Партизанский комиcсар

Товарищ, друг, талантливый начальник

В канун 25-й годовщины Октября партизанские соединения Ковпака и Сабурова вышли к левому берегу Днепра. На совещании командование соединений решило с ходу форсировать могучую реку. Но у партизан не было для этого никаких средств. Помогли местные жители. На лодках, предоставленных днепровскими рыбаками, две партизанские роты вместе с разведчиками под прикрытием ночной темноты преодолели уже покрывавшуюся тонкой ледяной коркой широкую реку, выбили из города Лоева фашистов и захватили стоявшие у пристани паромы. Утром 7 ноября все партизанские батальоны начали переправляться на правый берег.

По Лоеву еще свистели пули, на окраинах шел жаркий бой с гитлеровцами, подошедшими со стороны Гомеля, чтобы сорвать переправу, а комсомольцы Радий Руднев и Борис Король, выполняя приказ комиссара Руднева, взобрались на одну из самых высоких башен и в честь всенародного праздника водрузили над городом красное знамя. А когда бой затих, знаменами расцвела вся центральная площадь Лоева. Их принесли местные жители и партизаны, собравшиеся вместе отпраздновать 25-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Митинг открыл комиссар Руднев…

Вот уже много лет прошло с того памятного дня, а перед моими глазами и сейчас стоит порывистая стройная фигура пламенного комиссара, я слышу его немного картавую (после ранения в Веселовском бою) проникновенную речь. Какие глаза у людей! Как они зачарованно смотрят на нашего комиссара, а он горячо и убедительно рассказывает о разгроме фашистов под Москвой, о мужественной борьбе партизан, говорит о непобедимости идей великого Ленина и завоеваний Октября. Его речь озаряет души, зажигает сердца.

В населенных пунктах, через которые мы проходили, Руднев старался поговорить с людьми: раскрыть глаза заводившимся, подбодрить павших духом, исцелить отравленных геббельсовской пропагандой. Если обстоятельства не позволяли провести митинг или собрание, на которые всегда сходилось множество народа, комиссар шел к людям и в тесном кругу просто, по-дружески беседовал с ними.

Три дня развевался красный флаг над Лоевом, 10 ноября соединение снова двинулось в поход. Семьдесят дней и ночей сквозь дожди и метели шли е боями на запад партизаны, гордо неся непобедимое знамя Советской власти через города и села, подымая новые массы людей на священную борьбу против гитлеровских захватчиков. И всегда бойцы и командиры чувствовали заботу комиссара Руднева.

«Ни холод, ни дождь для наших бойцов не страшны, — писал Семен Васильевич в дневнике. — Часто смотришь на своих людей и думаешь: только наш народ способен выдержать такие испытания… Настроение бойцов бодрое, боевое… Милые боевые друзья! С таким народом хорошо жить, бороться против врага и не страшно умереть».

А как переживал комиссар гибель партизан! «Тяжело мне писать тебе, родная, — сообщает он в письме к жене. — Склони свою седую голову перед светлой памятью лучших наших товарищей, которых уже нет среди нас… Смертью храбрых погибли Иван Иванович Замула, политрук его роты Рудь, Нина Ляпина, Юхновец и еще 32 товарища… Очень и очень тяжело».

Понимая, что на войне без жертв не обойтись, Руднев часто часами в штабе и на марше обдумывал всевозможные ходы и варианты намечаемой операции, чтобы выиграть ее наименьшей кровью. Комиссар учил партизан постоянно заботиться о раненых и больных товарищах и сам показывал пример в этом. Не проходило ни одного дня, чтобы Семен Васильевич не навестил раненых.

После небольшой передышки в районе Червонного озера на юго-западе Белоруссии (здесь ковпаковцы расчистили площадку для аэродрома, отправили в советский тыл раненых, пополнились взрывчаткой и боеприпасами) соединение в начале февраля 1943 года снова выступило в поход. На этот раз перед партизанами стояла задача: нанести удары по коммуникациям врага, протянувшимся с запада к Киеву, разведать укрепления гитлеровцев на правом берегу Днепра, оживить подпольную и партизанскую борьбу в районах, прилегающих к Киеву.

…Дует ветрами, бушует метелями вторая военная зима. Но отзвуки победной битвы на Волге согревают наши сердца, наполняют их новой силой.

В ту большую победу, всколыхнувшую весь мир, вместе с Красной Армией, со всем народом внесли свой вклад и мы, партизаны Ковпака — Руднева. Сколько взорвано мостов, разгромлено железнодорожных станций и складов, уничтожено вражеской техники и вооружения, солдат и офицеров, пущено под откос поездов! А сколько спасено людей от угона на фашистскую каторгу!

Позади — более тысячи километров боевого пути по тылам врага, переправы через Десну, Днепр, Припять, Горынь, Случ, разгром крупного гарнизона в Лельчицах, мастерски проведенная в районе станции Сарны операция «Сарненский крест» и многие другие крупные бои. Там, где мы прошли, народ берется за оружие, создаются новые партизанские отряды. Пламя народной войны перебросилось с левобережья на правый берег Днепра, где на территории Украинского Полесья возник и ширится партизанский край.

И вот мы идем широкими просторами Ровенщины. И как всегда, рядом с нами Семен Васильевич Руднев с открытым лицом и горящим сердцем, боевой товарищ и друг. От его светящихся огнем любви к людям зорких глаз ничего не скроешь — ни хорошего, ни плохого. Справедлив и честен, он всегда похвалит тебя за хорошее, заботливый и нежный, как отец, ко времени подоспеет на помощь в беде и согреет тебя ласковыми, теплыми словами. Когда же дело касается наших недостатков, партизанской чести, комиссар тверд и решителен, суров и непримирим. Все мы связаны с ним какой-то невидимой сердечной нитью.

…На рассвете партизаны вышли из редкого кустарника в чистое поле. Колонна вытянулась километров на пять. Наша рота, держа оружие наготове, идет первой в головной походной заставе. Когда была пройдена уже почти половина открытого пути, повалил густой снег, а потом поднялась такая метель, что за три шага впереди ничего не стало видно. Вскоре метелица сменилась настоящим бураном.

— Вперед, ребята, не останавливаться, — уже не приказывает, а просит наш политрук Игнат Павлович Хоменко. — Сами же понимаете, какова обстановка… Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в полпути остановилась колонна.

А порывистый колючий ветер бросает в лицо хлопья снега, старается свалить с ног. Мы беремся за руки, пытаемся двигаться против ветра. Но постепенно силы тают, тяжелым свинцом наливаются ноги.

И когда уже казалось, что двигаться дальше нет никакой мочи, рядом с нами появлялась высокая заснеженная фигура.

— Ну как, товарищи, тяжело идти? — слышим мы сквозь завывание ветра голос комиссара.

— А когда партизанам было легко? — глухо отозвался мой друг Иван Приходько.

— Да-а-а, — рассмеялся Руднев. — В такую погоду ходят только черти да партизаны…

И я чувствую, как от шутки комиссара живительное тепло разливается по телу, прибывают утраченные силы. И пусть завывает буран, злится непогода, я буду идти и идти рядом с тобой, комиссар, наперекор всем бурям, и ничто меня и моих товарищей не остановит на полдороге.

…Тихая весенняя ночь. Я стою за старой сосной на посту у штаба. Дверь штабной хаты открывается, выходят комиссар Руднев и заместитель командира по разведке Вершигора. Они с удовольствием вдыхают свежий воздух и продолжают начатый, видимо, еще в штабе разговор.

— Семен Васильевич, — растягивая слова, говорит вполголоса Вершигора. — Вот уже скоро полгода, как я нахожусь в соединении, но до сих пор не перестаю удивляться. Необычные у нас люди. Они и на задания ходят, и умирают в бою как романтики.

— Наши бойцы, Петрович, знают, что они борются за освобождение не только своей Родины, но и за свободу всех порабощенных фашистами народов. А бой за свободу всегда упоителен и романтичен!

— Да наверное, еще и потому, что такими людьми руководят, воспитывают их комиссары-романтики, — прищурив глаза, хитро улыбается Верши-гора.

— Ну это вы уже загибаете, товарищ подполковник, — возражает серьезным тоном комиссар. — Повнимательнее и глубже присматривайтесь к нашим людям. Это чудесный народ! Посмотришь на них — и сердце радуется. Это чудо-богатыри, золотой фонд нашей Родины! Воспитать за два десятилетия таких людей — это, Петрович, большое завоевание.

— Это понятно, — совсем тихо говорит Верши-гора. — Я пока что в одном не могу разобраться.

— В чем?

— По моему убеждению, в мире нет ни одного самого смелого человека, который бы чего-то не боялся.

— Интересно, интересно, товарищ подполковник, — прервал собеседника Руднев. — Кажется, вы не только режиссер, ревностный служитель муз, но к тому же еще и философ. Что ж, это великолепно! Продолжайте, я вас слушаю.

— Для меня, — продолжает Петр Петрович, — и поныне остается загадкой: чего же все-таки боятся наши партизаны?

— А вы долго ломали голову над этим вопросом? — спрашивает комиссар.

— Долго.

— Понимаете, Петрович, — рука Руднева по-дружески легла на плечо Вершигоры. — Я не люблю громких фраз, но иногда бывает, что без них не обойтись, скажу вам откровенно: наши люди — герои. А поэтому больше записывайте в свои походные блокноты и после нашей победы, если останетесь живы, сделайте все возможное, чтобы они, наши богатыри, не остались забытыми…

Руднев и Вершигора снова ушли в штаб, а их голоса и высказанные ими тогда мысли запомнились мне навсегда.

За умелое руководство партизанскими отрядами и их вождение по глубоким тылам врага, блестящее проведение крупных боевых операций постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 9 апреля 1943 года Семену Васильевичу Рудневу и Сидору Артемьевичу Ковпаку было присвоено воинское звание генерал-майора. Это сообщение с большим подъемом и гордостью за своих славных командиров встретили все партизаны соединения.

Комиссар Руднев считал, что присвоение ему генеральского звания возлагает на него еще большую ответственность. «Я чрезвычайно благодарен моей партии, правительству, моему народу за высокую оценку моей работы, — писал Семен Васильевич своей жене в письме от 14 апреля 1943 года. — Ты знаешь, что я не честолюбив и бескорыстен. Двадцать пять лет я честно отдавал все свои силы, всю свою страсть делу нашей Родины. Я был, есть и останусь верным сыном своей Родины. Это присвоение воинского звания… обязывает меня к еще большему перед Отчизной. Ты, родная, знаешь меня хорошо и можешь не сомневаться, что я буду драться до последнего, а если надо, умру честно в борьбе за свой народ, за свою партию. Ты знаешь, я пошел в партизанский отряд не за славой, не за чинами… Только безграничная преданность своей партии, своей Родине меня, как патриота, позвали идти на смертный бой с фашизмом».

Форсировав Припять и расположившись вблизи сел Аревичи и Кожушки, партизаны оборудовали посадочную площадку, на которой каждую ночь начали приземляться самолеты с Большой земли. Они доставляли боеприпасы, взрывчатку, военное снаряжение, газеты и письма, эвакуировали в советский тыл раненых партизан.

Комиссар Руднев много сил и времени уделял установлению тесных связей с подпольными группами и местными партизанскими отрядами, а также со словацкими военными частями, дислоцирующимися во многих местах южной Белоруссии и северной Украины. Словацкие войники не хотели воевать на стороне немецких фашистов, оккупировавших их родину, и охотно сближались с советскими партизанами.

Однажды мне пришлось присутствовать на беседе комиссара со словаками Андреем Пальшей и Андреем Саксой, перешедшими к нам в апреле 1943 года. Он сказал им, что в Советском Союзе организуется чехословацкий корпус, который вместе с Красной Армией будет воевать против гитлеровцев. Руднев показал им газету с фотографией полковника Свободы во время переговоров с Советским правительством.

— Мы добиваемся того, — говорил комиссар, — чтобы на сторону партизан переходили не только одиночки, а и организованно — роты и батальоны. Если же вы изъявите желание сражаться в чехословацком корпусе, то можно немедленно отправить вас самолетами в Москву.

Потом комиссар развернул карту, на которой карандашом было очерчено местечко Хойники, где располагался штаб словацкого полка. Пальша показал места расположения воинских словацких частей вокруг Хойников и гарнизонов полиции. Его друг Сакса сообщил, что он хорошо знает командира 102-го словацкого полка подполковника Йозефа Гусара, который сочувственно относится к партизанам, и что поэтому полезно было бы установить с ним связь. Эту идею Руднев поддержал. Через некоторое время на переговоры с подполковником Гусаром была отправлена разведчица Александра Демидчик, которая передала ему письмо от генералов Ковпака и Руднева с предложением всем полком перейти к партизанам. К сожалению, вскоре связь с Йозефом Гусаром прервалась, потому что соединение вынуждено было уйти из этих мест. Как стало известно позже, подполковник Гусар со всем своим полком перешел на сторону Красной Армии.

Комиссар Руднев был не только опытным организатором, способным при любых обстоятельствах повести за собой массы, но и незаурядным военачальником, наиболее ярко проявившим себя в боях на Припяти в мае 1943 года и в Карпатском рейде.

В первых числах мая от своих разведчиков и словацких перебежчиков Ковпак и Руднев узнали, что гитлеровский штаб разработал операцию под кодированным названием «Мокрый мешок». Цель операции — зажать партизан в междуречье Днепра и Припяти, закрыть им выход в лесные массивы Белоруссии и уничтожить. К намеченному району действий фашисты стали стягивать две пехотные дивизии и танковый батальон.

Трезво оценив обстановку, партизанские вожаки пришли к выводу, что самым правильным будет: суметь вывести отряды из-под удара превосходящих сил противника, оторваться от него, или, как любил говорить Руднев, выйти на оперативный простор. Для этого было решено прорываться на северо-запад через железную дорогу Гомель — Калинковичи в восьми километрах западнее станции Нахов. Но этот путь оказался для партизан уже наглухо закрытым. Фашисты хорошо укрепились вдоль железнодорожного полотна, а по рельсам пустили бронепоезда. Прорыв через железную дорогу не удался. Положение становилось критическим. Тогда Ковпак и Руднев приняли рискованное решение: немедленно повернуть отряды назад к Припяти и прорываться из окружения на запад через реку. Чтобы обеспечить успех этого замысла, надо было за ночь, самое большее за сутки, выбрать подходящее место и построить на реке мост. Эту задачу Ковпак взял на себя, оставив для этого Путивльский отряд. Остальным отрядам было приказано занять оборону и не допускать немцев к строящейся переправе. Командовать предстоящим, сражением взялся С. В. Руднев.

Пока соединение, сдерживая своими арьергардами противника, продвигалось к Припяти, Руднев, хорошо изучив местность, к вечеру привел командиров батальонов на песчаные холмы в полукилометре от реки.

— Завтра, товарищи, здесь будет решаться судьба всего соединения, — показал он на равнину, простирающуюся до самого леса. — Пока не стемнело, внимательно присматривайтесь к местности, запоминайте каждую извилинку, каждый кустик. — Поставив задачи каждому подразделению, Руднев определил участки их обороны, приказал вырыть окопы полного профиля.

Утром 17 мая около двух дивизий гитлеровцев при поддержке артиллерии, танков и бронемашин двинулись в наступление. Удар наносился по двум направлениям: по обороне второго и третьего батальонов со стороны Тульговичей и по четвертому батальону и местным отрядам, прикрывавшим позиции со стороны Хойников.

Партизаны подпустили танки и пехоту противника на близкое расстояние, пулеметно-ружейным и артиллерийским огнем отбили атаку. На поле дымились три танка, несколько бронемашин, валялись трупы фашистов. Но бой после этого не утих. Особенно тяжело пришлось партизанам второго и третьего батальонов, на участках которых атаки следовали одна за другой.

С удачно выбранного командного пункта весь шестикилометровый фронт обороны был в поле зрения генерала Руднева. Наблюдая за противником, он быстро принимал решения и своевременно оказывал поддержку более угрожаемым участкам обороны. Его приказания и теплые вдохновляющие слова, обращенные к бойцам и командирам, быстро проникали в передовые цепи оборонявшихся и укрепляли их боевой дух.

…Тяжело, очень тяжело было бойцам третьей роты, оборонявшим шоссейную дорогу на главном направлении. Но в критический момент, когда они отбивали уже третью атаку гитлеровцев, с командного пункта на позицию с запиской приполз связной — маленький и шустрый Коля Тищенко.

«Командование соединения выносит благодарность командному и рядовому составу вашей роты за стойкость и мужество, — писал в записке Руднев. — Вы деретесь как настоящие сыны нашей Советской Родины. Уничтожайте танки и живую силу врага! Беспощадно бейте фашистских гадов! Честь вам и слава, герои! Родина никогда не забудет ваших подвигов!»

Проникновенные, вдохновляющие слова записки, которую сразу же вслух прочитал политрук Хоменко, как освежающий ветерок понеслись от бойца к бойцу по всей линии обороны, и партизаны еще упорнее отражали вражеское наступление.

Выбрав подходящий момент, Руднев направился на линию огня, в окопы бойцов лейтенанта Коровченко. Горячо пожимая руки партизанам, комиссар подбадривал их, спросил о погибших, о раненых и о том, какие меры приняты к оказанию им помощи и эвакуации с переднего края. В числе раненых Коровченко назвал и пулеметчика Черкашина, который был ранен в руку, но покинуть свой окоп отказался и продолжает вести огонь из пулемета.

Комиссар тотчас направился по ходу сообщения, отыскал окоп отважного пулеметчика.

— Ну ты, Черкашин, сегодня герой! — обнял партизана.

Потом, пользуясь временным затишьем, Руднев пошел вдоль окопов всего батальона.

— Нужно, ребята, любой ценой продержаться до ночи, — говорил он партизанам. — А завтра будем уже на том берегу. Тогда и отдохнем, наберемся сил — и опять в Поход. Пока гитлеровские поработители топчут нашу землю, не будет им пощады ни днем, ни ночью.

Но вот орудийный и минометный обстрел партизанских позиций усилился. «Перегруппировав силы, враг готовится к новой атаке», — догадался Руднев и быстро возвратился на командный пункт, вблизи которого рвались снаряды.

На командном пункте находился также секретарь ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко, прибывший с группой работников ЦК партии и ЦК комсомола Украины в соединение Ковпака еще в ночь на 20 апреля.

— Семен Васильевич, по дороге с Тульгович опять появились танки, а за ними идет пехота, — опустив бинокль, повернулся к Рудневу Коротченко.

— Ничего, Демян Сергеевич, там обороняется третья рота Шалыгинского отряда, а это такие орлы, на которых можно надеяться, — и комиссар устремил свой взгляд в подернутую синей дымкой даль…

— Молодцы шалыгинцы! Вы только посмотрите, что они делают! — сказал через несколько минут Руднев Коротченко. — Пехоту отсекли пулеметным огнем и положили, а танки подпускают совсем близко к позициям. Вот смотрите, смотрите! Первая машина слева уже дымит, остановилась и вторая… Да это же, Демян Сергеевич, не люди, а настоящие чудо-богатыри!

Пять вражеских атак огня и железа выдержали партизаны во главе с комиссаром Рудневым. Сотни гитлеровцев нашли свой бесславный конец на подступах к Припяти. И когда к вечеру бой утих на всех участках обороны, а противник откатился на исходные позиции, товарищ Коротченко от имени ЦК заявил:

— Поздравляю вас, товарищ комиссар, с победой! С задачей сегодняшнего дня вы справились блестяще!

Вечером Руднев послал отряды на помощь пу-тивлянам, строящим переправу. Чтобы ввести противника в заблуждение и создать видимость активной подготовки к обороне на завтра, комиссар оставил на позиции двадцать конников, приказал им беспрерывно двигаться вдоль оставленных партизанами окопов и стрелять из ракетниц. Маневр удался. Гитлеровцы до самого утра не посмели приблизиться к партизанской обороне.

А когда стало рассветать, наплавной «чертов мост», как его прозвали партизаны, наконец соединил противоположные берега, и по нему переправилась поначалу конная разведка, а потом устремились ударные группы, чтобы занять на правом берегу оборону и обеспечить переправу всего соединения.

Ценой невероятных усилий всех бойцов и командиров, ценой крови многих своих лучших товарищей партизанское соединение вырвалось из «мокрого мешка». Огромная заслуга в этом принадлежит комиссару Рудневу.

Во временном лагере недалеко от Припяти — возбужденный гомон победителей. Только что окончился бой в селе Вяжище, где ковпаковцы разгромили противника, пытавшегося закрыть партизанам путь на запад. В лесу, за которым садится солнце, слышны одинокие выстрелы.

— Ну и денек сегодня выдался! — улыбаются, возвращаясь в лагерь, партизаны. Они ведут пленных, несут трофеи, захваченное у врага оружие.

По широкой поляне, на которой бойцы комендантского взвода во главе с Петром Скрыльником выстраивают пленных, быстро шагает разгоряченный боем комиссар Руднев. Хмурые люди в чужих мундирах украдкой бросают взгляды на стройного, безукоризненной выправки, быстрого в движениях партизанского генерала и сразу же отводят глаза в сторону, чтобы не встретиться с его прожигающим насквозь взглядом.

— Поручик Лихоманов! — вдруг остановился комиссар, удивленный неожиданностью, против высокого, лет сорока пяти мужчины с большим косым шрамом на лбу. — Вот так встреча, да еще почти через четверть века!

Пленный в новом немецком мундире с оторванными погонами, без фуражки, вздрогнул, боязливо ссутулился и повернулся на голос Руднева.

— Это тот, товарищ комиссар, который целился в вас из автомата, — подошел — к Рудневу Черкашин с забинтованной левой рукой. — Хорошо, что я его вовремя по башке прикладом огрел.

— А ему не впервые в меня стрелять, не правда ли, поручик Лихоманов? — опять обратился Руднев к пленному.

— Я не только вас не узнаю, но вообще не припоминаю, чтобы мы с вами где-то встречались, — сверкнули холодной ненавистью глаза Лихоманова.

— Ну, ну! — погрозил пальцем Руднев, — раньше у вас была память намного лучше, — и, заметив, с каким интересом прислушиваются к его словам пленные и партизаны, повысил голос: — А ночь в Зимнем дворце на двадцать шестое октября тысяча девятьсот семнадцатого года, когда я вот этими руками срывал с ваших плеч юнкерские погоны, тоже не припоминаете?..

— Я всегда стоял за русский народ! — зло проговорил Лихоманов.

— Врете! — с негодованием оборвал его Руднев. — Вы изменили своему народу в первые же дни революции. Опять же таки припомните ночь в Зимнем, уже захваченном революционными отрядами. Помните, как под дулом моей винтовки вынимали из карманов своего мундира награбленные во дворце ценности, уже принадлежавшие в то время народу, и со слезами на глазах заверяли, что больше никогда не возьмете в руки оружия. Клялись, давали честное слово не воевать против нас, а примкнули к Краснову, потом к Каледину, к деникинским головорезам. Теперь напялили вот эти гитлеровские тряпки, продались немецким фашистам! Где ваша совесть?!

— Я спасал Россию, — поморщившись, отвернул злое обрюзгшее лицо Лихоманов.

— Наглый лжец! От кого вы ее спасали? Вы уже тогда помогали врагам России, а теперь помогаете гитлеровцам опустошать землю, на которой родились и выросли. Посмотрите вот на этих ребят, — показал комиссар на партизан. — Фашисты при помощи таких подручных псов, как вы, сожгли их хаты, уничтожили семьи, но они не пали на колени перед захватчиками. А вы? Скажете, ошиблись? Нет, такие, как вы, не ошибаются! Вы все уже потеряли еще в семнадцатом году. Ваша вина не временная ошибка, а измена, преступление перед народом, и мы будем судить вас именем народа…

— Товарищ комиссар! — прервал этот жаркий разговор связной Ковпака Миша Семенистый. — Вас просит к себе командир соединения.

…Через полтора часа длинная колонна людей и повозок двинулась лесной дорогой через Вяжище на юго-запад в направлении Олевска. Посреди колонны за артиллерийской батареей шла группа военнопленных, сопровождаемая несколькими партизанскими автоматчиками.

Вдруг из колонны выскочил Лихоманов и, пригибаясь, бросился в густой придорожный сосняк. Ему вслед, прорезав густые сумерки, прострекотала автоматная очередь.

— Не стрелять! — крикнул комендант Скрыль-ник и бросился за Лихомановым.

Через несколько минут в сосняке раздались три пистолетных выстрела.

— Жалкий трус, — догнав колонну, брезгливо сплюнул Петр Скрыльник. — Ему из автомата ноги перебило.

— Собаке — собачья смерть! — молвил Василий Черкашин, первым пославший в Лихоманова автоматную очередь.

Партизанская колонна форсированным маршем продолжала двигаться дальше.

Хорошо над чудесной речушкой У бортью возле белорусского села Милашевичи, где остановилось соединение, чтобы дать отдых бойцам и подготовиться к новому далекому рейду.

Днем свободные от боевых операций партизаны чинили обувь, одежду, ковали лошадей, ремонтировали повозки и упряжь, а тихими весенними вечерами собирались на зеленых полянах, и над рекой звенели песни.

Часто в подразделениях пели любимую песню комиссара Руднева «В чистом поле, в поле под ракитой», которую он принес еще с фронтов гражданской войны.

незаметно приблизившись к певцам, подтягивал комиссар мягким приятным тенором.

Вместе с комиссаром с особенной приподнятостью и чувством пели русский Иван Бывалин, украинец Володя Янченко, белоруска Лена Казека, татарин Агалян Валиев, грузин Давид Бакрадзе, таджик Бобод-жан Камолов, поляк Владислав Процкий, словак Андрей Палыпа, венгр Ференс Лукач, румын Мариам Томас, и в их воображении вставали сказочные богатыри — бессмертные рыцари революции и гражданской войны, звали вперед, на новые подвиги.

Эта песня полюбилась бойцам всего соединения. Ее часто пели в походах и на привалах.

Особенно радостными для партизан были дни, когда обозники, возвращаясь с аэродрома, вместе с оружием и боеприпасами привозили почту с Большой земли: свежие газеты и журналы, письма…

Почти все получаемые письма читались коллективно. Каждое прочитанное письмо вызывало много разговоров, навевало воспоминания, раздумья. Все партизаны от души радовались за товарища, получившего весточку от родных и близких людей. Но были бойцы и с хмурыми лицами, измученными душевной болью. Это товарищи, чьи семьи были зверски уничтожены немецкими оккупантами. И личное горе, боль непоправимой утраты становились особенно чувствительны именно в те минуты, когда их товарищи получали известия из дому.

Тогда к опечаленному бойцу подходил комиссар и, подавая белый треугольник, подбадривающе говорил:

— Не печалься, Ванюша, и о тебе не забывают на Большой земле.

Взволнованный и польщенный таким сердечным вниманием, партизан раскрывал письмо с адресом «Самому отважному и молодому бойцу», а голос Руднева уже слышался в расположении другого подразделения:

— А это тебе, Приходько, девушки с Большой земли весточку прислали.

И какой радостью, каким восхищением озарялись еще минуту назад печальные лица бойцов, когда они читали полученные письма!

— Читай, Иван, вслух! Громко читай! — окружали счастливчиков товарищи, — и он, часто сбиваясь от волнения, читал:

«Самому отважному и молодому бойцу.

Добрый день, дорогой незнакомый товарищ! Пишет Вам тоже незнакомая и самая обыкновенная девушка. Но я надеюсь, что, завязав переписку, мы останемся друзьями навсегда.

До войны я жила в Сумах, училась в девятом классе. Отец мой погиб на фронте еще в первые дни гитлеровского нападения. Когда к нашему городу приблизился фронт, мы с мамой и двумя младшими сестричками эвакуировались на восток. В дороге на эшелон, в котором ехали сотни беззащитных женщин и детей, наскочили немецкие самолеты. И я осталась одна: во время бомбежки погибли моя мама и сестры. Тяжким было мое горе. Но разве только мое? Война — большущее горе для всех советских людей. Я осталась одна без крова и средств к существованию. Но оказалось, что не одна. Меня приютили добрые русские люди, за что им мое большое сердечное спасибо.

Сейчас я живу и работаю в Челябинске. Полгода тому назад за станком заменила токаря Васю Иванова, добровольно ушедшего на фронт. А изготовляет наш завод такие вещи, без которых вам никак не обойтись на фронте. Работаем много — день и ночь. Но нас радуют и придают нам сил успехи, которых вы, наши славные воины, достигли в борьбе против фашизма.

Не подумайте обо мне плохо, что решила Вам написать. Воинам на фронт пишут почти все наши девушки— мои подруги по работе. Мне тоже захотелось поделиться своими мыслями и переживаниями с самым дорогим для меня человеком. А таковым я считаю каждого бойца, защищающего нашу советскую землю.

Не сердитесь за то, что адресовала свое письмо самому молодому и отважному. Мне хотелось, чтобы оно попало в руки моего сверстника, ну а отважными я считаю всех без исключения фронтовиков. Возможно, мое скромное письмишко напомнит Вам о самом дорогом и согреет Ваше мужественное сердце.

Сильнее бейте гитлеровских захватчиков, а мы здесь, в тылу, будем помогать упорным трудом быстрее приблизить желанный день окончательной победы над фашистами.

От всего сердца желаю Вам доброго здоровья, счастья и больших успехов в Вашей боевой жизни. Если Ваш дом сожгли фашисты и Вы потеряли на войне родителей, приезжайте после победы прямо в Челябинск, встречу Вас как родного брата, как самого близкого и дорогого друга.

Найдется свободная минутка, черкните хотя бы несколько слов. Буду очень рада Вашему письму.

С приветствием и уважением! Галя Петренко».

— Ты ей напиши, Ваня, видать по всему, стоящая девушка! — советовали партизаны. И нередко завязывалась дружеская переписка.

28 мая 1943 года в партизанском крае на севере Житомирщины на лесную поляну вблизи села Картеничи собралось много народа. В полдень здесь началось расширенное совещание нелегального ЦККП(б) Украины, созванное Демяном Сергеевичем Коротченко. На этом совещании кроме членов нелегального ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко, С. А. Ковпака, С. В. Руднева, А. Ф. Федорова, В. А. Бегмы, А. Н. Сабурова присутствовали командиры и комиссары многих партизанских соединений и отрядов Украины, работники ЦК КП(б)У, ЦК ЛКСМУ и Украинского штаба партизанского движения.

Участники совещания подвели итоги боевой и политической деятельности партизан в тылу оккупантов, обсудили составленный Украинским штабом партизанского движения план боевых действий на ближайший период 1943 года и наметили практические мероприятия для его выполнения. Командованию партизанских соединений и крупных отрядов предложили подготовиться к новым рейдам, провести глубокую разведку предстоящих маршрутов.

Получив на совещании конкретные задачи, партизанские командиры и политработники расходились возбужденные и окрыленные.

Попрощавшись, Руднев направился к группе всадников, где его ожидал с верховой лошадью ординарец Евгений Дудка.

— Здравствуйте, товарищ генерал! — вышел навстречу ему партизан с Золотой Звездой на груди. — Здесь вам передача с Большой земли от жены и сына…

— За передачу сердечно благодарю, — взял Руднев небольшой сверток. — Но кто вы?

— Не узнали, Семен Васильевич? А ночь под Пу-гивлем накануне Октябрьских праздников, когда взрывали мосты на Сейме, помните?

— Товарищ Яремчук?! — обрадовался Руднев и как родного сына обнял отважного минера. — Да разве ж можно узнать? Повзрослел, возмужал, седина на висках, Звезда героя на груди…

— А вы хотя и генералом стали, но почти не изменились.

— Молодчина, Василий, молодчина! — залюбовался героем Семен Васильевич. — Я еще на Сейме понял, что из тебя выйдет настоящий партизан…

— У такого учителя, как вы, Семен Васильевич, можно многому научиться, — искренне говорил Яремчук. — Взять хотя бы ваш доклад на сегодняшнем совещании. Для меня, молодого командира, это настоящая школа…

— Ну как там Домникия Даниловна, сын? — деликатно прервал его Руднев, не любивший похвал. — Вот уже скоро будет год, как их из Брянского леса на Большую землю отправили… Юра, наверно, подрос уже?

— Конечно, подрос и очень похож на вас.

Потом Яремчук рассказал, как осенью 1942 года невдалеке от Путивля был тяжело ранен. Помогли местные жители. Нашли его полуживого после боя, спрятали, подлечили, а потом партизаны из Хинельского леса отправили его самолетом в Москву. После лечения в госпитале Яремчука направили в партизанский санаторий. Там и познакомился он с Домникией Даниловной, которая в санатории библиотекой и всей художественной частью заведует…

— Как она там? — встрепенулся Руднев. — Очень постарела?

— Почти нет, — замялся Яремчук. — Только вот голова у нее совсем белой стала… За Радика очень переживает, день и ночь о нем беспокоится.

— Эх, заскочить хотя бы на часок в Москву, посмотреть, какой она теперь стала, семью проведать, — задумчиво вздохнул Руднев.

— Так за чем остановка, Семен Васильевич, самолеты же у вас каждую ночь приземляются?

— Нельзя, Вася, нет времени. К большому и ответственному рейду готовимся… Ну, а как же ты? Твои харьковчане где-то на Сумщине застряли?

— Пока с группой товарищей прилетел в расположение соединения Сабурова командиром отдельного диверсионного отряда имени Кармалюка. А через несколько дней пополнюсь людьми и двину на запад для самостоятельной работы.

— Вот это правильно! — одобрительно отозвался Руднев. — Ты уже хорошо подготовлен, чтобы командовать отрядом. Главное — береги людей и себя, не ошибайся.

— Минер ошибается раз в жизни, товарищ комиссар, — улыбнулся Яремчук.

— Нет, нет! Минеру ошибаться вообще не положено. Особенно тебе, — пожимая на прощанье руку, говорил Руднев. — Твоя же мирная профессия, кажется, учитель истории?

— Да.

— Так вот запомни, что такие учителя истории, как ты, нам будут очень нужны после войны. И я надеюсь, что, возвратившись из рейда, мы еще встретимся с тобой и вместе отпразднуем нашу победу.

— Обязательно, Семен Васильевич, — ответил Яремчук. — Желаю вам счастливого пути!

Через несколько минут всадника укрыли на лесной дороге ветви могучих дубов и кленов.

— Замечательный человек этот Руднев! — высказал Яремчук свой восторг подошедшему к нему комиссару Ровенского соединения Л. Е. Кизе. — Комиссар на всю партизанскую Украину.

— Тебе, Василий Максимович, нельзя отказать в наблюдательности, улыбнулся Кизя. — Семена Васильевича я знаю с прошлой весны и многому от него научился. Умению работать с людьми, воспитывать их и водить в бой у Руднева учатся все партизанские политработники на Украине.

После совещания по-новому перестроили свою работу партийная и комсомольская организации. По совету Д. С. Коротченко в соединении была создана партийная комиссия, имеющая право утверждать решения первичных организаций о приеме новых членов в партию. В ее состав вошли представители от всех отрядов, именовавшихся теперь батальонами: Г. Я. Базыма, А. Я. Бондаренко, П. А. Дорошенко, Я. Г. Панин, И. П. Хоменко.

У секретаря партийной комиссии Якова Григорьевича Панина в горячие дни подготовки к новому большому рейду было не меньше работы, чем у начальника штаба Григория Яковлевича Базымы. Нужно было привести в порядок личные дела коммунистов, которых изрядно накопилось в предыдущем походе. К тому же многим партизанам хотелось идти в новый ответственный рейд коммунистами.

На первом же заседании парткомиссии были утверждены решения парторганизации о приеме кандидатами в члены партии командира кавалерийского эскадрона Александра Ленкина, заместителя командира соединения по разведке Петра Вершигоры, начальника штаба четвертого батальона Петра Брайко, командира взвода Семена Лемаева, разведчика Николая Мурашко, автоматчика Ивана Приходько и много других товарищей, отличившихся в боях.

Через несколько дней на одном из заседаний парт-комиссии было утверждено решение о приеме в партию комсомольца Радия Руднева. Начав воевать с первого дня организации отряда, юноша зарекомендовал себя смелым и находчивым бойцом. Он вместе со всеми партизанами делил тяжести боевой жизни, ходил в бой и на диверсии, по нескольку дней бывал в разведке, налаживал связи с молодыми подпольщиками, за что заслужил доверие и уважение среди всего личного состава соединения. Боевые награды на его груди — орден Красной Звезды и медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени — были неопровержимыми свидетелями воинской доблести и мужества этого общительного смелого юноши. Рекомендовали Радия в партию Сидор Ковпак, Яков Панин и комитет комсомольской организации соединения.

Когда все члены партийной комиссии единодушно высказались за то, чтобы Радия Руднева принять кандидатом в члены Коммунистической партии и подтвердили это своими голосами, комиссар подошел к сыну:

— Поздравляю тебя, Радик, с высоким званием коммуниста! — сказал он взволнованно. — Всегда береги его в чистоте, как берегут те, кто дал тебе рекомендации в партию! — и отец с сыном крепко обнялись.

А через несколько недель после этого события, 7 июля 1943 года, уже во время рейда С. В. Руднев сделал в дневнике на первый взгляд будто обыкновенную, а в действительности многозначительную по своей глубине и содержанию запись:

«День для меня. сегодня знаменателен: Радйку — моему сыну исполнилось девятнадцать лет. Он два года вместе со мной воюет в тылу врага. В семнадцать лет ушел воевать. Это то самое, что было со мной в 1917 году. Сын удался в отца».

Почти до шестисот человек выросла комсомольская организация. Вместо Бориса Короля, которого направили политруком в шестую роту, помощником комиссара соединения по комсомольской работе назначили опытного и энергичного комсомольского работника Михаила Андросова.

…На просторной лужайке среди столетнего соснового бора собрались юноши и девушки из всех отрядов. К ним на комсомольско-молодежное собрание пришли ветераны соединения, старые коммунисты, комиссар Руднев. Вместе со многими ребятами, изъявившими желание идти в новый рейд комсомольцами, в комсомол приняли пятнадцатилетнего разведчика Мишу Семенистого. От волнения у него на глазах появились слезы, но его звонкий и чистый голос звучал твердо, торжественно:

— Спасибо, товарищи! Ваше доверие оправдаю.

— Молодец, Михаил Кузьмич! — откликнулся Руднев.

Комиссар вспомнил, как в такой же яркий майский день прошлого, 1942 года, впервые встретился он с пионером Мишей Семенистым.

Выйдя из Брянских лесов, соединение ускоренным маршем двигалось на юг Сумщины. На третьи сутки похода партизаны, форсировав железную дорогу Конотоп — Хутор-Михайловский, после тяжелого ночного перехода остановились на отдых в лесу недалеко от села Землянка Глуховского района. В полдень вместе с партизанскими разведчиками, ездившими в Землянку, верхом на коне прискакал белокурый мальчик. Лихо, как заправский кавалерист, соскочив с вороного, он расправил на груди пионерский галстук, который берег почти год в черные дни фашистской оккупации, подошел к Рудневу:

— Товарищ комиссар! Пионер Михаил Кузьмич Семенистый прибыл в ваше распоряжение. Хочу быть конным разведчиком!

— Разведчиком? — переспросил Руднев. — А откуда ты узнал, что я комиссар?

— От ваших ребят, — не моргнув глазом, выпалил Семенистый. — Да и по внешности видно, что вы комиссар. «Просись в отряд у комиссара, — сказали мне ваши хлопцы, — иначе тебя никто, такого малыша, не примет».

— Вот как, — улыбнулся Руднев. — Значит, ты понравился нашим ребятам.

Пионер Семенистый был принят в отряд и зачислен в конную разведку. Маленький, с мягкими, как пряди льна, светлыми волосами, он на первый взгляд казался почти ребенком. Однако своим поведением, серьезным отношением к выполнению приказов командиров и поручений товарищей, сообразительностью быстро завоевал доверие и уважение партизан, за что его, как взрослого, стали называть только по имени и отчеству. «О, Михаил Кузьмич найдет выход из любого положения!», «Михаилу Кузьмичу можно смело поручать ответственное дело!» — говорили в соединении, восхищаясь смышленостью, мужеством и храбростью пионера.

Особенно любили Семенистого Сидор Артемьевич Ковпак и Семен Васильевич Руднев. Но больше всех паренек всей душой тянулся к комиссару, часто беседовавшему с юным разведчиком. Семену Васильевичу было радостно наблюдать, как на его глазах взрослел и мужал этот замечательный паренек, для которого дружная партизанская семья стала вторым родным домом, школой мужества, духовного развития, закалки воли и характера.

«И вот теперь пионер Семенистый — комсомолец, обещающий с честью оправдать это звание, — довольно улыбнулся своим мыслям Руднев. — И оправдает. Таких слов на ветер не бросают».

В полдень 12 июня 1943 года партизанское соединение Ковпака — Руднева (1800 человек, десять орудий, сорок минометов, пятьдесят противотанковых ружей, сто пятьдесят пулеметов и триста подвод, груженных боеприпасами и продовольствием) двинулось в Карпатский рейд. Партизан провожали секретарь ЦК КП(б)У Д. С. Коротченко, секретарь ЦК ЛКСМУ Н. А. Кузнецов, начальник Украинского штаба партизанского движения Т. А. Строкач и другие ответственные работники.

Вслед за колонной верхом на лошадях уже поскакали, попрощавшись с провожающими, Ковпак и Базыма, а Руднев все еще стоял около товарища Коротченко, с которым так подружился на протяжении его двухмесячного пребывания в тылу врага. Сколько дум передумано и вместе решено сложных вопросов, касающихся жизни и боевой деятельности соединения, сколько пережито опасностей!

Наконец подошли последние минуты прощания, и друзья сжали друг друга в крепких объятиях.

— Берегите себя, людей, соединение… У вас чудесные люди, — говорил Демян Сергеевич. — И не забывайте о нас, чаще радируйте. Боевых вам удач и победы. До скорой встречи!

— До скорой встречи, Демян Сергеевич! — Руднев еще раз пожал руку Коротченко и вскочил на коня…

Через полчаса комиссар, собранный и бодрый, ехал на своем гнедом скакуне впереди колонны.

…Чтобы оккупанты не смогли разгадать основного направления и цели партизанского рейда, соединение с северо-запада обогнуло Ровно, прошло по территории Ровенской и Волынской областей и, круто повернув на юг, вышло на просторы Тернопольщины.

Там, где проходила партизанская колонна, летние ночи озарялись пламенем взрывов, наполнялись скрежетом летящих под откос эшелонов. Партизанские диверсионные группы ежедневно расходились далеко вправо и влево от линии движения основных сил, и это еще больше вводило в заблуждение фашистских оккупантов, нагоняло на них страх.

Трудящиеся Западной Украины с большой радостью встречали советских партизан как предвестников скорого освобождения от фашистского ига. Это бесило бульбовцев, мельниковцев, бандеровцев и других лживых «борцов за долю Украины», и они начали нападать на партизанских разведчиков и минеров. Тогда командование увеличило посылаемые на диверсии группы до таких размеров, чтобы они могли давать отпор бандитам, а среди местного населения партизаны повели широкую разъяснительную работу по разоблачению националистов как врагов украинского народа, продавшихся гитлеровским оккупантам.

«Политическая обстановка в этих районах настолько сложна, что нужно быть начеку», — записал в своем дневнике С. В. Руднев. — В дороге были столкновения с украинскими националистами… Взятых вчера в плен 8 человек националистов, простых неграмотных крестьян, после проведенной разъяснительной работы отпустили… Сволочь, буржуазная интеллигенция! Забивает головы крестьянам, а сама идет на поводу у немцев. Называют себя партизанами, а скрывают настоящее буржуазное лицо своего движения… Сегодня написал листовку на украинском языке, в которой вскрыл сущность украинского национализма».

День и ночь на стоянках и в походе работал «свинцовый взвод» — так партизаны образно называли свою походную типографию. Комиссар Руднев и секретарь партийной комиссии Панин внимательно следили за тем, чтобы партизанские агитаторы всегда были в достаточном количестве обеспечены листовками и воззваниями.

Слушая беседы партизан и читая их листовки, крестьяне, обманутые продажными националистическими главарями, пришедшими в обозе гитлеровцев, начали бросать их курени и искать пути борьбы против оккупантов.

В дневниковой записи от 24 июня 1943 года С. В. Руднев дал такую оценку действенности агитационно-пропагандистской работы своих партизан: «Это — народные апостолы, потому что они несут правду народам временно оккупированных областей нашей страны. Они прекрасные агитаторы и пропагандисты Советской власти…Без напыщенных фраз, простыми словами боец говорит с мужчинами или женщинами о простых вещах, а в этих словах столько любви, преданности и гордости за свою Родину.

Какой это замечательный народ! Это — чудо-бо-гатыри! Это — золотой фонд нашей Родины! Можно написать целые книги об этих замечательных людях. В нашем соединении есть все национальности Советского Союза. Это интернациональный отряд».

Опасаясь как огня правдивого партизанского слова, националистические главари прибегли к хитростям. Однажды они прислали в штаб соединения своих представителей с просьбой, чтобы партизаны прекратили против них агитацию и распространение листовок. За это они обещали не препятствовать партизанским разведчикам и диверсионным группам.

— Передайте тем, кто вас сюда послал, что с убийцами и предателями своего народа мы ни в какие сделки не вступаем. Наоборот, еще больше будем разоблачать мерзкие дела буржуазных националистов — усердных пособников гитлеровцев, — резко ответил Ковпак.

— Правильно, Сидор Артемьевич! — поддержал его Руднев и, достав из планшета письмо, прочел его парламентерам.

В этом письме, недавно захваченном партизанами у националистов, обер-бандит Мельник предлагал германскому командованию организовать из своих головорезов, снарядить и вооружить войско, которое бы вместе с немцами дралось против партизан и Красной Армии.

Непрошеные гости ушли не солоно хлебавши.

…На рассвете двадцать пятого июня соединение, сделав тридцатикилометровый переход, остановилось перед рекой Горынь.

Командование решило строить мост через реку между селами Корчин и Звиздовка. Но озлобленные националисты захватили на противоположном берегу село, вырыли окопы и заявили, что строить переправу ни в коем случае не позволят.

— Пальнуть несколько раз из орудия, и куда их прыть денется, — рассердился Ковпак. — Сразу разбегутся, как серые мыши по норам.

— Нет, Сидор Артемьевич, здесь нужна гибкость, — возразил комиссар. — Переправиться нужно без боя. Во-первых, с обеих сторон будут неизбежные жертвы, ибо у противника очень выгодная позиция, во-вторых, жертвы среди местного населения — среди женщин и детей, а это на руку фашистам. Отзвуки этого боя будут слышны на сотни километров вокруг. Поэтому нужно искать другие, мирные пути, — изложил свои мысли комиссар и предложил пойти на переговоры.

В ответ на мирные предложения Руднева националисты заявили, что переправы не сдадут. Они несколько раз начинали стрельбу, но комиссар настоял на том, чтобы партизаны не поддавались провокациям. Он подтянул к реке боевые подразделения. На переговоры с националистами отправился в сопровождении разведчиков Федора Сидоренко и Ани Бондарчук Н. Г. Шумейко, смелый и находчивый командир разведки второго батальона.

Разговор в бандеровском штабе был продолжительным и острым. Националисты сперва злились и угрожали, но стойкость, рассудительность и логика неопровержимых доказательств партизанского представителя сыграли свою роль. Некоторые претензии бандеровцев Шумейко принял сразу же, в отношении других обещал посоветоваться с командованием, а остальные дипломатично отбросил как неприемлемые. Наконец Шумейко удалось достичь желаемых результатов.

На другой день националисты сняли оборону, и партизаны, быстро построив переправу, двинулись через Горынь. Навстречу им вышла почти вся Звиздивка.

— Ну и широкий же кругозор у нашего комиссара! — увидев на улицах крестьян, восторженно произнес политрук Хоменко. — Воевать — это, оказывается, не только уметь стрелять, надо быть еще и хорошим политиком!

На первом же привале после переправы через Горынь Руднев записал в своем дневнике: «Наша дипломатия окончилась победой без крови. Все население осталось в селе и вышло на улицу. Это была колоссальная политическая победа… Население, видя наше вооружение и количество людей, было в восторге. Слышались возгласы: «Вот это партизаны!»

Наши бойцы раздавали листовки. Этот успех дался тяжело, особенно для меня… Но мы победили. Мы переправились без жертв. Пусть фашисты бесятся. Свои политические цели мы знаем. Наша бескровная дипломатическая победа является блистательным маневром».