Папа из пробирки

7

Он зарабатывает пять тысяч франков. С таким жалованьем не вывернуться. В накопителе я сказал Жаку: пусть отправляют самолет без нас, черт с ними с немцами; мне нужно другим заняться, и немедленно. Начинаю названивать: получаю справки о «Галереях Бономат», их обороте, стоимости торговых площадей и земельного участка. Звоню в «Карфур», «Ашан», «Призюник» — это мои давние клиенты, — хочу их стравить между собой, но все эти сети и без того внедрились в регион, а задолженность у магазина такая, что я даже не пытаюсь ее скрывать.

Всюду получив отказ, переключаюсь на «Тони-При», сеть гипермаркетов, принадлежащую компании «Фризор», которая торгует замороженными продуктами. Наживка тотчас проглочена: «Тони-При» рад увести независимый универмаг из-под носа у «Карфура», в чьих интересах я будто бы хлопотал до сих пор, и щедро вознаграждает мое предательство, велев перебить цену.

В полдень я объявляю оферту на акции «Бономат», по 1000 франков акция — неслыханное везение для наследника и его компаньонов, которые только диву даются. К трем часам «Тони-При» владеет 93 % акций «Галерей», а я для пущей надежности организую скупку акций холдинга, контролирующего «Фризор». Двойная операция провернута без сучка и задоринки через мой панамский банк, выступающий поручителем. Завтра кое-кто поскрипит зубами, зато теперь я могу диктовать «Галереям» свои правила. Иначе говоря, продвигать Симона.

Главное дело сделано. Мчусь в Нантер, в офис издательства «Пюблимаж». Сформированный мной совет директоров повергнут в замешательство моей просьбой.

— Говорю вам: он — победитель конкурса. Дело решенное.

— Постойте! — протестует ноль без палочки, обязанный мне буквально всем; именно такие почитают долгом ставить палки в колеса, чтобы оправдать мое незаслуженное доверие. — Ведь этот господин не посылал открытки!

— Он подписчик, верно? Возрастных ограничений, согласно правилам, не существует. Так что он подходит, вам нечего опасаться. Он послал открытку, на нее выпал жребий, вот и все.

— Но это же нечестно!

— Это приказ. Пошлите ему чек.

— Но главный приз — поездка в Диснейуорлд.

— Да плевать мне на это! Пошлите денежный эквивалент.

— Не предусмотрено правилами.

— Мне плевать! Зачем ему десять дней у Микки-Мауса? Ему нужны деньги, чтобы похоронить жену. Я понятно объяснил?

Глаза директоров округляются. Я вконец издерган, вымотан и не перестаю есть себя поедом; у меня нет времени на обходные маневры, да с ними и не стоит церемониться: чем больше я буду куролесить, тем верней их запугаю. Я зол на себя, я себя презираю так, что с души воротит. Я сломал несчастному парню жизнь, а его жену, изумительную женщину, убил ради своей прихоти, — шут гороховый, вершитель чужих судеб! И еще этот ребенок, кому он теперь нужен? Разве что мне. Остается забрать его, раз так, а Симона спихнуть обратно в Блеш, вот чего они хотят, эти щепетильные придурки, которые суетятся вокруг меня, предлагая сесть, выпить чашку кофе, взять отпуск… Я грохаю кулаком по столу:

— Все должно быть сделано сегодня!

— А как же… а фотография лауреата для августовского номера? Мы его сдаем во вторник.

— Сдавайте без фотографии.

Я встречаюсь с братом, который уже успел депонировать на Парижской бирже документы о покупке холдинга «Фризор» компанией «Женераль де Бискюи». Мы перекусываем горячими сандвичами на открытой террасе кафе, вдыхая полной грудью выхлопные газы.

— Твоей вины тут нет, Франсуа.

— Теперь есть. Я хочу знать о жизни этого малого все, получать информацию поминутно, чтобы в случае чего помешать ему сделать глупость. С него станется. Сам подумай, как это устроить. Найми детективов, установи слежку.

— Послушай, Франсуа… А почему бы тебе с ним не встретиться? Напрямую?

— Я не имею права. Это его сын, я ему подарил этого ребенка и хочу, чтобы он сам его вырастил.

— Можно, я скажу тебе одну вещь?

Он ставит локти на стол, наклоняется ко мне и, набирая в грудь воздуху, готовится произнести слова, подобающие в такой ситуации добродетельному отцу семейства. Я засовываю в рот сразу половину сандвича, чтобы не нагрубить в ответ.

— Я понимаю твои переживания, Франсуа. Но не спеши — подумай о будущем. Я же тебе добра желаю. Ты хочешь избежать трудностей, связанных с воспитанием ребенка, а получается, что сажаешь себе на шею не только ребенка, но и отца — ты это хоть сознаешь?

Я улыбаюсь, наливаю воды в его стакан.

— Спасибо за сочувствие. Ответ: да, сознаю и ничего не могу поделать. Точнее: я могу все. А коли так… пусть все это послужит чему-нибудь путному, в кои-то веки.

Склонившись над тарелкой, он доедает оставленные пригоревшие корочки. Он стал такой благостный в последнее время, раздобрел и немного похож на белку, набившую щеки орешками. Жена сменила его серые в полоску костюмы на пиджаки из грубого твида, чтобы приблизиться к моему стилю. И приучила к сигарам, которые Жак засовывает в нагрудный карман, как карандаши. Похоже, он все меньше тяготится бременем полномочий, которые я на него взвалил, и все лучше с ними справляется. Приятно доверять кому-либо, отмечать про себя его успехи, но при этом не отпускать поводок.

— Он занимается лепкой.

— Чем-чем?

— Лепкой. Он скульптор, так сказала Адриенна. Это в чем-то осложняет дело, но в чем-то и упрощает. Если он мнит себя художником, продвижения по службе будет недостаточно, зато можно копнуть с этой стороны. Устрой мне встречу с мэром Бурга завтра утром. Какие у нас имеются рычаги, чтобы надавить на центристов?

Жак перечисляет несколько рядовых финансовых операций, которые я провел для подпитки их бюджета во время избирательной кампании.

— Напомни им, только без лишнего шума. Я знаю, они хотят свалить Герана-Дарси на ближайших выборах. Посадить в провинции кого-то из своего молодняка. Скажи, чтобы поискали другое место: Герана я ж трогать запрещаю. И еще: Геран должен узнать, чем он мне обязан, позаботься об этом. И пусть придет на похороны Адриенны.

— А ты… ты поедешь? — с запинкой спрашивает Жак.

— Симон меня видел только один раз, когда барахтался в воде. Думаешь, он запомнил мое Лицо?

— Нет.

— По-твоему, я изменился?

— Кажется, ты нашел того, в ком внутренне нуждаешься.

— Я спас ему жизнь — и лишил жены. Мне бы очень хотелось убедиться, что спасать стоило.

— Это будет зависеть от ребенка.

Я смотрю на него, щурясь от солнца.

— Иногда мне кажется, что ты, в сущности, даже циничнее меня.

— Я дольше живу, Франсуа.

— Ты представляешь, каким он будет, этот ребенок?

— Каким вырастет, таким и будет, тебя не это интересует. Тебя интересует отец. Я угадал?

Я вздыхаю, расплачиваюсь по счету. И отрадно, и тяжко сознавать, что тебя понимает человек, совсем на тебя не похожий. За этим пониманием — усилие воли, желание идти навстречу, доброта, но в глубине души Жак знает, что я одинок. И это лишь облегчает стоящую передо мной задачу.