ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


София не могла заснуть. Она слышала, как северный ветер посвистывает сквозь щели между старыми камнями. Слышала сов, тысячи сов, кричавших в ночи. Муж предупреждал, что они будут кричать. Он сказал, что совы гнездятся в траншеях, и теперь она задавалась вопросом, как это может быть. Еще одна тайна. Муж признался за ужином, что их крики беспокоят его, кажутся ему отвратительными. Но ее этот шум почему-то успокаивал, казалось, совы сочувствуют ее судьбе. Муж сказал и о том, что к совам присоединятся сотни лягушек на болотах.

София как можно тише выскользнула из постели, муж продолжал мирно спать. Стаза уже привыкли к темноте. Она накинула халат, висевший на спинке деревянного стула, и нашла шлепанцы.

Только София открыла дверь, ее со всех сторон охватило ветром. Это поразило. Казалось, ветер не появляется здесь время от времени, а обитает постоянно. Присутствует всегда.

Она осторожно пошла по дорожке между рвами, которая вывела к древним стенам дворца. В свете луны они выглядели только что построенными.

Подняв взгляд, София поняла, что никогда прежде не видела таких ярких звезд. Она поискала и вскоре нашла созвездие Большой Медведицы. Казалось, оно так близко, что протяни руку — и коснешься. Описав взглядом дугу, София нашла яркую звезду, Арктур, в созвездии Волопаса. И прошептала слова, которые помнила с детства, с тех пор, как с няней вечером сидела в саду, а потом няня, взяв ее на руки, относила в постель. Aspetos aither. Небесный эфир.

Теперь, оглядывая Гиссарлык, она различала вокруг очертания древней Трои, впервые с момента приезда она поняла, как выглядит город. Генрих объяснил расположение дворца и главной улицы, ведущей к Скейским воротам, нарисовал на подвернувшемся куске бумаги контуры древних крепостных стен и домов и садов внутри. Теперь, ночью, в темноте, ее глазам предстала Троя.

Матерь Божия. Кто-то сидел, согнувшись, на скале прямо перед ней. Наверное, она произнесла эти слова вслух, потому что человек встал и снял шляпу.

— Фрау Оберманн? Простите. Я задумался. — Он заговорил с ней по-английски. — Моя фамилия Лино. — София тут же почувствовала неприличие ситуации. Ведь на ней были только ночная рубашка и халат. Но увидев белые глазные яблоки, она поняла, что Лино слеп. — Жаль, что я не познакомился с вами за ужином, фрау Оберманн. Я был у одного мошенника, занимающегося древностями.

— Муж говорил мне о вас.

— Да-да, это я французский профессор с безумными теориями! Поэтому-то я сижу здесь ночью и курю трубку.

Лино принадлежала гипотеза о том, что Троя была построена на священном месте, где находилось святилище какою-то бога или гробница великого правителя, а ее первыми обитателями стали жрецы или стражи священного места. Он полагал, что каким-то образом город на равнине ориентирован по звездам. Вот почему Гомер воспел его в "Илиаде" и почему за него так яростно сражались.

— Я с детства привык к совам, — сказал Лино. — Богиня Трои, Афина, известна как glaucopis, "совоокая". Почему бы им не обитать здесь? Они из здешних мест.

— В моей стране они считаются птицами смерти.

— Именно. Но ведь это место смерти, не правда ли? Что мы делаем здесь, как не вызываем ее? Сова — птица ночи. Она сидела на копье Пирра, когда тот двинулся на Аргос. Я обнаружил в Ионии гробницу, где слева и справа от сирены, плакальщицы смерти, сидят совы. Герр Оберманн говорил вам об украшенных совиными головами сосудах, которые найдены здесь? Они уникальны. Троя — место смерти и ночи.

Ее снова охватило ветром, и она подумала, прислушиваясь к словам Лино: "Ты ничего не видишь, и ты видишь все".

Слепота Лино не повлияла на его страсть к археологии. Участия в раскопках он не принимал, но никто не мог сравниться с ним в опознании и определении находок. По текстуре фрагмента керамики Лино мог узнать период, когда она употреблялась, по изгибу ручки сосуда или ободку разбитого блюда мог реконструировать форму предмета целиком. Он знал о происхождении каждой вещи, которую клали перед ним; мог проследить тонкие линии, которыми на поверхность были нанесены контуры фигур или узор.

— Обычно ваш муж каждый вечер читал мне Гомера, — сказал он. — Мне его не хватало.

— Наверное, я слишком долго удерживала его в Афинах. Простите.

— Здесь нечего прощать. Вы молоды и, судя по голосу, прекрасны. — Она рассмеялась. У насыпи произошло какое-то движение. — Турецкий сторож, — сказал он. — Деревенские приходят сюда искать золото.

— И находят?

— Мы не знаем наверняка. Что-то при случае от нас прячут. Это возможно. Но мне кажется, ветер слишком силен для вас. — София не чувствовала, что дрожит. — Разрешите проводить вас в ваш домик. — Он повел ее вверх к плато.

— Вам следует опасаться многоножек, фрау Оберманн. Как следует из латинского названия, это маленькие насекомые — centipedes. В Греции, мне кажется, вы называете их sarantopodia.

— Да. У них по сорок ног.

— И по сорок ртов. Их укус очень болезнен. Вам придется каждый вечер обметать потолок. — София вздрогнула. — Позвольте мне показать вам одну вещь. Вам будет не так страшно. Вот сюда. — Он повел ее вниз по склону, вдоль внешней стороны дворцовых стен, туда, где было маленькое круглое сооружение из камня. — Видите, фрау Оберманн? Я думаю, здесь был алтарь их бога. Его изображение держали в деревянном футляре.

— Это был Зевс?

— Зевс. Повелитель темных туч. Потрясатель земли. У него сотня имен. Тише, пожалуйста. Бог все еще здесь. — Они некоторое время стояли молча. Слышались крики сов. Он коснулся ее руки. — Теперь я провожу вас назад.


Проснувшись на следующее утро, София не увидела Оберманна.

Она сварила кофе на плите, приютившейся в углу алькова, служившего кухней, и пока пила его, с удивлением поняла, что настроение изменилось. Она больше не чувствовала слабости, которую ощущала, взбираясь по склону Гиссарлыка. Больше не чувствовала себя одинокой. Бог все еще был здесь.

Выйдя из дома, она увидела мужа, стоявшего на насыпи, подобно завоевателю; сзывая рабочих, он указывал на что-то тростью из черного дерева.

— Идите сюда с лопатами! Видите вот этот изгиб стены? Копайте! Копайте! — Он заметил жену и повернулся поздороваться с ней. — Пока ты спала, София, я верхом прогулялся к морю и искупался. Я говорил с Посейдоном. Он сказал: "Дорогой мой Оберманн, твоя жена должна быть рядом с тобой".

— Прости, Генрих. Путешествие утомило меня.

— Здесь нельзя быть утомленной, дорогая София. Мы находимся при начале мира. Деметриу! — позвал он одного из рабочих. — Что здесь за углубление? Впадина?

София и в самом деле чувствовала удивительную бодрость. Она посмотрела на север, через троянскую равнину в направлении Дарданелл и Геллеспонта, а, повернувшись, увидела покрытые снегом вершины гор Иды. С другой стороны виднелась береговая линия, море и отдаленный остров Тенедос. Ей пришло в голову, что в природе есть только изогнутые линии, наподобие склонов холма, на котором она сейчас стоит, и что все существует в гармонии. Она понаблюдала за мужчинами и женщинами, которые, согнувшись, копали, — раскопки велись одновременно в нескольких местах, — и отметила ритмичность работы.

— Видишь ли, София, это как дитя, воскресшее из мертвых. Мое дитя! Оно вернулось к жизни спустя тридцать одно столетие. А вот приближается моя Немезида. Это наш турецкий надзиратель. Он чудовище. Доброе утро, Кадри-бей. — Оберманн быстро коснулся пальцами живота, груди и лба, одновременно поклонившись.

Надзиратель ответил ему тем же. Кадри-бей был одет в белый халат с расшитым кожаным поясом в характерном константинопольском стиле. — Видите, к нашей маленькой компании присоединилась фрау Оберманн.

Кадри-бей поклонился и вновь коснулся груди.

— Добро пожаловать. Это честь для нас. — Она заметила, что у него очень светлые глаза. — Это страна сокровищ, фрау Оберманн, как вы увидите.

— Нас не интересуют сокровища, Кадри-бей. Нас интересует история.

— Разумеется, герр Оберманн. Но дамы любят драгоценности.

— Я равнодушна к драгоценностям, — отозвалась София. На его поясе она заметила кривой кинжал.

— Могу я показать вашей жене нечто интересное?

— Разумеется.

Кадри-бей повел ее по плато, обходя телеги и тачки.

— У английских тачек, — сказал он, — железные колеса. Очень удобные. — Он поднял с земли кирку. — По-турецки она называется escharpa. Но я собирался показать вам другое. — Они подошли к невысокой стене, у которой двое рабочих на коленях счищали с находок землю короткими ножами. — Видите здесь кругом черепки? — Она кивнула, заметив кусочки обожженной глины и костей. — Античная керамика. Но здесь есть кое- что еще. — Он что-то шепнул одному из рабочих, и тот вытащил из кармана своего холщового жилета льняную тряпочку, в нее была завернута золотая проволока, как показалось Софии, со следами земли.

— Серьги, — сказал Кадри-бей. — В давние времена их носила дама. — Когда он говорил с Софией, глаза его блестели.

Она улыбнулась в ответ и, повернувшись, пошла через плато к мужу.

— Как тебе нравится наш турок? — спросил он.

— Я его совсем не знаю.

— Говорят, турки ненавидят христиан, но этот хуже всех. Безграничное самомнение. И полное отсутствие знаний. А я должен платить ему пятнадцать фунтов в месяц за удовольствие пребывать в его компании! Его послало сюда турецкое правительство шпионить за мной.

— Шпионить?

— Они не доверяют мне. Он приказывает рабочим отдавать находки ему, чтобы он переписал их, прежде чем передать мне. Турки считают, что я могу сделать так, что они бесследно исчезнут. — Он захохотал. — И, разумеется, они правы. Троя не принадлежит Турции. Троя принадлежит миру. Что он показывал тебе? — Софии не приходило в голову, что муж наблюдал за ней.

— Украшения, я думаю. Золотую проволоку.

— Эти мелкие вещицы приводят его в восторг. Торгаш. Мне надо поделиться с тобой тайной. Дело в том, что я совершил гораздо более важную находку. И спрятал от него. — К ним приближался Кадри-бей. — Я говорил, Кадри-бей, что у вас глаза орла.

— Возможно, они необходимы мне, герр Оберманн.

— Мои глаза не хуже. Еще до того, как мы стали рыть этот раскоп, я был уверен, что мы найдем следы изначальной Трои. Ты видела это вчера, София. Я знал, что здесь будут находки. А вы в этом сомневались, Кадри-бей. Воздевали руки к небу. Но я не обращал внимания.

— Вы неверующий, герр Оберманн.

— Напротив. Semper fidelis[6]. Верен Трое! — Он обернулся к Софии. — Первые два дня мы работали кирками и лопатами, а в следующие два дня пришлось использовать корзины. Я сам наполнял их мусором и утаскивал от раскопа, настолько был уверен в своих догадках. Когда мы достигли глубины в тринадцать футов, пришлось сколотить трехгранную вышку и поднимать корзины на лебедке.

— Было очень жарко, — сказал Кадри-бей. — Слишком жарко для рабочих.

— Знаю. Я спускался вглубь. И дышать там было нечем из-за керосиновых ламп. Но я настаивал, чтобы мы продолжали. На такой глубине почва тверда, как камень, но мы копали. И что мы все же нашли, Кадри-бей?

— Несколько камней.

— Не просто камней. Это титанический труд. София, это были камни великого памятника. То немногое, что мы увидели, не оставляет у меня сомнений, что он был огромных размеров и выполнен с изумительным мастерством. В тот вечер мы выпили тридцать две с половиной бутылки греческого вина и зажарили двух баранов. Это был большой праздник, верно, Телемак?

К ним неслышно подошел Леонид.

— Я собираюсь в деревню за провизией, — сказал он. — С вашего разрешения, герр профессор, я думаю, может, вашей жене будет интересно посмотреть окрестности?

— Разумеется. Она будет рада. Правда, София?

— Я с удовольствием составлю вам компанию, Леонид. — Она чувствовала, что ему начинает нравиться ее общество. Он стал не таким суровым. — Если вы подождете, я возьму шляпу и зонтик.

— Шляпу! Тебе не нужна шляпа, София. Мы не в девятнадцатом веке. Мы в Трое.

— Я должна найти свою шляпу, Генрих.

Она смотрела на него и удивлялась собственной настойчивости.

— Ладно. Пусть так. Бери свою шляпу.

София подошла к телеге в приподнятом настроении, на голове ее красовалась шляпа.

— Давайте поедем не тем путем, что вчера, — сказала она Леониду. — Я хочу получше рассмотреть равнину.

Леонид дал указания кучеру, вчерашнему молодому парню, и они поехали по свежим лугам позади болот, где крестьянские ребятишки пасли овец и рогатый скот. Тут проходила дорога, которой пользовались деревенские жители.

— Мой муж не любит Кадри-бея, — сказала София.

— Кадри? Он неплохой человек. Кадри предан интересам своей страны, вот и все.

— А интересы моего мужа так сильно от них отличаются?

— Интересы вашего мужа… непостижимы. — Он рассмеялся. — Простите, фрау Оберманн. Мне не следовало так с вами разговаривать.

— О нет. Продолжайте. Я никому не расскажу.

Леонид посмотрел на нее, она сидела на скамейке очень прямо.

— У вашего мужа многообразные интересы. Когда мы впервые приехали сюда, он показал еще несколько стихов "Илиады", в которых Гомер описывает сокровищницу Приама. Вы говорили об этом фрагменте? — София покачала головой. — Сокровищница была сводчатой, с высокой крышей, из кедрового дерева, и в ней хранилось множество дивных драгоценностей. Ваш муж всерьез верит, что эта комната где-то под нашими ногами. Поэтому он так горит желанием копать. А что касается драгоценностей…

— Да?

— Думаю, он был бы рад увидеть их.

— И он не отдаст их Кадри-бею?

— Думаю, нет. — Он снова взглянул на нее. — Поймите меня правильно, фрау Оберманн. У профессора подлинная страсть к открытиям. Он ищет Трою, словно влюбленный. Он не покинет эти места, пока не разыщет древний город и не покажет его миру. В этом его жизнь. Он считает, что каждое слово Гомера истинно.

— Как вы сказали, он непостижим.

Она чуть было не сказала о находке, которую муж, по его собственному признанию, утаил, но решила не говорить. Они молча доехали до деревни Чиплак.

Деревня представляла собой всего-навсего два ряда крытых соломой домов по обе стороны утоптанной грунтовой дороги.

— Они живут так же, как их предки, — сказал Леонид. — Дома точно такие же. Видите? Цокольная часть служит хранилищем для припасов.

София видела, что нижние этажи без окон и дверей сделаны из нетесаного камня. Над ними этаж из глиняных кирпичей. Позади каждого дома двор или сад, окруженный глиняной оградой.

— Они строят дома из земли и глины, которая их окружает, — заметил Леонид. — По счастью, дожди здесь редки.

— Дома похожи на маленькие замки.

Они служат защитой от ветра.

— А что бывает, когда идет дождь?

О, это ужасно. Он приходит со стороны моря. Смывает крыши. Потом стены. Ничего не остается, кроме каменных фундаментов. Тогда они напоминают руины Гиссарлыка.

Они подъехали к краю деревни, где к столбу были привязаны два мула.

— Я сейчас зайду к женщине, у которой есть для нас хлеб и фрукты, — сказал Леонид.

Когда Леонид с кучером вернулись из маленького двора, неся мешки с продуктами, Софии нигде не было видно. Они несколько раз окликнули ее по имени. В конце концов появилась на узенькой тропке, отходившей от дороги.

— Я нашла холмик, похожий на могилу, — сказала она, — поросший травой и цветами. А рядом ручей и фиговое дерево. Очаровательно.

— Там, на поле? Это местная святыня. Один крестьянин нашел здесь — как это называется? — аммонит. Окаменелое морское ископаемое. Он свернут, как бараний рог, и жители деревни верят, что это останки какого-то мифического зверя. Они сочли его священным. Аммонит сейчас висит в доме этого крестьянина, в окружении колокольчиков. Затем по счастливой случайности рядом был найден родник. Поэтому они чтят это место.

— Равнину покрывало море?

— Конечно. Мы нашли буквально миллионы морских раковин только в Гиссарлыке. И я сказал профессору, что мы обнаружили Атлантиду.


В тот вечер, они ужинали все вместе: Лино и Кадри-бей, Леонид и супруги Оберманн. Разговор зашел о деревьях, упоминаемых Гомером.

— Оно называется phegos, — сказал Лино турецкому надзирателю. — Но кто знает, какое именно дерево имеется в виду?

— Наше здешнее дерево — дуб, мсье Лино.

— Но здесь еще множество буков. — Да.

— Это было высокое дерево, посвященное Зевсу. — Оберманн вряд ли прислушивался к тому, что они говорили. — На этом phegos Афина и Аполлон сидели, подобно ястребам, наслазвдаясь видом битвы. — Он отправил в рот большой кусок маринованного языка. — Разве это не волнующе? Именно поэтому я запретил рубить деревья.

— Гомер упоминает какое-то определенное дерево, профессор. — Леонид с момента приезда в Гиссарлык изучал "Илиаду" в русском переводе. — Оно росло у главных ворот города.

— Ja, jа. Да, разумеется, я знаю. Рядом с этим деревом Аполлон, укрывшись за облаком, воодушевлял Антенора. В тени этого дерева лежал раненый Сарпедон.

— Здесь у вас растет бук крупнолистый, — Лино снова обратился к Кадри-бею. — В моей стране растет бук обыкновенный. Он меньше.

— Что это значит? — Оберманн обратил внимание на тот конец стола. — Всему миру известно, что дерево у Гомера — дуб. Плиний подчеркивает это. Quercus[7]. Дубы и в его время были известны долголетием. Этого вам недостаточно?

— Но ведь это мог быть и каштан, профессор. — Леониду нравилось, когда Оберманн восторгался или негодовал.

— Каштан? Какое отношение к этому имеет каштан?

Он упоминается. Только и всего.

— Упоминается? Упоминаться может что угодно. Это ничего не доказывает.

София тихонько вышла из-за стола. Они ужинали в дощатом бараке, который использовался как склад для найденных в Гиссарлыке древностей. Сюда же на ночь складывали кирки, деревянные лопаты и другие инструменты. Из вещей, которые еще не были изучены и снабжены ярлыками, она выбрала маленькую чашу, по ободку которой шла полоса клейм, потемневших и потерявших цвет от соприкосновения с землей.

Найдя среди инструментов маленький нож, София села на табуретку, чтобы очистить сосуд. Стали видны клейма по ободку: то ли крест, то ли колесо, трудно сказать. Может быть, сочетание креста и колеса? Софии казалось, что она дает чаше возможность заговорить. Она пролежала в земле тысячи лет, а сейчас снова вернулась на свет. Какая троянка в последний раз видела ее, в последний раз использовала для молока или меда? Должно быть, она держала ее в руках так, как сейчас София. Это соединило их, живую и давно умершую.

— У тебя есть интуиция, София. Я вижу это совершенно ясно. — Оберманн наблюдал за ней, когда она была погружена в свое занятие. — Как аккуратно ты пользуешься ножом! Моя жена уже археолог, господа. Ей не нужно образование. Так же, как и мне. Я стал археологом, когда решил найти дворец Одиссея. И, оказавшись на Итаке, нашел. Я поднялся на гору Аэтос и начал копать. Вот она, археология. Интуиция!

Загрузка...