Пастырь Вселенной

Глава 1 СТРАННЫЕ ЗВЕРЬКИ

Сентябрь 2021 года выдался в Москве необычайно жарким. Днем столбик термометра млел у отметки 25, а ночью застывал на 15. Можно было бы съездить на речку, в Строгино, или искупаться в Измайловском парке. Ан нет — работа, видите ли, превыше всего. Владимир еще гордиться должен был, что его взял к себе в помощники сразу после окончания института сам великий академик Бадмаев. И должен был слушаться своего капризного и многоуважаемого шефа во всем. Например, Петру Семеновичу хотелось бы, чтобы Володя не отлучался от него даже во время обеденного перерыва. «Ну я же не лакеем к нему нанимался, а молодым специалистом», — грустно вздыхал Владимир, но смыться не пытался. Другого пути в большую науку Володя не видел, а потому двадцатидвухлетний биолог, и с отличием, и досрочно окончивший МГУ, и мечтавший теперь о бескрайних морях и далеких землях, пока, для начала — то есть лет до сорока пяти, как ему казалось, — обязан был потеть в лаборатории Московского института биофизики, даже не оснащенной кондиционером! И в этом тоже была личная вина Петра Семеновича. Когда руководство института изыскивало небольшие, в общем-то, средства на кондиционер, Петр Семенович быстренько приобретал на них какое-либо научное оборудование. И говорил, что даже теперь, после глобального потепления на планете, в Москве не настолько жарко, чтобы считать кондиционер предметом первой необходимости, а не роскоши. Наше оборудование на уровне двадцатого века, кипел он. Тут институт, а не гостиница. Храм науки, а не центр отдыха. Прохлаждаться будете дома! И так далее и тому подобное. Академик Бадмаев, шестидесятисемилетний дядечка, был ученым, сформировавшимся в доисторические времена Советского Союза и, видимо, вынесшим из жизни в этой малопривлекательной и малопонятной древней стране какое-то преклонение перед трудом. Ему казалось, что трудиться надо и в рабочие часы, и в сверхурочное время, а домой забегать разве с целью забыться коротким четырехчасовым сном. Тяжелый это был человек, а в качестве непосредственного начальника почти нестерпимый. Зато если Владимир сообщит на какой-нибудь Российской биостанции в Тихом океане, высылая туда свое резюме, что три года работал с самим Бадмаевым, это резко повысит его шансы. Пока же он проводил бесконечные серии опытов и строил математические модели плечом к плечу со светочем науки чуть более года. И уже сомневался, выдержит ли три. Академик Бадмаев был сухопарым, лысоватым, лицо у него было приветливым и добрым, как, впрочем, и характер; непереносимым он был лишь в вопросах работы, но именно здесь-то Володя с ним и пересекался. Небесно-голубые глаза Петра Семеновича радовались всякой букашке, каждому цветочку, но могли подернуться недовольной пеленой, если кто-нибудь не разделял его восторгов.

Сам же Владимир был высоким, мускулистым, его черные волосы жесткостью напоминали щетину, а правильные черты лица привлекали женские взгляды. И он вовсе не был застенчивым, как думали молодые лаборантки, просто он до сих пор ждал настоящей любви и не хотел размениваться на мелочи, особенно затевая служебные романы. Собственно, именно этот юношеский максимализм и мешал Володе по сей день стать мужчиной в, так сказать, физиологическом смысле этого слова. Широкий и высокий лоб Владимира указывал на то, и что его обладатель — человек весьма умный; о том же говорили и глаза, чуть насмешливо и проницательно глядевшие на жизнь — свою ли, своих ли знакомых, вообще ли на Жизнь в глобальном смысле этого слова. Владимир был человеком верующим, православным — и не на словах, как почти все москвичи тогдашних лет, но и на самом деле, то есть постился, молился утром и вечером, любил почитать книжки, где рассказывалось о чудесах и подвижниках незапамятной древности. Усы он носил, а вот бороду брил — ему казалось, что своим наличием она будет не украшать, а скорее уродовать его лицо, жидковатой выходила бородка-то. Фигура у Владимира была вполне мужской, крепкой и подтянутой. Он ежедневно хоть немного, да занимался на тренажере, установленном в его комнате, и был вполне доволен своей внешностью. А вот тем, что теперь ему приходилось слушать в обеденный перерыв — газетку, которую Петр Семенович читал вслух, — он доволен не был. Володя очень любил плавать, а Институт биофизики стоял почти совсем на берегу Строгинского водохранилища, и часа вполне хватило бы, чтобы слегка поразмяться.

Однако Петр Семенович, ко всем обращавшийся по имени-отчеству, и к тому же на «вы», сказал без четверти час, за 15 минут до перерыва:

— Владимир Александрович, не составите ли вы сегодня мне компанию, присоединившись к моей трапезе? Я угощаю.

— Я вообще-то думал окунуться, сегодня так тепло, — печально откликнулся тогда Володя, зная, что о настойчивости и целеустремленности его шефа слагались легенды.

Тот, подтверждая свою репутацию, продолжал:

— Ну вы же не откажете старику, коль скоро он просит о такой небольшой любезности. Вы же знаете, что я не выношу одиночества, а обедать привык на своем рабочем месте. Так вы не покинете меня, друг мой?

— Конечно же, нет, — смирился Володя. Он твердо знал, что еще два года, и поминай его в Москве как звали. Он будет обедать на затерянной станции среди волн Тихого океана, а Петр Семенович пусть ищет себе нового благодарного слушателя. А пока он останется. Увы, за все надо платить…

И вот теперь Володя сидел над опустевшей тарелкой и слушал, как Петр Семенович за чашечкой кофе листает газету «За кадром», зачитывая оттуда очередные сенсационные новости. О том, что в Боливии женщина родила обезьянку; о том, что в Греции были замечены исполинские пауки размером с собаку; и прочую подобную белиберду, которой пестрят заголовки определенного сорта желтой прессы. Петр Семенович находил удовольствие в том, чтобы цитировать заметки из этой газеты, а затем читать маленькую лекцию на тему, почему с точки зрения научной биологии тот или иной феномен теоретически допустим или же немыслим. Он презирал газету «За кадром» за ее псевдонаучность и лживость, что не мешало ему оставаться, по сути, ее постоянным читателем. «Ну что же, — думал Володя, — каждый распоряжается своим временем как хочет. Кто-то убивает его, разгадывая кроссворды, кто-то смотрит пустые сериалы, кто-то хотел бы пойти поплавать в речке, пока осень не началась… Кто-то вот читает вслух всякую ерунду, в качестве разминки для мозгов».

Петр Семенович, перелистнув страницу, начал читать:

— «Биологи бьют тревогу». Это мы с вами, Владимир. «В Белгородской области зарегистрировано нашествие паразитических червей-мутантов. У жирных белых червячков 10 лапок, и на вид они совершенно беззащитны…» — Профессор возмущенно блеснул взглядом и, чуть возвысив голос, посетовал: — Ну как, скажите, возможно говорить о паразитическом черве, у которого есть лапки! Это значит, что журналист, дерзнувший написать подобную антинаучную ересь, вообще не прослушал даже школьного курса биологии. У личинок насекомых, внешне похожих на червей, действительно могут быть лапки, факт. Но у червей лапок не бывает никогда!

«Ну и не читали бы вы эту лабуду», — в который уже раз хотел посоветовать шефу Владимир, но сдержался.

Итак, — продолжил академик, — «…выползая на видное место, червячок лежит и дожидается, когда его кто-нибудь съест». Занятно, — Петр Семенович чуть приподнял бровь. — «Будучи же съеден птицей или животным…» Опять ошибочка, — кивнул академик. — Птицы тоже животные, «…он убивает свою жертву изнутри, окукливается в ней…» Стало быть, это все же личинка, — обрадовался ученый, — «…а затем выходит наружу в виде адской смеси саранчи и собаки».

Академик Бадмаев счастливо улыбнулся, отложил газету, хлебнул кофе и спросил у Володи:

— Можете ли вы себе представить, друг мой, смесь, пусть даже адскую, между собакой и саранчой?

— Нет, — честно ответил Владимир.

— Так, так, — сказал академик, — и что же дальше? «Сбиваясь в стаи, существа наносят огромный ущерб полям и огородам фермеров. К борьбе с напастью были привлечены военные, однако бои идут с переменным успехом. Многие считают, что это и есть железная саранча, появление которой должно предшествовать концу света». И фотография даже есть, — притворно изумился ученый. — Извольте взглянуть. — И академик повернул газету статьей к Владимиру. Там действительно было изображено нечто, с коленками назад, как у кузнечиков, но при этом с внешними ушами на голове и зубами, более всего напоминающими крокодильи. Существо было сколь диковинным, столь же и малосимпатичным.

Внезапно общение коллег прервал телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» — подумалось Владимиру. Он знал, что академик категорически против звонков в его кабинет во время обеденного перерыва. Бадмаев недовольно протянул руку и поднял трубку:

— Вас слушают.

И через несколько секунд:

— Да, я у аппарата.

Лицо у академика вдруг сделалось по-детски удивленным, и Владимир пожалел, что у него нет возможности слышать, что говорит собеседник его шефа. И он решил постараться уловить смысл беседы по репликам академика:

— Так. Что? Белые червячки?

Тут лицо у академика просияло, будто ему что-то подарили или рассказали презабавнейший анекдот.

— Окукливаются в курах? Вы это серьезно?

И Петр Семенович многозначительно показал Володе взглядом на газету.

— А вы случайно не из редакции газеты «За кадром»? — саркастически спросил академик. Далее последовала пауза, на протяжении которой улыбка медленно сползала с лица Петра Семеновича. — Оплатите билет и гостиницу? Даже люкс? — поднял брови академик. — Ну что же, мой номер факса 190-56-51, — сказал он. — Жду от вас официального приглашения. Да, мне тоже приятно, — сказал он и повесил трубку. Потом, задумавшись, посидел какое-то время молча. А потом застрекотал факс, и из него заструилось официальное приглашение академику Бадмаеву. — Ты летишь со мной! — воскликнул академик. — Немедленно езжай домой, собирай самые необходимые вещи, вылетаем сегодня в 22.40! Билеты оплачены!

— Да что же случилось-то? — ошалело откликнулся Владимир.

Вместо ответа академик потряс в воздухе газеткой: — Если это правда, — возбужденно сказал он, — то мы имеем дело с инопланетной жизнью, на Земле такая а тварь не появилась бы ни от какой мутации, уж поверь о моему опыту!

Утром следующего дня Петр Семенович и Володя уже тряслись в военном автомобиле по проселочной дороге. Казалось, оба просто не замечали ее неровностей, жестко напоминавших о своем существовании не без помощи отвратительных рессор. Ученые пристально вглядывались в ряды колосьев, в надежде обнаружить загадочных существ. Однако если те и скрывались среди высоких стеблей, то пока увидеть их не представлялось возможным. За машиной тянулся густой шлейф пыли, шофер выжимал из старой колымаги все, на что та была способна. Наконец прибыли. Встречал гостей из Москвы высокий и толстый дядька, с щеками, как караваи хлебов, которые он возделывал. Поздоровавшись, он без предисловий перешел к делу.

— Эта гадость пожрала половину нашего урожая! — воскликнул он, и видно было, что для него это не только слова. — Очень хорошо, вовремя вы приехали, — чуть задохнувшимся от полноты голосом, будто это он приехал, а то и прибежал откуда-то издалека, сказал хозяин. — Скоро они появятся и начнут уничтожать хлебушек.

— А во сколько они появляются? — спросил академик.

— В районе полудня. И будут кушать до заката! — всплеснул руками несчастный директор. — Пожалуйста, помогите нам. Нам обязательно надо заключение ученых о том, чтобы привлечь военных к уничтожению этой заразы.

«Ну уж вам сразу и военных», — подумал Владимир, но промолчал. Пока же хозяин настоял на том, чтобы ученые перекусили с дороги, не желая и слышать о том, что те уже замечательно позавтракали в гостинице. Стол ломился от яств, свежих, только что не живых, выращенных на окрестных фермах. Так вкусно, казалось Владимиру, он не ел никогда в жизни. «Понятно, почему он тут так разжирел, — подумал Володя об их новом знакомом, Романе Максимовиче Пересядько. — На таких харчах кто хочешь разжиреет». Наконец, с трапезой было покончено, Владимир достал видеокамеру, на которую академик строго-настрого наказал ему записывать все необыкновенные явления, и проверил ее состояние. Все было в порядке, оставалось только ждать гостей. Высоко в сочной синеве неба плавал сокол. «Чему я не сокол, чему не летаю», — вспомнились скучающему Володе слова народной песни.

— А они доходят прямо сюда? — поинтересовался академик.

— Только что не в дом забегают, — кивнул толстяк.

— И что, вы по сей день не убили ни одного из них? — не удержался Владимир, чтобы не задать такой простой вопрос.

— А вы думаете, у нас тут оружейный склад? — казалось, чуть обиделся толстяк. — Чем прикажете в них стрелять? Вот у моего сынишки есть пневматическое ружье, ну, как в тире. Ну, он пальнул в этого дармоеда.

— И что? — подбодрил академик.

— Что-что, — чуть ли не с хныканьем и в без того высоком голосе выдохнул толстяк. — Даже не ранил.

— Может быть, он промахнулся? — предположил академик.

Толстяк же, видимо, очень переживавший за погубленный урожай, вместо ответа только рукой махнул. До полудня оставалось еще полчаса, и Петр Семенович пошел осматривать поврежденные стебли пшеницы. Оказывается, странные животные совершали набеги на какие-то выборочные участки полей, хотя, как утверждал Пересядько, их везде вокруг так много, что «просто кишмя кишат». Владимир, почти не спавший в эту ночь, сонно позевывал, слушая жаворонка, певшего, по обыкновению, свою сумбурную, баюкающую, как ручеек, песенку. Академик вернулся весьма довольный и сказал, что способ, которым уничтожены колосья, действительно необычен — стебли съедены не только целиком, у них еще и корень подкопан и выгрызем из земли. О таком даже Петр Семенович никогда не слыхал, следовательно, такого никогда и не было. Внезапно Володя услышал протяжное: «Сквир, сквир, скви-и-и-и-р…» — откуда-то слева. А потом более решительное: «Сти, сти, сти…» — с правой стороны. Камера была уже включена и фиксировала мирный пейзаж поля и странные, неземные звуки.

— Это они! Это они! — засуетился хозяин, которого паразиты явно достали до панического состояния. — Ну согласитесь, согласитесь, тут без военных не обойтись!

— Оставьте нас в покое, хорошо? — жестко оборвал его профессор. — Мы еще вообще никого не видели.

Пересядько одарил обоих взглядом, полным укоризны, и скрылся в почерневшем от времени строении, служившем ему домом.

«Сквир, сквир!» — донеслось теперь очень громко и откуда-то совсем близко. В следующую секунду колосья раздвинулись, и Владимир, увидев, тут же поймал в квадратик видоискателя по-скелетному зубастую мордочку зверька. Его острые зубки не были скрыты ни деснами, ни шкурой, а потому голова существа размерами с пуделя более напоминала собачий череп в музее биологии. Решив, что на прогалине безопасно, животное вылезло на нее и даже повернулось к наблюдателям боком. «Скви-и-и-р», — позвало оно. Владимир жадно снимал существо на камеру, слыша, как академик возбужденно сопит ему в ухо. По интенсивности этого сопения Владимир сделал вывод, что данный вид Петру Семеновичу не известен.

Когда зверек показался целиком, Владимир отметил, что у него шесть лап, из которых задняя пара была вывернута коленями назад, как у кузнечика или же саранчи. Узкая зубастая морда зверя была непропорционально длинной, крепилась же она к телу короткой шеей. Само же туловище более всего напоминало туловище блохи — оно было черным, сплюснутым с боков и блестело на солнце; две пары передних ножек у существа были короткими и размещались под туловищем, задние же были явно предназначены для прыжков. «Это уже какой-то блохозавр», — подумалось Владимиру. Скорее всего существо состояло в наиболее близком родстве с насекомыми и было, возможно, самым большим насекомым нашей планеты. Затаив дыхание, Петр Семенович и Владимир следили за появлением двух других существ, похожих на показавшегося первым, но меньших по размеру.

«Сти», — коротко сказало создание покрупнее, и все трое стремительно рванули через свободный от хлебов участок возле строения, пробежав в нескольких шагах от застывших ученых. Еще мгновение, и троица скрылась среди высоких колосьев. Владимир успел отснять их еще и сзади, так что, можно сказать, толком еще не приехав, ученые уже имели неопровержимые свидетельства существования загадочных губителей хлебов.

— Володя, — сказал Бадмаев, когда зверьки растворились в высокой пшенице, — вот теперь мы с тобою начнем заниматься настоящей наукой.