Отстрел непуганых мужчин

Глава 12. Что же все-таки случилось?

Мысль о сне казалась бредом.

— Ты хочешь спать? — спросила я подругу.

— Не хочу. Все равно не усну, у меня голова идет кругом.

— И у меня. Так Петра Михайловича убили эти… ну, которые из-за нас? Неужели из-за нас он…

— Прекрати! — возмутилась Бэби. — Мне куда хуже, чем тебе, а я же истерик не закатываю.

— Почему тебе хуже?

— Потому что я перед ним виновата. А то сама не знаешь! Теперь я думаю, не надо было мне его отваживать в такой грубой форме. Надо было как-то помягче.

Я возразила:

— Ты мягко.

— А, — махнула рукой она, — все равно ничего уже не поправишь. Кто ж знал! Только неприятно чувствовать себя свиньей. А с другой стороны, я же не мужчина, чтобы зарывать голову в песок. Раз свинья, так должна знать — свинья, и не питать напрасных иллюзий.

— Ты вела себя с ним очень деликатно, — с трудом сдерживая слезы, повторила я. — И вообще, его убили не из-за тебя, а из-за нас, так? Его и Арсения.

— Типун тебе на язык! — разгорячилась моя подруга. — Додумаешься же до такого идиотизма! Арсения еще приплела!

— А иначе почему его нет, а дверь открыта? Значит, думал, что уходит ненадолго, и не запер. А теперь лежит где-нибудь и…

— А я согласна с Лешей и Русланом — не верится мне в это, — прервала она. — Если б за такое убивали, действительно начался бы твой любимый отстрел непуганых мужчин. Вслед за Петром Михайловичем Арсений, потом Леша и Вадик с отцом. Честное слово, бред сумасшедшего!

— Да, но ведь этот… как его? майор Ильин — он считает так, это точно.

— Он считает так, потому что это проще. Ему лишь бы поменьше беспокойства, а на остальное плевать. А вот Игаев явно подозревает кого-то из нас.

Я села на кровати:

— Как из нас?

— Очень просто. А ты как думала? Выбор-то невелик. Либо эти двое психов, либо знакомые. А какие у него здесь знакомые, кроме нас? Я имею в виду, разумеется, не только нас с тобой, а вообще всех людей из нашего уголка. Он у нас такой уединенный, и посторонние здесь не ходят.

— Ну, это же не тюрьма все-таки, — парировала я, недовольная, однако успокоенная предположениями подруги. — Если посторонний захочет, он зайдет.

— Да, но зачем? Прогуляться у нашего туалета? И, увидев конкурента в лице Петра Михайловича, обидеться и его убить? Петр Михайлович не очень-то коммуникабелен. Я думаю, он не успел завести здесь знакомых, а тем более, врагов. Кроме нас, конечно.

Я уточнила:

— Ты подразумеваешь Андрея?

Бэби хмыкнула:

— Это ты вспомнила, как они сегодня поцапались из-за дайнетики? Кстати, Андрей — тот еще фрукт. Ты обратила внимание, он даже не спросил, кто именно убит! Слетел, видите ли, с высот духа, узнал об убийстве, но не заинтересовался, обо чьем. Ты веришь в это? Я нет. Он наверняка все знал, просто выкаблучивался. А откуда знал? Либо подслушивал, либо сам убил.

— Из-за разницы во взглядах на учение Хаббарда? Это еще более странно, чем из-за глупой драки.

— Да, но Андрей и есть странный. Либо притворяется таковым. Впрочем, я-то имела в виду другое. Ты помнишь, что Петр Михайлович сказал нам утром?

— Ну… что кофе вреден. Ну и что?

— А еще? Ну, вспомни! Он еще хотел привлечь наше внимание.

— Твое, — поправила я.

— Пусть мое. И сказал, что знает такие вещи, которые мы не знаем, хотя хотели бы. Потому что он наблюдательный, а мы нет. И он узнал о ком-то что-то, что тот тщательно скрывает. Ну, вспомнила?

— Точно, вспомнила! Слушай, а почему ты не рассказала это милиции?

Моя подруга пожала плечами:

— Сперва забыла, а потом этому Игаеву не захотела. Он грубый. Но завтра расскажу. Это может оказаться важным. Если он узнал тайну кого-то из нас, то почему бы кому-то из нас его не убить? Проще простого. Рано или поздно в туалет Петр Михайлович пройти должен, правда? Стой себе на тропинке да жди. А если и попадешься кому на глаза, никто не удивится.

Последняя фраза вызвала у меня смутные ассоциации. Если и попадешься кому на глаза… А ведь мне, кажется, кто-то попался?

— Ты не знаешь, — уточнила я, — во сколько я ходила чистить зубы?

— Около часу ночи, а что?

— А Петр Михайлович был тогда… ну…

— Лида утверждает, ушел от нее за полночь. А что?

Если Бэби требует ответа, уклониться невозможно.

— Я встретила там Юрия Андреевича, бледного и вообще не в себе. Я даже спросила, что с ним, а он ответил, что с ним бывает, и убежал. Может, это ничего и не значит…

— А может, и значит. Молодец. Давай-ка восстановим с тобой обстановку. Чтобы не кидаться, как Ильин, на первую попавшуюся версию, а представить всю полноту картины. Петр Михайлович один едет в незнакомое место, переживает, как сумеет добраться. В поезде знакомится с нами и с Митей. То есть мы общались с ним больше всех и в каком-то смысле самые подозрительные. Ты следишь за ходом моих рассуждений?

— Нет, — призналась я.

— А что ты делаешь?

— Я думаю об Арсении. Прости меня, Бэби, только я не понимаю, что ты сейчас говоришь.

— А я-то надеялась, что тебя отвлекла, — вздохнула она.

— Ты сперва и отвлекла, а теперь оно снова накатило. Просто все внутри переворачивается.

— Повторяй про себя какие-нибудь стихи, желательно на латыни. Латинские тексты очень успокаивают.

Я последовала совету, и он помог. Я даже задремала, и мне привиделся кошмар, принявший облик очень красивой девушки с распущенными черными волосами, в которых сверкали отблески багрового пламени. Девушка была под три метра ростом, она быстро и резко щелкала пальцами, высекая из них искры, летящие ко мне, однако я умудрялась уворачиваться. Было страшно. И вдруг… сквозь страх, сквозь сон я услышала такой родной, такой милый картавый голос, голос Арсения!

— Не ваше дело, — с ледяной яростью заявлял этот долгожданный голос почти у нас под окном. — Я взрослый человек и имею право возвращаться тогда, когда сочту нужным. По-моему, даже в коммунистические времена милиция не позволяла себе подобного самоуправства.

Моя подруга вскочила, прыгнула на мою кровать и пихнула меня в бок.

— Паникерша! — смеясь, прошептала она мне в ухо. — Лежит, говоришь, убитый? Тебя к неприятельским армиям подсылать надо, для снижения боевого духа, вот что!

Ну, разумеется! Камень, упавший сейчас с ее сердца, был не меньше моего, просто она лучше владеет собой!

А диалог во дворе продолжался.

— Вы обязаны ответить, — настаивал Игаев.

— Я? Обязан? В таком случае предъявите соответствующие документы. Ах, нет? Значит, спокойной вам ночи.

— Захлопнул дверь у милиционера под носом, — прокомментировала Бэби.

— А Игаев сообщил ему о… о Петре Михайловиче?

— Нет. Сразу потребовал отчета, откуда он идет, а тот отказался.

— Потому что терпеть не может, когда на него давят, — понимающе кивнула я. — Ему надо было все объяснить логически. Боже мой, какое у меня прекрасное настроение! Это ужасно, да? Человека убили, а я радуюсь. Получается, Арсений для меня настолько дороже Петра Михайловича? Мне казалось, скорее наоборот.

— Просто смерть Петра Михайловича мы уже пережили, и назад пути нет, — объяснила мне подруга. — Мы смирились с ней за невозможностью иного выхода. А по поводу Арсения была неопределенность, и она разрешилась наилучшим образом. Если бы с Петром Михайловичем тоже была неопределенность и она разрешилась плохо, мы бы не радовались, можешь мне поверить.

— Наверное. К тому же если бы Арсений тоже… ну, понимаешь? то стало бы ясно, что из-за нас. В смысле, из-за драки. В смысле, эти двое. А я, наверное, жуткая эгоистка. Мне очень не хочется оказаться виноватой.

— А кому хочется? Только режьте меня на части, я не верю, что Петра Михайловича убили эти типы. Они такие… ну, обычные искатели приключений. У них ветер в голове. Сразу вмазать — пожалуйста, а обдумывать, копить зло, возвращаться, подкарауливать… Они наверняка нашли себе занятие поинтересней. Кстати, а как его убили?

— То есть? — не поняла я.

— Ну, то есть чем. Выстрела мы не слышали, правильно? А когда я видела… ну, тело, то ничего особенного не заметила. Темно ведь.

— Митя сказал, что ножом.

— Ага, — оживилась Бэби, — там нашли нож?

— Кажется, нет. Просто Мите так показалось по виду… по виду тела.

— Значит, женщин отметать нельзя, — с мрачным удовлетворением констатировала моя подруга. — Ножом может убить каждый. Тут сил не надо.

— Зато надо… не знаю, как выразиться… знания или умение? Попадешь не туда, и пиши пропало. В человеке ведь ребра всякие, а не только сердце.

— Это да. Кстати, Света хвасталась, что весьма сведуща в медицине. Ее первый муж был хирург.

— Если б она сама убила, не стала бы находить тело, — возразила я.

— Вот она и надеялась, что все так станут рассуждать! Нет, это не алиби. Как ни крути, шестнадцать подозреваемых у нас есть. Сейчас… да, шестнадцать. Понятно, что милиции неохота с этим мучиться.

Я опешила:

— Сколько-сколько? Ты откуда столько выискала? Ты что?

— Два драчуна да четырнадцать нас, — безмятежно пояснила мне подруга. — Вот и считай.

— Нас с тобою ты тоже включила? — хмыкнув, уточнила я.

— Ну, разумеется. А чем мы лучше других? Ты ведь отлучалась на мойку, так? И я тоже. Так что возможности были.

Вот уж не думала, что в столь страшную ночь я сохраню способность смеяться, однако засмеялась. Все-таки Бэби — это нечто! Помню, в одном детективе героиня видит у убитого вещь, принадлежащую ее горячо любимому и глубоко уважаемому отцу, и впадает в страшную депрессию. Она убеждена, что он — убийца, но не хочет его выдавать. Кстати, потом выясняется, что вещь попала к несчастному случайно. Так вот, я подобных терзаний не понимаю. Если б я узрела в кустах подругу с ножом в руках, а другой конец этого ножа был бы воткнут в труп, мне бы даже в голову не пришло заподозрить ее в чем-то нехорошем. Я бы поняла, что она пытается вытащить оружие из раны.

Отсмеявшись, я заявила:

— Меня изволь из своего списка вычеркнуть. И себя тоже. Мы белые и пушистые.

— Ладно, — неохотно согласилась она, — пока вычеркну. Хотя для милиции понадобятся более веские аргументы.

— А они есть! — сообразила я. — Петр Михайлович ведь сказал, что узнал чью-то тайну, которая нас заинтересует. Сказал именно нам. Значит, тайна не наша, правда? Свои тайны мы и без того знаем.

— Ну, пусть виноваты не мы, бог с тобой. Следующий по подозрительности Митя. Он познакомился с Петром Михайловичем еще в поезде и живет с ним в одной комнате. Именно о нем тот мог с наибольшей вероятностью что-нибудь выведать, причем не без оснований полагая, что нас эти сведения заинтересуют. К тому же Митя выдержанный и умелый. Не сомневаюсь, при желании он вполне смог бы ловко ударить в сердце. А если б и не попал, в темноте никто бы его не разглядел. Полнейшая безопасность!

— Зато жертва бы насторожилась и во второй раз не повела себя так беспечно.

— Пожалуй. Тем не менее, убийство произведено умело и умно, а Митя умелый и умный. И не удивился, что Петра Михайловича до трех ночи нет дома.

Я быстро объяснила:

— Потому что знал — тот ушел к Лиде. Мог и ночевать у нее остаться, почему бы нет?

— Потому что Петра Михайловича интересовала не Лида, а я, — вздохнула Бэби. — А то ты не знаешь! А он — человек порядочный. Он не станет ночевать у женщины, на которую ему плевать. И не поверю, что Митя этого не понимает, он не дурак. Кстати, меня ставит в тупик его заявление о том, что я в Петра Михайловича влюблена. Если Максим, разумеется, не наврал тебе ради жвачек. То, что Митя не верит в подобную околесицу, очевидно. Так зачем ему было убеждать в ней несчастного Петра Михайловича? Странно и подозрительно. Да, еще! Если б Петр Михайлович остался на ночь у Лиды, куда б они дели Максима? Об этом твой Митя подумал? Наверняка, да. Так что туфту он нес, вот что. Не мог Петр Михайлович там остаться.

— А с чего Мите об этом думать? Он что, сводник, что ли? Лег себе спать, не запирая дверь, а придет сосед или не придет — какая разница?

— Лег себе спать? Ну-ну! А, когда выскочил, одежда на нем была в полном порядке. Не то, что мы в своих сползающих тряпках. Потому что ожидал чего-то, вот что! Уж не обнаружения ли тела?

— Ну, знаешь ли! Не всем же быть такими косорукими, как мы! Кто-то и в спешке умеет одеться по-человечески! И какие такие у Мити смертельные тайны, чтобы губить ни в чем не повинного человека? Ты и сама не веришь в бред, который несешь!

Я разгорячилась и потому опешила, услышав спокойный ответ:

— Не верю, разумеется, но это еще не значит, что несу бред. Мало ли, что я чувствую? Надо придерживаться логики, а не эмоций.

Взяв себя в руки, я сообщила:

— А если логики, так самым подозрительным мне кажется Леша.

— И почему?

— Не знаю. Он какой-то… не такой, что ли? Другой, понимаешь? Человек с Марса. Возможно, у него и мораль другая. Убить для него — не преступление.

— И это все? — немного подождав, уточнила моя подруга.

— Да.

— И где тут логика, хотелось бы знать? Логика подразумевает хоть какие-то мотивировки. «Человек с Марса» — это у него на лбу, что ли, написано? Или ты хоть чем-то способна свой диагноз подтвердить?

— Да всем! Это просто сквозит в каждом его слове, во всех поступках.

— А конкретнее? Или тебя просто настолько раздражают его ухаживания, что ты рада обвинить человека во всех смертным грехах?

— Ну, — заметила я, — теперь он ухаживает за Ирочкой.

— Вот именно! Влюблен в тебя, а гуляет с Ирочкой. Хотя, если уж на то пошло, прошел-то всего один день. Он что, полагал, ты в первый же день ляжешь с ним в постель? Мог бы поухаживать хотя бы с недельку. Ненавижу подобных мужиков! Но это еще не значит, что он убийца. Какие у него могут быть тайны? Марсианское происхождение?

— Вот если б его убили, — неожиданно вырвалось у меня, — я бы утверждала, что это Арсений.

— Если ты про Ирочку, то ему все абсолютно безразлично. Ты видела, как он с ней обращается? Женился ради смазливого личика, а теперь очнулся и сам не рад. Наверняка ищет повод для развода.

Я удивилась:

— Ну и что, что обращается! Все равно он очень переживает. Я как его вижу, у меня аж в душе все переворачивается от жалости. Мне кажется, он очень Ирочку любит. И она его любит, а вовсе не Лешу, а к Леше пристает, чтобы вызвать ревность. Только она это зря, у Арсения не тот характер, чтобы это правильно подействовало. Он не боец, он меланхолик. По крайней мере, интроверт, а не экстраверт.

— Все-таки ты фантазерка! Все у тебя такие чувствительные и романтичные. А на самом деле все обычно просто. Мужиков интересуют деньги и власть. Первым делом, как известно, у них самолеты, ну, а девушки идут потом. А вот бабы, конечно, бывают дуры. Света, например. Но она на Петра Михайловича не претендовала, так зачем ей его убивать? А Лида претендовала, но она умная. Ну, сбежал он от нее, не остался на ночь. Так что, она побежит следом с ножом, дабы отомстить? Не верю. Она слишком практична. Что касается Ирочки, Леша подходит ей как нельзя лучше, и она, не будь дурой, это поняла. Обожглась на Арсении, прельстившись умными разговорами, а теперь стала рубить сук по себе. Жениться он, разумеется, не женится, но гуляют подобные типы всегда именно с такими девицами, и им вместе хорошо.

— Слушай, — начала я считать по пальцам, — двое кавказцев, Митя, Леша с Русланом — это пять. Юрий Андреевич с Вадиком, Арсений с Ирочкой, Света с Ларисой, Лида и Андрей — это тринадцать. Плюс мы с тобой — пятнадцать. Где шестнадцатый?

— Максим, — удивленно пояснила Бэби. — Ты его забыла.

— Так он же ребенок! Ты что?

— Ну и что, что ребенок. У него такой возраст и такой характер — убьет, не поморщившись. Вон, голубю ноги связал.

— Ага, так и вижу его в качестве защитника материнской чести! Он ведь очень хотел, чтобы Лида поймала Петра Михайловича в свои сети, а раз не удалось, Максим решил: «Так не доставайся же ты, жестокий красавец, никому!»

— Не язви! Я же не утверждаю, что это так. Просто нет ничего, что доказывало бы невозможность подобного исхода, — серьезно пояснила мне подруга.

— Ладно, а Арсений и Лариса? Они-то отсутствовали!

— Боже, какая наивность! Они делали вид, что отсутствуют, да. Причем Лариса делала этот вид демонстративно. Что за нелепая история с увезенным ключом? Словно нарочно для того, чтобы всем продемонстрировать: «Меня нет!» И поссорилась с Русланом она удивительно кстати. Арсений тоже хорош! Где он шлялся? Почему отказывается рассказать?

Бэби рассуждала и об остальных, глаза ее сияли, щеки горели. Ей доставляло странное удовольствие находить в каждом нечто подозрительное, словно она играла в суперинтелликтуальную игру. Только я не верила в серьезность всех этих страшных обвинений. Просто логические выкладки отвлекали мою подругу от тягостных мыслей о происшедшем. Если о чем-то слишком много говорить, оно становится нереальным, теряет смысл. А смысл однозначный — Петра Михайловича больше нет. Совсем нет. И, что бы мы ни делали, его не воскресишь. Он был занудой, но это наверняка не мешало ему радоваться жизни. В конце концов, каждый имеет право радоваться, как ему больше нравится, правда? Но его подобного права лишили. Навсегда. Господи, как ужасно! Прости нас, господи! Если б я знала, я бы вела себя с ним гораздо лучше, честное слово!