Глава восемнадцатая Матрос-кавалерист

К моменту назначения Дыбенко, 10-я армия занимала позиции по линии станица Усть-Медведицкая — станица Качалинская-Дубовка. По замыслу планировавшейся наступательной операции, армия наносила удар своим правым флангом на станицу Нижне-Черскую, а левым на Качалинскую. Затем предполагалось общее наступление на Царицын.

В состав дивизии Дыбенко входили три полка и кавалерийская бригада, штаб размещался севернее Царицына на берегу Волги в городке Дубовка. Из починенных Дыбенко наиболее колоритной фигурой являлся командир кавбригады П.В. Курышко — прирожденный кавалерист, георгиевский кавалер и известный кавалерийский командир. В РККА Курышко был известен своим умением не теряться в сложнейшей обстановке, необыкновенной храбростью и шестнадцатью ранениями.

Несколько осмотревшись, Дыбенко неожиданно для всех принимает неожиданное самовольное решение. Он приказывает Курышко отправиться во главе кавбригады в набег по белым тылам. Сам отправляется с бригадой, бросив дивизию на произвол судьбы. Поступок на первый взгляд странный. Но он имел предисторию. Дело в том, что к этому времени характер Гражданской войны уже полностью определился, как войны маневренной. При этом главной ударной силой противоборствующих сторон стали крупные кавалерийские соединения. Слава 1-й конной армии Буденного, червонных казаков Примакова, кавалеристов Котовского, Гая и Пархоменко была в зените. Именно кавалерия стала наиболее элитарным и популярным родом войск РККА, недаром плакаты гласили “Пролетарий, на коня!” А посему, быстро поняв, что отныне путь к настоящей славе начинается именно с кавалерийского седла, Коллонтай и посоветовала мужу садиться на того самого пролетарского коня. Эпоха революционной матросской героики уже заканчивалось, начиналась эпоха красных кавалеристов. И мудрая Коллонтай принялась лепить из вчерашнего матросского вожака будущего “красного Мюрата”. Разумеется, более комичной картины, как матрос на лошади и представить трудно, но, вняв советам жены, Дыбенко сменил бескозырку на буденовку, чтобы снова оказаться “на коне”, как в фигуральном, так и в прямом смысле. Именно поэтому, бросив вверенную ему дивизию, он и отправился в рейд “за славой” с кавалеристами Курышко.

Но красивого дебюта не получилось, прорваться далеко в тыл белым не удалось. После небольшого начального успеха, бригада понесла серьезные потери и вынуждена была отойти. За время отсутствия Дыбенко, воспользовавшись бездействием его неуправляемой дивизии, белые успешно атаковали и выбили соседнюю с ней 38-ю дивизию из станицы Качалинской. Разгневанный своеволием Дыбенко, командарм Павлов приказал ему контратаковать кавбригадой фланг белых, наступавших на 38-ю дивизию. Дыбенко с Курышко контратаковали, но положения исправить не смогли, и были отброшены с еще большими потерями. Спустя некоторое время 10-й армии все же удалось не только выправить положение, но продвинутся вперед и отбить станицу Качалинскую у сводного Кубанско-Терского конного корпуса генерала С.М. Топоркова.

Из приказа по войскам 10-й Красной Армии Кавказского фронта: “Город Царицын № 69 26 января 1920 г. Начдив 37-й стрелковой дивизии тов. Дыбенко награждается золотыми часами ВЦИК за № 266 за умелое командование кавбригадой в декабрьской операции, когда ловким маневром зашел в тыл противника и заставил его поспешно отступить, что способствовало успешному наступлению армии”.

Прочитав приказ о награждении, возникает вопрос, почему Дыбенко во время штурма Царицына не командовал вверенной ему дивизией, а вступил в командование одной кавбригадой, у которой имелся свой, куда более опытный и грамотный командир? Любопытно, что за те же успешные боевые действия той же кавбригады Дыбенко был вскоре награжден вторично. Из приказа РВСР № 97: “Награждается… орденом Красного Знамени бывший начальник 37-й стрелковой дивизии тов. Дыбенко Павел Ефимович, за то, что во время боев на подступах к г. Царицыну. командуя бригадой, искуссным маневром вошел в тыл кавалерийской группы противника, принудив ее поспешно отступить и бросить большое число орудий и прочего военного имущества. Указанный маневр дал возможность частям 10й армии занять прочное положение для дальнейших действий против Царицына, который 3 января 1920 г. пал под ударами 10-й и 11-й армий”.

П.Е. Дыбенко за один и тот же успех награждается дважды. Вначале следует награда уровня командующего фронта — золотые часы, а потом уже высшая награда Реввоенсовета Республики — орден Красного Знамени. Но ведь за один и тот же подвиг два раза награждать не положено! В годы Гражданской войны это правило так же соблюдалось, но только не в случае Дыбенко. При этом двукратное награждение П.Е. Дыбенко за один и тот же успех — это возможно вообще единственное в своем роде исключение за все время Гражданской войны.

Фактически во время успешного рейда кавбригадлы Курышко командир 37-й дивизии, как и в предыдущий раз, просто “находился при бригаде”, тогда как фактически ею командовал тот, кто умел это делать лучше всех других. Это подтверждают и воспоминания сподвижника Курышко И.П. Зарайченкова. Из воспоминаний ясно, что в рейд была отправлена бригада во главе именно с Курышко.

Что же касается “дождя наград”, которые обрушились на Дыбенко после взятия Царицына, то, думается, здесь не обошлось без Коллонтай и ее друзей из партийной верхушки. При этом, будучи в должности обычного комдива, в отрыве от дружков-матросов, Дыбенко был Москве не опасен. К тому же Дыбенко, под влиянием Коллонтай, все больше и больше переходил в лагерь идейных большевиков. Да, Советская власть жестко отстранила Дыбенко от первых государственных должностей. Но та же Советская власть все равно желала видеть Дыбенко в своих рядах, как один из символов революции, ну, а символ революции не должен терпеть поражений от врагов. Что касается неутомимой Коллонтай, то используя все эти факторы, она уже начала лепить из своего супруга не только образ легендарного матросского вожака-революционера, но и образ выдающегося пролетарского полководца. Кстати, Курышко за взятие Царицина никаких наград не получил.

Что касается П.Е. Дыбенко, то впоследствии вместе с А.М. Коллонтай, он напишет достаточно интересный очерк “На подступах к Царицыну”, в котором со многими подробностями и юмором расскажет о рейде кавалерийской бригады по белым тылам. При этом, по прочтении невозможно понять, кто все-таки командовал кавбригадой, Дыбенко или Курышко? Авторы сочинения упорно обошли этот вопрос своим вниманием. Случайно ли? Сам же П.В. Курышко ничего в защиту своей чести и достоинства к этому времени сказать уже ничего не мог, так как в 1921 году геройски погиб в Грузии.

Заметим, что история с рейдом во главе кавалерийской бригады по белым тылам под Царицыным явилась самым главным подвигом П.Е. Дыбенко на протяжении Гражданской войны. Но если считать, что бригадой все же командовал опытный Курышко, а не дилетант Дыбенко, то у Павла Ефимовича практически не останется больше в активе никаких полководческих успехов.

Кстати, у Дыбенко и после взятия Царицына была реальная возможность продемонстрировать всем свой полководческий талант, но ей почему-то не воспользовался. Дело в том, что помимо золотых часов и ордена Дыбенко был награжден еще новым назначением на должность командира кавалерийской дивизией. Должность комдива конной дивизии считалась намного престижней командира дивизии пехотной, особенно во время предполагаемого стратегического наступления. Находясь на острие удара, кавалерия первой преследует врага и первой вступает в оставляемые противником города, поэтому кавалерийские начальники обычно снимали куда больший урожай наград, чем их пехотные коллеги. Новое назначение следует считать еще одной неофициальной наградой герою революции.

3 марта 1920 года Дыбенко принял у Г.Д. Гая командование прославленной 1-й Кавказской кавалерийской дивизией, которая должна была стать одним из главных козырей РККА в предстоящем наступлении на белых на Северном Кавказе. Так как воевать предстояло на землях Данского и Кубанского казачьих войск, было очевидно, что бои предстоят тяжелейшие и кровопролитные. В самый напряженный момент подготовки к наступлению Дыбенко неожиданно для всех бросает дивизию и уезжает в Москву к Коллонтай. В классической советской биографии П.Е. Дыбенко писатель И.М. Жигалов не слишком внятно пишет, что в это время Коллонтай, якобы, заболела тифом, и Павел Ефимович помчался навестить больную. Но по приезду в Москву Дыбенко почему-то находит свою супругу не в больнице, а в ее любимом номере гостиницы “Националь”. Да и обратно на фронт он явно не торопится, засидевшись в Москве больше чем на месяц. При этом его жена давно выздоровела, а его дивизия во всю воюет под командой ВРИО комдива Б.И. Мартвиха.

В принципе Дыбенко повторил на этот раз тот же финт, что в 1919 году на Украине, с той лишь разницей, что тогда ему срочно приспичило учиться военному делу, а теперь навестить больную. Но почему Дыбенко сбежал с фронта, так фактически и не вступив в командование кавдивизией?

На самом деле, к этому времени над Павлом Ефимовичем снова сгустились тучи. Дело в том, что в эйфории от наград, Дыбенко снова вышел из — под контроля и начал, по своему обыкновению, бесчинствовать. Чашу терпения переполнила история, когда он, будучи сильно пьяным, приказал расстрелять практически без всякого повода семерых красноармейцев. Но если Дыбенко такие выходки вполне сходили с рук в 1918 году, то в начале 1920 года все в РККА было уже иначе. Комиссары дали делу ход и Дыбенко занялся ревтрибунал 10-й армии. Выход для Павла Ефимовича оставался лишь один — бросить дивизию и мчаться в Москву, под крыло Коллонтай, чтобы та спасла его от трибунальщиков 10-й армии.

Что делал Дыбенко в Москве, можно тоже только догадываться. Может быть занимался своим любимым делом — пьянствовал и веселился, а может, наоборот, затаился в номере Коллонтай, пережидая нависшую над ним угрозу. Только 28 мая 1920 года его разыскали сотрудники аппарата реввоенсовета и заставили прибыть в реввоенсовет республики. С кем и о чем там говорил Дыбенко неизвестно. Понятно лишь то, что его снова простили. Уж не знаю, рассчитывал ли Павел Ефимович получить на этот раз под начало корпус, но корпуса ему не дали. Дыбенко получает назначение командиром 2-й кавалерийской дивизии имени Блинова в составе 13й армии, чтобы на фронте реабилитироваться за свое преступление. Кавдивизия имени Блинова была на тот момент одним из лучших соединений РККА. А 13-я армия держала фронт в Северной Таврии, не давая белой армии барона Врангеля вырваться из Крыма.

* * *

По приезду в 13-ю армию, занимавшую позиции под Каховкой, Дыбенко встретил там своего старого друга И.Ф. Федько, командовавшего 46-й стрелковой дивизией в той же армии.

10 июня Дыбенко возглавил набег 3-й бригады своей дивизии на Нову-Михайловку, где случайно захватил в плен несколько белых офицеров из белоколмыцкой дивизии во главе с генералом А.П. Ревшиным. В Москве обрадованная Коллонтай придала этому успеху самую широкую огласку. Однако на этом подвиги П.Е. Дыбенко закончились.

В это время командование 13-й армии начало сколачивать на левом берегу Днепра ударную группировку из пехотной группы И.Ф. Федько и конной группы Д.П. Жлобы, для нанесения удара по частям белой армии, готовым осуществить выход из Северной Таврии на оперативные просторы южной России.



При этом конная группа Д.П. Жлобы нацеливалась на Мелитополь, чтобы выйти в тыл 1-го армейского корпуса генерала А.П. Кутепова, отрезав ее от Крыма. Для этого корпус Жлобы был усилен 2-й кавалерийской имени Блинова. В конную группу Жлобы входили: 1-й конный корпус (корпус Жлобы, 3800 сабель), 2-я Ставропольская кавалерийская дивизия (командующий — комдив П.Е. Дыбенко, 1340 сабель) две кавалерийские бригады 40-й дивизии (1500 сабель) и 9 самолетов. Общее руководство операцией осуществлял командующий 13-й армией РККА Юго-Западного фронта командарм И.П. Уборевич.

Тем временем, дивизии генерала Врангеля выдвинулись на линию Ногайск, западнее железной дороги Бердянск-Пологи, огибая район Большого Токмака с северо-востока до Днепра у станции Попово. Естественно, командование Красной армии не могло смириться с таким положением вещей. Был разработан план по разгрому войск Врангеля. Для этих целей 13-я армия большевиков проводила перегруппировку, пополнялась свежими частями. 2-я кавалерийская дивизия Блинова под началом Дыбенко, при этом, держала фронт в районе к востоку от железнодорожной станции Попово.

14 июня бои продолжались по всему фронту, причем весьма успешно для частей Донского корпуса белых. 15 июня авиаразведка белых обнаружила в районе Верхнего Токмака скопление крупных кавалерийских соединений противника, и в этот же день Сводный корпус Д.П. Жлобы атаковал донцов. 3-я Донская дивизия генерала А.К. Гусельщикова была вынуждена отойти. Вступила в бой и 2-я Донская дивизия. В этот же день началось наступление группы И.Ф. Федько (46-я пехотная дивизия и две бригады 15-й стрелковой дивизии). Задачей группы было занятие Большого Токмака с последующим наступлением на Мелитополь. Одновременно повела наступление 3-я стрелковая дивизия белых. В эти горячие дни авиация белой армии на редкость эффективно производила бомбометание и пулеметный обстрел красной конницы, результатом которых явились большие потери, полное расстройство и задержка продвижения.

Из воспоминаний белогвардейского офицера: “Троекратное бомбометание и обстрел из пулеметов с незначительной высоты 17 июня неприятельской конницы нанесло ей огромные потери и полное расстройство. Паника была настолько велика, что артиллеристы рубили постромки и бросали орудия, стремясь поспешным бегством избавиться от воздушных атак. В этот день по показаниям пленных Жлоба потерял 300 лошадей”.

18 июня после мощного артиллерийского огня красные захватывают Большую Каховку, 19 июня противник переправляется перед Любимовкой и одновременно поведя наступление от Большой Каховки, к вечеру занимает Малую Каховку и Корсунский монастырь. Около 4 часов утра 19 июля передовой отряд Сводного корпуса красных атаковал охранение 2-го Корниловского Ударного полка, артиллерия противника открыла огонь по колонии, с рассветом заработали и орудия корниловцев. Позже было установлено, что полк был атакован Таманской кавалерийской бригадой (1-й и 2-й кавалерийские полки). Получив решительный отпор, противник отошел.

19 июня бои возобновились с новой силой, красные вновь перешли в наступление по всему фронту. Попытка красных в этот же день на Токмакском направлении атаковать белых. окончилась также неудачно. Главным итогом боев 17–19 июня явилось то, что конная масса конницы Жлобы и Дыбенко, втянутая в течение предшествовавших боев в образовавшийся узкий мешок, образованный фланговыми полками белой армии, оказалась окруженной. Из-за образовавшиеся скученности и тесноты, красная конница утеряла подвижность и маневренность. Вскоре вход в мешок наглухо закрыла Корниловская дивизия.

Практически весь корпус Жлобы и дивизия Дыбенко попали в классический котел в районе немецкой колонии Лихтфельд. Едва кольцо окружения сомкнулось, командир Корниловской дивизии генерал Н.В. Скоблин принял решение провести атаку противника. Из воспоминаний офицера 7-го сводного кавалерийского полка Рубцова: “Все дальнейшее развернулось с молниеносной быстротой. Шестерки коней, одна за другой вылетели карьером на позиции, пушки снялись с передков и по команде “беглый огонь” запрыгали наперегонки. Броневики врезались в конницу. В то же время полковник Пашкевич со своим 2-м полком в сомкнутом строю двинулся на колонию Лихтфельд. Ошеломленные красные пришли в себя и под прикрытием своего артиллерийского огня стали строиться к атаке. Пашкевич продолжал идти колонной. Подойдя к противнику на ружейный выстрел, он перестроил два батальона и развернутым фронтом быстрым шагом пошел навстречу несущейся лаве. Это так ошеломило всадников, что они остановились и поскакали обратно. Вдогонку им хлестали пулеметы. Выскочив из-под обстрела, конники Жлобы привели себя в порядок и решили снова атаковать Пашкевича. Теперь на развернутый фронт корниловцев были брошены четыре полка, а два полка в обхват их левого фланга. Густые лавы противника поскакали в атаку. Между всадниками расстилались тройки с пулеметными тачанками. Топот, гиканье, треск пулеметов неслись навстречу корниловцам. Тем же шагом в сомкнутом строю продолжали идти батальоны, расстреливая лавы из ручных пулеметов. Как и в первый раз, атака пехоты на атакующую ее же кавалерию навела ужас: лавы красных, не доскакав до корниловцев, бросились назад и в стороны. Красная кавалерия потеряла сердце. Всадники на взмыленных лошадях заметались по жнивью и пахоте”.

Красная конница бросалась в разных направлениях в отчаянной надежде прорвать, сжимавшееся железное кольцо. Жлоба отчаянной атакой попытался прорвать фронт у села Черниговка, однако и эта атака была отбита. Развивая успех, Врангель бросил противокруженной неприятельской конницы все имевшиеся у него самолеты, броневики, бронепоезда, а также стратегический резерв — Корниловскую дивизию и донскую конницу. 3 июля окруженная конная группа Жлобы была разрублена на две части. Жлоба было кинулся на север, но напоролся там на Корниловскую дивизию и линию бронепоездов, что привело к дроблению конницы на мелкие группы, которые уничтожались бронепоездом и пехотой белых на подводах.

Из воспоминаний кавалерийского офицера Рубцова: “Посадив на коней, полковник Ковалинский развернул полк сомкнутым строем. В полку оставалось не больше 800 сабель при 4-х пулеметах. Показавшаяся близко на бугре колонна красных, раз в 8 превосходила числом полк, стала на галопе строить фронт. Впереди строя развивалось кроваво-красное знамя, а перед ним шел броневик. Красные пошли в наступление на полк. “Шашки к бою! Пулеметы вперед!” — скомандовал полковник Ковалинский, и, как раз в это время, наша казачья бригада открыла огонь из всех своих пулеметов… Наша батарея била на картечь. Красные дрогнули, а броневик стремительно понесся на мост и скрылся из вида. Жлоба, спасая себя, бросил остатки своего конного корпуса. Не менее 2500 красных всадников, потеряв строй, понеслись беспорядочной толпой к мосту и, перейдя речку вброд, попали под огонь нашего бронепоезда, а повернув назад, — опять под пулеметы и картечь дивизии Морозова”. После бомбометания остатки красной конницы в панике бросились в поле. Но это ее не спасло. Летчики врангелевских аэропланов, снизившись до 50 метров, пулеметным огнем и бомбами довершили разгром красных. Остававшиеся в живых красноармейцы, бросая орудия, пулеметные тачанки и лошадей, разбежались по хуторам и балкам

Из воспоминаний красного кавалериста А.И. Бубенцова: “…Наш конный корпус оказался в замкнутом вражеском кольце. И действительно, вскоре со всех сторон конницу стали поливать огнем из орудий, пулеметов и с самолетов. Нас расстреливали с близкого расстояния. Было похоже, что нас предали, заманив в ловушку. К полудню окончательно выяснилось, что, кроме нашего 1-го конного корпуса, никакие другие части 13-й армии в наступление не пошли. А стрелковые части, с которыми мы должны были соединиться на вражеской территории, стреляли по нашим бойцам из всех орудий, думая, что на них движется противник. В начале наступления я находился вместе с командиром корпуса, с которым были также начальник штаба Качалов, военком Соколов и консультант из оперативного отдела армии. Мы скакали в арьергарде нашей лучшей 2-й кавдивизии имени Блинова, которой командовал тогда знаменитый деятель Октября Дыбенко. Когда нашу конницу стали расстреливать с близкого расстояния, мне приказали немедленно найти повозки штаба корпуса и вместе со штабом выходить из огненного кольца к исходным рубежам корпуса. Я нашел свой штаб, и мы скакали во всю мочь через глубокий тыл противника под проливным дождем. Наконец ночью второго дня штаб корпуса вырвался из замкнутого круга. Два дня, 4 и 5 июля, наша конница выходила из окружения, потеряв половину своих бойцов вместе с конями. В некоторых эскадронах оставалось по 5 человек. Это была катастрофа”.



К концу дня 20 июня сводный корпус Жлобы был разгромлен полностью. В качестве трофеев войскам, принимавшим участие в этот побоище, достались 40 орудий, 200 пулеметов, 2000 пленных и более 3000 лошадей.

Уничтожение конного корпуса Жлобы стало громом среди ясного неба для Москвы. За последнее время большевики привыкли к победам и холодный дождь Мариупольского разгрома всех буквально оглушил. Оказалось, что полководческий талант Д.П. Жлобы был сродни воинскому таланту Дыбенко. Что касается П.Е. Дыбенко, то во время напряженнейших и кровопролитнейших боев он остался верен себе. Бросив, как обычно, дивизию на своих заместителей, Дыбенко все время держался около Жлобы. Выбранная для спасения собственной жизни тактика оказалась наиболее верной. Когда стало ясно, что вырвать корпус из окружения невозможно, Жлоба бросил всех еще остававшихся бойцов в безумную атаку на пулеметы, а сам с небольшой группой командиров, воспользовавшись возникшей суматохой, вырвался из окружения. Вместе с Жлобой вырвался и Дыбенко, тогда как его дивизия была уничтожена. Захвачен белыми был и весь штаб дыбенковской дивизии. По отзывам современников и Жлоба, и Дыбенко и все другие, оставшиеся в живых командиры, в течении нескольких дней находились в полной невменяемости. Что и говорить, “красного Мюрата” из Павла Ефимовича и не вышло.

В дни разгрома группы Жлобы А.М. Коллонтай писала Дыбенко: «Мой любимый, мой милый, милый собственный муж! Не хватает мне твоих милых сладких губ, твоих любимых ласк, всего моего Павлуши, все думы о тебе, о твоей большой работе. Милый, иногда мне кажется, что в эти знаменательные дни, пожалуй, лучше бы, если бы ты был ближе к центру. Когда человек на глазах, ему дают ответственные дела, ставят на ответственный пост. Я все еще как-то не верю, что мы далеко друг от друга, так живо ощущение твоей близости. Мы с тобой одно, одно неразрывное целое. В тебя, в твои силы я верю, я знаю, что ты справишься с крупными задачами, которые стоят перед тобою во флоте, но знаю также, мой нежно любимый, что будут часы, когда тебе будет не хватать твоего маленького коллонтая. А большой, пожалуй, даже чаще будет нужен тебе. Нужна очень интересная агитационная работа — думаю, как бы помочь тебе в этом?.. Мой милый, милый Павлуша, чувствуешь ли, как мои мысли летят к тебе? Ласки вьются волною вокруг тебя и хотят проникнуть в твое сердечко. Как хотелось бы обхватить обеими руками тебя за шею, вся-вся прижаться к тебе, приласкать твою милую голову, найти губами губы твои и услышать твои милые ласковые слова, в ответ на которые так сладостно вздрагивает и сладко замирает сердце. Милый! Любимый! Твой голубь так страстно хочет скорее, скорее прилететь в твои милые объятья!..»

На столь проникновенные строки Дыбенко отвечал не менее эмоционально, но более безграмотно: «Дорогой мой голуб, милый мой мальчугашка, я совершенно преобразился, я чувствую, как во мне с каждой минутой растет буря, растет сила!.. Шура, голуб милый нежный любимый несколько слов пишу тебе под звуки боя. Я потерял в бою почти весь командный состав. Жажду видеть моего мальчугашку и сжат его в своих объятиях. Невообразимая тоска охватила меня. Кипит работа. Но все это тоска кроме моего мальчугашки. Ты единственное достойное существо, тобою наполнены все мои фибры.» Что и говорить, любовные признания Павла Ефимовича выглядит местами даже трогательно, особенно про фибры, хотя и несколько пошловато.

Из Москвы для расследования обстоятельств разгрома примчалась правительственная комиссия в составе Розалии Землячки (от ЦК РКПб), Глеба Бокия (от ВЧК) и Клима Ворошилова (от РВС Республики). Д.П. Жлобе предъявили обвинение в неудовлетворительном командовании вверенными войсками. Вместе со Жлобой попал под очередное следствие и Дыбенко. Правительственная комиссия приговорила Жлобу к изгнанию из рядов Красной Армии. Впрочем, Жлобу вскоре восстановили в РККА, назначив командовать кавдивизией и отправив искупать вину в поход на Батуми. Что касается Дыбенко, который так же должен был понести наказание, то он, по обыкновению, никакого наказания не понес. Дыбенко просто отстранили от командования и Павел Ефимович убыл в Москву продолжать учебу в академии. На этом Гражданская война для него закончилась.

В результате блестящей победы при Лихтфельде, армия Врангеля смогла перехватить стратегическую инициативу и продолжить наступление на Екатеринослав и южную Малороссию. А сама война на юге Росси затянулась до ноября 1920 года, когда Южный фронт под командованием М.В. Фрунзе, взломав укрепления белых на Перекопе и Чонгаре, окончательно занял Крым.

Загрузка...