Передышка

Воскресенье, 26 мая

Сегодня ужинал с Вигнале и Эскайолой. Все еще не могу прийти в себя. Никогда с такой грозной ясностью не ощущал я, как неумолимо движется время. Около тридцати лет не видались мы с Эскайолой, и я ничего о нем не знал. Высокий, вертлявый, веселый подросток превратился в громадного толстяка со складками жира на затылке, с красным дряблым ртом, лысиной в коричневых пятнах, будто закапанной кофе, и безобразными мешками под глазами, которые трясутся, когда он смеется. Да, Эскайола теперь смеется. Там, на улице Брандсен, вся сила его шуток заключалась в том, что он никогда не смеялся. Мы просто падали со смеху, а Эскайола оставался невозмутимо серьезным. Сегодня за ужином Эскайола все время шутил, рассказал неприличный анекдот, знаковый мне еще со школы, сыпал историями из своей практики биржевого маклера, которые, видимо, казались ему пикантными. В конце концов я сдержанно улыбнулся, а Вигнале (он в самом деле добрый малый) расхохотался до того неестественно, что смех его походил больше на приступ коклюша. Я не выдержал и сказал Эскайоле: «Ты изменился, растолстел, но не в этом дело; странно слышать, как ты хохочешь. Прежде, бывало, ты самую что ни на есть заковыристую историю рассказываешь, а у самого рожа будто на похоронах. Оттого нас и пронимало». Что-то вроде бессильной злобы вспыхнуло во взгляде Эскайолы, но он тут же пустился в объяснения: «Понимаешь, что получилось? Я раньше и правда острил, а сам не смеялся, никогда не смеялся, верно. Как это ты помнишь! И вот в один прекрасный день-не знаю, что рассказывать. Чужие истории повторять мне не нравилось. Ты же помнишь, я был выдумщик. Мои истории никто нигде раньше не слыхал. Я их сам сочинял, иной раз даже целую серию придумывал, там у меня один и тот же герой все время действовал, как в комиксах, по две, по три недели я их смаковал. Ну так вот, понял я, что больше не могу придумать ни одной истории (не знаю, что со мной стряслось, мозги высохли), тут-то и надо было уйти с ринга, как хороший боксер делает, а я начал чужие шутки повторять. Сначала отбирал лучшие, потом и они кончились, стал брать что попало. Не мог остановиться, а приятели перестали смеяться, больше их не смешило то, что я рассказывал. Они были правы, но я и тут не отступил. Придумал такой прием: стал смеяться сам во время рассказа, старался заразить слушателей, убедить, что история моя в самом деле забавна. Сначала смеялись вслед за мною, вскоре, однако, почувствовали подвох и перестали. Опять они были правы, но я же не мог остановиться. И в конце концов, сам видишь, стал занудой. Хочешь, дам совет? Говори со мной о чем-нибудь печальном, тогда и останемся друзьями».