4. Жас
— Как насчет этого? — Эйнсли держит перед собой красный кружевной лифчик.
— Он горячий, правда?
— Да, — соглашаюсь я, смотря на ценник. — Но ты действительно собираешься потратить четыреста долларов на лифчик?
Она прижимает кружево к груди, глядя на себя в позолоченное зеркало.
— А почему бы и нет?
Я щиплю себя за переносицу.
— Потому что ты, вероятно, можешь купить почти то же самое в — Victoria’s Secret за десять процентов от этой суммы?
Или в Walmart за три процента от стоимости, но я оставляю эту мысль при себе.
Ее тонкие каштановые брови хмурятся.
— Но… это же La Perla. Итальянское нижнее белье ручной работы. И это акция — Черной пятницы, так что на самом деле оно стоит всего триста двадцать.
Я люблю Эйнсли до смерти, но она действительно живет защищенной жизнью, когда дело касается таких вещей, как деньги. Я чуть не развернулась и вышла за дверь, как только увидела первый ценник в этом магазине. Мы находимся в Беверли-Хиллз, на Родео, поэтому я знала, что вещи будут не по карману, но я не представляла, что дизайнерская наценка настолько смехотворна. Мне немного не по себе от осознания того, что мой собственный комод заполнен таким же дорогим бельем, несомненно, благодаря Мэдлин. Этот клочок кружева в руках Эйнсли мог бы стоить почти месячный запас продуктов для некоторых семей.
— Не бери в голову. — качаю я головой. — Оно красивое. Ты должна его купить.
— Мне не нужна красота. Мне больше нравится сексуальность, которую хочется сорвать зубами. Это часть рождественского подарка Риду, в конце концов.
— Так и есть, — вздергиваю я брови.
— Возьми подходящие трусики с вырезом сзади, и все будет в порядке.
— Жас!
Уголки моих губ приподнимаются.
— Что? Это ты решила подарить анальный подарок на Рождество.
Мой голос был достаточно тихим, чтобы никто больше не мог нас услышать, но щеки Эйнсли все равно стали пунцовыми. Боже, она делает это так легко, когда я говорю ей о внутренних прихотях Рида.
— Это напомнило мне… Мне нужно купить некоторые вещи в интернете, когда я вернусь домой.
— Например, что? Смазку?
Заносчивая блондинка выбирает этот момент, чтобы пройти мимо и с отвращением усмехается, заставляя меня рассмеяться.
Эйнсли закрывает лицо руками.
— О, мой Бог.
— Да ладно, Эйнс. Ты же знаешь, что я просто издеваюсь над тобой, — я отдергиваю ее руки. — Видишь, что я сделала?
Она качает головой с ухмылкой.
— Ты смехотворна.
— Может быть, — я пожимаю плечами. — Но ты все равно меня любишь.
— Люблю, Жас. Очень, очень люблю.
— Взаимно, детка, — я мягко улыбаюсь ей. — Эй, что ты знаешь об этой вечеринке в следующие выходные?
Когда Кингстон рассказал мне об этой праздничной вечеринке, моим первым инстинктом было «Черт возьми, нет», но когда он упомянул, что там будет Эйнсли, мне пришлось задуматься над этим.
Она берет желтый лифчик и протягивает атласное изделие, прежде чем отказаться от него.
— Ничего особенного. Просто какой-то парень, с которым мой отец иногда работает, устраивает это. Но, очевидно, он связан с каким-то другим парнем из Лос-Анджелесской школы исполнительских искусств. Возможно, там даже будут присутствовать несколько преподавателей. Я подумала, что было бы неплохо наладить эту связь, и мой папа согласен, поэтому он и пригласил меня пойти с ним.
— Значит, ты идешь на вечеринку с отцом?
— Нет. Рид идет со мной, но мой отец будет там.
— Я думала, ты твердо решила поступать в Джуллиард?
— Да. — Эйнсли хватает несколько пар трусиков. Мне приходится напоминать себе, чтобы я мысленно не считала, сколько денег она тратит.
— Но?
— Но… Я больше не знаю, хочу ли я переезжать через всю страну.
— Из-за Рида? — догадываюсь я.
Она вздыхает.
— Я не хочу быть девушкой, которая отказывается от лучшего выбора в пользу парня, но я буду скучать не только по Риду. Это мой брат, Бент, ты… Вы все планируете остаться в Южной Калифорнии, и я не хочу быть так далеко от вас. Я знаю, мы могли бы навещать друг друга, но это не то же самое. Кроме того, не похоже, что LASPA — дерьмовая школа. У них один из самых высоких показателей трудоустройства после окончания школы в стране. Они постоянно направляют выпускников в Лос-Анджелесский балет.
— Почему ты вообще в Виндзоре? — качнула я головой в сторону, удивляясь, что не подумала об этом раньше. — Ты с детства знала, что хочешь профессионально танцевать. Не то чтобы в этом районе не было нескольких школ исполнительского искусства.
Я поступила в одну из лучших, но папа уговорил меня пойти в его альма-матер. Давенпорты заканчивают Виндзор, и ты — Давенпорт, Эйнсли. Ее голос понижается на несколько октав на последнем предложении. — Вот почему я посещаю так много занятий. Они даже предложили мне работу преподавателя после зимних каникул, что будет выглядеть отлично на бумаге, так что, думаю, я соглашусь. Я не думаю, что многие люди понимают, сколько часов танцоры должны тренироваться каждую неделю, чтобы стать профессионалами.
— Значит, ты не можешь оттачивать свои навыки днем — хотя такая возможность была, — и тебе приходится выполнять полную учебную нагрузку? Затем, не только успевать делать домашние задания, но и посещать танцевальные классы в течение нескольких часов после школы, что оставляет очень мало времени для того, чтобы просто быть нормальным подростком, — качаю я головой. — Какая эгоистичная задница.
— Я привыкла к этому, — пожимает она плечами. — Он был таким столько, сколько я себя помню. Вот почему я всегда стараюсь делать что-то по выходным. Я хочу, чтобы у меня был нормальный подростковый опыт, например, бойфренды, вечеринки и тусовки с друзьями. По крайней мере, как можно больше.
— Ты действительно думаешь, что останешься в Лос-Анджелесе?
— Думаю, это зависит от того, куда меня примут.
— Ну, я не буду жаловаться, если ты так поступишь, потому что я не могу оставить Белль. — сурово тычу в нее. — Но только если ты останешься по правильным причинам, а не ради парня.
Эйнсли улыбается.
— Рид вообще-то предложил поехать, куда бы я ни поехала. Он подавал документы в школы в Нью-Йорке на всякий случай.
Я приподнимаю брови.
— Между вами все так серьезно, да? Черт, когда ты совершаешь что-то, то берешь на себя обязательства.
Она хихикает.
— А, мы с Ридом знаем друг друга почти всю жизнь. Эта штука между нами назревала годами. И второе, кто бы говорил, леди. Ты ведь понимаешь, что я вижу, как вы с моим братом смотрите друг на друга? Насколько он изменился с тех пор, как вы вместе? Какое-то время я очень переживала за Кингстона, но ты делаешь его счастливым, Жас. Я думаю, это первый раз, когда я вижу его по-настоящему счастливым за последние десять лет.
С тех пор, как умерла их мама.
Я не могу себе представить, как ужасно было Кингстону и Эйнсли расти со своим бессердечным отсутствующим отцом после потери мамы. Может, у меня и не было многого в детстве, но меня любили. Мы с Белль никогда не нуждались в ласке, даже когда наша мама часто работала. Мы знали, что она делает это, потому что пытается сделать нашу жизнь лучше.
А когда мы были втроем? Моя мама всегда заботилась о том, чтобы это было качественное времяпровождение. Чем бы мы ни занимались — играли в игры, ходили на пляж или ходили в кино — все мы трое были вовлечены и активно участвовали. Я бы все отдала за еще один шанс прижаться к ней и Белль, пока мы смотрим фильмы Дисней.
Смогу ли я когда-нибудь перестать так сильно скучать по ней?
Мой телефон зажужжал в кармане, заставив меня подпрыгнуть. Я улыбаюсь, когда достаю его и вижу текстовое уведомление от Кингстона.
Кингстон: Вы двое уже закончили???? Сколько времени нужно, чтобы купить это дерьмо?
Я: Так нетерпелив?
Кингстон: Когда я жду встречи с тобой? Всегда.
— Видишь! — Эйнсли показывает на меня. — Это выражение твоего лица. Минуту назад ты выглядела грустной, а сейчас ты практически светишься.
Я закатываю глаза.
— Это не так.
— Конечно, Жас. Как скажешь.
Я показываю ей средний палец, прежде чем напечатать ответ ее близнецу.
Я: Мы в La Perla, но я думаю, что это наша последняя остановка.
Кингстон: Расскажи мне больше… А еще лучше, пришли мне фотографию из примерочной. *руки в молитве эмоджи * руки в молитве эмоджи
Я хихикаю, все еще привыкая к тому, что этот задумчивый парень любит использовать эмодзи. Я бы отнесла его к тем, кто пишет сообщения только в виде законченных предложений, используя правильную грамматику, на полном серьезе и все время.
Я: Извини, но не я делаю покупки. Твоя сестра выбирает откровенное нижнее белье для Рида прямо перед тем, как они займутся этим. Или, может быть, КОГДА они займутся этим.
Я могу только представить, какой ужас сейчас у него на лице. Каким бы грязным ни был Кингстон, он не хочет участвовать в разговорах о сексе, когда в них замешана его сестра.
Кингстон: Ты *эмодзи дьявола*.
— Что смешного? — спрашивает Эйнсли, видя мое забавное выражение лица.
Я протягиваю ей свой телефон, чтобы она могла пролистать мою переписку с Кингстоном.
— О, детка, ты такая потрясающая. Держу пари, его буквально сейчас тошнит.
— Возможно. — мои пальцы летают по экрану, пока я набираю ответ.
Я: Я заглажу свою вину * поцелуй эмодзи * язык эмодзи * баклажан эмодзи * рука ок эмодзи
Кингстон: Ты прощена. И я с радостью верну тебе должок *язык эмоджи *персик эмоджи
Я фыркаю и смеюсь, засовывая телефон обратно в карман.
— И что теперь?
Мои губы подрагивают.
— Тебе лучше не знать.
Эйнсли придерживается того же правила — запретной зоны, когда речь заходит о сексуальной жизни ее брата.
— Фу. — лицо Эйнсли скривилось, как будто она сосет желтый Sour Patch Kid.
— Новая тема. Ты уже решила, что будешь делать на день рождения своей сестры?
Белль скоро исполнится восемь лет. Это будет ее первый день рождения без мамы, поэтому я хочу, чтобы он был особенным.
— Кингстон сказал, что он над чем-то работает, но он не хочет рассказывать мне подробности, пока не получит подтверждение, потому что не хочет обнадеживать меня.
— Какого рода подтверждение?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Я сказала ему, что хочу участвовать в планировании, потому что она — моя ответственность, но он сказал, что для меня это тоже сюрприз. Он пообещал, что я буду довольна результатом, если у него все получится. Он никогда не упускал случая хорошо провести время, когда строил планы на воскресенье, так что я смирилась с этим. Сделать этот день прекрасным для Белль — вот что самое важное.
— Он тоже ее любит, ты же знаешь. — улыбается Эйнсли.
— А?
— Белль. Кингстон тоже любит Белль. Я никогда раньше не видела, чтобы он так заботился о ребенке. Я думаю, это отчасти потому, что она — продолжение тебя, но также потому, что ему нравится быть рядом с ней. Его лицо светится, когда он говорит о ней.
— Он говорит о моей сестре? Когда? Что он говорит?
Она кивает.
— Каждый раз, когда вы с ней гуляете. Когда я не с вами, ему приходится пересказывать весь день для меня. А ты знаешь, что она иногда пишет ему в FaceTime?
— Что?!
Эйнсли хихикает.
— Да. Я думаю, он запрограммировал свой номер в ее iPad как запасной, или что-то вроде того, если она не сможет дозвониться до тебя. Но однажды она позвонила ему, и они проговорили больше часа. Потом они стали делать это полурегулярно.
— Не стали.
Она делает крестик над сердцем.
— Библия. Я была с ним в домике у бассейна, когда это случилось в первый раз.
Я качаю головой в замешательстве.
— Почему я только сейчас об этом узнаю? И без обид, но почему я узнаю об этом от тебя, а не от него?
— Честно? Я думаю, это потому, что он боится, что ты подумаешь, что он использует ее, чтобы стать ближе к тебе.
Я несколько раз моргаю, не зная, как на это реагировать. Я думала об этом ни раз, по крайней мере, вначале. У Белль нет от меня секретов, но она явно держала это при себе, что говорит мне о том, что она дорожит этими личными разговорами с Кингстоном. Она хочет установить с ним особую связь, потому что тоже любит его.
— И ты не думаете, что это так?
Голова Эйнсли поворачивается влево, затем вправо.
— Вовсе нет. Я думаю, ему просто очень нравится быть рядом с ней. Может быть, Белль напоминает ему о том, какой была жизнь до того, как он стал таким измученным.
Я вытираю уголок глаза.
— Он когда-нибудь перестанет меня удивлять? Кингстон действительно один из хороших парней, не так ли?
Я уже знала, что в Кингстоне есть нечто большее, чем он позволяет видеть большинству людей, но быть рядом с Белль вот так, без скрытых мотивов? Это то, что должен делать тот, кто планирует остаться.
— Так и есть, — подтверждает Эйнсли. — Если только ты не будешь угрожать людям, которых он любит. Не знаю почему, но мне кажется, что мы только мельком увидели, на что способен мой брат, когда он избивал того Лоусона, Жас. Честно говоря, я не могу сказать, как далеко он готов зайти, чтобы причинить кому-то боль, да и, наверное, не хочу знать, если честно, но добро — последнее слово, которым я бы описала его намерения. Кингстон — стопроцентный альфа, когда дело касается его стаи. Если ты посягнешь на его людей, он разорвет тебя в клочья.
Я не сомневаюсь в этом ни на секунду. Вопрос в том, почему меня это так возбуждает? Одна из загадок жизни, я полагаю.