Отродье

Глава 12

Вечер опустился на княжий терем, погружая его в полумрак. В гриднице на широком дубовом столе, уставленном блюдами с запеченной дичью, рыбой и душистым хлебом, горели масляные лампы, освещая лица собравшихся гридей теплым светом. Во главе стола сидел Малко. Гридница полнилась шумом и смехом, песнями и похвальбой дружинников. Один лишь княжич был хмур, уставившись на своей кубок, заботливо наполненный стольником.

После разговора со Стояной ликование в душе молодого князя померкло. Одержанная над кузнецом победа перестала быть значительной, оказалась мелкой, недостойной. Который день, уязвленный словами Стояны, Малко не находил себе места. Эта девушка, потеряв близких, преодолев боровые чащобы, перенеся лишения, пришла в Зареборье за помощью в войне с истинными недругами. А он кичился перед ней победой в потешных боях. Не очелья, не каменьев с жемчугами — другого подарка ждет она от него, от зареборских князей. Малко поморщился, в очередной раз устыдившись своего поступка.

И подумал тут молодой князь о другом. О том, что не в силах он преподнести такой дар. Отец его, князь Велеба, отправит в Белоречье Драгомила, третьего своего сына. И посадит его на тамошний престол после изгнания гавранов. А ему, Малко, до седых усов не видать и малой вотчины.

Малко в сердцах ударил кулаком по столу. Гомон и смех в гриднице стихли, гриди удивленно взглянули на княжича. Он поднял голову, оглядел своих товарищей.

— Пресытился я потехами да игрищами. Дитячество это. Не попытать ли нам удачи в настоящем ратном деле, други мои? — задал вопрос Малко. — Белоречье подмоги просит, а батюшка мой для той подмоги Драгомила с дружиной дожидается. Не совестно ли вам, братья, от того, что нас за воев не держат?

Словно гром грянул — вздрогнула гридница множеством согласных голосов.

— Пойдете со мной на Белоречье, гавранов бить, истинной славы искать? — крикнул Малко.

Повскакивали гриди с мест, раззадоренные, готовые сию же минуту седлать коней и мчаться на сечу.

— Пойдем! Веди, Малко!

Не мешкая, поспешил княжич в отцовскую опочивальню. Отрок-челядинец известил князя и Малко вошел в покой. Велеба сидел на покрытом шкурами ложе в одной лишь исподней рубахе, а лекарка-волхвица растирала ему колени и щиколотки пахучей мазью. На княжича волхва даже и не взглянула.

— Почто явился на ночь глядя? — спросил Велеба. — Случилось что?

При взгляде на отца — угрюмого, недовольного своей немощью — недавняя решимость понемногу стала покидать Малко.

— Доброй ночи пожелать тебе пришел, батюшка.

— Что ж, спасибо.

— Нет ли каких вестей от Драгомила, батюшка?

— Коли были б, тебя бы не обошли.

Велеба чуть поморщился, когда лекарка, обматывая натертое колено тряпицею, нажала чуть сильнее. Взглянул на сына, угадав его нерешительность.

— Ну что мнешься, чать не девка. Молви уж.

Набрав воздуху в грудь, Малко выпалил:

— Дозволь мне в Белоречье идти! Вторая луна уж пошла, как гонец весть принес. Гоже ли людей, кои на нас надеются, без подмоги оставлять?

Лекарка приостановила движение рук, чуть повернув голову в сторону княжича. Хмурое выражение на лице Велебы сменилось удивлением.

— Это с каким же войском ты вознамерился на Белоречье идти? Иль ты мнишь, что я воев из сусеков да амбаров выимаю, ровно мельник просо? — усмехнулся Велеба. — Гавраны-то, слыхал ведь от выглядчиков, вверх по Бела-реке направились. Неровен час — от других вотчинников за подмогой явятся. Что я им отвечу?

— Своей малой дружиной обойдусь, — упрямо глянул на него сын. — Дозволь на Белоречье идти! Велизар мне братом названным был, неужто за гибель его воронью не воздам?

Лекарка закончила обматывать ноги князя, собрала в туесок свои снадобья, поклонилась Велебе и покинула опочивальню. Князь сделал знак отроку, и тот тоже вышел, оставив Малко наедине с отцом. Велеба набросил на ноги мохнатую медвежью шкуру и устремил проницательный взгляд на сына.

— Сдается мне, не так воздаяние тебя тревожит, как Драгомила возвращение. Мнишь, что брату твоему Белоречье отдам?

— Мудр ты, батюшка, — смутился Малко. — Твоя правда. Да ведь и ему более по нраву походы воинские, потехи звериные да девки весёлые. Навряд он отправке из Зареборья в глушь боровую возрадуется.

— А тебе, выходит, дальний угол по нраву? Или от меня сбежать норовишь?

— Мне по нраву княжеству нашему пользу нести, рубежи его стеречь от незваных гостей. Не серчай, но тут я аки валун на ниве — ни другим пользы, ни себе дела. Даруешь вотчину малую — вовек милости не забуду. Нет — так роптать не буду, сам добуду. Супротив воли твоей и власти ничего я не маю, помыслов дурных нет в сердце моем о тебе и братьях.

Велеба долго и пытливо смотрел на младшего сына, едва ли не в самую душу вглядываясь.

— Ну, ступай, ежели так. Белоречье ноне без князя осталось, и наследников несть. Твой престол белореченский, коли отобьешь у воронья, — вымолвил наконец Велеба. — К дружине своей стрельцов десяток бери. Более не дам.

Князь отбросил шкуру, поднялся, слегка прихрамывая, подошел к столу, и, взяв серебряный подвес Велизара, кинул его сыну.

— А коли вече тамошнее иначе решит? — поймав тавро, нахмурился Малко.

Велеба криво улыбнулся.

— Вече от гавранов городище не защитит. Того и поставят, у кого знак мой будет да дружина добрая. Дружина у тебя имеется, тавро на княжение тебе даю.

— И Олелю вместе с Гораздом в довесок? — повел бровью Малко.

— На что нам предатели да отступники? — пуще скривился Велеба, оскалившись подобно зверю. — Горазд своё нутро уж показал, под вороново крыло подметнувшись. Маеты от бояр сверх меры, норовят всяк к себе склонить, всяк свой кус ухватить, не хуже воронья в стороны рвут. А ты не клонись, поддашься — сломят. Воеводу белореченского псам отдай, не щадя, в вырии уж угол ему уготовлен. С княгиней сам решай, но на престоле ей более не место.

— Кому ж место? — насупился Малко, ожидая услышать имя девицы одного из боярских родов. От матушкиных смотрин доселе отмахивался да отнекивался княжич, отцовскому же приказу брать жену из названного им рода не посмел бы противиться.

— Тому, кому козни чужды и жадность очи не застит. Да вот хоть этой посланнице белореченской. От неё, небось, тоже толика хорохорства твоего, оттого и в Белоречье рвёшься?

— Стояне? — смешался княжич, пораженный в душе тем, как легко угадывает отец его думы.

— А чем плоха? — хитро прищурился Велеба. — Сказывала мать, как ты на неё поглядываешь да чем одариваешь. Остеречь тебя от неё, от чужачки, наказывала. А другие сказывали, как она тебе на посулы твои ответила. Хороша девка, не спорю. Что сирота простого роду, то тебе на добро. Родня докучать не будет. Боярышни, коих мать тебе сватает, по рукам и ногам тебя свяжут, при каждом шаге своем на родню оглядываться станешь, властью с ними поделишься, а там, неровен час, и лишишься. Да и не то важно, что белореченка на лицо баска да нравом пряма, а то, что из тех краев. Для Белоречья ты всё ж не своего племени — наместник посаженный. А она подле тебя, княгиней будучи, люд тамошний успокоит и сдержит. А подпору власти в дружине своей ищи, ими и держи. Обмысли слова мои, а решай уж сам.