На канале в кинозале
В Париже есть места для влюбленных, менее известные, но не менее романтичные. Мое любимое – Бассэн де ля Вилетт[122], на севере города.
На первый взгляд у этого места есть пара недостатков, и прежде всего – его близость к самой не романтичной (во всяком случае, на слух) площади Сталинград (Place de la Bataille-de-Stalingrad). Вообще-то этим грешат все страны, которые, подобно Франции, прошли через затяжные революции. Они почему-то привыкли давать своим улицам и площадям крайне неблагозвучные названия – авеню Национального восстания, бульвар Народной победы, парк Казни королевской семьи… В Париже ситуация усугубляется его традиционной солидарностью с коммунистическими режимами, включая бывший СССР.
Проблема с названием – полбеды, но Бассэн де ля Вилетт долгое время был постоянным местом сборища наркодилеров. До сих пор на берегу проживает очень маленькая община кокаинщиков, но сегодня они держатся особняком и не высовываются – несомненно, сознавая, куда поворачивает волна общественных настроений (да, и на канале бывают волны), и чувствуя, что вскоре им предстоит оставить насиженное местечко.
Как бы то ни было, в теплый вечер здесь настоящее раздолье для влюбленных парочек, и во многом благодаря особому освещению. Стеклянные здания-близнецы на южной оконечности парка де ля Вилетт, бывшие промышленные предприятия, переоборудовали для неоновых инсталляций. Одно из них – МК2, Набережная Сены – расцвечено четкими голубыми и белыми линиями, которые, отражаясь в темной глади воды, создают полную иллюзию ночного неба с картин Ван Гога. Здание напротив – МК2, Набережная Луары – еще более красочное. На нем горят два счастливых детских лица, а металлические колонны подсвечены разными цветами – фиолетовым, розовым и красным.
Еще дальше – другая пара зданий-близнецов, тоже отголоски промышленной зоны. Одно из них, студенческая резиденция, сохранило свои каменные стены, а другое переоделось в кольчугу из балконов и мостков; пульсируя неоновым светом, они делают здание похожим на гигантского металлического кальмара. С наступлением сумерек окраска меняется каждые несколько секунд, и, глядя на отражение в воде, кажется, будто можно перейти на другой берег по шелковому ковру[123].
Наибольшей популярностью пользуется юго-восточный берег Бассэн де ля Вилетт, Набережная Луары, где солнце по вечерам задерживается чуть дольше. Пикники на берегу Сены? Вчерашний день! Сегодня вы просто набиваете корзину вином и бокалами (не забывая про штопор), багетами и гарниром к ним, а потом находите свободное местечко на камнях у канала, где-нибудь между кинотеатром и студенческой гостиницей. Здесь можно потягивать вино, наслаждаясь атмосферой безудержного веселья и прислушиваясь к азартным воплям игроков в петанк за вашей спиной.
Да-да, гравийную аллею вдоль берега давно уже облюбовало новое поколение игроков в шары. Будете здесь прогуливаться вечерком в период с мая по сентябрь – не забывайте смотреть под ноги, чтобы не попасть под артобстрел тяжелыми свинцовыми ядрами. Если у вас нет своих шаров, не беда – в баре «Урк» на набережной можно взять напрокат набор для петанка, как и шезлонги для тех, кто забыл прихватить с собой одеяла для пикника.
Если коротко, в Бассэн де ля Вилетт есть все что нужно – романтическая подсветка с отражением в воде, très parisiens[124] парижане и возможность выпить много вина. Коэффициент романтичности – сто процентов.
Более того, после прогулки и пикника вы можете зайти в один из кинотеатров и посмотреть французский фильм. Он наверняка будет про любовь. Возможно, диалоги вы не поймете, но это и не важно, потому что, если вы видели хотя бы одну французскую лав-стори, считайте, что видели все.
Диалоги звучат примерно так:
– Je t’aime[125].
– Я тоже тебя люблю, дорогая.
– Но почему ты спал с той женщиной?
– Любовь моя, просто ты настолько идеальная, что мне пришлось трахнуть другую, чтобы доказать себе, что ты не сон.
– О, Пьер, ты такой поэтичный!
– Да, и еще я написал сценарий, снял по нему фильм, сыграл в главной роли, так что я парень хоть куда. И ты ведь, как французская актриса, понимаешь, что по контракту ты просто обязана раздеться, так почему бы тебе не начать прямо сейчас, пока я выкурю сигаретку?
Конечно, вовсе не обязательно, что все будет именно так. Если вы попадете на триллер, то у парня наверняка окажется пистолет. Но в любом случае это будет французский фильм, так что постельная сцена вам гарантирована, как и красочные виды Парижа, – все это, чтобы попытаться продать фильм американским прокатчикам, – и в итоге романтический коэффициент вашего вечера взлетит до заоблачных высот. Романтика ближе к дому
Бассэн де ля Вилетт – это, конечно, круто, но далековато от центра города, поэтому тем, кто хочет остаться поближе к цивилизации, можно посоветовать более подходящие варианты для романтических прогулок.
Взять хотя бы Пале-Рояль, что находится напротив бывшей королевской резиденции, Лувра. Кто-то скажет – не слишком оригинально, но это удивительно тихое место, хотя и в нескольких шагах от сумасшедшей улицы Риволи, и здесь можно просто бродить, нашептывая милые бессмыслицы или, pourquoi pas[126], глубокомысленные речи, – Париж всегда был городом философов, так что совсем не обязательно, чтобы влюбленный шепот звучал полным бредом.
Сады Пале-Рояль словно созданы для того, чтобы парижане приходили сюда и свободно говорили о любви, жизни, политике – в общем, обо всем, что их волнует. Арочные галереи вокруг площади были построены в 1780-х годах для брата короля Людовика XVI, герцога Орлеанского, который владел и дворцом, и парком, но жить здесь не захотел. И вот, совсем как нынешний спекулянт недвижимостью, он решил извлечь максимальную выгоду от столь лакомого кусочка земли в центре города, построив по периметру садов новые апартаменты и магазины. Говорят, король ворчал на брата: «Так ты открываешь магазин? Означает ли это, что теперь мы будем видеть тебя только по воскресеньям?»[127]
После революции герцог Орлеанский стал, по сути, членом нового, более демократического парламента и дипломатично сменил имя на Филиппа Эгалите[128]. Он даже голосовал за казнь Людовика XVI… Впрочем, это не спасло его королевскую шею от гильотины в 1793 году.
А между тем сады зажили своей роскошной жизнью. Они стали популярным местом прогулок, поскольку герцог в отличие от своего брата даже перед революцией слыл человеком, не чуждым перемен, а потому объявил Пале-Рояль зоной, свободной от полиции. Парижане были вольны делать и говорить здесь все, что хотели, не опасаясь репрессий, и они этой вольницей пользовались, причем en masse[129]. В аркадах разместились модные магазины, cafés и игорные клубы, а укромные галереи быстро освоили проститутки.
Именно здесь 22 ноября 1787 года восемнадцатилетний француз испытал самый волнующий момент своей сексуальной жизни, который подробно описал в личном дневнике. Молодой Наполеон Бонапарт, тогда новоиспеченный офицер артиллерии, приехал в Париж и, пребывая в депрессии, решил прошвырнуться в Пале-Рояль. Речь шла о невинной прогулке по садам, вы ж понимаете, – он вовсе не искал временной amoureuse[130]. Был прохладный вечер, и, побродив немного, он зашел погреться в café. В аркаде его взгляд привлекла весьма симпатичная девушка. Юноша знал почти наверняка, что она проститутка, а он – по крайней мере, как уверял в своем дневнике – «ненавидел проституцию»[131]. Девушка, однако, казалась такой застенчивой на фоне большинства своих бесстыжих коллег, и у нее был такой нежный голос и такие бледные щеки, что парень все-таки осмелился завязать разговор. Сказав, что такой хрупкой юной mademoiselle[132] негоже мерзнуть на холоде, он спросил, откуда она родом (из Бретани) и как она потеряла невинность (с армейским офицером), а потом отвел ее в свой отель и там потерял уже свою невинность.
Проститутки давно подались в другие места, но, если вам вдруг доведется бродить по садам Пале-Рояль в поисках уединения, забавно будет вспомнить, что именно здесь начинал свои любовные похождения один из величайших лидеров Франции. Уже позднее, обремененный ответственностью за страну, он прославится своей репликой, брошенной Жозефине: «Не сегодня», – но что-то особенное есть в атмосфере Пале-Рояль, если в тот ноябрьский вечер 1787 года ему хотелось лишь одного – радостей женской компании.