Отстрел непуганых мужчин

Глава 22. Одна тайна раскрыта

Как это ни смешно, погода назавтра испортилась. Дождя, правда, не было, но не было и солнца, а на море бушевал шторм. В связи с этим идти туда не имело смысла, поэтому практичная Бэби решила истратить освободившиеся часы на встречу с Толиком Савченко, дабы узнать у него последние новости. Я же сперва хотела поспать, но потом предпочла отправиться на пляж, полюбоваться на бушующую стихию.

Стихия того стоила. Лежа на топчане посереди шумной толпы, трудно оценить все величие моря. Оно кажется огромной массой воды, да и только. Совсем другое — теперь, когда мы наедине. Природа вообще не любит, если людей слишком много. В таких случаях она прячется и водит нас за нос, подстраиваясь под примитивный уровень человеческого восприятия. Только общение с нею один на один позволяет понять нечто, недоступное в обычные моменты ни разуму, ни чувствам.

Однако долго восторгаться мне не пришлось. Я услышала пронзительный, какой-то ультразвуковой крик. Сердце мое так и ухнуло. Два раза этот крик был предвестником смерти. Что он означает теперь? В ужасе вскочив на ноги, я принялась озираться.

Невдалеке у самой кромки воды стояла Лида. Нет, не совсем стояла. Она предпринимала отчаянные попытки броситься в море, но волны выталкивали ее обратно. И слава богу! Я знала, что она совершенно не умеет плавать.

Взгляд мой скользнул в глубину, и я обнаружила там Максима. Только мальчишке может ударить в голову купаться при подобном шторме! Опыт учит, что войти в воду при этом вполне реально — главное, умело на нее лечь, а вот для выхода требуется физическая сила. Волна опрокидывает тебя и утягивает обратно, поэтому надо суметь устоять. Максим еще маленький — откуда у него возьмется сила? Вот он и бьется, захлебываясь и с трудом держась на поверхности. Хотя биться ни в коем случае нельзя! От этого лишь быстрее устанешь.

Я плаваю превосходно. Даже лучше Бэби, честное слово! Вода для меня всегда — друг, а не враг. Так что я быстренько скинула одежду и поплыла.

Самое смешное, вытолкнуть Максима оказалось гораздо проще, чем выбраться самой. Он легкий, и с ним проблем не было. Со мной же… ну, короче, выбралась же — иначе некому было бы писать эти строки, правда? Значит, и говорить не о чем.

Лида, белая, как полотно, ударила сына по лицу, да так, что он упал. Тогда она бросилась на колени рядом с ним и, рыдая, принялась обнимать и целовать его.

— Как ты мог! — кричала она. — Ты подумал обо мне! О бабушке! Ты подумал, что будет с нами, если ты утонешь! Ты подумал, как мы будем без тебя жить?

— А вы бы огорчились? — с робкой надеждой выдавил мальчик. — Ты меня не дуришь? Вы бы плакали, без дураков?

— Мы бы плакали всю оставшуюся жизнь, день и ночь, а у бабушки был бы третий инсульт, и она бы больше никогда не встала с постели.

Я почувствовала себя лишней и начала потихоньку отступать, но Лида, похоже, умела видеть затылком. Она вскочила, обхватила меня руками и судорожно, быстро повторяла:

— Не уходи, Оленька! Девочка ты наша! Ласточка ты наша! Красавица ты наша! Побудь немножко с нами, родная ты наша!

Я попыталась объяснить, что при моем умении плавать ничем не рисковала, но Лида была невменяема и не хотела слушать. Ее колотило, и она стиснула нас с Максимом обоих одновременно, словно опасалась, как бы мы вновь не бросились в бушующую стихию.

— Значит, вы с мамой Таней меня любите? — все еще недоверчиво, но с проступающим ликованием уточнил Максим. — Взаправду любите? По-честному?

— А то ты не видишь? — ответила ему я, а Лида упавшим голосом произнесла:

— Только не вздумай сделать этого еще раз! Убью своими руками! Мы тебя любим живого. В тебе — вся наша жизнь, понимаешь?

Не зная, как себя вести, я спросила:

— Бабушка — ваша мама?

— Нет, мама мужа. Максик называет ее мама Таня. Удивительная женщина! После двух инсультов в свои семьдесят девять она еще в полном разуме, представляешь? И даже может пройти по квартире, если ее поддерживать. Никогда не сходит под себя, такая молодец! Вот, отпустила нас с Максиком на юг. Езжайте, говорит, вам надо от меня отдохнуть, вам так со мною тяжело. Ну, бывает, конечно, тяжеловато, но кому легко, правда? Хотя сейчас, конечно, сердце за нее изболелось. Как она там, без нас?

— А кто за ней сейчас ухаживает?

— Ее дочь, сестра моего бывшего. Я уговорила ее это время у нас пожить. В конце концов, это же ее родная мать! Не говоря уж о том, что мама Таня в свое время ради дочери разменяла квартиру, так что Верочка обязана ей своим жильем, а мы оказались в однокомнатной.

— Втроем? — посочувствовала я.

— Ну, да. А раньше жил еще и бывший. Правда, комната большая, и мы сделали капитальную перегородку, но все равно. Слава богу, зато бывший не может ничего у нас оттяпать. Живет у своей нынешней. У нее с жильем хорошо, двухкомнатная, но прописывать она его не прописывает. Прописан он все еще у нас.

— А почему он не возьмет свою маму к себе?

Вроде и неловко интересоваться, а вырвалось.

— Ну… все мужики сволочи, это известно. Женился на молодой мамзели, ей и гостей позвать надо, и в ресторан сходить, а при полупарализованном человеке разве ж это получится? Бывший мне сразу сказал: не имею, мол, права взваливать на бедную Светочку такую обузу. Она такая юная, такая нежная, где ж ей каждый день подмывать старую женщину? Она не для того создана природой. А я, видимо, для того. Я уже не юная и не нежная.

У меня закипело в душе, и я гневно заявила:

— Совести у него нет, вот что!

— Ну, — пожала плечами Лида, — в чем-то он и прав. Ну, спихнула бы я маму Таню им. Что, стали бы они ее обслуживать, как я? В лучшем случае дотащили бы пару раз в день до туалета да тарелку супа поставили. Сколько бы она у них прожила и, главное, как? А у меня она ухожена, обстирана. Я ей недавно зубы новые вставила. Не посчиталась с расходами и вставила! Когда Максик был маленький, она мне всегда помогала, так что, не имеет права на старости лет хоть немножко пожевать? Она не жалуется, но я же вижу — ей это протертое надоело хуже горькой редьки!

Стыд резанул меня по сердцу. Лида стеснялась отсутствия нескольких зубов, даже улыбаться опасалась по-настоящему, однако на все деньги вставила зубы не себе, а свекрови. А я смела думать — женщина опустилась и совершенно за собою не следит! Я смела осуждать ее и считала правильным отобрать у нее единственного ребенка, в котором вся ее жизнь! И за что? Лишь за то, что она отзывалась о нас за глаза в недостаточно изысканных выражениях! Эстетка нашлась! Никогда, никогда нельзя подгонять другого человека под свои личные мерки. Никогда, никогда нельзя делать выводы о чужой душе на основании слов. Слова летучи, слова неадекватны, слова фальшивы. Поступки — вот единственный критерий.

— Тяжелая у нас смена, да? — с трудом произнесла я, почему-то не в силах больше молчать. — В кои-то веки вы поехали отдохнуть, а тут…

— Да, — кивнула моя собеседница. Она понемногу приходила в норму. — Я часто думаю об этих смертях. Особенно о Пете. Для мужика он был еще и неплох. По крайней мере, порядочный. Только непутевый какой-то. Угораздило втрескаться в твою Аньку. Ежу понятно, что он ей не нужен. И угораздило так нелепо погибнуть! Леша, тот как-то больше соответствует подобной смерти, а Петя… Он ведь и по тропинке-то этой дурацкой не ходил никогда, всегда шел в обход, по освещенной части. А тут черт попутал. Я, конечно, виновата. Не стоило его так сразу пугать, с ним надо поосторожнее. А я поторопилась, вот он и сбежал в ужасе, не разбирая дороги. Я была уверена, что все еще можно исправить, а его убили, и исправить уже ничего нельзя. Впрочем, все это пустяки. Главное, ты спасла Максика.

— Мне это ничего не стоило, — повторила я. — Я пойду, хорошо? Очень холодно.

Я и вправду окоченела, стоя мокрая на ветру. Мы все вернулись на базу, и я, выпив горячего кофе, спряталась под одеяло.

Вскоре пришла Бэби. Увидев меня, она мрачно заметила:

— Все-таки заболела! Этому Казанове морду надо набить, вот что! Не мальчик же, видел, с кем имеет дело!

— Во-первых, не заболела, — возразила я, — а во-вторых, он тут не при чем.

И я рассказала подруге о происшедшем. Она слушала молча, не перебивая, а в конце резюмировала:

— Одно слава богу — я знаю, ты и вправду плаваешь, как рыба. А то хороша б я была, отчитываясь перед твоими родителями в твоей смерти!

Я засмеялась:

— Придумаешь! Не умея плавать, я бы в воду не бросилась.

— Уверена? — скептически хмыкнула Бэби. — А я не очень. Вот что, тебе надо хорошенько дерябнуть водки, а то простудишься. Кофе тут явно недостаточно.

Через пять минут она вернулась с бутылкой, и я дерябнула. Стало тепло, даже жарко.

— Знаешь, — радостно заявила я заплетающимся языком, — ты можешь вычеркнуть из своего списка еще и Лиду. Так что теперь там на одного человека меньше!

— Я что, должна вычеркивать всех, кто сумеет тебе чем-нибудь понравиться? — съязвила моя подруга. — Больно жирно им будет!

Я возмутилась:

— И вовсе не всех! Вот, например, про Арсения я честно ответила, что вычеркивать его пока не за что. Хоть он и сумел мне понравиться. А Лида не убивала. Я это твердо знаю, понимаешь? Я знаю наверняка. И если б ты слышала, как она говорила со мной о смерти Петра Михайловича, ты бы мне сразу поверила. Она его не убивала и понятия не имеет о том, кто это сделал. Точно.

— В общем-то, похоже, — согласилась Бэби. — Я так поняла, что она надеялась-таки в дальнейшем прибрать его к рукам, так что смерть его ей была невыгодна. А Лешина и вовсе ни к чему. Слушай, повтори-ка мне последний кусок как можно ближе к тексту! Ну, тот, где говорится о Петре Михайловиче и о Леше.

Я сосредоточилась и повторила:

— Для мужика Петя был неплох. Порядочный, только непутевый. Угораздило его так нелепо погибнуть! Леша больше соответствует подобной смерти, а Петя и по тропинке-то этой не ходил никогда, всегда шел в обход, по освещенной части. А тут я его напугала, поторопилась, вот он и сбежал в ужасе, не разбирая дороги.

Бэби сдвинула брови, ловя каждое слово, а потом глаза ее просияли, лицо похорошело неимоверно, и она вскричала, подскочив от восторга на кровати:

— Дошло! До меня дошло, наконец! Олька, я поняла! Я поняла, представляешь?

Она вся лучилась счастьем, и я тоже засмеялась.

— Так что до тебя дошло? Расскажи!

— Понимаешь, меня все время смущал один момент. А именно, как связать между собою два убийства. Разумеется, мы придумали связь — мол, Леша узнал нечто про смерть Петра Михайловича, и преступник за это его прикончил. Но в глубине души эта версия не вполне меня устраивала. По всему выходило, что именно Леша должен быть главной фигурой. По всем нашим рассуждениям получалось — вот если б убили Лешу, был бы мотив, а за что Петра Михайловича? Я начала сочинять всякие натяжки. Петра Михайловича убили для тренировки? Глупо. Для отвода глаз? Опасно. Его смертью воспользовался другой человек, чтобы под шумок прикончить тем же способом Лешу? Маловероятно. Хоть так, хоть этак — ну, все мне не нравилось. А теперь до меня дошло. Петра Михайловича убили по ошибке!

— Как — по ошибке?

— Очень просто! Удивляюсь, что я этого раньше не поняла. Его перепутали с Лешей, вот и все. А потом уже убили правильно, самого Лешу.

— Но… но они совершенно непохожи!

— Это они по характеру непохожи, балда! А внешне ты сама их перепутала, ведь так? Вспомни! В вечер убийства Леши ты в темноте приняла его за Петра Михайловича! Еще перепугалась до полусмерти! Идет толстоватый невысокий мужик, сильно размахивает руками, лысина светится… У меня так и вертелась какая-то мысль, когда ты мне про это рассказывала, но я ведь дубина стоеросовая, вот я кто! И только теперь, когда Лида сказала, что Петр Михайлович никогда не ходил по этой темной тропинке, меня озарило. Убийца ждал Лешу на его обычном месте, а тот загулял с Ирочкой и не пришел. Кто б мог подобное предположить — ведь Леша явно ухлестывал за тобой! Этот тип увидел похожую фигуру и преспокойно ткнул ножом. Представляю его удивление, когда ошибка разъяснилась. Но он оказался настойчивым и повторил попытку — на сей раз более удачно. Кстати, Леша ведь что-то заподозрил. Помнишь, он напоследок тебе говорил… мол, не верит, что Петра Михайловича убили местные, а есть у него одна мысль. К сожалению, он тебе ее не сообщил. А если б сообщил, мы с тобой не потеряли бы столько времени впустую. Не знаю, что думаешь ты, но у меня теперь сходится все. Как в аптеке.

— Да, — вздохнула я, — Петр Михайлович действительно похож на человека, которого могут убить по ошибке. Лида сказала, он непутевый. Ужасно, да?

Я почему-то сразу Бэби поверила. Я не умею, как она, логически мыслить, но ее озарение согласовывалось с чем-то внутри меня. Главной фигурой был Леша. Убить хотели именно Лешу. А бедный Петр Михайлович… бедный Петр Михайлович — случайная жертва. Жертва обстоятельств. И мне стало обидно за него вдвойне!

То ли от обиды, то ли за компанию с Бэби, но меня вдруг тоже озарило.

— Слушай, — мрачно выдавила я, — а я вспомнила, что говорил Юрий Андреевич. Ну, когда мы нашли тело. То есть тела. Помнишь, я знала, что он говорил что-то странное, но вспомнить не могла.

— Ну! — поощрила Бэби. — У нас даже в списке про это написано.

— Когда… когда убили Петра Михайловича… Юрий Андреевич наклонился над ним и с удивлением произнес: «Это Петя». А когда убили Лешу, он… он тоже стал рассматривать тело и пробормотал: «Все-таки это случилось». Вот.

— Ты хочешь сказать, он изначально знал, что убить должны именно Лешу? То есть Юрий Андреевич и есть убийца?

— Я не знаю, Бэби. Надеюсь, что нет. Я просто вспомнила.

— Прекрасно! После обеда все это обсудим. Молодец!

Так мы и отправились в столовую — моя подруга, сияя, а я в расстройстве. Переживания даже заставили меня забыть, что я окажусь за одним столом с Митей. Завтрак я сегодня прогуляла, сославшись на нежелание рано вставать в плохую погоду, но от обеда было уже не отвертеться.

Митя, как ни в чем не бывало, поддерживал светскую беседу. Будто наши отношения совершенно не переменились. Впрочем, возможно, для него так оно и есть? Это я придумала всякое, выдав желаемое за действительное, а он-то ни сном ни духом. Общался со мной, как, например, со Светой, то есть с присущей ему вежливостью, а я и возомнила. Значит, главное — чтобы он не догадался теперь о моих чувствах. Они бы его расстроили. И я старалась тоже держаться по-прежнему. Анастасии не было видно — вероятно, обед в столовой превосходил меру ее вспыхнувшего вдруг демократизма. Зато Лида встретила меня улыбкой, от которой пасмурный день словно осветился солнцем. Еще мне улыбнулся хмурый обычно Арсений. Их радость придала мне сил, и я училась властвовать собой. Подобная наука дается с болью, но я осваивала ее на ходу. При первой встрече Митя показался мне не слишком красив. За прошедшую неделю мнение мое переменилось. Все в сидящем напротив человеке представлялось совершенным. Каждый жест, каждый взгляд, каждое слово были величайшим сокровищем, которое хотелось спрятать в шкатулку памяти и хранить вечно. Знакомые до боли интонации звучали чарующей музыкой. Изысканные жесты смотрелись, словно полет удивительных в своей гармонии птиц. Однако я позволяла себе брать из этих сокровищ лишь самую малость, строго деля свое внимание на три части. Треть Бэби, треть Свете и треть… всего треть — ему. И даже от нее, этой жалкой трети, пришлось оторвать драгоценный кусочек, потому что к нашему столу неожиданно передвинул стул Руслан.

— Не простудилась, русалочка? — дружески осведомился он.

— Почему русалочка? — спросила я. Мне чудилось, что эта сцена уже была когда-то.

— Кто ж еще плавает в таких волнах?

— Ты сегодня плавала? — изумилась Света. — Между прочим, на пляже с самого утра вывешено штормовое предупреждение. Поразительная безответственность с твоей стороны! Впрочем, ваше поколение вообще безответственное. Хоть бы о родителях подумала!

— Она и подумала, — улыбнулся Руслан. — Только не о своих, правда?

Никогда еще не видел Лиду такой счастливой.

— Руслан, — попросила я, — давай не будем говорить на эту тему! Не вижу смысла раздувать из мухи слона.

— Спасительница была удивительно скромной, — игриво заметил он.

При общении с Русланом я довольно часто испытывала непонятную неловкость, не знала, как себя вести, поэтому предпочла быстренько доесть и покинуть столовую.