Отродье

Глава 8

Пять дней до Зареборья — коли по наезженной дороге, не таясь, да с добрыми попутчиками. А Стояне пробираться пришлось глухим бором, опасаясь погони, что могла настигнуть её на тореном пути. По темным чащобам, кои и в полуденный час солнышка не видали, преодолевая замшелые завалы поваленных деревьев, шла Стояна. Обходила манящие ровные зеленые лужайки, усыпанные цветами — грозящие гибелью топкие болота, завлекающие обманным спокойствием. Карабкалась по склонам балок, заросших репейником, чертополохом и крапивою.

По первости ночевала на земле, разводя малый костерок. Но после того, как наведались к её стоянке волки, стала забираться на деревья, укладываясь на ночь в развилках толстых сучьев. Да только от рыси или от медведя таким порядком не убережешься, и приходилось Стояне дремать вполглаза.

Ночью боровая чащоба становилась еще страшнее, еще грознее. То филин насмешливо ухнет, то неясыть жутко заулулюкает. А то еще — ино выпь на болоте забубухает, ино леший в дуду свою дует, заставляя сердце замирать от страха. По земле ежи бегают — пыхтят да сопят. А иной раз и рысь протяжно замяукает, и волчью грызню услышать не редкость.

Сожмется Стояна в клубок, съежится на суку трепещущей птахой и шепчет молитву: «Убереги мя, Велес-батюшко, от чад твоих. От когтей вострых, от клыков яростных. Сбереги меня в бору — травинку малую, былинку слабую средь чащобного народа твоего. Не погубив топи зыбучей, выведи из дремучей чащи». Пошепчет-пошепчет, да и провалиться в дрему, уповая на милость Велеса.

Уж седмица пролетела, осьмой день на исходе. А конца боровому краю как не было, так и нет. Взятый в дорогу харч, как Стояна его ни тянула, закончился. Осталась в котомке последняя горбушка хлеба. Приберегала её Стояна до времени, как совсем худо станет. Сама же то с куста ежевичного иль смородинового ягод пощиплет, то на земляничную поляну наткнется, то грибов вечером на костерке обожжет — вот и пропитание.

Пробираясь сквозь чащобу, набрела Стояна на обильный малинник с крупными спелыми ягодами. Утоляя голод, увлеклась, протискиваясь осторожно вглубь колючих зарослей, туда, где ягод было больше. Невдалеке вдруг послышался вздох, ворчание и над верхушками кустов поднялась косматая медвежья голова с перепачканной малиновым соком мордой. Дожевывая малину, медведь уставился на Стояну маленькими черными глазами. А та, обомлев от ужаса, и пошевелиться не могла. Медведь вытянул шею и шумно втянул запах вторгшейся в его владения гостьи. Протяжно фыркнул, и, отвернув голову в сторону, ухватил губами малиновую гроздь.

— Прости, батюшка боровой хозяин, — залепетала Стояна плохо повинующимся голосом. — Не ведала, что твоя вотчина. Не губи, хозяин, отпусти подобру-поздорову. За угощение благодарствую.

И стала шажок за шажком пятиться, стараясь не глядеть зверю в глаза. А тот, объев приглянувшийся куст, вновь обратил взгляд на Стояну и поднялся на задние лапы. Так и стоял, глядя, как она, выбравшись из малинника, медленно отходит в лес. Только лишь потеряв из виду медведя за зарослями, Стояна бросилась бежать. Уже после, придя в себя и переводя дух у лесного ручейка, подумала она: «Уж не у самого ли Велеса в облике борового хозяина я угощалась?».

К исходу десятого дня донесся до путницы далекий стук топоров — не иначе, вырубка поблизости. А там, поди, и до Зареборья рукой подать. До делянки добралась Стояна уж в сумерках. Долго смотрела из-за деревьев с опаской на дюжину загорелых мужиков в посконных портках и рубахах, сидевших у костра с подвешенным над ним котлом.

«Боровой хозяин не тронул, так неуж люди своего роду-племени обидят?». И, выйдя к огню из сумеречного леса, поклонилась.

— Здравы буди, люди добрые. Дозвольте у огня побыть.

Дровосеки удивленно оглядели вышедшего из лесу парнишку с исцарапанным лицом, в надвинутой на самые брови шапке, в многажды порванной худой одёже и с тощей котомкой за спиной.

— Садись, хлопче, — отозвался низким голосом один из мужиков, чернобородый, с пронзительными темными глазами. — А ну, двиньтеся, братушки.

Стояна, ободренная словами, приблизилась и села чуть позади.

— Чего жмешься за спинами? — обернувшись, усмехнулся молодой дровосек, позади которого примостилась Стояна. — До котла чрез мою голову тянуться будешь? Тут садись.

И хлопнул широкой ладонью обок себя. Делать нечего. Втиснулась Стояна меж мужиков, чувствуя по бокам крепкие плечи лесорубов. Котел сняли с огня, кто-то подал ей ложку.

— Хлебай, хожалый, — подмигнул сосед.

После многодневного полуголодного житья дровосеково варево показалось Стояне отменным кушаньем.

— Благодарствую, хозяева, — насытившись, поблагодарила она.

— Во здравие, — откликнулся чернобородый, сказавшийся старшим. — Сам-то кто?

— Путник, — уклончиво ответила Стояна.

— И куда путь держишь?

— В Зареборье. Далеко ли?

— Ежели с рассветом в дорогу тронешься, к полудню дойдешь.

Для ночевья у лесорубов были землянки. Стояна спать внутри отказалась, сославшись на теплую ночь.

— Как знашь, — зевнув, подал ей валяную подстилку чернобородый. — Волка увидишь, голос подай.

Расстелив войлок поближе к угасающему огню, Стояна провалилась в сон. Спала так крепко, что не сразу почувствовала, как кто-то настойчиво трясёт её за плечи.

— Эй, хлопец, подымайся. Заря уж рдеет. Да просыпайся ты.

Открыв сонные глаза, Стояна увидела насмешливый взгляд молодого парня, рядом с которым сидела вчера.

— Чегось?

— Утро, говорю. В дорогу тебе пора.

Стояна села, зевнула, потерла лицо ладонями и ахнула, когда длинная русая коса скользнула с плеча. Дровосек, подбадривающе подмигнув, подал ей шапку.

— Надевай, хлопче. Да крепче натягивай.

Весь сон мигом слетел. Стояна собрала косу и нахлобучила шапку, исподлобья косясь на побудчика.

— Ступай, покуда парни не прознали, что за краса на костерок наш забрела. Люд тут всякий, неровен час обидят тебя. На-ко тебе съестного малость на дорогу. Вона по просеке ступай, она на дорогу выведет. А там до Зареборья прямой путь.

И протянул узелок холщовый.

— Пусть хранит тебя светлая Лада, — принимая узелок, потупилась Стояна.