8 ноября, суббота, время 09:50.
Позиции 799 сп западнее Белой Церкви.
— Танки!!! — предупреждающий вопль одного из красноармейцев переполнен страхом и возбуждением.
Политрук роты сам видит, как за километр от них, разворачивается танковая группа. Первая тройка клином, за ними ещё пять. Из-за расстояния мнится, что двигаются они неторопливо.
— Стрелять только по команде! — разносится голос ротного. — Приготовить гранаты и бутылки.
Куда там стрелять? По танкам из винтовок? Пехота за ними прячется, и далеко до них, прицельная стрельба невозможна. Но противотанковому дивизиону их ротный не указ. Когда до танков остаётся меньше полукилометра, батарея 45-миллиметровых орудий начинает выплёвывать снаряды в надвигающийся железный строй.
Только один танк разматывает гусеницу, остальные пятятся назад и прикрываются повреждённым собратом, через полминуты танки открывают ответный огонь, а ещё через четыре батарею накрывает шквал огня. Та самая артиллерия, что била по ним в течение получаса перед атакой. И которую не видно.
Савельев стискивает зубы, сколько раз он это видел! И ничего ведь сделать невозможно! Всё! Противотанкового заслона больше нет. Точный выстрел из танковой пушки заставляет пушчонку подпрыгнуть и завалиться набок и размётывает расчёт в стороны. Снова вперёд выдвигается уже не тройка, а дуэт танков. И пушек, чтобы их остановить, больше нет.
Когда до них остаётся метров триста, начинает работать максим, отсекая пехоту. Раздражённо гаркает левофланговый танк и максим замолкает. И тут не выдерживают нервы у красноармейцев соседней роты.
— Куда⁈ А ну, стоять!!! Назад, сукины дети!!! — поняв, что криком делу не поможешь, политрук Савельев хватается за ППШ.
Заградительная очередь перед полутора десятками бойцов-новобранцев из соседней роты лишь ненадолго опережает длинную ленту пуль из немецкого танкового пулемёта. Половина падает, остальные в панике продолжают бежать в тыл. Только три человека догадываются упасть на землю и замереть. Тех, у кого разум отказал напрочь, азартно рубит танкист-пулемётчик.
Савельев пригибается, ничего уже не сделаешь, а пули свистят и над ним. Немецкий танк всё ближе, а пушки разбиты. Только из-за насыпи железной дороги, которую прикрывает 799 стрелковый полк, продолжает изредка плеваться миномётная батарея.
Политрук перепрыгивает через сброшенный взрывом максим. Один пулемётчик убит, второй сидит, прижимая руки к окровавленному лицу. Где-то рядом были бутылки с бензином… вот они!
Перевернуть бутылку, чтобы пропиталась затычка — всё это под приближающийся рокот мотора и полязгивание гусениц. Сучье вымя! Поодаль раздаётся выстрел, наш, кто-то ещё воюет! В ответ треск немецких карабинов. Политрук, ориентируясь на звук, отодвигается чуть поодаль, готовится к броску. Пора! В десятке метров от него танк наезжает на окопную траншею. Спичка уже чиркает по фосфорной полоске, загорается плотно свёрнутая ткань. Бросок! Есть! Руку отбрасывает, словно ударом лома. Танк занимается огнём, а политрук выдёргивает правой целой рукой ТТ.
— Найн! Хенде хох! — лающая речь останавливает движение.
Чёрта с два он будет подчиняться фашистам, — скрипит зубами политрук. В голове проносятся образы родителей, друзей, игривые улыбки одноклассниц, строгое лицо математички, очень вредной дамы, но почему-то ему благоволящей. И политрук, глядя прямо в чёрный зрачок карабина, поднимает пистолет. Бесстрастно щёлкает выстрел.
Другой солдат спрыгивает в окоп, вынимает из руки убитого русского комиссара пистолет. Осматривает. Улыбается камраду.
— Пауль, у него пистолет не взведён, — в доказательство понажимал на спусковой крючок, направляя ТТ вверх. — Он тебя пугал.
— Вот и получил пулю… — бурчит Пауль.
Танкисты тем временем спешно выгружают боезапас. Солдаты бросаются им на помощь, кто-то пытается тушить.
— Аларм! Все прочь! — кричит командир танка. Еле успевают экипаж и пехотные помощники отступить на десяток-полтора метров, как хлопает взорвавшийся бензобак. Если бы Савельев остался в живых, то этого момента он точно не пережил бы.
К вышедшему из командирского танка (на базе Т-III) офицеру подскакивает фельдфебель. Козыряет неуловимым движением. Протягивает ТТ.
— Пистолет русского комиссара, который сжёг наш танк, герр штурмбаннфюрер!
— И где он? — неплохо бы опробовать на этом комиссаре его же оружие.
— Пристрелили, герр штурмбаннфюрер. Пытался отстреливаться.
Офицер проверяет магазин. Полный. Взводит курок, стреляет в сторону. Пуля вонзается в сыроватую землю, чуть всколыхнув окружающие травинки.
Отто фон Ригер снимает пистолет со взвода и засовывает за ремень. Высокий и по-спортивному подтянутый вскакивает на брою своего танка. Подносит к слегка надменному лицу бинокль.
Его танки и сопровождающая пехота достигли железнодорожной насыпи. Рельсы ведут в город, который раскинулся справа. Уже беззащитный. Врываться туда на танках они не будут. Обойдут с флангов и окружат. Штурмовая пехота выбьет оставшихся большевиков, дело сделано.
Фон Ригер никак не мог решить для себя, кто хуже воюет, поляки или русские. В Польше их «Лейбштандарт», в то время ещё полк, попадал в сложное положение. Здесь на Украине никаких проблем он не видел. Били русских, как хотели и сейчас бьём. Фон Ригер презрительно фыркает.
Одно непонятно. Почему фон Бок сломал себе зубы, пытаясь взять Менск? Объяснение одно, лесистая местность — родной дом этих тупых варваров. И крайне затрудняет боевые действия. Но вот настанет зима, зелёная листва облетит окончательно и русскому медведю настанет аллес капут. Не верил Отто фон Ригер в военный гений русского генерала Павлова. Никто из них не сравнится с Йозефом Дитрихом, их славным командиром, а тем более с Майнштейном и целой когортой генералов их группы войск. Немецкий гений сказал своё слово в военной науке и большевистким ордам противопоставить нечего, кроме тупого варварского упрямства.
Штурмбаннфюрер переводит бинокль влево и замирает поражённый. Только на долю секунды, с этим тоже известно, как бороться.
— Руссиш шванцлюхтер!
Быстро ныряет в танк и берётся за радио. Надо связаться с передовой группой.
— Острие, это Шлем. Приём.
И торопливый приказ сразу после отзыва.
— Острие, немедленно назад! Команда на отход. С запада подходит десяток русских новых танков. Приём!
Снова приходится выпрыгивать из башни. Штурмбаннфюрер подаёт голосом команду, которая ретранслируется по всей полосе прорыва.
Ш-шайсе! Откуда они взялись⁈ Его танк разворачивается и ползёт назад, туда, откуда они пришли. Штурмбаннфюрер не позволяет водителю развить максимальную скорость, надо подождать своих. Когда нагонят, тогда можно.
Неприятность, но преодолимая. Фон Ригер снова берётся за рацию. Столкновение с этими почти неуязвимыми танками не сулит ничего хорошего. И вообще, танки с танками не воюют. Это только русские варвары сдуру кидаются в железную свалку. У грамотных командиров совсем другой рецепт. Штурмбаннфюрер вызывает авиацию. Юнкерсы быстро превратят стальную лаву в кладбище горелого железа. Сколько их уже было…
Через четверть часа ударная группа фон Ригера заканчивала манёвр отхода за артиллерийские заслоны. Сам штурмбанфюрер, наблюдая преследовавшие их русские танки, — он не сильно ошибся, их оказалось двенадцать, не считая второй линии поддержки, — с оборудованного НП, предвкушает разгром дерзкого до глупости нападения русских. Артиллерия пока молчит, дистанция километра полтора, огонь не эффективен, а выдавать позиции заранее? Пусть это делают русские ублюдки, как только что при его атаке.
Офицер ухмыляется при виде появившхся двух четвёрок юнкерсов-87.
— Сейчас они превратят русские танки в железный хлам…
— Так точно, герр штурмбаннфюрер, — подтверждает хозяин НП гауптштурмфюрер Мультке.
Только вот не подтверждает наблюдаемая картина. Русских, по всей видимости, нисколько не смущает воздушный налёт. Танки рассосредотачиваются по полю, сопровождающая пехота тоже. Фон Ригер замечает интересную вещь: верхние люки открыты и по одному русскому солдату остаётся на броне.
И вдруг вторая линия бронемашин, которые фон Ригер поначалу принял за лёгкие самоходки или бронемашины пехоты, открывает огонь. Сосредоточенный огонь из зенитных пушек, фон Ригер насчитал их четыре штуки. И не ожидавший такой встречи юнкерс, первым ушедший в пикирование, попадает в струю концентрированного огня. Распадается прямо в воздухе.
Все офицеры «Лейбштандарта», включая унтеров, присутствующие на НП, цепенеют.
Второй юнкерс, завидев участь собрата, пытается уйти в противозенитный манёвр. Почти удаётся. Слегка дымясь, уходит на родной аэродром с явным снижением. Остальные переходят в режим бомбометания по площади. В ответ русские танки расползаются ещё шире.
— Есть один! — радостно вскрикивает Мультке.
Фон Ригер хмыкает. Да, бомба легла рядом, и он не завидует экипажу. Машину придётся ремонтировать, и слишком близкий разрыв очень неприятен. Но шайсе! Танк жив. И решение экипажа штурмбаннфюрер не может не одобрить. Они открывают огонь по ним, по вражеским позициям. Бесполезно, но им больше ничего не остаётся. Правильно, зачем беречь снаряды, которые всё равно скоро сдетонируют. Артиллерия, рано или поздно, откроет огонь, и грустно стоящий на месте танк — лёгкая мишень.
Но вместо избиения русской танковой группы дальше начинается натуральный кошмар. Фон Ригер умный офицер и человек и наверняка догадался бы впоследствии, что и как произошло, но ему помешало одно обстоятельство.
В тот момент никто не понял, откуда вынырнули эти архаичные, но злые русские бипланы. Всего четвёрка, но это истребители! И, конечно, юнкерсам пришлось спешно уходить, сбрасывая бомбы, куда попало. Ш-шайсе! НП сотрясается от близкого разрыва. Ещё один юнкерс падает, четверка бипланов преследует остальных. Штурмбаннфюрер, вышедший на воздух проследить за ними, тут же возвращается. Не хватает выдержки наблюдать позорное изгнание орлов славного люфтваффе.
Тем более, что русские танки собираются атаковать и начинают обстрел из своих орудий. Когда подходят ближе, на полкилометра, вступает в бой противотанковая артиллерия. Начинается почти рыцарская дуэль.
Однако русские варвары далеки от рыцарства. Бипланы возвращаются, скорость их не так высока, чтобы настичь все разбежавшиеся юнкерсы, и наносят удар по артиллерийским позициям ракетами, заодно подсвечивая цели для танков, которые всё ближе. Затем начинают поливать артбатареи из пулемётов, но этого фон Ригер уже не видит. Неуправляемые ракеты очень слабы в смысле точности, но от шального попадания никто не застрахован. Именно такая шальная ракета, выпущенная вместе со своими товарками наудачу, попадает прямо в НП. Погибают все.
Поэтому Отто фон Ригер, выходец из некрупного, но всё-таки аристократического рода, уже не видит, как русские танки доутюживают позиции его доблестного батальона.
Где-то в небесной канцелярии, если она есть, в каком-нибудь учётном отделе появляются ещё две записи, не сильно отличающиеся по времени. Неизвестно, что принято за дебет, а что кредит, но на листе, разделённом на две части появляются ещё два имени. В числе сотен имён, зафиксированных в последние часы. С одной стороны, Николай Савельев, политрук 6 роты 2 батальона 799 стрелкового полка*, выходец из простой рабочей семьи. С другой: штурмбаннфюрер СС, командир первого батальона бригады СС «Лейбштандарт», Отто фон Ригер. Не дождётся его невеста Грета, хорошенькая девушка из семьи промышленников. А у Савельева и невесты не было. Не успел обзавестись.
10 ноября, понедельник, время 10:05.
Белая Церковь, штаб Южного фронта.
Любуюсь заоконным пейзажем. Штаб разместился в старом купеческом доме. После революции тут обосновался местный партийный начальник. Сейчас он эвакуировался на своё счастье, а то имел бы удовольствие принимать многочисленных и бесцеремонных гостей.
Вокруг особняка непосредственно соседей нет, он высокомерно отгородился от всех прочих парковым поясом. Деревья, кустарники рядами. Не все деревья листву сбросили. Каштаны давно «разделись», они делают это почти мгновенно и первыми, березовый стриптиз в самом разгаре. Не совсем напротив, чуть левее, шикарный, одетый в золото дуб. Здорово здесь. Ощущение, что лето кончилось только вчера. И распутица, заканчивающаяся у нас заморозками, здесь по-хорошему ещё не начиналась.
«Начинай уже», — требует Арсеньевич и подсовывает мне картинку из своей памяти, где некая начальница со вздохом говорит, вызывая подчинённого: «Не хочется ругаться, но надо…».
Только у меня другая история. Мне не просто хочется, меня распирает, вот и стараюсь успокоиться. Поворачиваюсь лицом к народу. Пролетает ещё одна ехидная мысль. Это народ? Нет, это даже не лучшие люди города, это комсостав Южного фронта.
— Товарищи генералы, — оглядываю всех поочерёдно, начиная с Жукова, — и почти генералы. Вопросов у меня много, но есть один, общий для всех.
Делаю паузу. Мне надо настроиться и унять готовый к извержению вулкан.
— Скажите, как вы исхитрились всего за месяц подарить немцам пол-Украины? При перевесе сил в свою пользу? А затем три месяца топтаться на месте? Стесняетесь чего-то? Почему всего одна моторизованная дивизия Рокоссовского делает то, что не удалось всему фронту?
Молчание становится гробовым, в глаза никто не смотрит, Жуков начинает багроветь. Есть чего стыдиться. Белую Церковь от захвата немцами спасла 131 мотодивизия, переброшенная из Житомира. Всего за пару суток они не только отбили нападение, но гнали немцев до старой линии фронта. Той, с которой вермахт начал наступление на город.
Рокоссовский помог по моей просьбе, хотя это не совсем просьба. Сталин подчинил мне свежеиспечённый Украинский фронт. От остальных, того же Южного, пока успешно отбиваюсь. Невозможно объять такие масштабы сразу. Но с другой стороны, для всех и Жукова тоже, маршал Павлов — прямой начальник, как зам наркома и представитель Ставки.
Вижу, что мои маршальские знаки отличия действуют гипнотически. И борюсь с чувством пренебрежения. Оказывается, надо не только ехать, но и шашечки желательно повесить. Моё маршальство это и есть шашечки из того одесского анекдота.
— Мне вот интересно, как вы будете объясняться со Ставкой. Вы отступали, отступали, требовали себе всё больше войск, бронетехники, авиации, напирая на то, что враг неимоверно силён. И вдруг выясняется, что немцы могут бегать не хуже зайцев, что они и делают при одном только виде тридцатичетвёрок. Оказывается, они их, как огня, боятся.
Жуков продолжает багроветь, все остальные продолжают молчать.
— Не хочу вас пугать, но вами запросто может НКВД заинтересоваться.
Прилетел я не только для того, чтобы славных люлей им выписать. Знаю я этого Жукова. Обязательно постарается присвоить себе 131-ую моторизованную. Не поленится в Ставку смотаться, побольше пены набрызгать. Но уже никуда не полетит, я — здесь, и дивизия вернётся на своё место.
Эта мысль переполняет чашу раздражения. С избытком.
— Игру в поддавки с немцами затеяли⁈ — вырывается стальной лязг, всё-таки вырывается! В купеческой гостиной будто гром грохочет над головами дюжины военных. Все аж пригибаются. И наблюдаю настолько удивившую меня картину, что поневоле успокаиваюсь. Чуток.
Жуков бледнеет. Только что наливался багровым светом и тут резко краснота отступает. Такого у него ещё не видел. Настолько потрясён, что дальше говорю почти нормально.
— Командармы и комфронта с директивой наркомата № 117 от 1 сентября ознакомлены?
Жуков, командарм-5 и командарм-12 кивают. Остальные во второй линии, на переформировании. От 6-ой и 26-ой армии мало что осталось.
— Скажите мне, товарищи генералы, а ваши комдивы, комполка и комкоры могут напрямую или хотя бы через посредника связаться с вашими самолётами в воздухе? На самолётах вообще, радио есть? Имею в виду работоспособное, а не для красоты поставленное?
Ответ — молчание.
— Зенитное прикрытие войсковым колоннам на марше организовали?
— Не всегда возможно, — шелестит голосом командарм-12. Пятый помалкивает.
— Железнодорожным составам?
Ответ — молчание.
— Контрбатарейную борьбу ведёте?
Ответ — молчание. Но с особым оттенком. Такое впечатление, что они не совсем поняли, о чём это я. Пусть сами разбираются. Вряд ли уж совсем ничего нет, наверняка хоть на низовом уровне как-то пытаются противостоять немцам.
— Зашифрованная радиосвязь со всеми подразделениями есть?
— На уровне корпусов, — тихо отвечает командарм-5.
— Возмутительно низкий уровень, — пока комментирую хладнокровно. — Требуется на батальонном.
— Разведывательно-диверсионные роты в каждом полку есть?
Ответ — молчание.
Хм-м… но я ещё отдельно с Жуковым поговорю. Не стоит совсем его авторитет ниже плинтуса опускать.
Молчание прерывает Жуков.
— Инструкторов нам до сих пор не прислали…
— Инструкторов не будет. Нам их тоже никто не давал.
— Севзапфронту дали…
— А тебе не дам. Потому что у тебя манера всё себе присваивать. 131-ую наверняка уже придумал, куда воткнуть. Вот это видел⁈
Каюсь, не удержался. Показываю ему кукиш. Опять багровеет. Ничо, ща ты у меня снова побледнеешь…
Кабинет комфронта.
Оглядываюсь. Обстановка не та, что раньше, но видно, что бывший владелец, купчина, здесь дела вёл. Плюхаюсь в кресло сбоку. Без приглашения. Хозяин кабинета на глазах обретает былую твёрдость вида. Наверное, главное место в помещении, как трон, добавляет уверенности.
— Итак, — закидываю ногу на ногу поперёк колена, — Георгий Константинович, покажи мне для начала директиву № 117. А то зарождаются у меня смутные сомнения, что она вам вообще знакома.
Жукову со своим мрачным лицом вместе приходится передислоцироваться к шкафу. У стены напротив меня. Находит довольно быстро. На стол передо мной шмякается папка. Достаю стопку листов на скрепке. Что-то сразу цепляет моё внимание, но пусть мысль отстоится.
Так-так, текст в шапке, указание в стиле «Всем командирам РККА» статус «Для служебного пользования» с отдельным указанием, что для некоторых приложений требуется допуск на усмотрение командующего фронтом или армией.
Просматриваю список приложений. Связь, сеть ВНОС, авиаразведка в комплексе с обычной, роты диверсантов, контрбатарейная борьба и артразведка, воздушный диспетчер, шифрование… ох, ты ж ни хрена себе! Качаю головой в знак восхищения самим собой. Это ж сколько мы наворотили!
Кладу папочку на стол. Вид Жукова становится ещё увереннее. На него так моё довольное лицо действует? Это глупо. Должно быть рефлекторно реагирует.
— Ты пойми, Дмитрий Григорич, — тут же смущается под моим спокойным и вовсе не осуждающим взглядом, — … к-х-м, вы поймите, товарищ маршал, мы делаем всё, что можем. У личного состава строгий приказ «Ни шагу назад»…
— И ваши бойцы его нарушают?
— Не всегда, — Жуков слегка мнётся, но признаётся. — Обычно всё-таки выполняют, но… это не помогает…
И тут он взрывается!
— Не знаю я, что делать, не знаю!!! — генерал вскакивает, начинает метаться по кабинету. С любопытством за ним наблюдаю.
— Чёрт его знает, как у них всё складно получается! Блиндажи прямым попаданием уничтожают, я даже не знал, что такое возможно! Заметить защищённую точку… как они это делают⁈ Я не понимаю!!!
— Толком объясни, что происходит? — скучным тоном вопрошаю кипящего злобой Жукова.
— Разве сам не знаешь? — его горящие гневом глаза меня не смущают. Жду.
— Артподготовка, — шипит Жуков. — Отвратительно точная. Передовая рота несёт потери до пятнадцати процентов. Атака. Без танков и без особого нажима. Рота отстреливается, немцы отходят. На огневые точки снова обрушивается артиллерия. Обычно пулемётные расчёты в этот момент выходят из строя. Плюс ещё десять-пятнадцать процентов потерь.
Жуков с шумом несколько секунд дышит, унимая злость.
— На третий или четвёртый раз, когда от роты остаётся уже половина, в атаку пускают пару-тройку танков. Пехота хоронится за ними, действующих пулемётов у остатков роты нет, зато их поливают из танков.
— Дальше?
— Дальше — всё! Никто не отступил, приказ выполнен, но рота уничтожена, рубеж обороны потерян.
— И всё это происходит от самой границы, — скучающим тоном то ли спрашиваю, то ли утверждаю.
— По-разному бывает, — бурчит медленно остывающий от вспышки гнева Жуков.
Ну да, по-разному. Иногда тебя окружают или весело и азартно бомбят танковую колонну с воздуха. Авиацию для прикрытия те вызвать не могут, — радиосвязь аховая, — и зенитного прикрытия у них нет. Одно хорошо, — думаю про себя, — он здорово переживает за свои неудачи.
— Вот мне интересно, Георгий Константиныч, — для взятого мной тона очень подошла бы чистка ногтей, например. Слегка ухмыляюсь при этой мысли.
— Ты сам-то понял, что мне рассказал? — любуюсь его растерянностью, которую пытается спрятать. — А рассказал ты следующее: немцы ведут себя исключительно по шаблону, абсолютно предсказуемо. Предсказуемость, дорогой мой, — поднимаю вверх палец назидательно, — это верный путь к поражению. Представь, что немцы знают, на каком участке ты планируешь наступление. Всё! Твоё наступление, считай, сорвано, потому что о нём противнику известно.
О! Кажись, на бронебойном генеральском лице отображается работа мысли. Умеет или пытается думать? Не всё потеряно?
— Итак. Немцы дают тебе изрядную льготу. Месяц за месяцем. Абсолютная предсказуемость их действий это сильная фора, которую они великодушно тебе дарят. Но месяц за месяцем ты с бараньим упрямством отказываешься от предлагаемого преимущества, уповая исключительно на мужество и стойкость рядовых красноармейцев.
И-э-э-х! Щас бы ногти пилочкой подровнять, как раз в жилу. Но не та эпоха, не та. Не поймут. Где-то в глубине сознания хихикает Арсеньевич.
— Я открою тебе охренительную тайну, Георгий Константиныч. Мужество и храбрость красноармейца не имеют никакого значения, если он уже мёртв.
Ему могло бы показаться, что я издеваюсь, если бы не холод в моих глазах, маскирующий бешенство.
— За все месяцы немецкой шаблонной тактике ты не смог противопоставить ничего…
— Да что тут противопоставишь? — Жуков пытается взбрыкнуть.
— Вот это, — киваю на папочку с директивой. — Там всё написано… дай бог памяти… приложение №6. Описание стандартных действий вермахта и люфтваффе. И способы противодействия.
— И вы эту директиву не изучали, — Жуков напрягается, потому в голосе моём появляются прокурорские нотки. — По бумаге видно. Листы чистые, не захватанные, не истрёпанные, не измятые. На них и муха не еблась. Получили директиву, возможно, полистали и… спрятали в шкаф. А между тем там, — тычу пальцем в бумаги, — полнейший и подробный ответ на твой полный безнадёжной тоски вопрос «Что тут противопоставишь?».
— Ладно, — встаю с кресла, такого удобного, — корми меня обедом. Потом заправишь дивизию топливом на полную, восстановишь им боекомплект и отправишь обратно, по месту прописки…
Всё-таки он жуткий куркуль. Во мне крестьянская жилка гаснет, особенно быстро из-за подселенца, а в нём — бушует. Наверное, из-за этого он в истории Арсеньевича не смог удержаться, чтобы не нахапать в оккупированной Германии столько, что у Сталина глаза на лоб полезли. Жуков от него огрёб тогда люлей. Баб тоже грёб под себя. То ли от трёх, то ли четырёх детей имел, а сколько там помимо было, никто не пересчитывал.
— Трофейные танки мог бы и оставить, — бурчит Жуков, глядя на заползающий по аппарели очередной Т-IV. Дивизия грузится поодаль от города. Подальше от чужих глаз. В небе курсирует четвёрка ишачков, готовая отразить возможный авианалёт. Не мои самолёты, Жукова.
— Трофеи принадлежат тому, кто их взял, — отвечаю наставительно. — К тому же неисправные танки тебе отдают. Ремонтируй и ставь в строй. Как раз свою инженерно-ремонтную службу поставишь. А то привык на дармовщинку всё получать…
Стоящий рядом полковник Морозов Павел Иванович, комдив-131, слегка отворачивается, чтобы спрятать ухмылку. Он и без помощи фронта сумел перегнать танки на место погрузки. Запаса собственного топлива в танках хватило. Даже плескалось ещё на донышке баков.
— Топливо где, Георгий Константиныч? — жучара Жуков пытается сделать вид, что совсем забыл.
— Дмитрий Григорич, у меня все бензовозы в разгоне…
— Видел цистерны у тебя на путях. Гони сюда пяток, прицепим к составу до кучи, — всё равно выжму.
— Так там авиабензин, — юлит Жуков.
— Гони пять цистерн бензина, — я с тебя, блядский высер, не слезу, — Отправлю в авиачасти, а взамен отдам Рокоссовскому солярку. Боеприпасы где?
— Везут боеприпасы… — бурчит Жуков и подзывает своего интенданта.
— Чтобы через полчаса боеприпасы были здесь, — бросаю в его сторону, не глядя.
Подгоняют через полчаса цистерны, ещё через десять минут, — уж не стал пенять за небольшое опоздунство, — подъезжают крытые грузовики. Танкисты весело кидают ящики на платформы. Кто-то, видать самые поиздержавшиеся, тут же их вскрывают и забрасывают снаряды и цинки с патронами в бронированные машины.
Отвожу Жукова в сторону. Его подчиннным не надо видеть, как их командующего грубо полоскают.
— Если через месяц ситуацию не выправишь, отправлю тебя в резерв Генштаба с понижением в звании на две ступени. Кстати, крепись, одно понижение в звании ты уже заработал. Жди соответствующего приказа.
— Нельзя с меня звезду срывать, — бурчит пока ещё генерал армии, — авторитет упадёт.
— А не только с тебя снимем. Со всего твоего штаба и командармов, — тон мой безмятежен и скучающ.
— Авторитет командования по всему фронту упадёт.
— Заслуженно упадёт. Вот и будете его восстанавливать. И ещё. Увеличенных поставок тебе больше не будет. Все твои заявки будут проходить через меня. Поэтому в ближайшее время танков, самолётов и пушек не жди. Захватывай трофейное, ремонтируй своё…
— И не жалуйся на судьбу, — смотрю предостерегающе. — За твои достижения тебя было бы законно к стенке поставить. Но тебе дают возможность исправиться и подсказывают как.
Когда эшелон, гуднув на прощание, трогается, за ним подходит следующий. Для переброски одних только танков дивизии требуется больше сотни платформ. Это пять эшелонов. Но все эти эшелоны есть. Те же самые, что привезли войска сюда.
Уезжаем на аэродром, где меня ждёт мой ТБ. Его тоже заправили, хотя топлива мне хватило бы. Прощаемся с генералом армии, пока генералом армии.
— Сильно не переживай, Георгий Константиныч, — смягчаю жёсткий душ, что устроил ему. — Я всё-таки держу тебя за одного из самых талантливых генералов. Твой жёстко авторитарный стиль руководства мне не очень по нраву, но недостатком это не считаю. Генералу быть грозным не помешает. Исправляй положение. Это не дело, что ты всё время отступаешь.
— Дмитрий Григорич, пришли мне свою команду связистов, что радиостанции на самолётах в порядок приводят, — просит Жуков. — И диверсантов, а? Быстрее ж будет?
— Никого присылать не буду, — отвечаю сразу, но задумываюсь. — Сам найдёшь людей и пришлёшь ко мне на стажировку. И вот ещё что. Высылай в распоряжение Рокоссовского корпус. Желательно механизированный. Но тут такое дело…
Объясняю тонкости. Как таковых механизированных корпусов предвоенного образца у нас давно нет. Есть моторизованные корпуса. Пара моторизованных дивизий и части пехотной поддержки, сведённые в стрелковую дивизию. В моторизованных дивизиях кроме танкового полка есть пехотная бригада и прочие части. В наступательных операциях они идут десантом на танках.
— Сильный перекос в количестве танков ведёт к большим потерям бронетехники. Для пробоя линия фронта редко нужно больше двадцати-тридцати танков. Это всего лишь танковый батальон. Стрелковая дивизия нужна для закрепления на захваченной территории. Так что бери любой мехкорпус, оставляй там пару с половиной сотен танков… только умоляю! Т-26 не надо ни в каком виде. Большая часть должна быть Т-34.
Мой самолёт начинает запускать моторы. Через несколько минут они прогреются, лётчики всё проверят и можно лететь.
— Рокоссовский приведёт твой корпус в порядок… ты уже наметил, какой?
— 8-ой мехкорпус пошлю, — после краткого раздумья кивает Жуков.
— Рокоссовский переформирует твой корпус, как надо. Организует там и связь, и диверсионные роты, научит их воевать в обороне и в наступлении. Месяца три это у него займёт, может меньше. Но ты его не жди, сам тоже работай.
Прощаемся. Уже спокойно. Получил генерал люлей и что? Со всяким бывает. Вижу в глазах работу мысли и надеюсь, что-то из этого получится. Уже в самолёте ухмыляюсь. Жук Жуков пригнал не пять, а четыре цистерны и клялся, что больше нет под рукой. Устал уже над ним изгаляться, но на излёте припомнил ему два разбомбленных склада ГСМ.
— Зачем тебе топливо, Георгий Константиныч? Устраивать из них удобные мишени для люфтваффе? До наступления тебе ещё далеко. Лошадками больше пользуйся…
Это мы, уже отъезжая от железки, говорили.
*Примечание от автора.
228 стрелковая дивизия в процессе боёв на Украине в 1941 году была окружена 14 сентября близ Нежина (Черниговская область). Уничтожена полностью при ликвидации киевского котла. Тем самым пополнила удручающе длинный список частей и соединений, выбывших из состава РККА в результате трагического и кошмарного по количеству потерь исхода битвы за Киев.
В реальности, изменённой перезагруженным генералом Павловым, дивизии повезло больше. Погиб только 799-ый полк. Впрочем, знамя полка уцелело, значит, и полк будет возрождён.
Окончание главы 8.