Озеро Черного Дракона

ГНЕВ ДЖУНГЛЕЙ

Вначале лес, куда вступил отряд майора Менье, оказался не слишком густым. Часто на пути встречались широкие, уютные поляны, прогалины, куда пробивались солнечные лучи. Но вскоре проводник Кремень свернул в сторону от главной тропы, и тогда все вокруг помрачнело. Чтобы пробиться вперед, в ход пришлось пустить мечи-топоры.

Словно желая проверить стойкость появившихся в его владениях людей, тропический лес выставил на их пути заграждения из невидимых в полумраке ползучих растений, обширные завалы из бурелома и зыбкие топи, через которые единственными мостами служили гниющие в зловонной тине поваленные деревья.

Провалившись в одном месте по пояс в болото, Менье зло выругался.

- Я недоволен вашим проводником, - сказал майор Чинь Дангу. - Вот уже второй день, как мы не можем выбраться из болот…

- Это джунгли, господин майор.

- Боюсь, что мы приведем к озеру Черного Дракона не солдат, а людей, не могущих удержать в руках винтовки…

Чинь Данг виновато пожал плечами:

- Я делаю все зависящее от меня, чтобы двигаться быстрее. Проводник уверяет, что скоро доберемся до Больших холмов, а там до озера рукой подать.

- Кстати, еще раз напоминаю вам, господин капитан, - Менье оглянулся, - чтобы с проводника не спускали глаз… Не очень-то я верю ему.

- Не беспокойтесь. Два моих солдата днем и ночью находятся рядом с ним.

Кремень вместе с несколькими мыонгами шагал впереди отряда.

Вооруженные кривыми мечами, они прорубали дорогу там, где джунгли выставили сплошную зеленую преграду. За ними гуськом двигались солдаты: две роты баодаевцев Чинь Данга и три взвода французов и марокканцев.

Среди французов был и лейтенант Лакруа. Он шел чуть впереди длинного, как жердь, капитана Булье. Время от времени тот неторопливо вытягивал из заднего карма-па плоскую металлическую фляжку и делал из нее несколько глотков, после чего заметно оживлялся.

Огромные поваленные бурей деревья, растопырив почерневшие мертвые сучья, преграждали дорогу. С ветвей капала влага, под ногами хлюпала грязь. Все вокруг источало сырость и гнилые испарения. Уже после первых пяти - шести часов пути по лесу одежда на людях отсырела, как после сильного дождя.

- Зря не пользуетесь ромом! - бросил Булье. - Лучшее средство против сырости и тропической лихорадки. Сомневаетесь?

Усталый Лакруа не был склонен к беседе, поэтому отмалчивался. Но Булье становился все словоохотливее.

- Вы знаете, что мне обещал полковник Фуше в случае успеха операции? - подмигнул он Лакруа. - Недельный отпуск, чтобы развлечься в Ханое! Вы представляете себе, что зто значит? - И, смакуя каждое слово, Булье добавил: - В течение недели, клянусь небом, я не буду вылезать из ханойских ресторанов! Право, весь Донг-Тоа будет мне завидовать!

- Если останетесь живы… - заметил Лакруа.

Отряд остановился на отдых.

Отойдя чуть в сторону от тропы, офицеры пропустили мимо себя солдат.

После них приблизились носильщики. Около трех десятков молодых, крепких мыонгов тащили на себе всю кладь отряда: боеприпасы, рис, консервы, медикаменты.

Сидя на стволе свалившегося дерева, Лакруа жадно курил и сквозь прищуренные глаза разглядывал их.

Нетрудно было видеть, что эти люди очень устали и с трудом переставляют ноги. Вот юноша-мыонг с потускневшими от напряжения глазами. Поклажа, которую он тащил на себе, весила, вероятно, не менее шестидесяти килограммов. Лицо молодого носильщика распухло, на лбу и щеках видны были пятна размазанной крови - следы прихлопнутых москитов. От обильно стекающего пота не спасала и грязная бечевка, обвязанная вокруг лба. Широко приоткрыв толстые губы, мыонг прерывисто и трудно дышал.

Почувствовав устремленные на него глаза чужеземца, юноша ответил ему откровенно враждебным взглядом. Казалось, обладай его глаза силой раскаленного железа, они тут же испепелили бы француза.

Было уже далеко за полдень, когда отряд приблизился к неширокому, густо заросшему оврагу. Прежде чем спуститься в него, люди ненадолго остановились передохнуть.

Если бы кто-нибудь в эти минуты внимательно вгляделся в лицо проводника, он заметил бы в его глазах тревогу и настороженность.

Присев на корточки рядом с молодым мыонгом, вооруженным мечом-топором, он прикурил у него.

- Здесь! - коротко обронил Кремень.

- Чертов овраг? - спросил молодой мыонг.

Кремень утвердительно наклонил голову и, бросив взгляд в сторону солдат, быстро прошептал на родном языке:

- Пройди назад и скажи старшему носильщику, чтобы предупредил наших людей: пусть внимательнее смотрят на затесы и обходят кучи валежника.

- Ладно, скажу. А ты сам как, Кремень?

- Дожидайтесь меня у Большого ручья. Если до вечера не приду, уходите к озеру.

В Чертовом овраге было особенно мрачно и безмолвно. Тишину леса в этом месте не нарушали птичьи голоса, не слышно было стрекотания цикад, ни даже звона вездесущих москитов. Повсюду торчали черные, словно обугленные пни со свисающими с них мшистыми бородами, лежали полузатопленные в болоте деревья, покрытые плесенью. Дышать с каждым шагом становилось все труднее. Не хватало воздуха. Стоял густой запах гниющих растений и перепревшей листвы.

Кремень двигался в окружении солдат. Глаза его внимательно скользили по земле, по стволам деревьев в поисках знаков. А что, если сыну не удалось вовремя выбраться из окруженного солдатами селения и предупредить Мина? Что тогда? И Кремень тут же решил, что, если в Чертовом овраге их никто не встретит, он заведет отряд на Большое болото. Пусть-ка попробуют выбраться оттуда!

Вдруг Кремень приметил впереди невысокую кучу валежника с накрест уложенными поверх бамбуковыми стволами. Сердце его учащенно забилось: следы недавнего пребывания людей Беловолосого! Куча валежника маскировала петлю-ловушку.

Незаметно для других Кремень обошел это место. Весь в каком-то необычном напряжении, он шел, не оглядываясь, настороженно прислушиваясь к каждому шороху.

Шедшие вслед за проводником солдаты, сами того не подозревая, тоже обошли ловушку - один, другой, третий солдат. Четвертый с автоматом в руке пошел прямо. Вот оп ступил па петлю ногой, потянул ее - и крик ужаса разорвал тишину леса.

Высвободившийся из узла бамбук резко выпрямился, подбросил вверх схваченного петлей солдата и с силой ударил его о широкий ствол стоящего рядом дерева. В следующее мгновение он уже безжизненно повис с размозженной головой.

Охваченные страхом люди не успели опомниться, как кто-то снова закричал. Это провалился в яму-западню солдат-баодаевец. Его тело насквозь пронзили острые панджи.

Кремень увидел пробирающегося к нему Чинь Данга. Баодаевец был разъярен. Размахивая пистолетом, он кричал:

- Куда ты завел нас, собака? Говори! Что это значит?

Но Чинь Данг не успел приблизиться к проводнику. Внезапно откуда-то сверху послышался сухой треск пистолетного выстрела, кто-то болезненно вскрикнул, а вслед за этим отовсюду из-за бурелома, кустарников и стволов деревьев заговорили невидимые винтовки и пулеметы.

Услышав первый выстрел, Кремень рванулся в сторону зарослей, но один из солдат, приставленных к нему, оглушил его ударом приклада по голове.

Охваченные смятением, солдаты заметались в овраге, как в мышеловке. Враг был невидим, и казалось, по карателям стреляли не только партизаны, но и деревья, и кусты, и обомшелые камни, и само болото. Как будто в сговоре с партизанами, джунгли подставляли под ноги мечущихся людей пни и бурелом, затягивали их в трясину, сталкивали в охотничьи ямы, старались задержать бегущих, цепляясь за их одежду сучьями, шипами ползучих растении.

Прежде чем Лакруа успел опомниться, солдаты его взвода, словно листья, сорванные с дерева бурным порывом ветра, беспорядочно разметались во все стороны. Вначале лейтенант бросился вслед за ними, что-то кричал, приказывая и угрожая, но тут же его захлестнула общая паника, толчея в узкой лощине. Тогда, стреляя, как и все, в сторону зарослей, он пополз к ним по сравнительно пологому склону лощины.

Каждое мгновение он ждал, что из-за ствола какого-либо дерева увидит лицо притаившегося врага или быструю, как молния, вспышку выстрела.

Но в том месте, где он полз, стояло безмолвие. Когда Лакруа наконец добрался до зарослей, то увидел лежавшего ничком на окровавленной листве вьетнамца, судорожно сжавшего свое ружье. Скорее всего, он был мертв. Лакруа стал уходить подальше от лощины.

Наверху было значительно светлее и суше. Покрытый грязью и тиной, чувствуя, как все тело ноет от многочисленных ссадин и царапин, лейтенант остановился. Совсем близко от него кто-то стонал. Лакруа полез в карман за запасной обоймой патронов для пистолета.

Овладевшее им вначале желание подальше убежать от опасной лощины внезапно сменилось чувством оцепенения, безразличия ко всему.

Хотелось одного: лежать без движения, дать отдых уставшему телу.

И вдруг совсем рядом он услышал французский говор и торопливые шаги, а вслед за этим чей-то стон и возглас:

- Господин майор, спасите! Я ранен в ноги!

Лакруа вздрогнул от неожиданности. Он увидел Менье и группу солдат, продирающихся через заросли. Двое из них волокли за собой связанного Кремня.

На возглас раненого солдата никто даже не оглянулся. Лакруа приподнялся, чтобы побежать за своими, но какая-то неодолимая сила остановила его.

«Куда и за кем ты бежишь, Лакруа? - спросил он себя. - Ну хорошо, ты выберешься с ними из джунглей, спасешься. А дальше? Снова служба на Донг-Тоа по охране «порядка» колонизаторов, участие в экспедициях по сожжению вьетнамских селений?!»

Опять застонал раненый. Он просил пить. Лакруа вспомнил, что в его фляжке осталось немного воды, и пополз к неизвестному. Но в это время снова послышались шаги, и лейтенант замер у поваленного дерева. Показались два вьетнамца. Одетые как обычные крестьяне, они неторопливо шли с вытянутыми вперед винтовками, озираясь по сторонам и прислушиваясь.

Стрельба, которая еще недавно доносилась со стороны лощины, затихла. Лишь время от времени были слышны одиночные выстрелы.

«Добивают раненых! - мелькнуло в возбужденном мозгу Лакруа. - Сейчас вьеты приблизятся к этому французу-солдату и тоже прибьют его!»

Не успел он об этом подумать, как раненый вновь попросил пить. Услышав его стоны, партизаны на мгновение остановились, прислушались и затем, уловив, откуда они идут, подошли к раненому. Вероятно увидев над собой лица врагов, француз истерично закричал:

- Не убивайте! Умоляю, не убивайте!

Лакруа невольно, прикрыл глаза, но выстрела не последовало. Тогда он снова взглянул в сторону, где стояли партизаны. Один из них быстро ушел, а второй, присев па корточки перед раненым, стал поить его водой из своей фляжки.

На ломаном французском языке партизан произнес:

- Напрасно вы нас испугались. С ранеными мы не воюем. Подержите так голову, я забинтую ее… Л вот и носилки!

Из чащи леса вновь показался второй партизан с бамбуковыми носилками под мышкой.

Лакруа стало как-то не по себе.

«Те, кого мы называем дикарями, в тысячу раз цивилизованнее, человечнее, чем наши культуртрегеры»,- подумал он и вспомнил рассказы товарищей, которые были отпущены из плена под честное слово, что не будут больше воевать против вьетнамцев.

Партизаны бережно приподняли раненого с земли и положили на носилки. Когда они неторопливо двинулись, Лакруа решительно приподнялся и крикнул:

- Постойте, и я пойду с вами!

И, прежде чем шагнуть к вздрогнувшим от неожиданности партизанам, он бросил к их ногам свой пистолет.

Когда Лакруа вплотную приблизился к вьетнамцам, тот, кто только что поил раненого водой, внимательно взглянул на лейтенанта. Что-то знакомое было в этом человеке, как будто Лакруа уже встречался с ним. Но где? Он вспомнил об этом только тогда, когда седоволосый партизан, приветливо улыбаясь лейтенанту, протянул ему руку и сказал:

- А ведь я до сих пор не забыл вас!