Павлиний глаз

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Белль, милая. Ты плачешь?

Принц испугался. Он обхватил жену, словно в стремлении защитить от незримой опасности, и приподнял ее над постелью. Она показалась ему невесомой, мягкой, словно лишенной костей. Прижав Белл к своей груди, Рафик стал нежно гладить ее по голове.

Она положила голову ему на плечо. Слезы обильными горячими потоками бесшумно лились из ее глаз, и он кожей ощущал их обжигающий поток.

Принц заботливо оправлял ее волосы, закутал покрывалами ее мокрую от пота, остывающую спину, еще сильнее прижимал к себе.

— Почему ты плачешь, малышка? Разве я сделал тебе больно? Скажи, что случилось?

Она тяжело дышала, не в силах произнести признание.

— Я хочу знать, почему ты плачешь?

Она с трудом успокоилась, тихо сказала:

— Это глупые слезы. Мне так хорошо, что нельзя было не расплакаться. Настолько мне хорошо...

Принц обнимал и гладил жену и что-то утешающее бормотал на арабском. Его теплый сочный голос словно окутывал ее бархатной дымкой. Изабелл почувствовала себя маленькой, даже крошечной в его руках, балуемой девочкой, защищенной от всех невзгод мира.

Она нежно поцеловала мужа в шею, вдохнула ее запах, обхватила его плечи руками. Рафик удовлетворенно осознал причину ее слез. Он лишь пожалел, что заигрался в странную игру со связанными запястьями. Ему следовало развязать Белл прежде или же не связывать вообще. Не стоило этого делать хотя бы потому, что так он мог вызвать в ней болезненные воспоминания... Рафик понимал, что Изабелл плакала от невозможности вернуть ему хотя бы малую часть тех ласк, какими он награждал ее. И он знал также, что больше никогда не сделает так.

Принц слишком много чувства вложил в их первую близость, чтобы оставить за собой способность рассуждать здраво. Он так долго мечтал переломить ее упрямство, обуздать эту европейскую спесь, завоевать доставшуюся ему женщину! А теперь все, что он сделал с ней, несло на себе печать его эгоизма...

А еще он струсил, завязав ее руки. Он боялся, что ее сладострастные прикосновения лишат его выдержки, изобличат силу его желания преждевременным выходом из блаженства — желания, которое она не позволила ему утолить в их первую брачную ночь.

Но что было самым постыдным — это то, что он сознательно желал ее беспомощности, ее мольбы, ее непосредственной чувственной отдачи. Он хотел обезоружить ее волю, истребить ее гордыню, овладеть своей женой без остатка. А теперь был вынужден утирать с ее лица слезы, что, не прекращая, струились по ее щекам.

Она плакала от счастья, но он точно знал, что не дал ей ничего, а отнял слишком многое.

— Спи, Белль. Я хочу, чтобы ты уснула.

Изабелл послушно легла и потянула его за собой. Он лег рядом. Она обняла его, губами коснулась его рта и так замерла.

Рафик внутренне посмеялся над собой. Он почувствовал, что после своего вероломства будет прощать этой женщине все. Наказывая ее за девичье упрямство, он лишь жестоко наказал себя за свой мужской эгоизм.

Рафик почувствовал, что сам теперь крепко связан — ее нежностью и доверием. И вот теперь она дремала рядом. Он чувствовал ее губы на своих губах, ее руки на своем теле, он обнимал ее — жаркую, влажную, желанную. И сколько бы она ни спала, сколь бы сильно ни разгоралось его желание, он больше не мог овладеть ею. Больше не должен был...

Изабелл спала крепко и долго. А проснувшись, долго не могла прийти в себя, понять, что с ней произошло и вообще — где она? Она с усилием распахнула глаза и долго примерялась к тусклому свету. А потом обнаружила себя совершенно нагой в кутерьме разноцветных шелковых подушек под тонкой атласной простыней.

Тело чувствовало себя отдохнувшим и обновленным. Тело сохраняло мерную пульсацию, к которой Изабелл чутко прислушивалась. Она потянулась, завела руки за голову, вспомнила перевязанные запястья, ощутила влажные волосы на затылке. Она осторожно повернулась. Стала всматриваться в его дремлющее лицо.

Изабелл медленно вспоминала все. Она откинула простыню, пристально вгляделась в его тело. Принялась медленно водить рукой вдоль его контуров, не прикасаясь к коже. Ей казалось, она чувствует каждую его клеточку.

Ей захотелось быть одетой, когда он был совершенно наг. Ей хотелось проучить этого вельможного зазнайку. Представить все так, словно между ними ничего не было. Насмешливо взглянуть в его лицо, когда он проснется.

Она постаралась выскользнуть из его рук незаметно, но он почувствовал движение и сквозь полудрему спросил:

— Ты уже проснулась, Белль?

— Да, — нехотя ответила она.

Рафик, не открывая глаз, погладил ее по плечу. К своему ужасу, Изабелл осознала, что отчаянно желает повторения своих недавних терзаний.

— Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя лучше?

— Да, я чувствую себя значительно лучше, — согласилась Белл и повторила попытку улизнуть.

Принц поймал ее за талию, привлек к себе, провел ладонями по ягодицам и между ними, плотно и настойчиво. Она напряглась, и он это почувствовал.

— Все же, должно быть, ты чувствуешь себя недостаточно бодрой, чтобы вставать. Возможно, мне не стоило тебя так утомлять.

Она невольно скорчила гримасу в ответ на его наглый намек.

— У меня есть что-то освежающее для тебя.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но чувствую, что следует отказаться. — Она привстала на постели, стараясь избегать смотреть на него.

— Как хочешь. А я все же схожу. — Он присел на постели.

— Подожди! — окликнула его Изабелл и обхватила его обеими руками за плечи.

— Белль, я хочу встать.

— Нет.

— Позволь мне встать, — он с силой расцепил ее руки и встал с постели.

Встав над Изабелл, он посмотрел на нее с прищуром.

— Рафик, что-то не так? — испуганным голосом спросила она его.

— Нам обоим следует остыть, Белль, и это не шутка, — его тон был резок, это обидело ее.

— Зачем же? Есть другое решение, если это так серьезно...

— Я не стану это обсуждать, Белль. Не дави на меня, если не хочешь осложнений.

Но Изабелл еще сильнее прижалась к нему, сцепив кисти в замок.

— Перестань, — прикрикнул он.

— Я так хочу! — подобным же тоном отозвалась она. — Так надо, послушайся меня, — нежно промурлыкала она, целуя его спину.

Она обошла вокруг мужа, даря ему поцелуи, обхватила его лицо ладонями, поднялась на цыпочках — ближе, еще ближе, заглянула в потемневшие глаза, раскрыла рот, чтобы прошептать ему о своей любви, но не успела...

Он опоясал ее, вернул на подушки, очерчивая ее бедра руками, услаждался трепетом ее груди, целуя и покусывая ее упругую пышность. Ее руки на этот раз были свободны, и она нежно вторила его ласкам. Белл явственно чувствовала, сколь велико его напряжение. Он был так близко, она ощущала его давление. Белл приняла его возбужденную плоть и вдруг произнесла:

— Ты не предохраняешься?

Он взревел, достиг экстаза. А затем, спустя несколько минут, недовольно ответил:

— Деточка, я здоров. Тебе нечего бояться. И зная тебя, полагаю, мне тоже не стоит чего-либо опасаться.

— Все верно. Но я могу забеременеть...

— Да, иногда замужние женщины действительно беременеют от своих мужей. Считается, что это нормально, но тебя, похоже, это смущает. Могу узнать — почему?

Она смолчала.

— Кто знает? — продолжил принц. — Возможно, в эту самую минуту совершается чудо. Быть может, именно сейчас зачинается дитя. И это может быть сын, будущий наследник трона.

Что ж, действительно вполне возможно. Во всяком случае, так показалось Белл. Но как ей к этому отнестись, она сама еще не знала. Знала лишь, что предположение о будущем ребенке приятно для ее мужа.

Еще недавно она была женщиной, которая не ходила на свидания уже около двух лет, не думала ни о семье, ни о детях, с головой была погружена в работу. И вдруг она осознает себя замужней, размышляющей о потомстве...

Идея забеременеть от принца, затем от короля, рожать ему смуглых черноволосых принцев и принцесс показалась ей занимательной.

Но затем у этой мысли появилось ее кривое отражение. Она представила мужа монархом, озабоченным численностью своего потомства, для которого дети — не дети, а наследники, жена — не жена, а плодовитая самка.

Белл отвернулась и сказала:

— Я очень устала.

Он лег, зависнув над ней своим весом, и разрешил:

— Тогда отдохни.

— Мне тесно и дышать нечем, — отодвигалась она от него.

— Не придумывай, — он положил ее поверх себя и обхватил руками.

— Я слишком тяжелая.

— Слишком тяжелая! — рассмеялся принц. — Не смеши меня, Белль. Я бы сказал, что ты слишком легкая. Расслабься и отдохни.

— Но...

— Если у тебя есть еще какие-то «но», значит, не так уж сильно ты устала и нам ничто не мешает продолжить...

О чем думала Изабелл Маргарет Уинтерс, соглашаясь на этот брак? О чем угодно, только не о его прямых последствиях!

Перед ней был выбор — поддержать человека, спасшего ее от неминуемой гибели, или, устно отблагодарив, вернуться к своей археологической деятельности и на этом закончить их знакомство. Белл предпочла стать истинно благодарным человеком. Она мужественно снесла все предсвадебные приготовления, стараясь не обращать внимания на неудобства, а думала лишь о том, чтобы не подвести принца, который так на нее рассчитывал...

Она ни на секунду не задумалась об интимной стороне брака, возможно потому, что вопрос современного монаршего семейного общежития был для нее изначально не ясен. Кроме того, Изабелл была уверена, что когда этот брак отыграет свою социально-политическую роль, его немедленно расторгнут — к обоюдному удовольствию сторон, и тогда ей точно ничто не помешает утонуть в столь обожаемых ею археологических глубинах.

Могло ли это в полной мере объяснить ее недоумение мужней настойчивостью в первую брачную ночь или теперешней его надеждой на скорое прибавление в монаршей семье? Может, это была всего лишь запоздалая реакция на постигшее Белл счастье? Ведь в словах принца все согласовывалось со здравым смыслом, отвечало заведенному порядку вещей. Принц не мог и заподозрить странного хода мыслей самой Изабелл. В его представлениях их брак был совершенно заурядным, если не считать ранга и той поспешности, которая, впрочем, соответствовала восточной традиции...

И, сколько ни пыталась Белл, принца она винить не могла. Да, он женился на ней ради благополучия своего трона, но ведь и она становилась частью этого благополучия. Да, он гордился своей принадлежностью к правящему клану, дорожил его традициями, любил властвовать и умел это делать, но ведь и она невольно приобщилась к достояниям аль Актар. Да, он не стал церемониться с ней, желая дать шанс новому поколению наследников, но ведь он и не обязан был отдавать за ее жизнь ценнейшую реликвию правящей династии. По всему выходило, что принц прав в своих требованиях и желаниях.

Но какая вина в таком случае лежала на самой Изабелл? Лишь та, что она изначально не вполне верно поняла ситуацию. Она была ввергнута в эту путаницу, убедив саму себя, что брак — не более чем преходящая мера, которая в скором времени себя исчерпает. Но она не учла, что принц — серьезный человек, что монархи сгоряча не женятся. И, главное, она поверила принцу, что он позаботится о ней, ведь он однажды спас ее — совершенно незнакомую женщину.

И так ли плохо быть супругой будущего верховного правителя Карума?

И разве не жила в ее сердце любовь к нему? Разве не она просила о поцелуях, о близости? Разве не ее муж подарил ей незабываемые минуты любви?

И все же это была лишь сказка. А все сказки рано или поздно заканчиваются, уверяла себя Белл. И что она будет делать, когда розовый туман рассеется?

Так, терзая себя различными сомнениями, Изабелл незаметно заснула. Рафик тихо полежал еще немного, убедился, что жена крепко спит. С игривой улыбкой подумал, как же она, должно быть, утомилась излияниями его любви, если засыпала вот уже во второй раз. Он заботливо убрал с лица золотые пряди, которые лезли ей в глаза. Заметил проявившиеся на ее шее и ключице красные пятна от его жадных поцелуев. Еще раз посмотрел на ее распухшие губы, укорил себя за излишнюю рьяность. С удовольствием подумал, что у него будет еще несчетное число возможностей и провиниться перед ней, и исправиться.

Принц был уверен, что Изабелл холодна и недоступна, что ему всякий раз придется заново обхаживать и соблазнять собственную супругу на мимолетную стыдливую близость. Но случилось иначе, она заведомо принадлежала ему, она была уготована ему изначально и в глубине своего сердца чувствовала это. Иначе не было бы этого брака, этого ложа и этих слез...

Но то, что было в глубине ее сердца, таилось так глубоко, что не достигало ума. И принцу стала ясна причина всех ее недоумений.

Именно ее холодный рассудок позволил ей выжить в плену у разбойников, это же свойство дало ей силы приставить нож к горлу Дауда, а затем принять его предложение, пройти испытание королевской помолвкой и королевским бракосочетанием... Именно такая женщина непременно станет исключительной супругой правителя Карума — королевой его сердца. И Рафик гордился собой — он смог по достоинству оценить эту женщину, сумел прочитать знаки Небес, ведшие их друг к другу.

Не было никаких сомнений, что именно этой женщине суждено стать матерью его детей. И если она еще не понимает своего предназначения, не беда, думал принц. Он заразит ее своим ожиданием, своим восторгом, и она отблагодарит его, когда в полной мере вкусит счастье материнства...

Принц вышел из шатра и посмотрел на смеркающееся небо. Сокол прощался с уходящим днем. Его плавное кружение уносило мысли в заоблачные бескрайности. Парение птицы вселяло вещий покой. Его косая тень на барханах, словно призрак печали принца об ушедших предках, напомнил ему о потерях и вечности, которая, как и эта пустыня, однажды все поглотит...

И тут с западной стороны на барханах принц увидел следы пары скакунов. Но это не могли быть следы их лошадей. Принц и Изабелл подъехали к оазису с севера. На острове не должно было быть посторонних. Служба безопасности ужесточила охрану с тех пор, как принц поселился здесь со своею женой. Они совершали регулярные облеты окружающей территории.

Принц нахмурился, отступил в тень, огляделся. Охрана всегда должна была находиться неподалеку от монаршей четы. Но если Селим дерзнет напасть на самого принца, охрана вряд ли сможет его остановить. Этот старый лис от отчаянья мог пойти и на такое.

Пока же для паники нет оснований, подумал принц, решив на будущее быть более бдительным и потребовать того же от своих людей.