Пепел

Глава 3

— Что тебе налить?

— Воду, пожалуйста

Я пожал плечами и достал из холодильника две бутылки минералки.

— С газами и без. Лимон?

— Лучше огурец, — она бросает невозмутимый взгляд на меня.

— Огурец?

— Да. С ним вкуснее.

— Я не знаю, есть ли у меня огурцы, — я задумчиво тру шею, а она улыбается.

— Ты бы слышал, как со стороны звучит эта фраза.

Мы снова смеемся. Господи, за последний час я смеялся так много, как не смеялся за последний год.

Или всю жизнь.

Мы просто гуляли по ночному городу, разговаривали обо всем на свете, много смеялись и шутили. Она прошла босиком по мостовой старого города, держа туфли в руках, и просила меня сделать то же самое, но я отказался, сославшись на холод. Она была красивая в ночном свете, очень красивая. Словами сложно описать эту красоту.

Ее лицо было своеобразным. Достаточно большие глаза, может быть, даже слишком большие для треугольного лица с заостренным подбородком. Нос был тонким, с аккуратной переносицей и слегка вздернутым кончиком. Особенно удивительными были уши Даны, как бы глупо это не звучало. Кончики были слегка заостренными и торчали в стороны, из — за чего она была похожа на эльфа. Это придавало ей моложавый и озорной вид, хотя что — то в ее глазах подсказывало мне, что ей около тридцати. Волосы были темными, почти черными. Я знал, что они длинные и мне очень хотелось их распустить, потрогать и пропустить через пальцы.

— Ты не пьешь совсем? Или только сегодня? — протягиваю ей две бутылки на выбор.

— Не пью, — она берет Боржоми, открывает ее и делает глоток.

— Почему?

— Зачем добровольно травить себя? — спрашивает она, проходя по комнате. Она опускает свободную руку на спинку дивана и трогает пледы. На стопке остается вмятина. И, клянусь, впервые в жизни мне не хочется что — то поправить, привести в первоначальный вид, — А зачем ты пьешь?

— Не знаю, — я пожимаю плечами, и смотрю на свой бокал с виски.

Лед растаял, стенки покрылись капельками конденсата и приятно холодят пальцы.

— Ты не пьяный, — задумчиво протянула она.

— Я настолько привык, что уже давно не пьянею.

— Тогда не пей. Зачем делать что — то, что тебе не нравится и не приносит удовольствия?

Ее слова бьют в самое сердце. Она права, настолько права, что мне даже нечего добавить. Но проблема не в том, что я пью без удовольствия. Проблема намного глубже.

Я беру вторую бутылку минералки, которую она не взяла, и откручиваю крышку. Делаю глоток воды, и мне хочется улыбнуться. Наверное, я это и делаю, потому что она тоже улыбается.

— Это были твои подруги? — спрашиваю я.

— Эти проститутки? — она вопросительно смотрит на меня, а я давлюсь водой — Нет! Я обслуживала их на работе, им не удалось там никого подцепить из туристов, и мы разговорились, — она замолчала, делая глоток, и продолжила, — В общем, я им понравилась, им было весело, и они потащили меня с собой. А я никогда не была в «Фениксе», вот и стало интересно.

— Ну и как тебе «Феникс»?

— Никак, — Дана пожимает плечами и подходит к окну.

— Никак?

— Да, это самое точное описание, — она улыбается, — Я бывала в местах и получше.

— Постой, ты сказала проститутки? — только сейчас до меня дошел смысл сказанного ею слова.

— Да, — она снова подняла брови.

Она перестанет когда — нибудь это делать?

— То есть они реальные…?

— Да, — Дана не дала мне договорить, и улыбнулась еще шире.

— Боже, бедный Игорь, — неожиданно я рассмеялся, — Представляю его разочарование.

— Разве он не за этим пришел туда?

— За этим, но платить за секс — больно ударит по его самолюбию, — я покачал головой, продолжая улыбаться.

— А ты?

Я замолчал, замер и перестал дышать.

— Что я?

— Ты туда, зачем пришел? — спрашивает она, и я судорожно пытаюсь найти достойный ответ.

«Просто развеяться» прозвучит дешево и наивно. «За кампанию» — значит, я тоже пришел туда напиться и снять девушку на ночь (а разве это не так?). Я пытался сообразить, что сказать, но она ответила за меня, отворачиваясь к окну.

— Ты сам не знаешь, — вздохнула она, — Красивый вид.

Я подхожу к окну и смотрю на залив. Поверхность воды отражает луну и огни города.

— Да, красивый. Насколько мне известно, он лучший в городе.

— Наверное, он стоил своих денег, — говорит она с полуулыбкой, — Посмотри на отражение. Такое ощущение, что огни города — это звезды, танцующие на воде. Но на небе не видно ни одной звездочки. Меня всегда это удивляло.

— Что именно? — спрашиваю я, как завороженный, глядя на воду вдали.

Огни, правда, танцуют, размываются, бегут по волнам. Белые, желтые, красные и синие, они перемешиваются между собой, и появляется множество разных, новых оттенков. Когда волна подходит к берегу, они закручиваются в спираль и исчезают. А потом снова появляются на поверхности, словно выныривают из воды. Я смотрю на небо — ни одной звезды, только слабое мерцание где — то вдали.

— То, что в городе такое небо. Только луна, — объясняет она, — Если как — нибудь окажешься за городом, или в лесу, взгляни на небо. Почувствуй разницу.

— Попробую.

— Что попробуешь?

— Попробую как — нибудь оказаться за городом, или в лесу. С моим графиком это проблематично устроить, — говорю я, продолжая смотреть в окно.

— Ты находишь время, чтобы прийти в ночной клуб и снять шлюху. Неужели тебе не найти время, чтобы выбраться в лес с палатками? — она смеется.

Но ее слова почему — то меня задевают.

— Ты не шлюха — отвечаю я, и смотрю на нее.

— А разве ты меня снял? — она смеется еще больше.

Ее смех приятный. Звонкий и легкий. Она смеется всем телом: глазами, губами, плечи ее подрагивают — естественно и непринужденно. Я понимаю, что безумно хочу ее поцеловать.

— Рояль, — кивает она на инструмент у книжного стеллажа, — Играешь?

— Нет.

— Зачем он тебе?

— Предмет интерьера, — я пожимаю плечами, как мальчишка.

Зачем я купил этот рояль? Я до сих пор не знаю. Он был белого цвета, и подходил этой комнате.

— Можно? — она подходит к роялю и проводит рукой по гладкой лакированной поверхности крышки.

— Да. Правда я не знаю, настроен он или нет.

— Сейчас проверим.

Она ставит бутылку на пол, поднимает крышку и нажимает несколько клавиш. Инструмент поддается и издает мелодичные звуки.

Она садится, кладет руки на клавиши и начинает играть.

Я подхожу ближе и, как завороженный, слушаю. Мелодия не знакома мне, но она очень красивая. И грустная.

— Ты можешь спеть? — вырывается из меня, и я замираю.

Она на секунду останавливается, и начинает играть дальше. Потом она делает вдох и поет:

Дотянись рукой — твоя. Нельзя, нельзя

Не смотри мне так в глаза.

Нельзя, нельзя.

Вспоминать, как рука в руке лежала, нельзя

Мне теперь мира мало, хоть мир во мне

На секунду звуки стихают, и я стою оглушенный этой тишиной. Дана продолжает:

Обманув саму себя, попала в плен

Мне всю ночь играл рояль

Шопен, Шопен

Поцелуй на моих губах горит огнем

И вся музыка сейчас ему, о нем

Звуки снова стихают, и она смотрит на меня.

— Странный выбор репертуара, — пытаюсь пошутить я, — Ты красиво поешь. И играешь тоже неплохо.

— Спасибо, — произносит она, закрывая крышку, — Он прекрасно настроен. Мне пора.

— Вызвать такси? — произношу я, пытаясь скрыть разочарование в своем голосе.

— Да, если не трудно. Где у тебя туалет?

Я указываю на дверь у выхода, и она скрывается за ней.

Заказываю такси, машину обещают через семь минут. Я подхожу к входной двери и опираюсь на нее. Слышу, как шумит вода в раковине и улыбаюсь.

Просто помыла руки или стесняется спустить воду в унитазе? Я давно заметил, что у женщин есть какой — то пунктик по этому поводу. Как будто ходить в туалет для принцесс противоестественно.

Дана выходит, и робко улыбается. Я помогаю ей надеть куртку, и не нарочно поправляю выбившийся локон за ухо. От этого жеста она замирает и оборачивается. Я смотрю на нее, и замечаю, что глаза у нее необычного цвета. Темно — зеленые, как малахит. А вокруг зрачка янтарный ободок.

— Оставь свой номер — прошу я, но она качает головой.

Я открываю дверь, она поворачивается, чтобы выйти, но резко останавливается. Целует меня в щеку и шепчет на ухо:

— Если я тебе понадоблюсь, ты найдешь способ увидеть меня снова.