Отшельник. Его девочка

Глава 20

Мне кажется, что внутри меня что-то оборвалось. Я чувствую, как слезы подкатывают. Горло больно обжигает изнутри.

Я молчу.

Только смотрю на Отшельника. Он холодный, строгий и совершенно чужой. Я прожила с ним чуть больше двух недель, но уже успела привязаться. И мне больно. Чертовски больно от его слов.

Я даже и подумать не могла, что все будет именно так.

— Напиши на листке свой адрес, — Лев Сергеевич кивает на ручку и листок в клеточку, явно вырванный из блокнота. — Константин привезет тебе твои вещи и документы.

Я сажусь за стол. Пальцы прошибает токовыми разрядами. Смотрю на этот листок, а у самой перед глазами пелена.

Почему он решил закончить все именно сейчас?

После того, как мы спали вместе в его кровати… после поцелуя… после той нежности, которую он только только начал проявлять.

Я ничего не понимаю.

Кусаю губу и судорожно выдыхаю.

— Лев Сергеевич, я… — фразы застревают в горле опилками.

Не могу найти правильных слов.

Не знаю, что теперь ему сказать.

— Я вам очень благодарна за все, — закрываю глаза, и слезы падают на ровную поверхность стола двумя прозрачными бусинками.

— Я знаю, — тихо, но слишком холодно говорит Лев Сергеевич.

Я не могу на него смотреть сейчас. Состояние просто потерянное и раздавленное.

Я все знала с самого начала! Я была его игрушкой. Он предупреждал, что рано или поздно я уеду из его дома.

Но почему сейчас?

Я не готова с ним попрощаться. Мне нужно было знать об этом заранее. Он должен был меня предупредить, что у нас осталось мало времени вместе!

Я бы подготовилась морально. Мне бы не было сейчас так больно. Под кожей такой холод, что до костей пронимает.

— Пиши адрес и завтракай. Я подожду тебя в комнате.

Я слышу его шаги. Он просто берет и уходит. Он обрывает все нити между нами. Возвращает меня в мою обычную серую жизнь.

Да, я должна радоваться.

Смогу с сентября пойти в институт и сдать все хвосты. Буду учиться дальше и общаться с Тиной, как ни в чем не бывало продолжу работать посудомойщицей в ресторанчике.

Но сейчас сердце на части рвется. И горький осадок стоит во рту.

Так не должно быть. Все не может закончиться сейчас.

Я не готова.

Можно было бы подождать хотя бы до конца лета…

Я поднимаю рассеянный взгляд на закрытую дверь в комнату Льва Сергеевича. Он ведь специально снял такой номер, чтобы мы не спали вместе. Он уже вчера знал, что сегодня решит вычеркнуть меня из своей жизни.

Я ему надоела.

Просто надоела…

У него может быть тысяча других девушек.

А я очередная в коллекции Отшельника. Просто не верится.

«Ну и дура же ты, Дарина!» — усмехается внутренний голос. — «Ты действительно поверила, что Отшельник сможет влюбиться в тебя?»

Я сильно зажмуриваюсь и изо всех сил стараюсь сдержать стон, вырывающихся из груди. Мне слишком больно. Неожиданно больно.

Сжимаю пальцы в кулаки и глубоко дышу, приводя себя в чувства.

Жизнь не закончилась.

И я должна благодарить Льва Сергеевича за все, что он для меня сделал. Но от обиды я просто сейчас убить его готова.

Я его ненавижу!

Он подсадил меня на этот наркотик — секс с ним, жизнь в его доме, прогулки по его лесу.

.

Это выше моих сил. И как бы я не старалась убедить себя в том, что Лев Сергеевич не был в ответе за мои возникшие чувства, болезненный спазм все равно сжимает мне горло.

Я беру ручку дрожащей рукой, в кончиках пальцев вибрирует ток. Часто моргаю, разгоняя позорные слезы. Я такая жалкая сейчас… наверно, даже слишком.

Вывожу адрес и откладываю листок. Громко всхлипываю.

Мне бы позавтракать, да от таких новостей кусок в горло не лезет. Не верится. Мне просто не верится.

Умываюсь в ванной, рассматриваю свое лицо с красными влажными глазами. У меня даже взгляд потух. Я всегда была сильной и жизнерадостной. Старалась такой быть изо всех сил. И как бы жизнь не давила, я всегда находила в себе силы и продолжала оптимистично смотреть на мир.

Сейчас даже не знаю, смогу ли.

— Дарина, — голос Отшельника и короткий стук в дверь заставляют меня вздрогнуть и схватить полотенце.

— Секунду, — отзываюсь сипло.

Быстро вытираю лицо насухо и открываю дверь.

— Нам нужно поторопиться, — Лев Сергеевич окидывает меня безразличным взглядом.

— Ладно, — киваю. — Я уже готова.

— Отвезу тебя в больницу к маме и брату.

— Хорошо.

Я заглядываю в его глаза — голубо-серые ледышки. Все еще надеюсь, что сейчас он скажет, что передумал.

Скажет, что пошутил!

И я останусь рядом с ним еще хотя бы на немного, потому что мне это чертовски нужно.

Но Лев Сергеевич равнодушно улыбается и бросает совершенно отстраненное:

— Пойдем.

На улице пасмурно. Дождь противной изморосью ложится на мое опухшее от слез лицо. Я складываю руки под грудью, а потом и вовсе обнимаю свои ребра в поисках тепла.

Ветер такой, что до костей пробивает. И в лицо продолжают и продолжают лететь мелкие капли дождя.

Я сажусь в большую машину на пассажирское сидение и пристегиваю ремень безопасности. Мужчина быстро занимает место за рулем.

Тачка ревет мотором.

И мне реветь хочется.

Неужели все это в последний раз?

Смотрю на Отшельника не отводя взгляда. Рассматриваю его длинные пальцы, которыми он слегка сжимает кожаный гладкий руль. На его идеальный черный пиджак, обнимающий плотной тканью сильные натренированные руки. На красиво постриженную бороду и четкие скулы.

Гордый прямой нос и величественный высокий лоб.

Красивые губы.

Уложенные волосы в модной стрижке.

Он ведь чужой мне человек. Еще совсем недавно я боялась его, как огня. Скажи мне месяц назад, что Отшельник поселится в моем сердце, я бы покрутила пальцем у виска и не восприняла эти слова всерьез.

А сегодня я до боли между лопатками хочу продлить этот момент. Лишь бы он не бросал меня одну в жестоком мире.

Лишь бы он раскрыл мне свое сердце.

Я не знаю, что за история у него была пять лет назад и почему он все еще живет прошлым. Вспоминаю его разговор с Тигрицким… опять…

Я наивно поверила, что не безразлична Давыдову.

А он доказал мне, что я по-прежнему его игрушка. Просто кукла, у которой не может быть никаких чувств к своему хозяину. И он может просто выбросить меня, как только я ему наскучу.

И вот этот момент настал.

Отшельник тормозит тачку прямо возле входа в больницу.

Я тяжело вздыхаю, а сердце просто покрывается трупными пятнами и плесенью. Я не хочу уходить. Сейчас выйду на улицу — и все закончится.

Я больше никогда не увижу Льва Сергеевича, потому что мы из разных миров. Он — миллиардер и слишком редко выходит из своего мрачного замка.

А я обычная простушка с непростой судьбой.

Между нами висит пугающая тишина, прерываемая только гулом мотора.

— Приехали, — Лев Сергеевич говорит так, будто хочет поскорее от меня избавится.

Я боюсь на него смотреть, потому что знаю, что расплачусь. Поджимаю губы и нервно заламываю пальцы.

— Спасибо вам, — шепчу обреченно. — За все.

— Не стоит, — скромно отзывается его холодный голос.

— Я… ммм… вы столько сделали для меня, а я даже…

— Ты тоже много сделала, Дарина.

И почему он такой ледяной и отстраненный? Я не понимаю его… не понимаю…

Хочу спросить у него всякий бред: увидимся ли мы еще когда-нибудь, или может я смогу как-то его навестить…

Но я молчу. Потому что глупо задавать такие вопросы сейчас. Он ясно дал понять, что сегодняшняя ночь в отеле была последней.

И мы даже не занялись сексом.

Я точно ему надоела.

— Я пойду? — шепчу дрожащими от эмоций губами.

Мне слишком сильно хочется, чтобы Лев Сергеевич схватил меня за руку и приказал остаться. Сердце ухает в желудок, неприятно и больно.

— Иди, — отвечает сухо.

Обледеневшими от его безразличия пальцами я дергаю ручку дверцы. Она тут же открывается, впуская в салон прохладный воздух. Покрываюсь мурашками.

Ступаю на асфальтированный бордюр и, прежде чем захлопнуть за собой дверцу, вновь вижу холод в глазах Отшельника.

Большая тонированная тачка медленно отъезжает от больницы. Я смотрю ей вслед, глаза наполняются влагой. И внутри живота огнем горит просто. Про сердце вообще молчу — оно сгнило заживо.

И только здравый рассудок колет болезненно — я сама виновата.

Никто не просил меня привязываться и привыкать.

Никто не просил меня строить наивные предположения и догадки.

Никто не заставлял меня влюбляться в холодного безразличного монстра.

Это все я сделала сама. Сама себе позволили витать в облаках и думать, что между нами может возникнуть что-то большее.

Телефон вибрирует в сумочке, и я достаю его. Проверяю уведомления.

Мне на счет поступило два миллиона рублей. Вопросительно округляю глаза и вновь смотрю на отдаляющуюся от меня машину.

Я так благодарна Льву Сергеевичу за все. Он столько для меня сделал.

Только с его помощью я смогла за две недели закрыть мамины долги.

Он помог спасти моего братика.

А сейчас еще и щедро вознаградил после нашего прощания.

И это финальная красивая точка.

Меня бьет болезненным ознобом. Я прячу телефон и обнимаю свой корпус в поисках тепла. Дождь усиливается.

Иду в здание на негнущихся ногах. Мне так плохо, что просто словами не передать. Чувствую себя одинокой и брошенной. И сердце кровоточит, обожженное и тяжелое.

Кусаю губу до отрезвляющей боли.

Сильно стискиваю пальцы, даже костяшки хрустят.

— Даринка, — мама сразу на меня налетает, стоит мне переступить порог красивой современной больничной палаты.

— Мам, — лепечу я, падаю лбом на ее плечо.

Как же мне больно. Как же гадко на душе. Меня выкручивает просто, ведет и шатает.

Мама ласково гладит меня по спине.

— Ты такая умница. Спасибо тебе! И твоему Давыдову тоже. Передай ему от меня…

— Он меня уволил, мама. Все кончено.

Женщина удивленно отстраняется и смотрит в мое лицо. А я только веки закрываю, чтобы не видеть ее прожигающего цепкого взгляда.

— Уволил? — шепчет она. — А как же… у нас разве теперь нет долга перед ним?

— Нет, — лепечу дрожащими губами.

А из глаз сыпятся позорные слезы. Снова и снова. Разве можно столько плакать? Уже лицо опухло.

— Дариночка, — мама шепчет особым теплым тоном. — У вас что-то было?

Я распахиваю глаза и смотрю на нее жалостливо. Только бы она не закатила сцену и не стала читать мораль. Я и сама знаю, что не должна была. Но я хотела. Я сама хотела!

Мама смотрит с сочувствием. Во взгляде тепло и трепет.

— Ох, милая, — гладит теплой ладонью мою влажную от слез щеку. — Он разбил тебе сердце!