Партизанский комиcсар

Силы удвоились

Задумываясь о развитии партизанского движения, анализируя сложившиеся обстоятельства и первый опыт борьбы в тылу врага, С. В. Руднев все чаще приходил к мысли, что в современной войне наряду с мелкими диверсионными группами на оккупированной территории необходимо создавать крупные партизанские отряды и соединения, способные вести не только оборонительные, но и наступательные бои. Наличие в тылу врага больших партизанских сил заставит оккупантов всегда быть в напряжении, держать в населенных пунктах гарнизоны, усиливать охрану коммуникаций и военных объектов, оттягивать для этого с фронта целые военные части.

Этими соображениями Руднев поделился с начальником штаба Г. Я. Базымой, к которому всегда относился с большим уважением, и был очень доволен, что Григорий Яковлевич полностью разделяет его мысли. А каковы на это взгляды других партизанских командиров, в частности С. А. Ковпака?

Руднев еще во время работы в Путивле хорошо узнал этого человека, прошедшего большую жизненную школу. Он был уверен, что Сидор Артемьевич, партизанский вожак еще в годы гражданской войны, правильно поймет его при встрече, окажет поддержку. Поэтому, когда создалась благоприятная обстановка, Семен Васильевич, посоветовавшись с Базымой и активом отряда, решил передислоцироваться в Спадщанский лес.

Встретив на марше два небольших харьковских отряда под командованием Воронцова и Погорелова, перешедших несколько дней тому назад линию фронта, Руднев предложил им вместе продвигаться дальше на запад. Харьковчане охотно согласились. Утром 18 октября 1941 года, пройдя около 40 километров, отряды прибыли в Спадщанский лес. Очень обрадовались этой встрече Ковпак и Руднев и все путивльские партизаны.

— Это хорошо, товарищи, что вы прибыли сегодня, — говорил, беседуя с Рудневым и Базымой, Сидор Артемьевич Ковпак. — За Клевенью, километрах в двадцати — тридцати отсюда, в урочищах Должик и Марица, располагаются отряды соседних районов. Мы установили с ними связь и договорились с командованием собраться, чтобы потолковать о создавшейся обстановке, положении в отрядах и о совместных действиях против оккупантов. Совещание должно состояться завтра в штабе нашего отряда.

— Правильно, Сидор Артемьевич! — с восторгом произнес Руднев, убедившись, что он не ошибся, что взгляды Ковпака на дальнейшее развитие партизанской борьбы полностью совпадают с его взглядами. — Воевать в создавшихся условиях такими мелкими отрядами, как наши, против сильного и хорошо вооруженного противника — это значит провалить все дело, преждевременно обречь себя на гибель. — И выбрав удачный момент, предложил: — Давай, Сидор Артемьевич, объединяться. Это удвоит наши силы.

— Давай, Сэмэнэ Васильовичу. Я давно мечтаю маты такого комиссара, как ты, — пощипывая жиденькую бородку, улыбнулся Ковпак. — До мэнэ он уже приедналысь два взвода окруженцив и группа воргольских партизан. Подывысь, яки орлы! — показал на молодых веселых бойцов, старательно чистивших под сосною оружие.

— Да, ребята замечательные! — посмотрел на красноармейцев Руднев. — С такими воевать можно. Одним словом, ты Сидор Артемьевич, командуй, а я по старой привычке останусь комиссаром, буду тебе помогать во всем.

На том и порешили. Объединение было узаконено приказом: «…Путивльские отряды объединить в один отряд с командованием: командир объединенного отряда — Ковпак С. А., комиссар — Руднев С. В., начальник штаба — Базыма Г. Я., помощник начальника штаба — Курс Н. М.»[2].

Весь личный состав объединенного отряда разбили на оперативные группы (так в первый год борьбы путивляне называли боевые роты. — А. П.). Каждой группе определили место расположения невдалеке от базы и сектор обороны на опушке леса. Штаб расположился в центре. В отдельные подразделения были выделены группы разведчиков, минеров, хозяйственная часть, комендантский взвод и медицинская служба. В каждую оперативную группу подобрали и назначили командира, его помощника, командиров взводов и отделений. (Немного позже в оперативные группы назначили политруков.) Такая организационная структура, по мнению С. А. Ковпака и С. В. Руднева, должна была вполне обеспечить жизнь и боевую деятельность отряда.

Харьковские отряды отвели в Соловьевское лесничество, поближе к селу Литвиновичи, где они могли вполне обеспечить себя продовольствием.

С этого дня началась горячая неразрывная дружба С. А. Ковпака и С. В. Руднева, сыгравшая огромную роль в развитии партизанского движения не только в Сумской области, но и на всей Украине. Разные по характеру и образованию, Ковпак и Руднев были сходственны в самом главном: в непоколебимой верности великому ленинскому делу, в горячей любви к Советской Родине, в самоотверженном служении Коммунистической партии и народу. Боевое содружество Ковпака и Руднева ярко напоминает нам трогательную и красивую в своей верности дружбу народных героев гражданской войны Чапаева и Фурманова.

В 12 часов дня 19 октября в Спадщанском лесу началось совещание представителей семи отрядов. На нем присутствовали: от Путивльского отряда — Ковпак и Руднев, от Харьковских отрядов — Воронцов и Погорелов, от Глуховского — Кульбака и Белявский, от Конотопского — Кочемазов и Канавец, от Шалыгинского — Саганюк и Матющенко.

Воронцов и Погорелов сообщили, что они имеют две портативные радиостанции, поддерживают постоянную связь с командованием Красной Армии и знают общую обстановку. Это всех приободрило. Сразу же договорились о совместных действиях против гитлеровцев и радировали об этом на Большую землю.

Совещание еще не окончилось, как вдруг Спад-щанский лес загремел рокотом моторов, треском пулеметных очередей, разрывами снарядов…

С. А. Ковпак так описывает этот бой в своей книге «Из дневника партизанских походов».

«Танки! Немцы наступают! — взволнованно передал часовой.

Командиры побежали к своим отрядам. У штаба остались двенадцать путивлян. Весь наш отряд находился на заставах, наблюдательных пунктах, в дозорах и разведке.

Танки с открытыми люками шли по дороге со стороны Путивля. Дорога не была заминирована, ею мы пользовались сами. Головным, подминая под себя кусты и деревья, двигался тяжелый танк, за ним — средний…

Мы залегли за деревьями и открыли огонь по люкам. Фашисты тотчас их захлопнули… Грохоча гусеницами и изрыгая пламя, бронированные чудовища пронеслись в направлении землянок. Я приказал Курсу, Терехову и Кокину немедленно заминировать выход из леса, а сам с Рудневым, Базымой, Паниным, Политухой, Алешиным и Челядиным кинулся вслед за танками. Расчет оправдался: танки вскоре остановились, впереди их было мелколесье, густой кустарник, а дальше болото. Там не пройти. Пробираясь кустарником, мы подошли к танкам почти вплотную. Смотрим, стоят оба борт к борту, тяжелый прикрывает средний. У среднего открыт верхний люк, из него высунулся наблюдатель. Но смотрит он не в нашу сторону, а в другую. Очевидно, потерял ориентировку.

Руднев выстрелил из самозарядной винтовки по наблюдателю, и тот как мешок, свалился в люк. Партизаны повеселели, кто-то бодро крикнул: «Ура!» Все открыли огонь. Тяжелый танк развернулся и… помчался назад по дороге. Средний оставался недвижим. Подошли ближе. Бросили гранату. Руднев вырвался вперед, вскочил на танк сзади, со стороны мотора, заглянул в люк и закричал:

— Ура! Машина наша!

Победа полная! Видимо, танкисты удрали на тяжелом. Нам достался совершенно исправный танк, если не считать выпавшего из гусеницы пальца. Боекомплект почти не израсходован.

Вдруг со стороны, куда умчался тяжелый танк, раздался сильный взрыв, за ним последовало несколько беспорядочных и более слабых. Побежали в ту сторону. На дороге полыхает пламя. Горела развороченная взрывом громада танка, а в его утробе рвутся снаряды и патроны. Из-за деревьев выглядывали Курс, Терехов и Кокин. Это они забросали подорвавшийся на мине танк бутылками с горючей смесью».

А к вечеру стало известно, что на большаке Путивль — Рыльск на партизанской мине подорвался еще один тяжелый танк.

— Вот это сегодня удача! — радовались партизаны. — Шутка ли, в один день вывести из строя три танка!

— Это действительно удача, товарищи, но фашисты не простят нам такой потери, — предостерег Руднев.

— О, они дуже приткие, так и гляди, что завтра опять пожалуют в гости, — согласился с комиссаром Ковпак и распорядился произвести добавочное минирование подходов к лесу, хорошо подготовиться к обороне.

На другой день, как и предполагали Ковпак с Рудневым, в девять часов утра появились каратели. Шесть танков и подъехавшая на 14 машинах пехота наступали с двух направлений. Партизаны затаились, ни единым выстрелом не обнаруживая своей линии обороны. Остановившись на опушке и открыв огонь из всех видов оружия, фашисты двумя танками попытались углубиться в лес. Но сразу же раздались два мощных взрыва. Это сработали партизанские мины. Вытащив на буксирах подорванные танки, каратели отошли на приличное расстояние в поле и опять открыли ураганный огонь. Но Спадщанский лес молчал словно заколдованный. В половине дня фашисты отправились восвояси, так и не выяснив судьбу своих нелепо потерянных вчера танков.

Мы не случайно так подробно остановились на этих первых схватках партизан с фашистами. Эти бои, ставшие боевым крещением Путивльского объединенного отряда, раскрыли слабые стороны противника и укрепили у партизан веру в собственные силы. В отряде начала заметно укрепляться дисциплина, возрос авторитет партизан среди местного населения.

Очень высоко поднялся в глазах всех партизан комиссар Руднев, проявивший в этих боях свои организаторские и военные способности, исключительную смелость и выдержку, находчивость и умение при любых обстоятельствах руководить людьми. Сильно возросло его влияние на весь личный состав отряда.

В последней декаде октября и в первых числах ноября партизаны взорвали четыре моста на реках Сейм и Клевень на важном пути, по которому двигались вражеские войска к фронту. Руднев не только руководил подготовкой партизан-подрывников к диверсиям, но и сам участвовал в них.

«Однажды пасмурным осенним утром в расположении нашего отряда появился Руднев, — рассказывал мне об одной из этих операций бывший минер Харьковского отряда Герой Советского Союза В. М. Яремчук.

— Николай Иосифович, — покручивая черный ус, обратился Руднев к командиру отряда Воронцову, — приближается 24-я годовщина Октября, и какие мы будем партизаны, если не отметим этот праздник ударом по врагу? Мы с Ковпаком решили провести одну серьезную операцию. Мне кажется, что и вашим минерам стоило бы пойти с нами.

Еще во время совместного перехода из Новослободского в Спадщанский лес мне полюбился этот деятельный и решительный, всегда внимательный к людям, привлекательный человек, и я первым согласился идти вместе с Рудневым.

…Длинной цепочкой с тяжелым грузом за плечами пробирались мы по лугу редким лозняком. Под ногами противно чавкала болотная грязь. Когда обошли вражеские посты и без единого выстрела приблизились к переправе на реке, Руднев залег с автоматом на пригорке и молвил:

— Работай, Вася, спокойно, мины закладывай хорошо. На случай чего, буду прикрывать тебя до последнего патрона.

Его слова подбодрили меня, тогда еще неопытного минера, придали силу и уверенность, и когда через четверть часа я поджег бикфордов шнур, на Сейме почти одновременно прогремели такие взрывы, что в Путивле в домах новоиспеченных гитлеровских правителей повылетали стекла из окон.

Как установили потом наши разведчики, спешившая на фронт и остановившаяся той ночью в Путивле на отдых немецкая часть была задержана на несколько дней. Вместо отдыха гитлеровцам пришлось, прочесывая пойму Сейма, бродить по зарослям и торфяникам, наводить переправу, которая вскоре опять была взорвана партизанами.

На второй день после Октябрьских праздников наш отряд ушел далее на север Сумщины. Но после той памятной диверсии под Путивлем у меня будто крылья выросли за плечами. Сколько потом я взорвал мостов, пустил под откос поездов! И всегда, когда шел на очередную операцию или сидел в засаде, поджидая эшелон, вспоминал комиссара Руднева, вдохновившего меня на первый боевой подвиг».

В конце октября невдалеке от Путивля на партизанской мине подорвался тягач, тащивший на платформе неисправный танк. Вечером того же дня Руднев с двадцатью бойцами отправился на место происшествия.

Машины на дороге не охранялись. С танка партизаны сняли 70 снарядов, 15 тысяч патронов, пулемет и… пионерское знамя! Все были удивлены: зачем немцы возили его с собой?

— Как зачем? — объяснил Руднев. — Хвастливые гитлеровцы ограбили в каком-то селе школу и взяли красный флаг как боевой трофей.

— Вот это вояки! — негодующе-презрительно бросил кто-то из партизан.

— Товарищи! — обратился к бойцам Руднев. Голос его звучал взволнованно, торжественно. — Не было у нас раньше своего партизанского флага, теперь мы его имеем. Вот оно, наше боевое знамя! Под ним мы будем громить немецко-фашистских захватчиков до их окончательного изгнания с нашей земли, до полной победы! — Комиссар развернул полотнище, стал на колено и поцеловал его.

…В полночь партизанские подводы, груженные богатыми трофеями, двинулись в направлении Спад-щанского леса.

Через несколько дней по просьбе комиссара партизанские медсестры Галя Борисенко и Мотя Бобина вышили на красном полотнище слова: «Путивльский Объединенный партизанский отряд». Так у путивлян появилось свое боевое знамя, которое они освободили из фашистской неволи и берегли потом как свою самую дорогую реликвию. Под этим знаменем партизаны Ковпака и Руднева прошли с боями тысячи километров по тылам врага, совершили много героических подвигов. После войны боевое знамя ковпаковцев сохраняется в Государственном историческом музее Украинской ССР в Киеве.

В осенние ночи 1941 года на боевые операции вместе с Рудневым ходил и его сын Радик.

«…Отметить группу минеров в составе: Курса, Юхновца, Терехова, Островского, Руднева Радика, Яремчука и комиссара партизанского отряда Руднева Семена Васильевича, принимавшего активное участие вместе с минерами в операциях по взрыву мостов, — говорится в приказе по Путивльскому объединенному отряду от 26 октября 1941 года. — Материалы представить Правительству СССР для награждения. Приказ объявить всему личному составу».

Эти материалы радисты передали на Большую землю, и группа партизан, в том числе и С. В. Руднев, были удостоены высоких правительственных наград.

Развертывая с каждым днем все шире боевые действия, Ковпак и Руднев большое внимание обратили на дальнейшее укрепление обороны Спадщанского леса и боевую учебу партизан.

«Командиры групп и отделений осваивают тактику организации диверсий на коммуникациях противника, засад и боя в ночном налете на вражеский гарнизон, в разведке, в обороне, — записал об этом периоде в дневнике С. А. Ковпак. — Здесь, в условиях тяжелой партизанской действительности, нам всем крепко пригодились знания военного дела, приобретенные в кружках Осоавиахима. Особенно помогает опыт учебной работы бывших активистов-осоавиахимовцев Руднева, Базымы, Попова, Панина».

Будучи комиссаром, С. В. Руднев каждый свой шаг, каждую минуту времени умело использовал для проведения политической работы, воспитания коллектива и отдельных людей. Этому в большой мере способствовало активное личное участие комиссара в боевой жизни отряда.

Однако нелегкое было это дело — вести политическую работу во время очень сложной обстановки первого военного полугодия, в условиях вражеской оккупации. Даже такому способному и опытному воспитателю, каким был Руднев, и то приходилось порой очень трудно. Ветераны партизанской борьбы на Путивлыцине и сейчас рассказывают о таком интересном эпизоде[3].

Как ни странно, в тяжелую осень 1941 года самым трудным подразделением в отряде оказалась третья оперативная группа, состоявшая сплошь из военнослужащих, пришедших к партизанам из окружения. Командиром ее был Федор Андреевич Карпенко. Требовательный, но справедливый и бескорыстный, он имел большое влияние на бойцов, таких же мужественных и жизнерадостных, каким был сам. Вместе с тем в характере Карпенко иногда проявлялись и такие черты, как озорство, упрямство, которые отрицательно сказывались на всей группе. Например, в группе никто не назывался по фамилии. Каждый имел прозвище. Давал прозвища сам Карпенко, и подчиненные ему партизаны нисколько не обижались на него. Они сами называли своего командира Карпом и готовы были идти за ним, как говорится, в огонь и воду.

Бывали такие случаи. Партизаны в силу сложившихся обстоятельств молча продвигались к намеченному пункту длинным окольным путем. Вдруг тишину нарушает голос Карпенко:

— Стой, ребята! Разве у нас ноги железные, чтобы лишних десять километров топать? Пошли напрямик, я проведу!

— Правильно, Карпо! — насмешливо крикнул кто-то из бойцов третей группы. — Им, этим штатским, везде фашисты мерещатся, а их там и в помине нет.

И уже ни уговоры, ни веские доказательства не могли изменить решения Карпенко. И плохи последствия ожидали его группу, если бы не комиссар Руднев.

Эпизод, который мог стать роковым для С. В. Руднева, начался, можно сказать, с пустяка, с обыкновенного варенья. Дело в том, что, закладывая базу в Спадщанском лесу, Ковпак, как рачительный хозяин, вместе с другими продуктами вывез туда с Путивльского плодоконсервного завода несколько бочек варенья.

Когда группа красноармейцев во главе с Карпенко в полной военной форме и с автоматами пришла к Ковпаку и с обоюдного согласия было оформлено ее присоединение к отряду, довольный Ковпак произнес радостно: «А тэпэр, хлопци, поласуйтэ нашими витаминами», — и распорядился выдать красноармейцам целую бочку варенья.

— Спасибо, Сидор Артемьевич, — поблагодарил Карпенко. — Этого ценного продукта нам теперь хватит на целую зиму.

Но молодые ребята, падкие до сладкого лакомства, по-своему поняли щедрость Ковпака.

— Ты что, Карпо, собираешься, как поп, причащать нас вареньем из чайной ложечки? — съязвил Тимофей «Ушлый».

— Да у них тут этих витаминов видимо-невидимо! — воскликнул Иван «Намалеванный». — Дадут еще!

— Конечно, дадут! Им-то, старикам, употреблять сладости вредно для здоровья: быстро зубы повыпадают, — глубокомысленно рассудил Николай «Мудрый».

— Ты, Колька, действительно мудрый, как киевский князь Ярослав, — захохотал старшина группы Александр «Венера». — Ставьте, ребята, посудину на свежем воздухе возле землянки, здесь народ честной…

Бочку с вареньем поставили под сосной у входа в землянку, вскрыли, нашли увесистый черпак и устроили, по выражению Николая «Мудрого», «святую трапезу». Насытившись сладостями, ребята разошлись, а бочка с висящим на суку черпаком осталась на месте.

Это не понравилось комиссару Рудневу, который в любых условиях соблюдал во всем сдержанность и умеренность, был образцом чистоты и аккуратности в быту и требовал этого от других. К тому же приближалась зима, отряд увеличился более чем вдвое, а запасы варенья быстро уменьшались. По совету комиссара было решено установить более рациональное использование продуктов питания. Варенье предложили выдавать по поллитровой банке на двух человек в сутки.

Когда весть об этом распоряжении дошла до третьей группы, ее командир с политруком Руденко были в штабе, и в землянке, хотя там находилось немного людей, поднялся невероятный шум: «С каких это пор партизанам начали норму устанавливать?»— закричали недовольные голоса. «Банка на двоих! Да это же меньше нашего черпака!..» «Это все комиссар Руднев выдумывает! И откуда он здесь взялся на нашу голову?..» «Не иначе как выскочка какая-то, карьерист!..» «Да что тут, ребята, шуметь бестолку, — донеслось из полумрака верхних нар. — Прихлопнуть бы при удобном случае этого комиссара, и делу конец…»

Эта необдуманная, в слепой запальчивости брошенная фраза как будто бы охладила горячие головы. Все сразу же стихли, сникли и, не смея взглянуть друг другу в глаза, разбежались из землянки.

К вечеру того же дня в штабе стало известно о нехорошей выходке партизан третьей группы.

— Ка-а-а-ак, бунтовать? Прихлопнуть комиссара?! — рассвирепел Ковпак и потянулся к висевшему на стене автомату. — Да я им, сморкачам, собственной рукой головы поснимаю! Ишь распустились, стервецы, по тылам шляючись. В армии во какая була дисциплина!

— Успокойся, командир, не горячись, — побледнев, заговорил Руднев. — Конечно, этого так оставить нельзя, но и кричать на ребят, наказывать их тоже не нужно. Просто еще не время. Попробую пойти в землянку и потолковать с ними по душам.

— Тоби, що, Сэмэнэ, життя надоело, — немного приостыв, удивился Ковпак. — Возьми с собою хоч человек чотыре охороны, або ж видклады на завтра, днем сходишь, бо то таки чорты, що действительно можуть убить.

— Нет, завтра ни к чему, не то впечатление. Пойду сейчас, — настоял на своем комиссар. — И никакой охраны. Я даже личное оружие хочу здесь оставить, — и, положив на стол портупею с пистолетом, уверенный в своей правоте шагнул в ночную тьму…

«Руднева не было до полуночи, — вспоминает Яков Григорьевич Панин.

— Все это время я стоял возле штаба, тревожно вслушивался в лесную тишину: вот-вот, с минуты на минуту приглушенно хлопнет выстрел… Ковпак тоже не спал, часто выходил из землянки, спрашивал: «Ничего не слышно?» Ничего, — отвечал я, — все должно окончиться хорошо. Но как ни старался убедить в этом и себя, и Ковпака, душу терзали сложные, противоречивые чувства».

Что-то невообразимое творилось в этот вечер и в душах людей третьей группы, которую комиссар застал в полном сборе на отдыхе.

Семен Васильевич, назвав часовому пароль, тихо приоткрыл дверь, зашел в полутемное помещение, поздоровался. Люди сидели вокруг пышащей жаром печки, лежали на нарах, курили. Видно было, что между ними только что окончилась крупная перепалка, опять-таки из-за того же варенья. На приветствие ответили вяло, вразнобой.

— Нежданный гость хуже татарина, — громко произнес Руднев, чтобы завязать разговор.

— Почему же нежданный? — смутился командир отделения Васильев, достававший палкой картошку из печки. — Присаживайтесь, товарищ комиссар, попробуйте нашего ужина.

— С удовольствием, — улыбнулся Руднев. — Люблю печеную картошку еще со времен гражданской войны.

— А вы разве и в гражданскую воевали? — заинтересовался сосед Васильева.

— Приходилось. — Руднев протянул руку за картофелиной. Дрова в открытой печке вспыхнули и под отвернувшейся полой меховой безрукавки на груди комиссара заблестел эмалью орден.

— И награду за бои с белогвардейцами получили?

— Нет, это позже, — не спеша ответил Руднев. — За Дальний Восток.

— Да что вы! — воскликнул Васильев. — Я ведь тоже служил на Дальнем Востоке. Расскажите, товарищ комиссар, все сначала.

— Что ж, можно и рассказать.

— Конечно, это должно быть интересно, — послышалось с нар. — Рассказывайте…

— Родом я из этих мест, — спокойно зазвучал голос Руднева. — Невдалеке от села Берюх, где на прошлой неделе на нашей мине подорвался немецкий танк, есть небольшая деревушка Моисеевна. Там я родился и вырос. Семья наша была большая — четырнадцать ртов. А земли своей в поле — ни шага. Обрабатывали исполу помещичью. Трудились день и ночь. Мне, мальцу, тоже пришлось и чужой скот пасти, и скородить распаханное поле, и снопы таскать. Но как мы ни старались, а чужая земля была для бедняков мачехой. Заработанного хлеба хватало только на выплату аренды да себе до ползимы.

Безземелье и нужда заставили старшего брата Василия выехать в поисках заработка в Петербург. А в 1914 году, окончив церковноприходскую школу, приехал к нему и я. Приютил нас родственник — старый революционер Савелий Кузьмич Тверитинов, работавший мастером на Русско-Балтийском воздухоплавательном, или, как теперь называют, авиационном, заводе. Сперва бегал рассыльным у мастера, а потом стал учиться на столяра. Работать приходилось по 12–14 часов в сутки, а платили за это гроши. В городе, как и в деревне, царили каторжный труд, нищета и угнетение.

Савелий Кузьмич и его друзья, большевики-подпольщики, растолковали мне, почему так тяжко живется рабочему люду, рассказали о Ленине, борцах за освобождение трудящихся от помещиков и капиталистов, начали давать поручения. А осенью шестнадцатого года я уже сидел в «Крестах» за распространение большевистских листовок. Тюрьма, издевательства жандармов на допросах еще больше заострили ненависть к царскому строю и всем эксплуататорам, усилили желание бороться против них.

Когда через несколько месяцев меня, как несовершеннолетнего, выпустили из тюрьмы, в Петрограде началась революция и мы с братом записались в красногвардейский отряд. Вместе с восставшими рабочими громили жандармские участки, разоружали полицию, вылавливали городовых. В начале марта 1917 года я стал членом Коммунистической партии. А ровно через месяц в моей жизни произошло второе очень важное событие: третьего апреля я был в охране Финляндского вокзала, куда из-за границы приехал Владимир Ильич Ленин. Слушая его историческую речь, произнесенную с броневика, дал клятву: не выпускать из рук оружия, пока не победит социалистическая революция, пока не будут окончательно разгромлены враги трудящихся.

Потом участвовал в штурме Зимнего, защищал революционную столицу от казаков Краснова, охранял штаб революции Смольный, дрался на Украине против петлюровцев, в продотряде заготавливал хлеб для голодающего Петрограда, в 1919 году командовал взводом на Южном фронте. Под Ливнами в бою с деникинцами был тяжело ранен- После выздоровления окончил курсы и работал инструктором политотдела Донецкой трудовой армии, которая восстанавливала разрушенный деникинцами Донбасс, был комиссаром школы младшего комсостава в прославленной Сивашской дивизии. После окончания Военно-политической академии имени В. И. Ленина в 1929 году работал комиссаром полка в Севастополе, комиссаром артиллерийской бригады, а потом начальником политотдела и комиссаром строящегося укрепрайона на Дальнем Востоке. Помните Хетагуровское движение?

— Ну а как же? — отозвался Васильев. — Тогда на призыв Вали Хетагуровой много наших ребят и девушек выехали обживать дальневосточный край, строить Комсомольск-на-Амуре.

— И построили, — продолжал Руднев. — А это движение зародилось в одной из частей нашего гарнизона. Я хорошо знал комсомолку Хетагурову, давал ей рекомендацию в партию. К нам тогда почти из всех частей приезжали учиться, как лучше организовать быт и культурный досуг красноармейцев, шефскую работу среди строителей и пограничников. За образцовое выполнение заданий партии и правительства по укреплению дальневосточных рубежей и успехи в боевой и политической подготовке войск я часто получал благодарности от командования, был награжден орденом Красной Звезды. А вскоре я ушел в отставку и приехал в Путивль. Когда началась война, просился на фронт. Но место коммуниста там, куда его пошлет партия. Остался партизанить, организовал отряд. Чтобы крепче бить фашистов, объединился с Ковпаком, стал вашим комиссаром. Как видите, больше двадцати лет честно служу партии и народу, — с гордостью сказал Руднев, — а среди вас нашлись такие, которые меня карьеристом, выскочкой называют, грозятся прихлопнуть при удобном случае. Так вот, я пришел к вам без оружия. Убивайте здесь, потому что, если это случится во время боя, могут погибнуть многие, а то и весь отряд…

— Убивать? Комиссара?! — как ужаленный подхватился с нар Карпенко. — И это такая гадина завелась в моей группе! Кто-о-о? Признавайся! — обвел всех уничтожающим взглядом.

— Не будем, товарищ Карпенко, устраивать допроса, уточнять кто, — направляясь к выходу, посоветовал Руднев. — Пусть это на всю жизнь останется на его совести.

В землянке воцарилась тяжелая, гнетущая тишина. Все молчали, смущенно опустив головы.

— Ну смотрите мне, отныне я за вас не так возьмусь! — свирепо пригрозил Карпенко и выбежал вслед за комиссаром.

После этого вечера Руднев почти ежедневно навещал третью группу, беседовал с ее командиром и бойцами, ходил вместе с ними на боевые операции, но никогда и словом не обмолвился о том, что произошло здесь из-за варенья. Этот инцидент забывался, а люди все больше привязывались к комиссару. Прошло полгода, и третья группа по дисциплине и по своим боевым делам стала одним из лучших подразделений в отряде. Сильно изменился и сам Карпенко. Все реже и реже стали проявляться, а потом и вообще исчезли неуравновешенность, и другие отрицательные черты в его характере. И когда Федор Андреевич Карпенко решил вступить в партию, комиссар Руднев не задумываясь первым дал ему рекомендацию.

С. В. Руднев много внимания уделял развертыванию широкой агитационно-массовой работы среди населения. В отряде был создан агитколлектив, в который вошли наиболее подготовленные и имеющие в этом деле опыт коммунисты и комсомольцы. Руководителем агитколлектива стал бывший инструктор Путивльского райкома партии Яков Григорьевич Панин.

Комиссар пристально следил за работой агитколлектива, инструктировал агитаторов, отправляя их в села, заботился, чтобы они были обеспечены надежной охраной. Особое внимание Семен Васильевич обращал на качество, содержательность бесед и на внешний вид агитаторов. Он требовал, чтобы каждый агитатор был выбрит, опрятно одет, культурно и вежливо обращался с людьми. «Помните, товарищи, — напутствовал Руднев, — что вы идете к людям не только как воины и их защитники, но и как представители Советской власти на оккупированной врагом земле, и на вас будет смотреть все село».

Партизанские агитаторы проводили среди крестьян беседы и собрания, рассказывали им о положении на фронтах, призывали не выполнять распоряжений оккупантов, во всем активно помогать партизанам. В противовес лживой геббельсовской пропаганде, кричавшей, что Москва взята немцами, партизаны читали сводки Совинформбюро, распространяли листовки, рассказывали о героической обороне столицы нашей Родины, о беспримерных подвигах ее защитников, о мужественной борьбе партизан. Это теснее сближало народных борцов с населением, укрепляло доверие людей к партизанам, в лице которых они видели своих надежных защитников от грабежей и насилия оккупантов. В результате у ковпаковцев начали появляться новые помощники, в каждом населенном пункте устанавливались крепкие связи с патриотами, оставшимися на оккупированной территории. При помощи партизан в селах Воргол, Черепово, Литвиновичи, Стрельники, Новая Шарповка, Юрьево, Спадщина, Яцыно, Ротовка оживилась деятельность комсомольско-молодежного подполья, во многих деревнях и хуторах возникли новые патриотические группы.

Накануне 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции партизанские агитаторы по поручению комиссара Руднева провели во многих селах Путивльского, Шалыгинского, Глуховского и Кролевецкого районов торжественные собрания, посвященные этой знаменательной дате. Это подняло дух населения, укрепило его веру в непобедимость Советской власти.