Уже на следующий день после захвата Зимнего дворца П.Е. Дыбенко назначают членом военно-морской коллегии. Это была личная благодарность
В.И. Ленина за помощь матросов в организации восстания. Ряд историков считают, что именно П.Е. Дыбенко в первые часы после захвата Зимнего дворца выполнил весьма деликатную операцию по изъятию в Министерстве юстиции судебного дела “о немецких деньгах для партии большевиков”, что открыло Временное правительство. Насчет “первых часов” историки явно преувеличили, т. к. Павел Ефимович в то время находился еще в Гельсингфорсе. Итак, по версии историков революции, Дыбенко изымает все компрометирующие документы, а Ленин и Коллонтай, тем временем, уничтожили документы германских и шведских банков, которые проливали свет на “революционную аферу”. Честно скажу, что в эту историю я не слишком верю. Прежде всего, потому, что ни с образованием Павла Ефимовича было разобраться в секретных бумагах российского минюста, содержащих документы на немецком и английском языках. Для этого в распоряжении Ленина имелись куда более подготовленные и более доверенные люди, чем недавно прибившийся к партии любовник Александры Коллонтай. Если Дыбенко и участвовал в данной операции, то не больше, чем начальник вооруженного караула. Впрочем, в силу своей близости к Коллонтай, которая была непосредственно замешана в получении и переправке германских денег, Дыбенко вполне мог находиться в курсе событий. Хотя и занимался делами более для него близкими и понятными.
Что касается Керенсокго, то еще до взятия Зимнего дворца 7 ноября министр-председатель Временного правительства бежал в штаб Северного фронта, расположенный в Пскове. Керенский рассчитывал найти в окрестностях Петрограда вызванные с фронта верные Временному правительству части, однако их не оказалось ни в Гатчине, ни в Пскове. Все попытки Керенского в штабе Северного фронта организовать движение на Петроград хотя бы какой-то группы войск наталкивались на сопротивление командующего фронтом генерала В.А. Черемисова. Черемисов занял «нейтральную» позицию — он отказался снимать с фронта части для подавления большевистского восстания и заявил, что не гарантирует безопасности самого Керенского.
Комиссар Северного фронта В.С. Войтинский с большим трудом сумел сговориться с командиром 3-го конного корпуса генералом П.Н. Красновым о том, что несколько казачьих полков пойдут против большевиков в Петроград. Об этом сообщили Керенскому, и он тут же присоединился к Краснову. При этом Керенский двинулся на революционный Петербург во главе войск, ранее поддерживавших мятеж Корнилова, т. е. против тех, кого он совсем недавно объявлял мятежниками. Офицеры открыто презирали Керенского, а солдаты ненавидели. А потому уже с самого начала затеянная авантюра была обречена на неудачу.
Пётр Николаевич Краснов
8 ноября А.Ф. Керенский отдал приказ о движении войск на Петроград. Вечером первые эшелоны казаков проследовали через Псков на Гатчину. Для похода на Петроград Краснов собрал лишь около 10 сотен казаков 1 — й Донской и Уссурийской дивизий, дислоцировавшихся в районе штаба корпуса в городе Остров, к которым позднее присоединилось около 900 юнкеров, несколько артиллерийских батарей и бронепоезд.
9 ноября казачьи части без боя заняли Гатчину, охранявшуюся ротой Измайловского полка и небольшим отрядом матросов. 10 ноября казаки после небольшой перестрелки и длительных переговоров с солдатами стрелковых полков, составлявших гарнизон Царского Села, заняли Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к столице. В воскресенье 11 ноября Краснов активных действий не предпринимал, оставаясь в Царском Селе и дав отдых казакам. В этот день в Петрограде произошло юнкерское восстание, завершившееся поражением.
Оборону столицы возглавил большевистский Петроградский ВРК.
8 ноября ВРК предписал железнодорожникам заблокировать передвижение в сторону Петрограда эшелонов с казаками генерала Краснова, что и было выполнено.
9 ноября ВРК отдал приказ о боевой готовности Петроградского гарнизона; к Красному Селу и Пулкову были выдвинуты революционные полки, отряды матросов и красногвардейцев.
В ночь на 10 ноября) ЦК РСДРП (б) и СНК создали специальную комиссию во главе с В.И. Лениным для руководства обороной Петрограда и ликвидацией мятежа. Главнокомандующим войсками округа был назначен Н.И. Подвойский. В созданный военный штаб вошли: В.А. Антонова-Овсеенко, К.С. Еремеев, К.А. Мехоношин и П.Е. Дыбенко. Петроград объявлялся на осадном положении. Были приведены в боевую готовность отряды Красной гвардии, а так же отряды матросов в Петрограде, Гельсингфорсе, Выборге, Кронштадте и Ревеле.
В своих мемуарах Дыбенко представляет себя главным спасителем революции: “Выйдя из кабинета Подвойского, встречаю в соседней комнате Владимира Ильича. Он спокоен. На лице никогда не покидающая его ленинская улыбка. Увидев меня, спрашивает:
— Ну, что, как дела на фронте?
Сообщаю о положении и заявляю:
— Я еду в Морской революционный комитет и сейчас двину матросские отряды, которые должны сегодня же прибыть из Гельсингфорса; в противном случае Керенский может быть в Петрограде.
Владимир Ильич безмолвным кивком головы одобряет мое предложение…” По указанию В.И. Ленина Дыбенко направил на Неву боевые корабли, чтобы прикрыть силы большевиков корабельной артиллерией, в случае городских боев. В Кронштадте формировались дополнительные отряды матросов. 11 ноября Троцкий и Дыбенко приехали на Пулковские высоты.
В тот же день меньшевистско-правоэсеровский “Комитет спасения Родины и революции” поднял мятеж в самом Петрограде. Основной силой мятежа стали юнкера Николаевского инженерного училища. Возглавил мятеж бывший командующий Петроградским военным округом генерал Г.П. Полковников. Восставшим удалось захватить телефонную станцию и отключить Смольный, арестовать часть комиссаров ВРК и начать разоружение красногвардейцев. Однако основная масса войск Петроградского гарнизона к восстанию не присоединилась. Затем удача оставила мятежников. Верные большевикам матросы отбили телефонную станцию и превосходящими силами окружили Инженерный замок, где размещались юнкера. Окончательно выступление было подавлено к утру 12 ноября.
Реальное командование войсками, направленными на подавление выступления Керенского и Краснова, осуществлял М.А. Муравьёв (будущий организатор мятежа в Самаре). К началу решающего столкновения силы большевиков, насчитывали 10–12 тысяч бойцов. В состав Пулковской группы войск входил и отряд матросов.
Утром 12 ноября войска Краснова, поддерживаемые артиллерией и бронепоездом, начали наступление в районе Пулкова. У Красного Села оборону держали матросы Дыбенко.
С Пулковских высот матросов и красногвардейцев поддерживала артиллерийская батарея, доставленная с одного из кронштадтских фортов Ф.Ф. Раскольниковым.
Главный удар Краснов наносил по центральному боевому участку, в надежде на то, что отряды красногвардейцев не выдержат сильного натиска казаков и оставят занимаемые позиции. Однако красногвардейцы, успешно отбив все атаки противника, после многочасового боя сами перешли в решительную контратаку. Краснов ждал подкреплений, но они не подходили, хотя Керенский обещал, что на помощь вот-вот подойдут части 33-й и 3-й Финляндских дивизий. Тогда Краснов приказал отойти в Гатчину и ждать подкреплений там.
Пока Краснов запрашивал из штаба Северного фронта подкрепления, казаки, которые не горели желанием участвовать в братоубийственной бойне, начали переговоры, с прибывшими в Гатчину Дыбенко и матросом Трухиным об условиях перемирия. Охрана провела П.Е. Дыбенко и сопровождавших его матросов в барак, где отдыхали казаки. Дыбенко спросил, там ли Керенский и предложил казакам взять его под стражу, если тот решит спасаться бегством. Несколько часов Дыбенко и матросы говорили с казаками о предательстве Временного правительства, о Советах рабочих, солдатских и матросских депутатов, как о настоящей народной власти. Матросы пытались убедить казаков в том, что они такие же трудящиеся, как рабочие и матросы, и новая власть отвечает их интересам. Наибольшее впечатление на фронтовиков-казаков произвела новость о декретах Советского правительства относительно немедленного окончании войны, передаче земли крестьянам и простым казакам и о запрете смертной казни на фронте.
Генерал Войтынский, бывший свидетелем процесса переговоров, вспоминал впоследствии, что видел за столом напротив двух матросов десять представителей казаков: «Один из матросов был большой, удивительно красивый мужчина, известный Дыбенко, вожак Балтийского флота».
К 8 часам утра матросам удалось убедить казаков прекратить поддерживать буржуя Керенского. Последние согласились на это, при условии, что получат одобрение казачьего комитета. Был составлен текст соглашения, состоявший из 9 пунктов. Суть подписанного соглашения состояла в том, что матросы пропускают казаков на Дон, а большевики арестовывают ненавистного всем Керенского, сохраняют свое правительство, но не включают туда Ленина и Троцкого.
Так как переговоры проходили в весьма доверительной обстановке с употреблением горячительных напитков, Павел Ефимович, расслабившись в какой-то момент, предложил казакам вообще решить дело “по понятиям": казаки выдают матросам Керенского, а матросы выдают им в обмен Ленина. И пусть каждый делает со своим пленником все, что захочет. Впоследствии Дыбенко “с пеной у рта” утверждал, что сказанное им тогда на переговорах с казаками относительно обмена Ленина на Керенского было просто неудачной шуткой. Но ему никто так и не поверил.
Кстати, когда предложение об обмене на Ленина стало известно Керенскому, тот воспринял новость, совсем, никак шутку. Переодевшись матросом, Керенский немедленно бежал на автомобиле из расположения войск Краснова.
— Не знаете, правда ли, что тут действительно Дыбенко? Он мой самый опасный враг! — якобы волновался Керенский, натягивая на себя флотский бушлат.
14 ноября Гатчина была занята отрядами красногвардейцев и матросов. Мятеж прекратился сам собой. Казаков отпустили, сам же генерал Краснов сдался большевикам и под «честное слово офицера, что не будет более бороться против Советской власти», был отпущен. Говоря о причинах неудачи похода казаков Краснова на Петроград, историк М.В. Васильев пишет: «Заранее обречённый на поражение поход казаков Краснова наглядно показал всей России слабость армии, колоссальный раскол нации и полную деморализацию всех здоровых сил, способных, но не желающих сражаться. Усталость от войны, социалистическая пропаганда, проблемы с железнодорожным транспортом, недоверие, а порой и ненависть к столь непопулярному А.Ф. Керенскому, — это лишь немногие причины поражения антибольшевистского похода на Петроград».
Н.И. Подвойский впоследствии вспоминал в своих мемуарах: «Краснов выговорил у Дыбенко право свободного проезда ему и казакам на Дон. Между ними было заключено соглашение об этом, состоявшее из 8 пунктов». На самом деле Подвойский задним числом, уже после заключения соглашения, исключил важнейший 9-й пункт, гласивший: «Товарищи Ленин и Троцкий, впредь до выяснения их невиновности в государственной измене, не должны входить как в министерство, так и в народные организации», Керенский же, согласно, этого пункта, передавался «в распоряжение революционного комитета для предания гласному народному суду».
Кустодиев Борис Михайлович «Смольный в дни Октябрьской революции». 1926
Однако согласиться с Подвойским, будто Дыбенко «связал руки» Совнаркому, нельзя. Участник событий с противной стороны Чеботарев писал, что в Смольном «сразу заявили, что ничто из того, что говорил или, на что соглашался Дыбенко, теперь не имеет силы, так как мы, позволив Керенскому бежать, не выполнили своей части соглашения». Большевик В.М. Ажогин вспоминал: «Я, конечно, понимал, что это наше соглашение ломаного гроша не стоит, но зато мы выигрывали время». Поэтому, ни Ленин, ни Троцкий исполнять данные, относительно их, обещания Дыбенко казакам, не собирались и из правительства не ушли. Подписанный Дыбенко договор был объявлен недействительным и немедленно аннулирован.
При этом, узнав, о том, что какой-то председатель Центробалта самовольно вычеркнул его из состава правительства, и, тем более, узнав о том, что Дыбенко предложил обменять его на Керенского, Ленин был в ярости! Ему было совершенно очевидно, что и Дыбенко, и его матросы рассматривают совнарком во главе с ним, как своих заложников, от которых можно при необходимости легко избавиться. Это был первый звонок о том, что с матроской вольницей надо что-то решать. Вначале ослепленный яростью, Ленин потребовал для Дыбенко немедленно трибунала. Троцкий, Подвойский и другие согласились. Но затем Ленин несколько поостыл. Дыбенко обладал в тот момент слишком большой военной силой, чтобы его можно было просто так арестовать. Даже сама попытка ареста могла привести к мятежу матросов и, как следствие этого, падению самих большевиков. Поэтому дело об аресте Дыбенко быстро замяли, но с этого момента у Ленина уже не было доверия, ни к Дыбенко, ни к его матросам.
Оставалось лишь дождаться удобного случая, чтобы избавиться от чересчур амбициозного матросского вожака.
Окончательно убедившись, что Дыбенко и Центробалт — это бомба замедленного действия, В.И. Ленин решает уничтожить Центробалт, переподчинив флот на себя. Именно поэтому он призвал к созыву съезду матросов. Был продуман и весьма надежный способ нейтрализации самого Дыбенко. Что касается Павла Ефимовича, то полагая, что это он именно он спас Петроград от казаков, Дыбенко считал себя главным героем победившей революции, ожидая соответствующего признания и наград. Кроме этого, он уверовал, что может одной левой решать судьбу России. Тут у кого угодно голова пойдет кругом, а тем более у простого матроса!
Не отличаясь и раньше особой скромностью, Дыбенко громко хвастал на каждом углу, что это он лично арестовал атамана Краснова и лично спас революцию. И если авторитет среди матросов у него стал еще больше, то руководство партии всецело поддерживало Ленина в его отношении к Дыбенко. Популярные и своевольные герои, взлетевшие на пене событий, всегда таят в себе потенциальную опасность для любой власти, тем более для той, которая еще неустойчива.
Не прошло недели после подавления мятежа Керенского-Краснова и П.Е. Дыбенко становится народным комиссаром по морским делам, т. е., по существу, морским министром России. Бумагу о его назначении подписывает лично В.И. Ленин. Официально считается, что назначен на пост наркома по морским делам П.Е. Дыбенко был 9 ноября 1917 года прямо на 2 м Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. На самом деле Дыбенко был включен в состав Совнаркома чуть позднее. Официально, якобы из-за того, что был в тот момент занят борьбой с Красновым, а на самом деле, думается, из-за раздумий В.И. Ленина относительно его кандидатуры.
Зададимся вопросом, почему и Ленин, и вообще ЦК РСДРП (б) пошло на такой, на первый взгляд, неразумный шаг. Неужели они не понимали, что П.Е. Дыбенко не готов к столь серьезной стратегической должности, да еще в период мировой войны, что у него для этого нет абсолютно ничего: ни образования, ни опыта, ни прохождения соответствующих ступеней службы, нет даже элементарной грамотности. Конечно же, и Ленин, и остальные члены ЦК прекрасно понимали уровень Дыбенко, и тот очевидный факт, что для должности наркома по морским делам он не подходит. Не мог забыть Ленин и о только что нанесенном ему Дыбенко личном оскорблении.
Причин назначения Дыбенко было несколько. Во-первых, своей победой в событиях ноября 1917 года в Петрограде большевики были обязаны именно балтийским матросам. А потому понимали, что матросы, желают видеть в высших органах новой власти своих людей. Только тогда они успокоятся и на какое-то время останутся союзниками. В качестве именно представителя «братвы» и был заявлен в наркомы Дыбенко. Помимо этого, именно Дыбенко, несмотря на всю свою военно-морскую серость, в тот период имел реальные рычаги влияния на разношерстную и взрывную матросскую массу, которая не признавала над собой никаких авторитетов извне. Назначение Павла Ефимовича в таких условиях на пост наркома позволяло усилить его влияние на решение матросских дел, а так как в тот момент Дыбенко находился на позициях большевизма, это усиливало влияние партии на матросов. Помимо этого, назначение Дыбенко вне всяких сомнений, стало результатом серьезной интриги А.М. Коллонтай, которая, пользуясь огромным влиянием на ЦК и лично на Ленина, протащила кандидатуру своего любовника в наркомы. При этом стоит оценить умение Коллонтай, которая, сделав наркомом Дыбенко, сумела и сама занять рядом с ним наркомовское кресло комиссара по социальному обеспечению. Отныне на заседаниях совнаркома Коллонтай имела за собой уже два гарантированных голоса, что позволяло ей быть весьма независимой в суждениях и в оценках. Любовный союз двух наркомов, по общему признанию, олицетворял тогда романтику революции.
Помимо всего прочего, назначение Дыбенко имело и откровенно пропагандистскую составляющую. Простой матрос, ставший в один день морским министром — стал лучшей рекламой большевикам, наглядной иллюстрацией к тексту “Интернационала": “Кто был ничем, тот станет всем…”
И здесь большевики не ошиблись. Пропагандистский эффект от назначения Дыбенко был потрясающим. Назначение вызвало много шума. Если раньше его знали разве, что на Балтике, то теперь о Дыбенко заговорила вся Россия. У матросов Дыбенко вызывало восхищение: “Он был такой, как и все мы! А теперь раз-два и из простых матросов стал министром! Вот она какая, наша матросская власть!” У обывателей назначение Дыбенко, наоборот, вызвало панику, так как в этом назначении угадывалось начало крушения всех государственных устоев. Любопытно, что имя Дыбенко стало очень популярным, как среди матросов Англии, так и среди матросов воюющей с Англией Германии. И те и другие видели в Дыбенко символ матросской победы в борьбе за свои права. Особенно были потрясены в Англии — простой матрос стал первым лордом адмиралтейства!
Разумеется, что ничего не понимая в деле управления таким сложнейшим организмом, как военно-морской флот, Дыбенко был вынужден сразу же обратиться к специалистам. Такие специалисты нашлись. Это были, прежде всего, капитан 1 ранга М.В. Иванов и вице-адмирал А.С. Максимов, а так же ряд других старших офицеров, согласившихся служить новой власти.
Став наркомом, П.Е. Дыбенко не только покидал Центробалт, но и автоматически становился его оппонентом, т. к. именно Центробалт узурпировал к тому времени значительную долю командных функций и бывшего морского министра и командующего Балтийским флотом. Таким образом, введя Дыбенко в состав Совнаркома, Ленин сталкивал лбами Дыбенко с его ближайшими вчерашними товарищами. Эта интрига обещала неминуемый раскол в рядах матросской «братвы», снижение авторитета Центробалта и, как следствие этого, его быстрое упразднение. Данные процессы обещали снизить влияние матросов вообще. Помимо всего прочего, назначение Дыбенко позволяло надеяться хотя бы некоторое время на его управляемость. Да и тот факт, что буйный и своенравный вожак матросской вольницы отныне будет под присмотром “на коротком поводке”, так же было далеко не лишним. Что и говорить, В.И. Ленин, назначив П.Е. Дыбенко наркомом по морским делам, сделал сильный политический ход. Теперь оставалось только подождать, когда новоявленный нарком сломает себе голову и тогда уже припомнить ему все.
Что касается самого Павла Ефимовича, то именно непродолжительное время его наркомства стало высшей точкой карьеры Дыбенкои всей его жизни. В дальнейшем при всех своих стараниях он уже никогда и близко не подберется к этой головокружительной властной вершине. Воспоминания о днях былого величия, как и мечты о возвращении на политический олимп не покинут Павла Ефимовича до его смертного часа…
В 1927 году в “Анкете участника Октябрьского переворота” для Истпарта ЦК РКП (б) П.Е. Дыбенко написал: “6 ноября я снова вернулся из Гатчины в Петроград, сдав отряд тов. Сиверсу, и вступив в исполнение обязанностей народного комиссара по морским делам. Примерно одна треть всего прежнего состава морского министерства отказались работать, саботажники были арестованы и вместо них назначены преданные революции моряки. С первых же дней своей работы в Морском комиссариате пришлось организовывать отряд моряков под командованием матроса Мясникова. Назначением этого отряда явилась борьба с контрреволюцией и саботажем”. Мы уже знаем, что особенностью Дыбенко была его поразительная наглость и хамское отношение к окружающим. Став же наркомом, Павел Ефимович мог позволить себе и куда большее.
Н.К. Крупская в «Воспоминаниях о Ленине» писала, что сразу же после назначения Дыбенко наркомом, между ним и Лениным началась еще более сильная конфронтация, причем по самым разным поводам. Фактически Дыбенко откровенно задирал Ильича, показывая ему, кто в доме хозяин. Из воспоминаний Н.К. Крупской: «.Мы сидели за чаем, разговаривали с приходящими товарищами. Я помню, что среди них были Коллонтай и Дыбенко. Началось все в 4 часа вечера. По пути в залу Ильич вспомнил, что оставил револьвер в кармане пальто. Он вернулся, но револьвера не было, хотя никто чужой в квартиру не входил. Очевидно, его взял один из охранников. Ильич сделал выговор Дыбенко за отсутствие дисциплины среди них. Дыбенко был крайне огорчен. Когда Ильич вернулся из прихожей, Дыбенко протянул ему револьвер, возвращенный охранником».
В чем суть скандала? А в том, что Ленин после Октябрьской революции фактически оказался под присмотром матросов. При этом матросы вели себя не как телохранители, а как конвоиры. Разумеется, что умный и проницательный Ильич не мог не понимать, что, взяв власть в России, он сам неожиданно оказался заложником у матросской вольницы, а, следовательно, и заложником у Дыбенко. Последний же, чувствуя за спиной поддержку братвы, вел себя с Лениным на равных, позволяя себе не только откровенно фрондировать, но и столь же откровенно хамить. Вряд ли это Ленину нравилось, однако на первых порах изменить ситуацию он не мог, приходилось терпеть. При этом все, что требовалось от Дыбенко, тот выполнил. Должный пропагандистский эффект его сенсационное назначение уже произвело. Матросам так же была кинута кость в виде “матросского наркома” и они ее ухватили. Центробалт доживал свои последние дни, а у самого Павла Ефимовича обострились отношения со многими матросскими авторитетами, которые не желали видеть его возвышения над собой.
В январе 1918 года в Петроград прибыла для переговоров о сепаратном мире германская делегация. После представления Дыбенко, как военно-морского министра, граф Кайзерлинг, как говорят, воскликнул: «Возможно ли, что этот человек — военноморской министр? Он не может связать двух слов. Возможно, он храбрый человек, но видеть его в качестве министра — невероятно. Это же мощь плебея. Такого просто не может быть!»
Из показаний Дыбенко во время следствия в 1938 году: “Революция 1917 года вызвала у меня страх и опасность за свою судьбу, что меня разоблачат, как провокатора. Несмотря на убийство Ланге, я не чувствовал себя в безопасности. Однако волна революции вынесла меня на поверхность и я, считаясь старым большевиком, был избран председателем Центробалта, а затем, после Октябрьской революции Наркомом Морских Сил РСФСР. Такое мое повышение заставило меня вдвойне опасаться, что я могу потерять все. У меня создалось двойственное положение. С одной стороны, я достиг того, о чем не мечтал раньше, а с другой я находился в среде, которую привык считать вражеской мне”.
Что касается А.М. Коллонтай, то после Октябрьской революции одновременно в правительстве оказались два ее любовника — бывший — Шляпников и нынешний — Дыбенко. В этот период Коллонтай много трудилась и на ниве интимных взаимоотношений мужчины и женщины в эпоху социальных революций, обосновывая свою знаменитую теорию «стакана воды», призванную навсегда уничтожить семью сделать проблему сексуальных отношений столь же простой, как питье стакана воды. Коллонтай восторженно писала: «Брак революционизирован! Семья перестала быть необходимой. Она не нужна государству, ибо постоянно отвлекает женщин от полезного обществу труда, не нужна и членам семьи, поскольку воспитание детей постепенно берет на себя государство». Теоретические изыски Коллонтай возмутили даже В. И. Ленина, и он велел Коллонтай унять ее крылатый эрос. Обиженная А.М. Коллонтай посчитала необходимым заняться созданием домов для инвалидов войны. Решение замечательное, однако она не нашла ничего лучше, чем отнять под инвалидный дом знаменитый монастырь — Александро-Невскую лавру. Монахи закрылись в монастыре, зазвонили в колокола. К стенам монастыря стал стекаться народ. Коллонтай вызвала на помощь красногвардейцев. Толпы людей, возмущенных действиями женщины-наркома, росли. Люди кричали: “Коллонтай — антихрист! Не дадим лавру! ” Красногвардейцы, не решившись на конфронтацию, ушли. Тогда взбешенная Коллонтай вызвала на помощь дыбенковских матросов, которые штыками и прикладами разогнали верующих, а потом принялись за упрямых монахов.
Став «наркомшей», Коллонтай быстро вошла и во вкус хорошей жизни. Теперь, если она, куда и выезжала, то только на собственном лимузине, или в спецвагоне, с личным поваром и запасам лучших продуктов. Коллонтай без зазрения совести, например, реквизировала вещи знаменитой балерины Кшесинской. В конфискованном у балерины горностаевом манто она (по ее же собственному признанию) писала отказы на просьбах о помиловании. А вечерами откровенничала в своем дневнике: «Стреляют всех, походя, и правых, и виноватых. Конца жертвам революции пока не видно».
Уже в ноябре-декабре 1917 года анархиствующими и бандитствующими матросами было убито в Петрограде, Кронштадте, Гельсингфорсе и Ревеле около трехсот морских офицеров, столько же армейских и просто «буржуев». Войдя во вкус, многие братишки перешли вскоре к откровенным грабежам и убийствам простых обывателей, терроризируя Петроград так, что на его улицы стало опасно выходить даже днем. При этом правительство оставалось ко всему происходящему совершенно безучастно, терпя все эти преступления, так как конфликтовать с матросами было пока весьма опасно.
С 1 по 8 декабря 1917 года по инициативе В.И. Ленина был созван 1-й Всероссийский съезд делегатов военного флота. В повестке дня значилось рассмотрение реформы военно-морского департамента, упорядочение централизации и введении на кораблях и в частях института комиссаров.
Начался съезд с достаточно провокационного выступление известного анархиста матроса А. Г. Железнякова, который сказав прочувственную речь о расстрелянных в 1916 году в Тулоне матросах крейсера “Аскольд”, призвал отомстить офицерам-убийцам, да и вообще заодно всем офицерам. Таким образом, предводитель анархистов декларировал принятие съездом постановления о продолжении массовых репрессий в отношении офицерского состава флота. Делегаты анархисты с восторгом встретили предложение своего вожака. Однако остальные его не поддержали. Затем началось обсуждение судьбы Центробалта и об офицерах позабыли.
На четвертый день съезда на нем выступил Ленин. «Съезд, — сказал он, — должен принять несколько серьёзных резолюций относительно поднятия дисциплины, назначения комиссаров на каждый корабль, отказа от системы избрания командиров и другие ограничительные меры». Съезд принял резолюцию, в которой говорилось, что «…вся мощь военного флота будет стойко и верно поддерживать власть Советов», осудил деятельность проэсеровского Центрофлота, поблагодарил пробольшевистский Центробалт. Часть делегатов откровенно не желало разгона Центробалта, часть пребывала в смятении от новой линии большевиков. Но съезд тщательно готовили и делегатов на него отбирали из наиболее лояльных большевикам матросов. Кроме этого за линию партии высказался новоназначенный нарком по морским делам П.Е. Дыбенко. Не без труда, но переломить ситуацию на съезде все же удалось. Съезд одобрил резолюцию о новой административной организации флота, образовав верховную морскую коллегию, в члены которой вошли П.Е. Дыбенко (председатель), М.В. Иванов, Ф.Ф. Раскольников и В.В. Ковальский. Помимо этого съезд избрал 20 делегатов во ВЦИК, составивших военно-морскую секцию ВЦИК, которая получила наименование законодательного совета морского ведомства и заменила адмиралтейств-совет. Председателем этой секции был избран матрос большевик А. Баранов. По решению съезда все руководство флотами и флотилиями переходило в руки центральных комитетов флотов и флотилий. В управления и учреждения морского ведомства, на флоты и флотилии были назначены комиссары-большевики. Военноморской ревком был упразднен. Вместе с Центрофлотом был упразднен и Центробалт. Любопытно, что последним решением Центробалта в декабре 1917 года стало обсуждение письма вдовы вице-адмирала С.О.Макарова К.Н.Макаровой с просьбой о назначении ей пенсии. Заключительным вопросом сессии стало обсуждение действий Павла Дыбенко в борьбе за установление советской власти. Тот в красках рассказал, как матросы помогли большевикам взять власть в Петрограде, и как он лично остановил воска генерала Краснова.
Завершился съезд настоящим панегириком в адрес П.Е. Дыбенко, которого группа матросов предложила, как нового министра, сразу произвести в соответствующий чин. Делегаты единогласно одобрили решение об оказании Дыбенко особый почестей и вынесли резолюцию “о присвоении ему высшего возможного морского чина — адмирала”.
Проконсультировавшись в перерыве с Коллонтай, которая отрицательно отнеслась к этой матросской затеи (вполне возможно инициированной самим Дыбенко), Павел Ефимович от предложения стать революционным адмиралом отказался.
«Павел Дыбенко был само обаяние, — вспоминал бывший солдат 3-го Кронштадтского полка. — Даже сейчас я всё ещё словно вижу его перед собой. Хорошо сложённый, примерно 28-летний высокий матрос, с живыми чёрными глазами и небольшой бородкой. Я до сих пор помню его заразительную улыбку».
15 января был обнародован декрет «О проекте социалистической армии», объявивший о формировании Красной армии, подписанный П.Е. Дыбенко, Н.И. Подвойским и В.И. Лениным. В текст была включена часть, озаглавленная «Демократизация флота», устанавливающая его реорганизацию. Написанная Павлом Дыбенко, она провозглашала независимость флота и такие его права, как свободу собраний, слова и религии. «Все матросы флота имеют право быть членами любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза. Они имеют право свободно и открыто выражать и признавать устно, письменно или печатным словом свои политические, религиозные и иные взгляды».
Выпуски новостей всего мира сообщали, что в декрете, изданном Дыбенко, содержится статья о проведении выборов всего командного состава всеобщим голосованием матросов русского флота. Все назначения должны в обязательном порядке подтверждаться Центральным военно-морским комитетом. Этим декретом Дыбенко подминал всю флотскую вертикаль лично под себя, полностью игнорируя при этом ЦК РСДРП (б).
Предчувствуя нехорошее, А.М. Коллонтай в те дни писала: «Дыбенко несомненный самородок, но нельзя этих буйных людей сразу делать наркомами, давать им такую власть. Они не могут понять, что можно и что нельзя. У них кружится голова».
Ответ Ленина был мгновенен: «Приказ о субординации на флоте», в котором указывает на то, что если рассматривать формулировку 51 параграфа декрета, то приходится признать ее неточной или основанной на неправильных представлениях, поскольку текст, в буквальном смысле, несет в себе отказ признания верховенства Советской власти”. Кроме того, Ленин пообещал лично разорвать еще один проект Дыбенко, где тот требовал серьезных ассигнований на “образование матросов” и на содержание своего аппарата. Изгнание Дыбенко из Совнаркома и с флотского олимпа было предопределено. Оставалось лишь дождаться удобного момента.