— У нас будет гость, София, — объявил Оберманн однажды утром, спустя несколько дней после поездки верхом на Геллеспонт. — Он послал телеграмму из Константинополя, чтобы предупредить, что приедет на следующей неделе.
Почему ты не сказал раньше? Как я могу принимать гостей, Генрих? Посмотри на меня. — София ходила теперь в блузе турецких рабочих, которая очень ей шла. Волосы она стягивала в узел, но и так на них была заметна пыль от работы на раскопках. Длинную юбку подбирала так, что были видны коленкоровые носки, и надевала грубые кожаные перчатки, чтобы защитить руки. — Я настоящее чудовище, Генрих. Меня нельзя никому показывать.
— Ерунда, София. Ты богиня в облике смертной.
— Очень грязной смертной.
— Это не грязь. Это материя древнего города.
— Кто этот гость? Нам еще многое предстоит сделать, Генрих.
Они обнаружили явно просматривавшиеся очертания большой комнаты, которую Оберманн тут же наименовал "тронным залом Приама". В земле, заполнявшей комнату, нашли множество предметов, среди которых были кольца и ножи, чаши и кувшины, а также фрагменты статуй и керамические черепки.
— Знаешь, чего у нас нет? — спросил Оберманн жену после окончания дневных работ. — Единственное, чего мы еще не находили. Здесь нет мечей.
— Это случайность, Генрих. Оружие найдется.
— Может быть. Но разве не удивительно, что еще не найдено ни одного меча?
— И ни одного щита.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Ты совершенно права. Щитов нет. Нет ни мечей, ни щитов. Тебе это ни о чем не говорит, София?
— Мне бы не хотелось…
— Я скажу тебе, что это значит. Если мы не найдем ничего подобного, значит, мы попали в переплет, как говорят в таких случаях англичане. Если нет оружия, у нас нет оснований полагать, что они были воинственными людьми. А ты что думаешь?
— Если они не были воинственными, значит, не было войны, — сказала она. Оберманн зажал ладонями уши. — Если войны не было, — продолжала она, — значит, Гомер ошибается.
Разумеется, Оберманн слышал ее.
— Хорошо сказано. Изящно. Да. — Оберманн снял широкополую шляпу и поглядел на небо. — Гомер ошибается. Гомер дремлет. Тебе знакомо это выражение, София? — Он издал пронзительный вопль, распугавший птиц на равнине внизу. Она удивленно поглядела на мужа. — Прости, дорогая. Я просто раздумывал о конце своей жизни. Если Гомер не прав, значит, не прав и я. — Он с силой топнул ногой. — Вот это неправильно! Троя неправильна! Все неправильно! Все заброшено и потеряно.
По мере того, как он волновался все сильнее, София ощущала себя все более уверенно. Она была совершенно спокойна.
— Ты слишком горячишься, Генрих. Послушай. Ты нашел древний город там, где, по описанию Гомера, находилась Троя. Ты нашел стены. Нашел драгоценности. Что еще нужно?
— Оружие.
— Его могли забрать греки в качестве трофеев. Это возможно, правда?
— Возможно.
— Или, может быть, троянцы потерпели поражение, потому что не могли как следует защитить себя.
— У Гомера они сражались на равнине и у реки. В битве участвовали Гектор и Ахилл.
— Это поэзия, Генрих.
— Я живу этой поэзией. Я верю в эту поэзию. Мальчиком в Фюрстенберге я работал в бакалейной лавчонке. Там торговали селедкой, картофельным спиртом и тому подобным. Никогда не забуду вечер, когда в лавку пришел сильно подвыпивший человек. Его звали Герман Нидерхоффер. Сын протестантского священника в Рёбеле, он не был доволен своей участью. Поэтому пил. Но он еще не забыл, как учил Гомера. Он приходил в лавку и читал мне наизусть большие фрагменты из поэмы, соблюдая великолепный размер. Я просил читать мне отрывок по три раза, и каждый раз наливал ему стакан водки.
— Я говорил, что Гомера читал тебе отец.
— Да, читал. Мы немцы, София. Мы любим эпос. Это часть нашей жизни.
Позже в тот же день Оберманн сел верхом на коня.
— Я съезжу в Константинополь, — сказал он жене. — Мне нужно прибегнуть к мудрости Ахмеда Недина.
— Кто такой Ахмед Недин? — спросила София у Леонида через несколько минут после того, как помахала на прощание Оберманну и посмотрела, как Пегас галопом мчится по равнине.
— Хранитель древностей в музее.
— Значит, наши здешние драгоценности отправятся к нему?
— Ему бы хотелось, фрау Оберманн. Но вам следует спросить об этом мужа.
София с дурным предчувствием следила, как муж исчезает вдалеке в сопровождении облака пыли, поднятого копытами коня.
Оберманн вернулся через три дня. Он больше не говорил об оружии и не обсуждал визит в Константинополь. Казалось, его больше заботит приезд визитера.
— Это профессор из Гарварда, София. Он прочитал о моей работе в научных журналах и приехал засвидетельствовать свое почтение. Мы не можем отменить его приезд.
— Где он будет спать?
— В деревне.
— Там полно клопов.
— Неважно. Тогда ночью он сможет думать. Сможет писать статьи, восхваляющие наши добродетели.
Уильям Бранд приплыл на пакетботе из Константинополя, где побывал на ужине у американского консула. Сайрус Редцинг занимал этот пост шесть лет и открыто признавал, что сделался тюркофилом. Ему нравились ум и жизнелюбие окружавших его людей.
— В мире нет народа умнее, сэр, — сказал он профессору Бранду. — Они превосходят всех остальных.
— Да, они сообразительны. Тут я с вами согласен.
— Более чем сообразительны, профессор. В них сохранился дух старины. Сами увидите.
— Вы имеете в виду оттоманов?
— Нет, сэр, берите гораздо глубже. Значительно глубже во времени. Вы изучаете древний мир, сэр, и вам не нужно объяснять.
— Археология не то же самое, что древняя история. Хотя иногда мне хочется, чтобы так было.
— Я имею в виду византийцев. И греческих колонистов. Земля хранит наследие. Не только кровные узы. Земля хранит все.
— Не только руины?
— Не только. — Консул сделал глоток зеленого чая, который поставил перед ним слуга.
— Погодите. Если следовать вашему суждению, то и вы, и я частично краснокожие индейцы.
— Ни минуты в этом не сомневаюсь.
Разговор перешел на раскопки в Гиссарлыке.
Вам предстоит решить, нашел ли Оберманн легендарный город. Это по вашей части, сэр. На мой взгляд, это доказано. Он удивительный человек, сэр. В каком-то смысле самый удивительный человек своего времени. По моему мнению, он познакомил мир с археологией. Сделал ее видимой.
О, мы же не говорим сейчас об этом цирке, — сказал Бранд. — Эти его трюки…
— Трюки? Он нашел ворота и гробницы Мегалополиса. Он поплыл на Итаку и обнаружил дворец Одиссея.
Нет, мистер Реддинг. Он обнаружил следы какого-то поселения, не более.
— Разве? Я считал, что нашел. Ну, во всяком случае, он приехал сюда и благодаря какой-то чертовской интуиции обнаружил местонахождение погибшего города. Это уже что-то. И это ни с какой стороны не выглядит трюком. Народные мифы основаны на фактах. Все здешние легенды упоминают битвы и осады у входа в Геллеспонт. Как только Оберманн увидел равнину, он узнал ее по Гомеру. Увидел холм, ручей и фиговые деревья. Подобную картину он и представлял. Копайте, сказал он. Город окажется здесь. Этот человек обладает талантом.
— К тому же умеет его показать. Некоторым моим коллегам он явно не по вкусу. Он приводит их в ярость. Из-за него они кажутся лентяями.
— В этих краях его почитают, профессор. Люди гордятся своей историей. Им нравится думать о собственной связи с героями Трои. — Консул помолчал и твердо посмотрел на Уильяма Бран- да. — Я должен сказать вам кое-что об Оберман- не. У этого талантливого человека могут найтись недостатки, правда? — Бранд кивнул. — Мы оба гарвардцы, вы и я, поэтому я могу полагаться на ваше благоразумие.
— Разумеется, можете, мистер Реддинг.
— Оберманн — американский гражданин.
— Я этого не знал. — Бранд заложил руки за голову и свистнул. — Я весьма удивлен, сэр.
— Вы удивитесь еще больше, если узнаете, что он сфальсифицировал длительность своего пребывания в Соединенных Штатах. Он подкупил четырех свидетелей, мы знаем это точно. Сказал, что провел там пять лет. А провел четыре недели.
— Неужели? Черт побери!
— Сейчас уже поздно что-либо менять. Это будет плохо выглядеть. Я расскажу вам еще кое-что. Не сколько месяцев спустя герр Оберманн покупал золотой песок в Сакраменто. У него был контракт с банкиром в Сан-Франциско. Но контракт был разорван. Оберманн прислал банкиру неполный вес. Через суд ничего нельзя было доказать, поскольку Оберманн уехал из страны, прежде чем юристы поймали его. Тоже очень интересно, не правда ли?
— Но от этого он не перестает быть великим человеком?
— О нет, сэр. Не перестает. Но я не называл его великим человеком. Я говорил о его таланте. А недостатки делают его еще более интересным.
— Более подозрительным, мистер Реддинг.
— Это не моя сфера. Ваша.
— Чего вы ждете от меня? Что я буду шпионить за ним?
— Ни в коем случае. Боже мой, ведь он — американский гражданин.
— Но он мошенник!.
— Неважно. Он наш соотечественник. Но мне было бы чрезвычайно интересно узнать, чем он здесь занимается. Работники музеев тревожатся из-за отсутствия находок. Им это не нравится. Они полагают, что он, возможно… как бы это сказать… утаивает…
— Оставляет троянские сокровища себе?
— Можно и так сказать, профессор. Но я бы не стал употреблять именно эти слова.
— Значит, вы хотите, чтобы я осмотрелся там?
— Вот именно. Осмотритесь. Мне бы хотелось, чтобы вы смотрели в оба.