Передышка

Понедельник, 26 августа

Говорил с Эстебаном. Бланка отправилась завтракать с Диего, и в полдень мы остались вдвоем. С большим облегчением услыхал я, что Эстебану все известно. Хаиме ему рассказал. «Видишь ли, папа, я не совсем тебя понимаю, и твое решение связать свою жизнь с женщиной, которая настолько тебя моложе, не кажется мне самым лучшим. Одно только могу сказать твердо: осуждать тебя я не берусь. Я же понимаю — со стороны, когда дело не касается тебя лично, очень легко рассуждать, что хорошо, а что плохо. А вот как увязнешь по шею сам (со мной такое уже не раз бывало), тогда все видится по-иному, чувства обостряются, всплывают на поверхность укоренившиеся в душе старые правила морали, и неизбежные для тебя жертвы и отречения непонятны равнодушному наблюдателю. Дай бог, чтоб у тебя все пошло хорошо, не с виду только, а по-настоящему хорошо. Когда чувствуешь, что тебе есть на кого опереться и сам ты служишь опорой кому-то — это одно из самых сладостных ощущений, дарованных человеку на земле. Я очень плохо помню маму. На собственные мои воспоминания наслоились чужие. Образ ее множится, и я, по правде говоря, не знаю, который из многих по-настоящему мой. Быть может, только один: она сидит в спальне, расчесывает свои длинные темные-волосы, они волнами стекают по ее спине. Вот видишь, как мало. Но с годами я постепенно привык представлять себе маму существом идеальным, недоступным, почти небесным. Она была такая красивая. Ведь правда, красивая? Я понимаю, наверное, мои представления мало имеют общего с мамой, какой она была на самом деле. Но все равно, для меня она такая. И потому мне было немного обидно, когда Хаиме рассказал о твоих отношениях с этой женщиной. Было обидно, но я смирился, потому что знаю, как ты одинок. А потом я наблюдал за тобой, видел, как ты оживаешь, и еще лучше понял, что все правильно. Я тебя не осуждаю и осуждать не могу, более того — я очень рад, если ты сделал удачный выбор и будешь счастлив, насколько это возможно».