимательно разглядывал ее, пока произносил: «Моя мать говорила, что лорд Рази обворожил короля заклинанием. Что он колдовством проложил себе путь к трону…»

— Его-то мамаша уж точно обворожила Джонатона, раз уж оказалась у него в постели, когда король был еще совсем мальчишкой, — пропищал один из первогодков.

— Ну он от нее быстро избавился, — усмехнулся растрепанный парень. — Черномазая сука! Королю недолго понадобилось, чтобы одуматься и завести себе приличную христианку, пока еще было не слишком поздно.

— Но эта черномазая сука успела-таки наградить его ублюдком! А теперь она, должно быть, еще одно заклятие на него наложила — разве он не выкинул прочь своего золотого сына ради этого черного дьяволенка?

— Язычник паршивый!

Голова у Винтер закружилась. Голоса сливались в единый гул ненависти — она почувствовала, как контроль над ситуацией покидает ее. Она словно слышала разговор северян! «Приличная христианка… Нехристь, арабский ублюдок…» Когда вопросы религии и расы были проблемой в этом королевстве? Когда она начали разговаривать о заклинаниях и чарах как о чем-то, с чем нужно считаться?

Подмастерье четвертого года заговорил с ней, и она заставила себя сосредоточиться на его серьезном, озабоченном голосе: «Нам придется заменить его королевское высочество принца Альберона на арабского выродка, так что ли? Вычеркнуть настоящего наследника и вместо него выточить имя узурпатора?»

Винтер заморгала, сердце часто билось в ее груди. Глаза ее были сухи и горячи. Во рту так пересохло, что пришлось пошевелить языком, прежде чем заговорить. Когда ей наконец удалось что-то выговорить, она сама была удивлена, как ровно звучал ее голос, как разумны были слова.

— Моего мастера задержало государственное дело, — сказала она. — Вот почему он не может сегодня следить за нашей работой. — Она вытащила записку из кармана, позаботившись о том, чтобы все столпившиеся мальчишки разглядели герб Лоркана на восковой печати. — У меня от него записка для вашего мастера. — Подмастерье четвертого года перевел взгляд с записки на нее с бесстрастным лицом. — Если вы рассмотрите резьбу на этих стенах, — продолжала она, — вы увидите, что нет нужды заменять принца его братом. Лорд Рази уже есть на всех этих изображениях. Он даже чаще встречается, чем наследный принц Альберон, потому что лорд Рази родился первым и живет дольше.

Мальчишки нахмурились и оглянулись по сторонам. Винтер вдруг поняла, что ни один из них не знал, как выглядит Альберон или Рази. Для этих юнцов два ее друга были лишь именами — одно представляло черномазого ублюдка, другое — золотого мальчика. Вот и все, просто имена, просто картинки. И поняв это, она осознала истинную глубину того, чего Джонатон собирался здесь добиться.

Стирая Альберона из истории, уничтожая все упоминания о нем, все его изображения, все изваяния, Джонатон мог сделать с памятью об Альбероне все, что хотел. Альберон мог стать кем угодно — мелющим чепуху идиотом, сумасшедшим, злодеем убийцей, опасным тираном. Джонатон мог сделать из Альберона что угодно, потому что большинство его подданных никогда не видели его, не знали ни его лица, ни истинного характера. Бедняга Альби! Скоро он обратится в ничто или, что хуже, его переделают в чудовище.

Последние слова Юзефа Маркоса снова зазвучали у нее в ушах: «Его Высочество наследный принц Альберон! Это был принц Альберон! Это он послал приказ, милорд! Он послал мне приказание убить вас». Она не могла с этим примириться. Не могла связать свое представление о порывистом, смешливом, импульсивном, но любящем Альбероне, резвом и солнечном, со злодеем, строящим козни, прячущимся во мраке, посылающим убийц, чтобы расправиться с родным любимым братом. Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, закусила язык и снова поглядела на группу мальчиков, которые все еще озирались по сторонам, стараясь разобрать, кто же представлен на многочисленных резных изображениях, наполняющих комнату.

Винтер сделала глубокий вдох и хрипло сказала:

— Так что же ваш мастер вам поручил?

Растрепанный паренек ухмыльнулся:

— А тебе какое дело до этого, девчонка?

Подмастерье четвертого года вдруг закатил ему подзатыльник:

— Заткнись, Джером! Ступай к задним колоннам и возьмись за тот фриз, как тебе было велено.

Секунду Джером глядел на товарища с разинутым ртом. Старший подмастерье не отводил глаз, и наконец парень густо покраснел и отошел к широким панелям. Другой подмастерье третьего года тоже ушел, а два малыша первогодка остались, переминаясь с ноги на ногу, будто хотели в туалет.

— А нам что делать, Гэри? — прохныкал один из них.

Старший закатил глаза.

— Почему вы никогда не слушаете, мелюзга эдакая! Идите к вон тем полкам, разложите свои инструменты, а я сейчас подойду.

Оба мальчугана пустились прочь бегом, и Винтер слышала, как они толкаются и хихикают, пробираясь к узким книжным полкам.

Подмастерье четвертого года, Гэри, глядел на нее с торжественным видом. Он заговорил с ней тихо, и Винтер показалось, что его голос был проникнут сочувствием.

— Мне больно делать эту работу, — честно признался он. — Твой мастер здесь такую красоту навел. Грех переделывать.

Она глянула в его ласковые глаза и промолчала. Он улыбнулся ей, зубы у него были гнилые.

— Здорово ты расправилась с парнями, — сказал он, и тут девочка позволила улыбке чуть коснуться глаз. — Я бы тебя в мастера взял, а?

Винтер кивнула, и Гэри провел ее через зал туда, где выжидал и наблюдал Паскаль Хьюэтт. Это был человек небольшого роста, жилистый и седоволосый, с резкими чертами лица и глазами, окруженными сложным переплетением морщин. В течение дня у Винтер было время понять, что подмастерья обожали его, а Гэри ему приходился родным сыном.

Следующие несколько часов они в основном прогуливались вдоль фризов и панелей с изображениями, а Винтер рассказывала, на выполнении каких работ настаивает ее отец. Вначале Паскаль подумал, что им предстоит заменить Альберона и Оливера какими-нибудь неодушевленными существами — вырезать на их месте дерево или лошадь, что-нибудь, что заполнит пробелы. Когда Винтер объяснила, что Лоркан хочет, чтобы фигуры просто срезали до основания, оставив гладкое дерево, как зияющую дыру в картинке, как явное, бросающееся в глаза отсутствие, Паскаль взглянул на нее озабоченно:

— Он не хочет никаких дополнений?

— Нет, мастер Хьюэтт.

— Ничем не хочет замаскировать промежутки?

— Нет.

Она вынула письмо, протянула ему и терпеливо ожидала, пока он прочел его — медленно и с трудом.

Закончив, Паскаль сложил бумагу и оглянулся по сторонам.

— Господи, помоги, — вздохнул он. — Я участвую в кровавом убийстве. Но дело будет сделано, девочка, и сделано на совесть. Твой мастер может нам доверять.

— Он собирается присоединиться к вам завтра, мастер Хьюэтт, и будет работать с вами рядом.

Паскаль опустил глаза, пошевелил губами, совсем как его сын, и вновь взглянул на нее:

— На самом деле Лоркан эту вот переделку не поддерживает, правда, дочка? Он ведь не может считать правильным, чтобы этот араб занял трон?

Винтер глядела в его добрые глаза и обдумывала осторожные повадки мастера. «Кому можно верить? — думала она. — Кому, кроме себя? Может, Паскаль Хьюэтт и добрый, но он глупый. Может, он посвящен во все тонкости придворной жизни, но не способен хранить тайну…» Лоркан явно уважает этого человека, но все же, заметила она, недостаточно доверяет ему, чтобы рассказать о своей болезни. Она ответила тихо и покорно:

— Мой отец выполнит свой долг перед королем, мастер Хьюэтт.

Паскаль кивнул, оглядел ее с головы до ног, а затем перевел взгляд на Гэри, трудившегося над фризом-барельефом. Это была длинная, веселая резная панель с текучими линиями — Альберон со своими гончими преследует лисицу; изображение было таким же полным жизни и радости, каким всегда был и сам юноша Гэри аккуратно срезал фигуру Альберона с дерева — медленными, скрупулезными движениями, чтобы сохранить превосходную работу ее отца: резных псов и окружающую листву. Некоторое время Паскаль Хьюэтт наблюдал за сыном с грустным лицом.

— Да уж, — пробормотал он, — я твоего отца хорошо понимаю.

— Милорд Рази тоже не хочет этого, мастер Хьюэтт. Он остался верен принцу.

Морщинки Паскаля сложились в понимающую гримасу, и он взглянул на Винтер снисходительно, как будто жалея девочку в ее невинности.

— Да уж, — фыркнул он, — не сомневаюсь, что на трон его пинками загнали. Он небось кричал и отбивался, когда ему навязывали такую ответственность.

Невольная точность этих слов живо напомнила Винтер о Рази. Как он вырывался из рук стражи на этом ужасном первом пиру, когда только узнал о плане отца. Каким было его лицо, когда его насильно усадили на трон брата. Ей пришлось стиснуть зубы и вонзить ногти в ладони, чтобы не прокричать правду в понимающее лицо Паскаля. Она помнила, как беспомощно глядела на то, как Кристофера, окровавленного и кричащего, тащили в темницу, — с тех пор вполне реальная угроза его смерти под пыткой нависла над Рази.

— Уверяю вас, — прошептала она, — милорд Рази не хочет братской доли наследства. Он искренне предан брату.

Хьюэтт добродушно наклонил голову и похлопал ее по плечу. Она отстранилась, проклиная слезы, которые никак не могла прогнать с глаз.

— Разве он не сидел вчера весь вечер на троне своего брата, девочка? Не веселился и на долю своего брата? А дальше, ты знаешь, он наденет пурпур и станет заседать в совете, будто ему и впрямь полагается править королевством. — Казалось, он приписал блеск в ее глазах страху: лицо его сделалось еще добродушнее, он утешительно погладил ее по плечу. — Но что с него взять! Это у них в крови, понимаешь ли. Разве такой язычник, как он, знает, что такое преданность? Им этого не понять. — Он печально покачал головой и оглянулся на своих мальчиков. — Мне и думать тяжело о том, каким станет это место, когда он придет к власти. Может, там, на Севере, они и правы, — задумчиво проговорил он, наблюдая за сосредоточенной работой сына. — Может, стоит нам их всех отослать куда подальше. Раз уж они даже до простой молитвы не снизойдут… — Он умолк, погрузившись в размышления, а Винтер стояла, застыв от страха и онемев от ужаса.

Дальнейший разговор прервал прозвучавший у двери высокий голос Джерома:

— Здесь нет ни одной леди, дурак. Отвали!

— Подожди! — крикнула Винтер. — Подожди! — Она подбежала к передним полкам библиотеки, вытирая глаза и кусая губы, чтобы овладеть собой. Ее поспешность так удивила Джерома, что он замолчал, и шокировала маленького пажа, которого он пытался грубо оттеснить от двери.

— Кого ты ищешь, дитя мое? — спросила она дрожащим голосом.

— Да вас же, леди-протектор.

Когда был назван ее титул, глаза Джерома выкатились, как жареные каштаны, а все подмастерья встрепенулись, будто кролики, чтобы взглянуть на нее еще раз.

— Христос с нами! — прошептал Гэри, не отрывая от нее глаз. — Настоящая леди!

Маленький паж протянул ей письмо так, что все заметили на клейме герб короля. Он ужасно боялся пятерых подмастерьев, и бумага дрожала в его пальцах.

— Его Величество добрый король Джонатон ожидает ответа, миледи.

— Христос с нами! — повторил Гэри, а Джером побледнел, внезапно осознав, сколь высоко взлетела его сегодняшняя знакомая в придворной жизни.

Винтер раскрыла записку, шмыгнув носом, и поморгала глазами, чтобы прочесть письмо. От этого короткого сообщения сердце ее ушло в пятки.

«Вы должны посетить сегодняшний пир вместо вашего отца. Будьте готовы к десятой четверти».

Винтер со стоном возвела взгляд к небесам.

— Его Величество требует ответа, — пропищал мальчик.

Винтер скрипнула зубами, прекрасно зная, что ей хотелось бы сказать Его Величеству. Но она проглотила свой гнев и сделала глубокий вдох. Наверное, паж заметил черную ярость на ее лице — он перевел взгляд на стену и стоял в ожидании, не выказывая на лице никаких эмоций.

— Скажи Его Величеству, что я приду, — прошипела она, и мальчик поклонился и поспешил прочь.

Секунду Винтер стояла, держа в руке записку и глядя в пустоту. Когда она все же сосредоточилась на окружающих, ученики уже обступили ее, с руками по швам и торжественным, чуть ли не испуганным выражением на лицах.

«Неужели настолько заметно, что я расстроена?» — подумала она.

Гэри, хоть и представления не имел о том, что происходит, хотел сказать ей что-то утешительное. Но каждый раз, когда он открывал рот, он, казалось, передумывал и в итоге все же промолчал.

Она повернулась и пошла туда, где ее ждал Паскаль. Она медленно спрятала свои инструменты обратно в сверток и вскинула его на плечо. Она огляделась в зале, блуждая взглядом по резьбе, счастливым лицам, веселым стишкам.

Паскаль наблюдал за ней добрыми, умными глазами, и Винтер заставила себя быть вежливой:

— Я не могу продолжить работу сегодня, мастер Хьюэтт. Как вы думаете, я дала достаточно указаний, чтобы вам было чем заняться до моего завтрашнего прихода?

— О да, девочка, не волнуйся.

Она взглянула на него и улыбнулась.

— Спасибо, — коротко проронила она и ушла.