Паутина

25

Лежала, глядя в потолок, а в голову словно напихали ваты — ни одной мысли. Рваные образы, отдельны слова, которые я никак не могла связать в отдельные предложения — действовали успокоительные. Сначала укол сделала врач скорой помощи, потом срочно вызванный бабушкой Вознесенский, который, скорее всего, и отвёз нас домой. Я плохо помнила этот момент, как и всё, что происходило в деканате после того, как врач произнесла то слово, после которого что-то внутри меня окончательно оборвалось.

Беременность.

Сознание отключилось, словно кто-то щёлкнул выключателем, и теперь я могла только лежать, уставившись в потолок, в каком-то странном, отстранённом оцепенении, не испытывая ни ужаса, ни страха, ни отчаяния, только бесконечную, тяжёлую усталость. Эта апатия была спасением, единственной защитой от реальности, в которую я не хотела возвращаться.

Я хотела только одного — спать. Провалиться в тишину, раствориться в забвении, не чувствовать, не думать, не существовать.

Нет этого ребёнка, этого… плода. Нет его и не будет.

Услышала, как подошла ко мне бабушка, её шаги были медленные, почти неслышные, но я знала, что это она. Белая, сгорбленная, словно постаревшая на десяток лет за эти несколько дней, она села на кровать рядом, опустив руку мне на плечо. Я не повернула головы, просто смотрела в потолок, но чувствовала её тепло, её дрожь, её боль.

Её лицо напоминало пергаментную бумагу — тонкую, морщинистую, каждая складка на которой была следом прожитых лет, тревог и забот. По впалым щекам бесшумно катились слёзы.

— Родная моя… — прошептала она, и голос её сорвался, а затем она заплакала, поднеся мою холодную руку к губам, покрывая её несмелыми, дрожащими поцелуями. — Почему ты ничего не сказала мне? Почему, Лиана?

Я закрыла глаза, не желая отвечать. Какая теперь разница? Всё уже произошло, ничего нельзя было изменить.

— Это ничего бы не изменило, — пересохшими губами ответила я. — Только стало бы ещё хуже…

— Изменило! — резко воскликнула бабушка, и я вздрогнула от её отчаяния. — Лиана, это изменило бы всё! Ты несла это одна! Ты ломалась под этим, но никому из нас ничего не сказала…

Она снова всхлипнула, крепче сжав мою руку, словно боялась, что я исчезну.

— Лиана… кто это сделал? Кто?!

Я с трудом сглотнула вязкую слюну, почувствовав, как сжался живот, как стало трудно дышать.

— Не знаю… — голос прозвучал хрипло, будто вырвался из самых глубин горла, а глаза отметили, что под моими ногтями засохшая кровь. — Лица я не видела…

— Когда? — прошептала она, рыдая, — когда?

— В ночь, когда мама пропала. Напали на улице…. Откуда у меня кровь?

— Не помнишь? — бабушка подняла заплаканное лицо.

— Нет. Ничего почти не помню.

— Пока тебе ставили успокоительное… Ты… — Бабушка сглотнула. — Ты лицо Игоря расцарапала.

Мой взгляд медленно сфокусировался на её лице.

— Не волнуйся, — поспешила она добавить, — он… он сам в шоковом состоянии был! Когда ты… стала кричать, обнял тебя и держал. Держал, чтобы ты себе вреда не причинила, а ты — его отделала… сильно, Лиана.

В груди зашевелилось что-то острое, горячее, разрывающее изнутри. Я резко и отрывисто рассмеялась. Смех вырвался сухим, резким, ломким, как стекло.

Шоковом, говорите? Воистину! Узнать, что он станет отцом! Вот уж чего он точно не планировал ни в своей жизни, ни в карьере.

Я не видела лица…. Только запах.

Его запах.

— Лиана, — бабушка смотрела на меня с ужасом и болью, — Лиана, Игорю ты не безразлична…. Он…. Он сдержанный и отстраненный…. Андрей тоже такой, но он…

— Хватит! — рявкнула я на бабушку, — довольно мне о нем говорить. Никогда не хочу ничего о нем слышать!

— Лиана…. — пораженно прошептала она, — Лиана…. Знаю…. После того, что с тобой сделали… мужчины…..

— Хватит! — я почти завизжала, закрывая уши руками и отворачиваясь к стене.

— Хорошо, родная, прости меня, — бабуля обняла за плечи, — прости…. Не волнуйся, пожалуйста… ребенок….

— Его не будет, — глухо ответила я, закрывая глаза. — Не будет. Его уже нет.

Через два дня мы пошли в больницу. Бабушка против моего решения не протестовала, напротив, считала, что так, возможно, будет лучше для всех. То, что жило у меня внутри сейчас не вызывало никаких чувств, кроме глубокого отвращения.

Сидя в белом, стерильном коридоре одной из частных клиник города, я чувствовала только два чувства — липкий страх перед процедурой и облегчение от того, что скоро все это закончится. В помещении было холодно, воздух пах лекарствами и чем-то резким, словно смесь хлорки и спирта. Время будто замедлилось. Я ловила на себе взгляды других женщин — кто-то смотрел с сочувствием, кто-то с осуждением, но мне было плевать. Все, что имело значение, — это скорее избавиться от того, что внутри меня.

— Заходите, — пригласила меня внутрь молодая медсестра.

Я поднялась с жесткого пластмассового стула и вошла в кабинет. За столом сидела врач — приятная женщина средних лет, с собранными в тугой узел волосами и внимательными, но холодными глазами. Она только открыла рот, чтобы поздороваться, но я не дала ей времени на ненужные формальности.

— Я на аборт, — сказала я прямо, глядя ей в глаза.

Ее лицо мгновенно изменилось. Морщины на лбу залегли глубже, губы плотно сжались. Она нахмурилась, будто я сообщила ей что-то оскорбительное, что-то, чего она не хотела слышать.

— Может, для начала проведем осмотр? Надо хотя бы точный срок установить, — сказала она ровным, но сухим голосом.

— Делайте, что нужно, и давайте поскорее закончим, — бросила я, садясь в кресло.

Врач задержала на мне взгляд, потом медленно повернулась ко мне всем телом, словно обдумывая, как сказать то, что она собиралась сказать.

— Лиана, вы, кажется, кое-чего не понимаете… Я не могу провести аборт сегодня. Существует ряд правил, которые регламентируют такую процедуру, и мы обязаны их соблюдать. Понимаете?

Внутри меня что-то вспыхнуло. Злость, раздражение, усталость — все смешалось в один сплошной ком, сдавивший мне грудь.

— Не очень, — глухо ответила я, чувствуя, как сжимаются кулаки.

— Я назначу вам анализы, проведу исследования. После этого вы поговорите с нашим психологом и… с нашим батюшкой…

Я замерла. Несколько секунд просто смотрела на нее, не веря своим ушам.

— Вы издеваетесь сейчас? — в голосе прорезался истерический смешок, но он тут же исчез, сменившись яростью. — Я беременна от насильника, мать вашу! Просто сделайте мне чертов аборт, и я уйду отсюда!

— Лиана… — врач тяжело вздохнула, но в ее голосе не было ни сочувствия, ни теплоты. Только выученная сдержанность. — Не я устанавливаю правила. Давайте начнем с малого — с анализов и осмотра. После… постараемся решить вашу проблему.

Мне хотелось орать. Хотелось разбить что-нибудь, швырнуть в стену этот стерильный, безупречно чистый мир, где всем плевать на твои страдания, потому что важнее регламент, предписания, протокол. Но я лишь стиснула зубы, сжала губы до боли и молча кивнула. Кричать было бессмысленно. Здесь мне никто не поможет.

Осмотр прошел быстро и механически. Врач говорила что-то ровным, профессиональным тоном, но я не слушала. Все ее слова сливались в один сплошной гул, будто я была под водой. Я лежала на жесткой кушетке, глядя в потолок, покрытый мелкими трещинами, и думала только об одном — как быстро я смогу избавиться от этого кошмара.

После осмотра я вышла в коридор, достала телефон и набрала бабушку. Руки дрожали, пальцы дрожали, голос дрожал — единственное, что я могла контролировать, это собственное дыхание.

— Бабушка… — я с трудом сдерживала ярость. — Они… Они отказались. Они хотят, чтобы я сдавала анализы, говорила с их психологом, а потом — с батюшкой! Ты представляешь?!

В трубке раздался тяжелый, долгий вздох. Бабушка молчала несколько секунд, словно обдумывая, что сказать.

— Лиана… — ее голос звучал уставшим. — Приезжай домой. Мы что-нибудь придумаем.

Но ничего мы придумать не могли. При обращении в другую клинику мне тактично дали понять, что не занимаются такими вопросами, а в муниципальной назначили только первичный прием через десять дней.

Мне казалось, я бьюсь как рыба об лед, задыхаясь и не находя выхода.

Прошла неделя, время шло, а добиться того, чтобы мне убрали это последствие кошмара, я не могла.

Бабушка бледнела, качала головой, снова и снова звонила знакомым, обращалась к друзьям, спрашивала, умоляла, искала любые способы… но никто не мог помочь. Одни разводили руками, другие советовали "подумать хорошенько", третьи сочувствовали, но говорили, что не в силах что-то сделать.

Очередной прием. Очередной кабинет, пропахший антисептиком. Очередная врач, сдержанная, будто спрятавшая эмоции под маской профессионализма.

— Лиана, вы же биолог, — заговорила она, отложив мои анализы. — У вас отрицательный резус-фактор. Вы понимаете, что если у ребенка положительный, то последующие ваши беременности будут сопровождаться сложностями?

Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Она говорила так, будто это имело значение. Будто в моем случае это вообще имело какое-то значение.

Не отвечая, я поднялась и вышла из кабинета, чувствуя, как с каждым шагом мое тело становится тяжелее, будто налитое свинцом. В голове стучало, в висках пульсировала боль. Я на автомате дошла до кресла перед регистратурой, опустилась на него и закрыла лицо рукой.

Я столько раз за эти дни слышала доводы за то, чтобы рожать, что они звучали у меня в голове даже во сне. "Может, оставите?", "Вы ещё молоды, у вас вся жизнь впереди", "Это все-таки ребенок, не спешите", "А вдруг он станет смыслом вашей жизни?". Голова раскалывалась от этих слов, от этого навязанного выбора, который я делать не собиралась.

— Лиана!

Я вздрогнула, услышав знакомый голос. Впервые в нем звучала целая гамма чувств — от удивления до волнения и… откровенной радости.

Я подняла голову и залилась краской.

— Макс… что ты… Привет… Прости…

Он стоял передо мной, высокий, немного растерянный, но с той же мягкой полуулыбкой, которую я так хорошо помнила. Синие, обыкновенно спокойные глаза полыхнули эмоциями.

— Что-то случилось, Лиана? — нахмурился он, скользнув по мне глазами. — Что-то не так?

— Макс… я…. — горло перехватило.

Он быстро осмотрелся по сторонам.

— Так, все, пошли отсюда. Поговорим где-нибудь в другом месте, — он решительно взял меня за локоть и потянул к выходу.

— Но ты…. У тебя же планы….

— Я хотел встретиться с главврачом, — пожал он плечами, — но это подождет. Пошли, тут рядом хорошая чайная.

Он помог мне снять пальто, приглашая сесть за столик.

— Выкладывай, Лиана, что произошло?

Я опустила глаза, сжала пальцы в замок, подбирая слова. С чего начать? Как сказать? Слова будто застряли в горле, но Макс терпеливо ждал.

— Я… — краска снова залила щеки, щеки горели, будто от стыда, но стыдиться мне было нечего. Это не моя вина. Не моя… Но легче от этого не становилось. — Я беременна, Макс.

Он не изменился в лице, просто ждал продолжения.

— Беременна от него… От того… Понимаешь?

Его глаза вспыхнули. Я не могла понять, что это было — ярость, шок или что-то ещё, но в этом взгляде промелькнуло что-то острое, режущее, непривычное. Несколько секунд он молчал, осмысливая сказанное.

— Ты… уверена? — спросил он наконец.

— Три врача подтвердили, — кивнула я. — Три…

Макс провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть эмоции.

— Лиана… — впервые за всё время я увидела, как он теряет самообладание. Он явно не знал, что сказать. — Почему ты… Почему к нам не пришла? Ирина…

Я резко подняла голову.

— Я хочу идти на аборт, Макс, — отрезала я, но даже сама услышала, что в моём голосе нет твёрдости. Он звучал глухо, срывался, выдавая мою неуверенность.

Макс не перебил, ждал, пока я продолжу.

— Только мне в этом все отказывают… Ну, не напрямую, понимаешь? Но тянут время. У меня седьмая неделя…

Он выдохнул и опустил взгляд на чашку чая, которую принесла официантка. Несколько секунд просто смотрел, будто там, в глубине янтарной жидкости, мог найти ответ.

— Понимаю… — наконец медленно сказал он, облизав губы. — Чем аргументируют?

— Традиционными, мать их, ценностями, — буркнула я. — Богом… молодостью… последствиями…. Словно я сама этого не знаю! Макс, этот ребенок…. Он — его! Понимаешь? ЕГО!!!! Его часть!!!!

Слова вырвались почти с криком, я не хотела, но они звучали именно так. Горько, резко, с болью, которая разрывала меня на части.

Максимилиан вздохнул. Глубоко, пронзительно, словно этот вздох вытягивал из него что-то большее, чем просто воздух. Его пальцы сжались в кулаки, а взгляд на мгновение метнулся вверх, словно он искал помощи у кого-то там, выше.

— Да, Лиана, я понимаю, — ответил он наконец.

Я уже готова была продолжить — снова злиться, снова объяснять, почему я не могу вынести эту мысль, но он продолжил, и его слова сбили меня с ног, будто удар.

— Но он же… и часть тебя…

Я замерла.

В его голосе прозвучала такая боль, такая горечь, что все мои гневные слова враз пропали из головы.

Я смотрела на него, смотрела, как по его лицу пробегает дрожь, как в глазах вспыхивает что-то несказанное, глубокое. И только тогда меня осенило. Передо мной сидел не просто мой друг, не просто человек, который пытался мне помочь. Передо мной сидел отец, потерявший своего ребенка.

Отец, который никогда не увидит свою дочь.

Отец, о чьей боли я так эгоистично забыла в своей собственной.

— Макс… прости… — вырвалось у меня, — прости меня…. О, боже, я …

В смятении потёрла лоб рукой, не зная, что сказать. Все слова казались лишними, неуместными. Я только сейчас поняла, что говорила всё это время, как рубила словами, не задумываясь, что они могут ранить.

Макс покачал головой, потом накрыл мою руку своей.

— Лиана, — его голос был низким, спокойным, чуть хрипловатым. — Всё нормально. Правда.

— Да, — уже тише продолжил он, сжимая мои пальцы — дети — это моя боль. Но это не значит, что я не понимаю тебя. То, что происходит с тобой… — на мгновение прикрыл глаза, вздохнул, будто отводя от себя какие-то тяжелые мысли. — Это чудовищно. Это твоё тело и твоё право… Почему ты мне не сказала? Почему маме не сказала? Ты ведь нам не чужая…

Я удивлённо вскинула на него глаза. В этот момент, похоже, впервые за всё время знакомства Макс не скрывал своего отношения ко мне. Забота, понимание, уважение… всё это читалось в его взгляде. Если раньше он держал лёгкую дистанцию, то теперь словно отбросил все условности.

— Не знаю, — глухо ответила я, отворачиваясь. — Макс, вы сделали для меня даже больше, чем я могла рассчитывать. Но есть вещи, которые…

— Приезжай в Центр, Лиана, — мягко, но властно велел он. — Сделаешь повторные анализы… а потом… если решение не поменяешь…

Я видела, как по его лицу скользнула волна боли, как он на мгновение сжал челюсти, будто не хотел показывать своих эмоций.

— …будет так, как захочешь.

Я качнула головой.

— Макс… я не могу пользоваться твоей…

— Лиана, — перебил он, поднимаясь, и в его голосе было столько спокойной уверенности, что мне и возразить нечем было. — Хватит.

Он расправил плечи, посмотрел на меня сверху вниз с той же твердостью, с какой говорил с трудными пациентами.

— Хочешь платить — плати. Нет возможности — просто прими как… не знаю, подарок друга.

Я молча поднялась следом за ним, позволяя накинуть пальто на плечи. На мгновение сильные ладони задержались на моих плечах, но это продлилось лишь на секунду дольше необходимого. И все же за эту секунду я почувствовала, как чуть дрожат его пальцы.

Обернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Я приеду, — ответила едва слышно. — Приеду, Макс…. Я хочу понять, как мне жить дальше.