Перед грозой

Ю. Дашкевич Предгрозовой мир Агустина Яньеса

Вступив в XX век, Мексика, страдавшая под тройным гнетом — реакционной диктатуры, католической церкви, иностранных монополий, — оказалась на пороге важнейших в ее истории событий. Безудержно назревал мощный взрыв народного гнева против устоев того мира, о котором писал в своем романе «Перед грозой» выдающийся мексиканский писатель Агустин Яньес.

Еще не бушевала над Мексикой тех лет революционная гроза, однако предвещавшие ее зарницы все чаще и чаще озаряли мрачные тучи, плотно затянувшие небо, под сводом которого проносились предгрозовые вихри.

Еще мало кто знал тогда имена Эмилиано Сапаты и Франсиско Вильи, правда вскоре завоевавших боевую славу полководцев мексиканской революции. Однако в те годы первого из них, вставшего на защиту ограбленных, обезземеленных односельчан в штате Морелос, власти арестовали и заставили отбывать военную службу, а второму, заочно приговоренному к смертной казни и объявленному вне закона за расправу над помещиком-насильником, приходилось скрываться от полиции в горах штатов Дуранго и Чиуауа, где мало-помалу сколачивался отряд крестьянских партизан.

Еще по-прежнему верил мексиканский диктатор генерал Порфирио Диас в незыблемость установленного им режима страшного произвола и жесточайшего террора. Дряхлому, без малого восьмидесятилетнему старику в треуголке с плюмажем по хотелось придавать особое значение надвигавшейся грозе. Он предпочитал услаждать себя проектами устройства в столице небывало пышных торжеств в ознаменование приближавшегося столетия со дня провозглашения независимости Мексики — столетия, из которого «эпоха порфиризма» вычеркнула более трех десятков лет. Нет, престарелый генерал не предвидел, что близок день, 25 мая 1911 года, когда он, спасаясь от разразившейся революционной грозы, вынужден будет бежать из Мексики на германском пароходе «Ипиранга» в Европу и в изгнании завершить свой жизненный путь.

Крушения режима Порфирио Диаса даже в самый канун революции не ожидала и его верная союзница — католическая церковь, уверовавшая в свое извечное могущество.

За годы правления диктатора церковники возвратили себе прежние права и привилегии, которых было лишились в середине XIX века, когда Мексика, издав антиклерикальные «Законы о реформе», первой из стран Латинской Америки отделила церковь от государства. Кстати, в «эпоху порфиризма» эти законы, не однажды упоминаемые в романах Япьеса, формально отменены не были, нарушавших эти законы полагалось по декрету от 12 июля 1859 года подвергать изгнанию за пределы республики или отдавать под суд. Однако клерикалы игнорировали и национализацию церковного имущества, упразднение всех религиозных орденов, конгрегаций, братств и обществ, запрещение носить монашеские одеяния пли облачения священнослужителей в публичных местах, равно как и запрещение основывать конгрегации и общины под какими-либо названиями.

Не удовлетворяясь сферой духовной, церковники проникли и в область политики, экономики и… военных дел (например, в штате Халиско, где происходит действие романа Яньеса «Перед грозой», архиепископ Ороско-и-Хименес в самый разгар революции подвизался как агент-вербовщик контрреволюционных мятежников).

Реакционные епископы не только призывали с амвонов к безусловной покорности властям, но и создавали религиозные конгрегации (подобные конгрегациям Дщерей Марии и Благостной кончины, которые описаны в романе Яньеса), а также другие религиозные организации. Они стремились повлиять на массы верующих, особенно женщин, на молодежь, подорвать нарастающее революционное движение. Разумеется, церковь, всячески помогая диктатуре, заботилась и о собственных интересах, В «эпоху порфиризма» она стала одним из крупнейших землевладельцев в стране, — по свидетельству мексиканских историков, богатства ее за это время приумножились настолько, что значительно превышали все, чем располагала она до принятия антиклерикальных «Законов о реформе».

Подрывная деятельность реакционных церковников не могла не вызвать глубокого возмущения народа, убеждавшегося в том, что они такой же враг, как диктаторы, латифундисты, иностранные — и прежде всего американские — монополии, как империализм Соединенных Штатов, нагло предпринявший в дни революции вооруженную агрессию против Мексики.

Годы спустя после событий, о которых повествует Яньес, мексиканцы приняли новую конституцию (5 февраля 1917 года), своим острием направленную против всевластия католической церкви, равно как против земельной олигархии и иностранных монополий.

Мексиканская революция 1910–1917 годов нанесла серьезный удар по католической церкви, хотя реакционные клерикалы по сложили оружие и в последующие годы продолжали вести борьбу, пытаясь свести на нет завоевания парода: они бросали вызов конституции 1917 года, а через десятилетие после се провозглашения разожгли на земле штата Халиско кровопролитный мятеж «кристерос», мгновенно перекинувшийся на территории соседних штатов. Выступление головорезов-мятежников, по наущению клерикалов взявших эмблемой образ Христа (но-испански: Кристо) и направлявшихся верхушкой церковной иерархии, стоило стране сотни тысяч человеческих жизней.

Родившемуся в 1904 году в Гуадалахаре, главном городе штата Халиско, Яньесу довелось с детских лет быть свидетелем многих эпизодов революционного времени, происходивших в этом штате, ставшем сценой почти всех его романов, новелл, жанровых зарисовок, очерков.

В Гуадалахаре, втором по значению, после столицы республики, культурном и промышленном центре, давно прозванном «жемчужиной мексиканского Запада», прошло детство и молодые годы будущего писателя. Здесь он получил юридическое образование, занимался адвокатской практикой, сотрудничал в местных газетах, преподавал в различных учебных заведениях. В соседнем штате Найарит был ректором института (1930–1931 гг.). Переехав в столицу, учился на философском факультете Национального университета, по окончании которого ему была присуждена ученая степень доктора философии (позже он, впрочем, скажет; «Изучая историю философии, я пришел к выводу, что трудно, почти невозможно быть философом, а потому отдал предпочтение деятельности творческого, литературного плана, отвечающей моим склонностям»[133]). В Мехико он читал лекции, служил в министерстве просвещения, ведая отделом учебных программ радиовещания, и в министерстве финансов, возглавляя библиотечно-архивный департамент. С 1953 по 1959 год занимал пост губернатора штата Халиско. Выполнял и дипломатические миссии. За многие исследования в области литературоведения и филологии Яньеса в 1953 году избрали действительным членом Мексиканской академии языка, президентом которой он стал в 1974 году. В последний период жизни, — умер Агустин Яньес в 1980 году, — он был министром народного образования, назначался руководителем правительственных комиссий.

Однако широкую популярность Агустину Яньссу принесли не официальные посты, не педагогическая работа, а полувековой литературный труд.

Литературой, как вспоминал Яньес в одной из бесед, он увлекся в юные годы, когда читал и перечитывал романы и повести испанских и мексиканских классиков. Девятнадцатилетним ему удалось напечатать свое первое произведение. «Это, конечно, был весьма неудачный опыт», — признавался писатель и не включал его и свою библиографию, lie привлекли большого читательского внимания и последующие пробы пера — рассказы, появлявшиеся в периодической печати, хотя их автор уже числился среди основателей литературного журнала «Бандера де провинсиас», выходившего в Гуадалахаре в 1929–1930 годах и объединявшего молодых поэтов и прозаиков. Однако не очень удачный дебют в литературе не обескуражил юношу, а лишь побудил его внимательнее учиться у мастеров, среди которых Агустин Яньес числил Федерико Гарсиа Лорку, Рафаэля Альберти, Хуана Рамона Хименеса (возможно, именно потоку проза Яньеса столь поэтична), и взыскательнее относиться к слову.

Особое влияние на прозу Агустина Яньеса оказала поэзия Рамона Лопеса Веларде (1888–1921), одного из основоположников национальной лирики Мексики XX века. Стихи этого прекрасного поэта, сотрудничавшего в гуадалахарской газете «Эль рехиональ», юный Агустин заучивал наизусть, — они были созвучны его душе и не могли не оставить след, достаточно явственный, в будущих произведениях романиста. В этом нет ничего удивительного. «Личность и творчество Рамона Лопеса Веларде столь сильно воздействовали на умы мексиканцев; что никакой иной поэт с ним не мог сравниться… — писал Николас Гильен. — Истоки поэзии Лопеса Веларде — в душе мексиканца, это его лирическое выражение, наиболее всеобъемлющее, наиболее нежное и вместе с тем наиболее глубокое»[134]. Лейтмотив поэтической книжки Лопеса Веларде «Тревога» в известной мере совпадает с лейтмотивом романа Яньеса «Перед грозой». А образ Виктории, героини романа, как подтверждал Яньес, возник под влиянием стихотворения Лопеса Веларде «Пока умирает вечер…». Из другого произведения Лопеса Веларде — поэмы «Нежная отчизна» Яньес позаимствовал название своего романа «С подведенными глазами, с подкрашенными губами», эпиграфом к которому были поставлены строки поэмы. Спустя сорок лет после смерти автора прославленной патриотической поэмы, по словам Николаса Гильена, «национальной песни» Мексики, издается сборник новелл Агустина Яньеса «Чувства на волю» с многоговорящим посвящением: «Рамону Лопесу Веларде, столь близкому».

Агустина Аньеса, как и Рамона Лопеса Веларде, непреодолимо влекла к себе мексиканская провинция, деревня, где оба они, прозаик и поэт, открывали родники народного гения. В гуще жизни, среди простого люда, глубокими корнями связанного с отчим краем, оба мастера слова черпали свое вдохновение.

Нельзя не принимать во внимание, что на творчество Яньеса оказала влияние во всем ее своеобразии мексиканская революция, основной движущей силой которой под лозунгом «Земля и свобода!» выступило крестьянство. (Эмилиано Сапата возглавлял Освободительную армию Юга, а Франсиско Вилья командовал Северной дивизией).

После выхода в свет в 1941 году первых книг Яньеса «Расцвет давних игр» и «Дух и лики Гуадалахары» — живых зарисовок, скорее новелл — «можно было сделать вывод, — отмечает мексиканский литературовед Эммануэль Карбальо, — что Агустин Яньес «обрел свой мир и нашел самого себя в литературе» [135]. С тех пор на протяжении долгого, исчисляемого не одним десятилетием, сложного, изобиловавшего не всегда удачными поисками литературного пути, Агустин Яньес, по суждению Карбальо, «как и все подлинные романисты, владел собственным миром, географически и исторически определяемым местом жительства автора и всем пережитым в детстве и в юношеские годы. Этот мир — его провинция, о в границах провинции — дорогие сердцу писателя места: и ее главный город (Гуадалахара), и забытые селения (Яуалика), и отдаленные ранчо, которых не коснулась цивилизация (Альтос-де-Халиско и тихоокеанское побережье)»[136].

В феврале 1945 года Агустин Яньес завершает многолетнюю работу над рукописью романа «Перед грозой». Произведение это увидит свет через два года, вначале оно будет встречено прохладно, если не сказать — холодно, а кое-кем даже неприязненно. Однако такого рода реакция на новую книгу не станет длительной и объяснялась она тем, что читателям и критике еще предстояло открыть писателя, которого почти не знали, открыть, познакомившись с его первым романом, принятым на первых порах за очередное произведение о мексиканской революции, одно из многочисленных, интерес к которым угасал. А затем последовало признание. Появились восторженные отзывы. Роман был признан значительнейшим литературным явлением и — что случается но столь часто — при жизни автора отнесен к классическим произведениям литературы Мексики XX века.

В мексиканской литературе, как известно, роман о революции занимал весьма большое, если не главное, место на протяжении двадцатых — тридцатых годов. Достаточно, в частности, напомнить о таких произведениях, как «Те, кто внизу» Мариано Асуэлы, «Орел и змея» Мартина Луиса Гусмана, «Земля» Грегорио Лопеса-и-Фуэнтеса, «Пушки били под Бачимбой» Рафаэля Муньоса, «Роза ветров» и «Граница у моря» Хосе Мансисидора, «Креольский Улисс» Хосе Васконселоса, ставших уже хрестоматийными. Перечень этот можно продолжать и продолжать.

Авторами произведений, посвященных крупнейшему событию в истории Мексики нынешнего века, в первые послереволюционные годы выступали участники революции либо ее очевидцы. Вследствие этого большинство произведений носило в той или иной степени автобиографический характер, отражая политические взгляды, субъективное мнение, личные оценки автора, не всегда соответствовавшие исторической правде. (В отличие от других современных писателей Мексики, создававших произведения, посвященные мексиканской революции 1910–1917 годов, Агустин Яньес в революционных событиях не участвовал.)

К тому же далеко не все романы, как и рассказы, на эту тему бывали высокохудожественными. Зачастую авторы ограничивались лишь внешним описанием тех или иных событий, отрывочными, беглыми зарисовками тех или иных участников революционных боев. Авторитетный мексиканский исследователь, автор двухтомного труда «Роман мексиканской революции», профессор Антонио Кастро Леаль, например, писал: «Часто сравниваются различные эпизоды романа «Те, кто внизу» Асуэлы о серией моментальных фотографий, снятых классическим «кодаком», — графические воспоминания, непредвиденные и неточные, о группе крестьян, которая ринулась в революцию, боролась, побеждала и погибала. Даже такой знаток композиции, как Мартин Луис Гусман, не сумел избежать того, чтобы «Орел и змея» не были бы серией картин и эпизодов, пусть более тщательно отработанных, но о которых нельзя сказать, что между собой они отлично связаны»[137].

По суждению известного мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса, «в мексиканском романе о революции обычно не хватало перспективы. Близкие темы обжигали руки авторов и принуждали последних прибегать к технике документальной прозы, что в большей степени препятствовало им проникать в собственные находки. И пришлось подождать, пока в 1947 году Агустин Яньес не напечатает первое современное видение недавнего прошлого Мексики в романе «Перед грозой»…»[138]

В силу ряда серьезных причин, вызванных изменением социально-политической обстановки в стране, к сороковым годам литература о мексиканской революции уже не привлекала прежнего внимания.

И вот романом «Перед грозой» Агустин Яньес, — это не раз подчеркивалось литературоведами Мексики и других стран мира, — открыл новый этап в развитии мексиканской литературы. Автор романа выдвинулся, по словам Эммануэля Карбальо, как «бесспорный учитель современной мексиканской прозы»[139], Среди «непосредственных наследников литературных концепций» Яньеса венесуэльский критик Педро Диас Сеихас называет известного и нашим читателям Хуана Рульфо, автора «Педро Парамо» и «Долины в огне» [140].

«Перед грозой» — роман новаторский. Агустину Яньесу удалось, в отличие от его предшественников, по-новому взглянуть на революцию 1910–1917 годов, показать само назревание революционной ситуации в стране. Маленькое селение в Альтос-де-Халиско, не названное в романе, но, по предположениям мексиканских исследователей, это — Яуалика, что, кстати, не опровергает и писатель, стало как бы каплей воды, в которой отразилась жизнь целой страны, комплекс проблем, с которыми довелось столкнуться всему мексиканскому народу. В беседе с Эммануэлем Карбальо Яньес вспоминал, что в детстве «по пути в Яуалику (из Гуадалахары) ему довелось увидеть вступление революционных отрядов в селение Кукио» (о котором также упоминается в романе) и что это впечатление отражено на страницах романа.

Мрачны краски, которыми Яньес рисует жизнь селения, где обитают персонажи романа «Перед грозой» (писатель рассказывал, что, создавая этот роман, он постоянно слушал «Реквием» французского композитора Габриэля Форэ, чтобы передать настроение жителей селения, где царит религиозный фанатизм, ханжество, изуверство клерикалов). Медленно разворачиваются события в первых частях романа. Страх, страх, страх давит на сознание Людей, душит их волю. Казалось, беспросветная ночь опустилась тут и никогда не появится проблеск зари. Зловеще бьют колокола. Зловещие призраки преследуют людей. И воплощением всего самого человеконенавистнического выступает в романе иезуит Ислас… С исключительной проникновенностью писатель рисует образы представителей католической церкви, и их прихожан, и Вернувшихся из Соединенных Штатов батраков, уезжавших туда на заработки и узнавших там многое, и Викторию, которая прибыла сюда из Гуадалахары — будто из другого мира, но сумела понять дарование бедного звонаря Габриэля… А по мере того, как в селении разворачиваются дальнейшие события, изменяется ритм повествования. На страницах романа — другие краски, сочные, жизнеутверждающие.

В этом глубоко психологическом произведении Агустин Яньес талантливо показал неотвратимость революции, ее предгрозье.

Несомненной заслугой автора является раскрытие преступной роли церковников — могущественного и агрессивного союзника реакционной диктатуры. Нельзя не отметить, что почти никто из мексиканских писателей, создававших произведения о революции 1910–1917 годов, не касался достаточно серьезно антиклерикального аспекта борьбы мексиканского народа. Здесь Яньес также отошел от ужо протоптанных дорог и тропинок в литературе, посвященной революционным событиям.

Главным действующим лицом в романе выдвинут народ. Мозаикой человеческих судеб, очень разных и сложных, Яньесу удалось создать целую галерею портретов соотечественников и обширную панораму жизни своей родины. Яньес не скрывает поры в силы народные. И — пусть между строк — дает понять, почему в ходе буржуазно-демократической революции не осуществились все чаяния поднявшихся на борьбу.

Читая роман «Перед грозой», невольно вспоминаешь знаменитую фреску земляка и друга Агустина Яньеса, художника Хосе Клементе Ороско «Человек в огне», украшающую свод капеллы в родной писателю Гуадалахаре. На этой фреске, пишет мексиканский новеллист Эраклио Сепеда, «изображена фигура человека, которого пожирает пламя, но это не внешнее пламя, а сила, рождающаяся из самой плоти и терзающая ее, как в день Страшного суда… это одновременно и олицетворение духа нашей эпохи, снедаемой огнем поисков великих решений. Это величие настоящего человека, который ради правды превращается в огонь и который, невзирая на бесчисленные трудности, движется вперед, охваченный внутренним огнем. Это новый Прометей, обнаруживший, что огонь запылал в его собственном теле…»[141].

Могучие, страстные мазки кисти Ороско так близки, так родственны страстному, полному внутреннего огня слову Агустина Яньеса.

Из цикла произведений, посвященных Халиско, выпадают, однако, два значительных романа, созданных в конце пятидесятых годов, — «Творчество» и «С подведенными глазами, с подкрашенными губами».

В первом из них автором еще сохранена некая органическая связь и с Халиско, и с романом «Перед грозой». На страницах романа «Творчество» мы встречаем молодого композитора, получившего музыкальное образование в Европе и вернувшегося в Мексику. В этом композиторе не составляет труда узнать юношу Габриэля, одного из персонажей романа «Перед грозой», звонаря приходской церкви, неистовым колокольным звоном взбудоражившего захолустное селение, чуть было не задушенное фанатиками-клерикалами. Ныне Габриэлю «хочется проверить себя, обладает ли он творческим талантом, хватит ли у него способностей противостоять судьбе один на один… Годы обучения под чужим небом показали ему, что оторванному от родной почвы не достичь в искусстве высот общечеловеческого»[142]. Габриэль убежден, что, лишь окунувшись в стремнину народной жизни, можно создать настоящее, полнокровное произведение искусства, национального искусства. Во имя достижения своей цели он отвергает путь легких, мимолетных успехов, фальшивой славы, выступает против тех, «кто занимается чепухой под видом оригинальности, по сути являющейся отражением отражений отраженного французского или англосаксонского… тех, кто, следуя дурным чужим образцам, отказывается от своего…»[143]. Устами Габриэля писатель высказывает собственные эстетические концепции.

В романе — «С подведенными глазами, с подкрашенными губами» (1960) — автор, предложив читателю сопровождать по улицам и площадям мексиканской столицы шофера такси, как бы прокручивает кинематографическую ленту, на которой запечатлены люди, принадлежащие к различным социальным слоям общества, с их судьбами и проблемами. По мере того как все новые и новые пассажиры, чередуясь, садятся в такси, едут, беседуют друг с другом, реже с шофером, читатель узнает разнообразнейшие житейские истории — от рождения в машине ребенка до смерти престарелого генерала. На первый взгляд традиционное повествование; однако Агустину Яньесу удалось найти и показать весьма своеобразную рентгенограмму большого города, поднять сложные философские вопросы человеческого существования. Как и в других своих произведениях, Яньес в этом романе поставил перед собой задачу проникнуть в глубины национального самосознания и отразить его в художественных образах. Внимание писателя подчинено раскрытию человеческого «я», анализу политических и социальных аспектов бытия человека.

Задумав создать большое эпическое полотно, названное Яньесом «портрет Мексики», писатель предполагал включить в него двадцать своих произведений, указывал в перечне их названия (в том числе роман «Перед грозой»). Он намеревался «вскрыть, насколько возможно, национальные проблемы страны»[144].

От судьбы своего народа Яньес не отделял собственную судьбу. В сюжетную ткань произведений он очень часто вводил эпизоды автобиографии, в образы персонажей привносил черты личного характера. Но раз он возвращался к героям, появлявшимся в его предыдущих книгах (таков уже упоминавшийся Габриэль, такова Мария в романах «Перед грозой», «Творчество», «Круговорот времени»; таков Хакобо Ибарра из романов «Перед грозой» и «Творчество», и другие). Впрочем, и в произведениях, написанных в молодые годы, можно обнаружить абрисы, пунктиром намеченные контуры будущих персонажей будущих романов.

Работая в течение последних лет над «Круговоротом времени», — это произведение автору представлялось «синтезом мексиканской истории», — Агустин Яньес говорил: «Многие действующие в «Круговороте» лица вышли из романа «Перед грозой». Кажется, мне удалось «оживить» их, несмотря на то что оказались они-в иной среде, в иных ситуациях, не имеющих ничего общего о теми, в которых появились впервые»[145].

Первостепенное место в «портрете Мексики» Яньеса мексиканская критика отводит его трилогии о Халиско — романам «Перед грозой», «Щедрая земля» и «Худые почвы» (точнее было бы назвать эти три самостоятельных произведения циклом, поскольку объединены они лишь общим жанром, замыслом автора, местом действия, — последнее отчетливое проявлено, по свидетельству писателя, в романах «Перед грозой» и «Худые почвы»).

Опубликовав в 1947 году роман «Перед грозой», Агустин Яньес, находившийся на службе в федеральном государственном аппарате и затем на посту губернатора штата Халиско, не прерывал напряженного литературного труда, хотя в печати тех лет появлялись разве что его выступления по вопросам истории и философии да официальные речи и доклады. Однако, оставив губернаторский пост, Яньес тут же вслед за романами «Творчество» и «С подведенными глазами, с подкрашенными губами» печатает в 1960 году «Щедрую землю», а спустя два года «Худые почвы», вернувшись, таким образом, к тематике родного края.

Вспоминая о том, как создавался роман «Щедрая земля», Яньес рассказывал: «В те годы, когда я возглавлял правительств во штата Халиско, мне предоставилась возможность познакомиться с таким важным районом мексиканского побережья, как «знойные земли» моего штата. Я повидал за это время места удивительно пышной природы, узнал многих своеобычных людей… Все это позволило мне собрать материалы, без особого промедления подсказавшие сюжетное построение, фабульное развитие романа» [146].

«Щедрую землю» мексиканская критика ставит в один ряд с широко известными романами «Пучина» колумбийского писателя Хосе Эустасио Риверы, «Донья Барбара» венесуэльца Ромуло Гальегоса и в какой-то степени с романом кубинского писателя Алехо Карпентьера «Потеряиные следы» — во всех этих произведениях необычайно ярко «показана конфронтация примитивных сил земли с силами цивилизации», без прямолинейного схематизма, без спекуляции на экзотике, чем грешили другие авторы, затрагивавшие эту тему.

Многоцветно красок Яньеса переливается на его палитре, он поэтично воссоздает в этом романе волшебство сельвы тихоокеанского берега штата Халиско. И все же любование природой не самоцель писателя. Красками темных тонов передаются низменные страсти живущих жаждой наживы «конкистадоров» XX века, пытающихся любой ценой завладеть сказочными богатствами здешних мест. Тут господствуют беспощадные законы джунглей: побеждает тот, кто сильнее, кто хитрее, кто коварнее. Уже названием первой части романа автор предупреждает: «Сборище хищных зверей». Это — не сообщники. Звери пожирают зверей. Среди них, почти потерявших человеческий облик, невероятным цинизмом выделяется авантюрист Рикардо Герра Викториа, по кличке «Желтый», он же «Золотые зубы», «пожиратель земель и женщин». Некогда покинувший Альтос-де-Халиско (в этом произведении Яньеса также действует «альтеньо» — уроженец тех же окраин, где развертываются события романов «Перед грозой» и «Худые почвы»), Герра Викториа обосновался было тут, подчинил себе округу, одних соперников физически уничтожив, других заставив бежать отсюда. Но, несмотря на всяческие ухищрения, и ему не удается удержаться. В романе прослежена траектория взлета и закономерного крушения этого опасного хищника при столкновении с людьми, которые представляют национальные интересы страны.

Драматизм борьбы за землю сближает роман «Щедрая земля» Яньеса с другим его остросоциальным романом, «Худые почвы».

Есть нечто общее между романами «Перед грозой» и «Худые почвы». Где-то в Альтос-де-Халиско живут персонажи обоих романов, да и персонажи чем-то напоминают друг друга. Но на этом совпадения кончаются. Кстати дано понять — в ином времени обретаются обитатели «Худых почв». А действительно, в ином ли?

После начала революционных свершений в стране, если судить но отдельным временным обозначениям, прошло примерно лет десять — пятнадцать, однако обездоленные крестьяне, ютящиеся в разбросанных ранчо — хижинах из необожженного кирпича, затерявшихся в глухомани, название которой звучит достаточно иронично — «Тьерра Санта» («Святая Земля»), оказывается, толком не знали о революции, о том, что диктатура Порфирио Диаса давно свергнута. «Тьерра Санта» прозябает сама по себе, бурный поток жизни в стране ее но коснулся. Каждому из ее обитателей приходится рассчитывать лишь на самого себя, чтобы как-то перебиться, хоть что-то получить о несчастного клочка неплодородной земли, то иссушенной безжалостным солнцем, пораженной эрозией, а то превращенной в глинистое месиво поело обрушившегося ливня. Нет никакой надежды, что завтрашний день будет лучше. Невольно напрашивается мысль, что же принесла Этим людям буржуазно-демократическая революция, унесшая столько жизней?

Беззащитные перед суровой стихией и произволом местного деспота — «касика» Эпифанио Трухильо, между прочим, заставляющего вспомнить Желтого из «Щедрой земли», но власть осуществляющего по-своему, обитатели «Тьерра Санта» пребывают в плену темных суеверий. Так ослеплены они примитивной деревенской мистикой, что без каких-либо раздумий святой стали почитать умершую девушку, свою же землячку, и воспринимали чудодейственной ее швейную машинку.

И все-таки даже сюда, в «Святую Землю», доносятся новые веяния. Сходит со сцены Эпифанио Трухильо. Постепенно рассеиваются страхи, затуманивавшие сознание крестьян.

Повествуя о напряженной битве добра со злом, справедливости с беззаконием, любви с ненавистью, разгоревшейся в «Святой Земле», Яньес в этом психологическом произведении попытался взглянуть на действительность глазами крестьянина, он питался мифологией, отражал фольклорную эстетику коренных жителей Альтос-де-Халиско: реальное переплетается с ирреальным, живые персонажи действуют наряду с ушедшими из жизни, и все верят, что прилетел сюда в образе гигантской птицы старший сын «касика» Эпифанио Трухильо, выступивший против отца…

В творчестве Яньеса оба романа — «Щедрая земля» и «Худые почвы» — знаменательны прежде всего тем, что совершенно определенно свидетельствуют об идейной позиции автора, изобличавшего в этих произведениях классовых врагов мексиканского народа.

Писатель-гуманист Агустин Яньес открыто, без каких-либо колебаний или оговорок, подтверждает, что он стоит на стороне обездоленного, эксплуатируемого парода. В этом, кстати, его позиция существенно отличается от позиции того же Рамона Лопеса Веларде, поэзия которого была столь близка Яньесу и сыграла, как уже отмечалось выше, значительную роль в формировании творческой индивидуальности писателя. Лопес Веларде, отвергая «порфиризм», так и не смог понять суть революционного порыва народных масс своей родины — он восхищался лидером мексиканской революции Мадеро, представлявшим в революции интересы либеральной буржуазии, впоследствии разгромившей крестьянское движение, но поэту оказались чуждыми чаяния крестьян, вставших под знамена Эмилиано Сапаты и Франсиско Вильи. А насколько сдержанно отзываются о Мадеро герои романа «Перед грозой»!

Глубоко знавший и понимавший жизнь простого парода, крупнейший писатель-реалист современной Мексики, Агустип Япьес давно сделал свой выбор — и потому герои ого произведений, люди «низов», казалось бы, самые забитые, ограбленные, бесправные, находят в себе силы для борьбы, стремятся к свободе, как бы ни были тяжелы условия их существования.

И опять всплывает в памяти знаменитая фреска Хосе Клементе Ороско: человека терзает пламя, «как в день Страшного суда», но это пламя поиска великих решений.

Ю. Дашкевич