Белых Николай Никифорович Перекресток дорог. Книга 1

Том 1

Книга 1


1. НА ЗАРЕ ДВАДЦАТОГО ВЕКА


В этот знойный полдень, как часто бывает в судьбах людей, обстоятельства довели до белого каления гимназистку казенной Севастопольской гимназии Анисью Аксенову-Коробко. И началось с внезапного вызова ее к начальнице гимназии мадам Зотовой.

— И не вздумайте отрицать! — нахмурив брови и вытаращив мутноватые глаза, прикрикнула Зотова на Анисью, едва девушка переступила порог кабинета и прикрыла дверь. — Да, да, не вздумайте отрицать…, - начальница подвигала губами, как бы испив чего-то горького при своем обращении к вызванной на "Вы", потом махнула рукой и продолжила: — У меня, голубица, есть точные сведения, что ты состоишь в крамольном подпольном кружке… Да, да, состоишь! — прошипела мадам Зотова, когда Анисья попыталась возражать. — Мне известно, что ты сначала находила приют у террориста доктора Никонова, а потом приютилась у социал-демократа Циплакова… Молчи, слушай! — Зотова тигрицей рванулась к Анисье, звонко шлепнула ладонью по щеке. — Негодница такая, неблагодарная! О чести гимназии совсем не заботишься. Тебя видели на днях с учительницей воскресной школы для малограмотных Екатериной Александровной Бибергаль, шикующей в своем петербургском беретике. Знаешь, чем это пахнет?

Анисья, закусив губы, молчала, хотя ей хотелось плакать от обиды, хотелось отомстить начальнице за пощечину тут же, в кабинете, на стене которого висел портрет царя Николая Второго, а на столе высилась бронзовая скульптура Венеры Милосской над чернильным прибором. Рука так и рвалась под гимназический фартучек, к потайному карману юбочки, где хранился маленький дамский пистолет. И только усилием прирожденной воли Анисья заставила себя воздержаться от выстрела.

Неспособная понять кипения чувств гимназистки, но уверенная в своем превосходстве над нею, мадам Зотова опустилась в кресло, потерла пальцем кожу в межбровье глаз, ехидно переспросила:

— Так значит, голубица, не знаешь, чем это пахнет? Так я тебе скажу сама. Эта Бибергаль в белом беретике патентованная смутьянка. Ее выгнали с высших женских курсов в Петербурге за участие в апрельской студенческой антиправительственной демонстрации и выслали в Севастополь под гласный надзор полиции. Здесь она было пристроилась в воскресной школе, где организовала нелегальный кружок, так что пришлось властям запретить занятия в школе. Но смутьянка теперь устраивает сборища мастеровых на их домашних квартирах, читает им запрещенные книги и бунтарские прокламации… Такое дело пахнет тюрьмой…

— Вы откуда все это знаете?! — вспылила Анисья. Щеки ее запылали румянцем, в глазах вспыхнула ненависть.

Зотова гордо выпрямилась и подалась корпусом к спинке кресла. Ехидно усмехнувшись, постучала кончиком пальца о плечо Венеры Милосской, вымолвила, казалось бы, совсем не относящееся к теме:

— Вот это древнеиталийское божество весны и плодородия было потом под влиянием греков отождествлено с богиней Афродитой, богиней любви и красоты. Хорошо бы и тебе заслужить другого отождествления и вычеркнуться из списков крамольников… И я в этом могу помочь. У меня хорошие отношения с властями. И я тебя вызвала для своей и твоей пользы… Требую от тебя немедленно прекратить связи с крамольниками, написать на мое имя покаянное письмо, иначе, чтобы не иметь темного пятна на белом фоне нашей гимназии, придется исключить тебя…

— Вы…, вы…, - Задохнувшись от негодования, Анисья не смогла что-либо сказать, побежала к двери.

— Стойте! — Зотова проворно преградила дорогу Анисье, вскинула руки перед ее лицом. — Я не стану исключать вас из гимназии. Я…, - Наступила пауза. И в ней было что-то значительное настолько, что начальница вдруг от обращения на "ты" снова перешла на "Вы", а от угрозы — к какому-то компромиссу.

— Что "Я"? — спросила Анисья, так как пауза затянулась, а за дверью послышались чьи-то шаркающие шаги. Видимо, кто-то подслушивал или хотел войти в кабинет начальницы гимназии. Чего же вы молчите?

Зотова аккуратно кашлянула в свой крохотный кулачок, тихо вымолвила:

— Я оформлю вам документ об окончании гимназии, но… советую бросить свои репетиторские уроки, вообще отказаться от учительской работы, так как иначе будете разлагать нравственно души своих учеников, делать их крамольниками, значит, кандидатами в тюрьму. А это ведь, поверьте, отвратительно…

Анисья вздрогнула. Она хотела сказать, что никогда не выполнит совета начальницы гимназии, но пробудившееся чувство осторожности удержало ее, и она лишь с мучительной ноткой в голосе прошептала:

— А на какие же средства придется мне жить с мамой? Сами ведь знаете, что ее заработок прачки очень низок…

— Мне известно о ваших связях со штурманом Максимовичем, — с дерзостью в голосе бросила Зотова. Но, увидев миткальную бледность, разлившуюся по лицу Анисьи, решила несколько смягчить свою формулировку. — Штурман галантно ухаживает за вами, любит вас. Выходите за него замуж. Он же упрашивает вас об этом. Вот и у вас будет достаточно средств для жизни. Кроме того, вы должны помнить мой разговор с вашей мамой, Анной Кондратьевной. Этот разговор шел при вас, когда мама впервые привела вас в гимназию. Помните, вы тогда пришли ко мне вместе с мамой и отставным солдатом, участником Крымской войны, Никитой Кондратьевичем Коробка? Под видом его дочери мы вас и устроили на бесплатное учение. В документе записано, что вы — дочь николаевского солдата… Хм, дочь! Да ведь ваш отец умер в селе Черновщина Павлоградского уезда Екатеринославщины, когда вам было всего два года. Мне теперь все это известно. И не возражайте! Жаль только, что поздно я узнала всю эту истину… Да, чуть не забыла о причине поднятого мною теперь разговора: я тогда сказала вашей маме: "Зачем вам, простой женщине, отдавать свою дочь в гимназию, переполненную детьми дворян, купцов, промышленников, офицеров, генералов, адмиралов. Пусть ваша дочь учится шить. Работа хорошей модистки весьма прибыльна…"

— Да, я это помню, — сказала Анисья. Она хотела еще добавить, что рассказы матери о крепостном праве, а потом жизнь в гимназии, где дочки привилегированных вельмож всячески унижали простолюдинок, вызвали в ней такую ненависть к поработителям, что готова теперь пойти на баррикады и на эшафот, лишь бы уничтожить всю эту несправедливость. Но говорить об этом начальнице гимназии в ее кабинете и в создавшейся обстановке посчитала неразумным, почему и почти смиренно вымолвила: — Конечно, все помню. Разве можно забыть совет благодетельницы и ее доброту. Вы ведь дали мне целых три рубля на прокормление, когда мама покалечилась на работе, да еще разрешили на целый год сделать перерыв учебы, чтобы заменить свою покалеченную мать на работе. Спасибо вам за это…

— Я всегда готова помочь человеку, — не поняв иронии Анисьи, сказала Зотова. — И проявите благоразумие, всегда исполняйте мои советы. В них содержится указание о правильности вашего жизненного пути. А теперь идите, у меня еще другие дела…

Выйдя из гимназии, Анисья еще раз перечитала записку, полученную еще утром. Штурман Максимович категорически требовал прибыть к нему на свидание в порт, в район минной мастерской. "Мы должны окончательно решить вопрос о нашем браке, — завершалась записка. — Или соглашайтесь быть моей женой или… я женюсь в этом месяце на другой. Так надо, так требуют жизненные обстоятельства…"

"Не хочу я, не хочу выходить замуж", — сама себе внушала Анисья, измяв и скомкав записку штурмана. Но голос нужды и безысходности твердил, как и внушала Зотова, чей голос еще звучал в ушах Анисьи: "Надо выходить замуж, иначе прожить трудно. Не на панель же идти!" А другой голос возражал: "Но ведь живут другие при любых трудностях. Разве ты забыла о своей беседе с Екатериной Александровной Бибергаль и с Александром Щепетовым, изгнанным из Петербургского лесного института за революционную деятельность в "Союзе борьбы за освобождение рабочего класса"? Они ведь говорили, что революционеры не должны бояться любого труда, любых трудностей. Щепетов познакомил Анисью с членами своего кружка, в котором объединялись рабочие судостроительной мастерской адмиралтейства и некоторые портовые служащие.

— Вы мне будете помогать в создании социал-демократических кружков на Корабельной стороне и в городе, в военных частях, — говорил Щепетов. — В этом деле потребны образованные и смелые люди. И вы сможете, сможете… Получше сдружитесь с Екатериной Бибергаль и с Соболевым. Это опытные социал-демократы, показавшие себя с самой лучшей стороны рабочим столицы. Мы ставим задачей согласовать работу всех социал-демократических кружков в Севастополе, чтобы к концу девятьсот первого создать социал-демократический "СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ РАБОЧИЙ СОЮЗ". С ним должен держать тесную связь и ваш нелегальный кружок доктора Циплакова…

Все это Анисья вспомнила по дороге в порт на свидание со штурманом Максимовичем. И в голове трещало, казалось ей, от сумятицы мыслей, а сердце колотилось, готовое вырваться из грудной клетки. "Что же делать? Какой ответ дать штурману и как может сложиться моя жизнь, если соглашусь выйти замуж? Не помешает ли это моей революционной подпольной деятельности, от которой я никогда не смогу отказаться? А как же дальше?" И все эти вопросы вихрем кружились, накаляли, жгли сердце девушки. А тут еще, прибыв к месту свидания точно по времени, Анисья не застала там штурмана. Это изумило ее и возмутило: раньше ведь человек всегда был точен и предупредителен. "Не та ли девица задержала его где-то, на которой он угрожает жениться, если откажусь стать его женой? — заговорило чувство ревности и подозрения, которых раньше Анисья не замечала за собою. — Посмотреть бы на нее, стоит ли ревновать?"

Походив минут двадцать у минной мастерской военного порта и боясь, что ее могут задержать здесь патрули, Анисья решила уйти, а заодно — порвать связи с Максимовичем.

Шагая мимо строений и забора, она вдруг услышала удивительно музыкальный мальчишеский голос, напевавший негромко, но воодушевленно.

"Где же я слышала этот голос раньше? — остановившись, сама себя мысленно спросила Анисья. — Да-да, это он… Ей вспомнился один из вечеров самодеятельности в реальном училище, куда была приглашена вместе со штурманом. И вот там, на концерте, выступал в хоре и со своим соло один реалист, кажется, третьего класса. — Он, он напевает, Вячеслав Шило, сын работника минной мастерской…"

И необъяснимое чувство продиктовало Анисье то, чего она еще минуту назад не могла предвидеть, не могла допустить.

Шагнув через открытую калитку во двор, она увидела сидящего на скамье прелестного черноволосого парнишку в форме реалиста. В руке его трепыхался на ветру лист бумаги с каким-то текстом. Парнишка, в котором Анисья узнала Вячеслава Шило, одаренного певца, заглядывая в текст, пел:

"На Севастопольском заводе

По последней новой моде,

Чтобы сократить расход,

Угнетается народ.

Заработать невозможно,

Ни спеша, ни осторожно.

В канцеляриях мошенство

Довели до совершенства.

Через Лещинского-осла

Для получки нет числа,

Три недели ожидаем,

Очень часто голодаем… "

— Боже мой, что же он делает? — испугалась Анисья. Бросившись к Вячеславу, присела рядом с ним на скамью, сказала тихо: — Это же песня про командующего военным портом контр-адмирала Лещинского?

— Про него, — с наивным небрежением ответил Вячеслав Шило. — А что, нравится?

— Мне то, конечно, нравится, — сказала Анисья, хотя и не могла признаться в своем знакомстве с текстом стихотворения "Договор", распространенного не только в мастерских порта, но и в подпольных кружках в Севастополе. — Честное слово, мне нравится. Но я боюсь, что тебя, если услышат шпионы контр-адмирала пение, потащат в полицию, спросят, где ты достал этот лист?

— В полиции я не скажу, а вам признаюсь: взял я листок на столе отца. Кто-то подложил ему. Ведь отец работает в минной мастерской, к нам часто на квартиру приходят рабочие и поют еще не такие песни, прямо против царя поют. И они правы, я с ними согласен, стою заодно с ними. Вам это нравится или нет?

— Вячеслав, надо потише говорить. Крик здесь ни к чему. Давай поговорим по душам. Если свободен, проводишь меня. Вот и поговорим в пути. Знаешь, где я живу?

— Не знаю. Но я свободен, могу проводить, вот и покажешь, где живешь… Не обижаешься, что обращаюсь на "ты"?

— Нет, не обижаюсь. Идем!

По дороге они говорили о многом. И Анисья поняла, что хотя Вячеслав Шило еще наивен и не понимает возможности опасностей для себя из-за неосторожности, но от отца и его товарищей-рабочих уже получил семена ненависти к царю и жандармам, ко всем эксплуататорам, мечтает о вооруженной борьбе с ними. "Да, этого человека я должна взять под свое покровительство, помочь ему дозреть и стать настоящим революционером. Вовлеку я его в наш кружок…"

— Что же ты умолкла? — сказал Вячеслав, когда пауза затянулась. Он любовался красотой Анисьи, и его все глубже охватывало неизведанное до этих минут волнение. Так раньше он никогда не волновался, да и никого не любил. Да, он понял, что влюбился в эту гимназистку и готов пойти за ней хоть на край света. Но сказать об этом боялся. Он лишь снова повторил вопрос: — Что же ты умолкла?

— Разные мысли пришли в голову, вот и умолкла на время, — ответила Анисья и взяла Вячеслава за руку. Глаза их встретились взглядом, и Вячеслав покраснел, сам умолк, порывисто задышал.

При выходе на Азовскую улицу они услышали за спиною торопливые шаги догонявшего их человека и оглянулись.

— Так это же тот штурман, с каким ты была на вечере в нашем реальном училище! — с отчаянием воскликнул Вячеслав. — У него сердитое лицо. Чего ему надо?

— Это мой жених, — со вздохом сказала Анисья. Она еще что-то хотела сказать, но штурман молниеносно подбежал, оттолкнул от нее Вячеслава, сердито буркнул:

— Теперь понимаю, почему тебя, Анисья, не оказалось на условленном месте. Значит, сумела назначить свидание с другим…

— Да нет же, — возразила Анисья. — Я пришла во время, а тебя там не оказалось…

— Ладно, не будем спорить при постороннем! — штурман махнул рукою, резко повернулся к изумленному Вячеславу и грозно сказал: — Идите отсюда. И в другой раз не рискуйте провожать чужих невест, иначе испробуешь кулаки моряка.

Вячеслав Шило молча зашагал по улице, дважды оглянулся и позавидовал штурману, который взял Анисью под руку и решительно повел ее к дому грека Попандопуло.

И вот во взвинченном состоянии нерв в этот час Анисья согласилась стать женой штурмана Максимовича, хотя и ощущала сердцем, что семейного счастья от этого брака у нее не будет.

Начальница Севастопольской казенной гимназии мадам Зотова с большой радостью узнала о согласии Анисьи Аксеновой-Коробко выйти замуж за рекомендованного ей штурмана флота Максимовича. И в беседе со своим коллегой по секретному агентству в полиции и по наблюдению за поведением гимназистов, преподавателей, обслуживающего персонала, Зотова убежденно сказала:

— Анисья теперь в моих руках, будет делать все, как я велю. Через нее мы проникнем и в нелегальные сборища и кружки, так что вы за нею "хвоста" не делайте, положитесь на меня. Конечно, с подозрения не снимайте, но и не вспугните ее своими аляповатыми, извините за откровенность, действиями. О всем, что будет нужно, я сообщу сама. И буду за ней наблюдать через своих искусных филеров…

А жизнь на заре двадцатого века шла своим чередом. Уже к 1900-му году возникли в Севастополе группы марксистов, наладилось снабжение кружковцев нелегальной литературой. И хотя жандармам с помощью филеров таких образованных своих людей, как мадам Зотова, удалось в апреле 1900 года арестовать распространителей нелегальной социал-демократической литературы, издаваемой в Лондоне и Женеве, а потом гектографированной в Севастополе (арестован, например токарь адмиралтейства Александр Челышев, рабочий Петр Толмачев, матросы машинного отделения броненосца "Ростислав" Цибулькин и Куперчук, а также матросы флотского экипажа Лощенов, Белозеров, Ладыгин), остановит процесс назревания революции царская машина уже не могла. Если летом 1901 года возникли и работали подпольно социал-демократические кружки, то к декабрю этого года оформился "Севастопольский рабочий союз" во главе с Александром Щепетовым, членом Петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", прибывшим в Севастополь после исключения из Петербургского лесного института за "крамолу".

Анисья установила с "Севастопольским рабочим союзом" тесную связь, получала лично или через связных от союза нелегальную социал-демократическую литературу, революционные прокламации. Союз установил связь с ленинской газетой "Искра", снабжал ее корреспонденциями о жизни в Севастополе.

О связях Анисьи с "Севастопольским рабочим союзом" начальница гимназии мадам Зотова еще не знала, но все более тревожилась, так как замечала растущее между нею и Анисьей отчуждение и более решительный уход Анисьи из-под влияния и контроля своей "покровительницы" и "благодетельницы".

Зотова и ее агентурный коллега из жандармерии, действовавший в реальном училище, не знали и того, что реалист Вячеслав Шило полностью вовлечен Анисьей в свой подпольный кружок, выполнял функции связного между "Севастопольским рабочим союзом" и различными социал-демократическими группами и кружками, что он получал из "Союза" антиправительственные прокламации, нелегальную литературу и снабжал Анисью, ее кружок социал-демократа доктора Циплакова.

В это же время крепли революционные связи Севастополя с Грузией, особенно с портовым городом Батуми, куда в начале лета девятьсот первого года выезжал доктор Циплаков под видом борьбы со вспыхнувшей в Батуми эпидемии холеры.

Конечно, доктор Циплаков многое делал в Батуми по борьбе с эпидемией. Но главная его задача была в установлении связей с батумскими революционерами.

В Батуми он познакомился с фельдшером Никитой Чичуа, книготорговцем Спиридоном Челадзе, с доктором Шатиловым, который прибыл в Батум из Тбилиси в связи с эпидемией холеры, возникшей в Батуми по причине антисанитарных условий в жилищах рабочих. Здесь Шатилов решил остаться навсегда, договорился с доктором Циплаковым о присылке из Севастополя нелегальной литературы, типографских шрифтов, чтобы в скором времени создать нелегальную типографию в Батуми и печатать в ней прокламации и листовки на грузинском, русском, армянском языках (Начала свою работу эта типография уже с конца января 1902 года), чтобы тем самым ускорить образование в Батуми социал-демократическую организацию, способную не ограничивать свою деятельность легальными формами борьбы, а применить нелегальщину и решать глубокие революционные задачи: борьбу с самодержавием, уничтожение капитализма и построение социализма.

Дружная связь и работа севастопольских и батумских социал-демократов увенчалась большими успехами. В частности, уже конце лета 1901 года в Батуми возник подпольный социал-демократический кружок наподобие севастопольского. И об этом кружке, как писал Циплакову один из сотрудников тифлисского жандармского управления, связанный нелегально с социал-демократами Севастополя через отца Вячеслава Шило, в октябре 1901 года начальник жандармского управления полковник Дебиль доносил Департаменту полиции. В донесении говорилось даже о составе кружка: два интеллигента (фельдшер городской Батумской больницы Чичуа и один служащий городской управы), а также рабочие социал-демократы — типографский наборщик Сильвестр Тодрия, литейщик с завода Пассека — Константин Канделаки и пять его товарищей.

Это сообщение проникшего в жандармский аппарат социал-демократа очень встревожило доктора Циплакова и других социал-демократов города Севастополя. "Надо немедленно предупредить батумский кружок, что в его среду проник какой-то провокатор-осведомитель, — распорядился доктор Циплаков и поручил это Анисье и Вячеславу Шило. — Ведь никак иначе не смог бы полковник Дебиль сообщить столь детальные данные о кружке в Департамент полиции. Да и откуда он получил бы иначе сведения, что нелегальная литература кружка хранится в трупном покое батумской городской лечебницы? Конечно, здесь видна рука провокатора батумского или севастопольского…"

Циплаков особенно волновался и за судьбу севастопольских нелегальных кружков, так как именно он лично, пребывая в Батуми, рекомендовал использовать и там севастопольский способ укрытия запасов нелегальной литературы в трупном покое больницы.

Задание доктора Циплакова было успешно выполнено.

Вскоре Анисья Максимович (она уже имела партийную кличку "НИНА НИКОЛАЕВНА") расшифровала для доктора Циплакова письмо из Батуми. Фельдшер Никита Чичуа благодарил севастопольцев за присланные в Батум типографские шрифты, сообщал ряд радостных вестей: в конце ноября 1901 года приехал их Тбилиси энергичнейший социал-демократ Иосиф Джугашвили. Он помог создать 12 социал-демократических кружков на городских предприятиях, что позволяет осуществить план организации в Батуми социал-демократического КОМИТЕТА. Усиливаются интернациональные связи между рабочими Батума. Ярким примером такого сближения рабочих разных национальностей в Батуми, подчеркивалось в письме, были декабрьские похороны одного бедного рабочего-армянина. В этих похоронах приняли участие многочисленные представители рабочих разных национальностей. И они заявили о своей дружбе и готовности совместно вести борьбу за лучшую жизнь. Письмо заканчивалось сообщением, что на 31 декабря 1901 года в Батуми должна состояться конференция представителей батумских социал-демократических кружков искровского направления, желательно на которой видеть и севастопольских товарищей. Что же касается дополнительного количества типографского шрифта, обещанного севастопольцами, то желательно, чтобы он был доставлен непосредственно…

Далее были строки, не поддавшиеся первой расшифровке. Лишь через несколько дней упорного труда Анисьи, удалось ей расшифровать: "Нужно прибыть в село Махмудиа, что в 6 верстах от Батума, спросить крестьянина Хашима Смирбу и предложить ему "купить по сходной цене охотничью дробь".

На конференцию 31 декабря 1901 года никому из севастопольцев не удалось пробраться в Батуми. Но вскоре было получено оттуда новое шифрованное письмо: "31 декабря 1901 года мы праздновали встречу нового года на квартире рабочего Сильвестра Ломджария. Было на торжестве более 30 рабочих, главную роль играл Иосиф Джугашвили или, как у нас принято называть его по кличке "Чапур". Договорились объединить социал-демократические кружки в социал-демократическую группу. Теперь эта группа искровцев переименована в "Организационный комитет". Полагаем назвать его Батумским комитетом РСДРП. А каковы у вас дела и что нового? Литературу и прочее, о чем мы раньше договорились, присылайте…"

В мае 1902 года в Севастополь прибыл рабочий, знакомый с доктором Циплаковым со времени борьбы с эпидемией холеры в Батуми. Он выступил на занятиях кружка на квартире Анисьи Максимович. Это в доме Попандопуло на Азовской улице возле Херсонского моста. Рабочий рассказал слушателям нелегального кружка многое, что видел и пережил в Батуми, откуда выслан полицией.

— Нас, рабочих, в Батуми безжалостно эксплуатируют иноземные капиталисты — Ротшильд, Монташев, Нобель, а также местные заводчики. Без всяких выходных дней приходится взрослым работать по 19 часов в сутки, а детям — до 16 часов в сутки. Да еще нас то и дело штрафуют мироеды, отнимая до половины заработка. Приходится получать на руки не более 60 копеек в день. Ей богу, зарабатываем лишь на хлеб и воду. Тяжело так жить, и невольно возникал вопрос: зачем мы так страдаем? Жизнь наша лишена всякой радости, она лишь представляет собою сплошной путь к могиле. Так не лучше ли умереть не за станком и не рабами, а умереть, борясь за свободу, за лучшее будущее! Такие наши мысли поддерживают социал-демократические кружки в Батуми. Фактически они превратились в низовые социал-демократические организации с подчинением партийной дисциплине, уплатой членских взносов, выполнением кружковцами боевых поручений.

С конца января 1902 года действует Батумская подпольная типография, издавая прокламации и революционные листовки на грузинском, армянском и русских языках, выражая этим интернациональный характер Батумской социал-демократической организации и помогая развертыванию революционной борьбы в деревне.

Батумский комитет РСДРП возглавляет нашу борьбу. Сказать к примеру, он расценил действие управляющего заводом Монташева, кровопивца Тер-Акопова, уволившего рабочего за несколько слов, сказанных шепотом своему соседу по работе, как угрозу простым человеческим правам рабочих, почему и призвал нас к забастовке.

Эта забастовка в начале февраля 1902 года заставила заводчиков пойти на уступки: сокращен рабочий день на два часа, освобождены ранее арестованные забастовщики, уволен кровопивец Тер-Акопов.

Но капиталисты готовились начать контратаку. Ротшильд, например, уволил 389 рабочих по подозрению в революционности. Тогда Батумский комитет РСДРП призвал рабочих к забастовке. В Батум примчался кутаисский военный губернатор Смагин. Он приказал нам прекратить забастовку. Да только рабочие не послушались. Забастовка парализовала работу Батумского порта, прекратился вывоз нефти за границу. Рассвирепевшие жандармы в ночь на 8-е марта арестовали более 30 организаторов забастовки. Но 9 марта мы, по призыву Батумского комитета РСДРП, вышли на политическую демонстрацию. Нас были многие тысячи. И мы с лозунгами "Да здравствует свобода!", "Долой самодержавие!" пошли к полицейскому управлению и к тюрьме. Завязались стычки с полицией, в результате которых были арестованы и заключены в пересыльные казармы 340 рабочих-демонстрантов.

Иосиф Джугашвили предложил возмущенным рабочим Батуми начать немедленно всебатумскую политическую демонстрацию для распространения идей социализма и политической свободы. Более шести тысяч рабочих Монташева, Нобеля и Ротшильда, братьев Рыльских, Хачатурьяна и Пассека, Свиридиса и Каплана с красными знаменами и пением революционных песен двинулись под руководством Иосифа Джугашвили к пересыльным казармам. К нам присоединились еще грузчики порта, кузнецы, табачники и многие другие.

Появился помощник губернатора Дрягин. Он начал ругаться, пригрозил расстрелом. Но мы на залпы солдат ответили контратакой: разоружали солдат, оказывали помощь раненым. И хотя царским властям удалось подавить демонстрацию (15 рабочих убиты, 54 ранены, 493 арестованы и высланы из Батуми), ее значение велико: она показала высокую организованность и сознательность рабочих Батума, дала образец соединения экономической и политической борьбы пролетариата и подготовки рабочего класса к руководству предстоящей революцией. Наша демонстрация оказала сильное влияние на развитие революционного движения в России. И это не только мои слова. Мне пришлось после высылки из Батума поехать вместе со своим товарищем в Рыбинск. Там мы встретились с молодым человеком, окончившим реальное училище в Москве, Константином Цитовичем. Так он, выслушав наш рассказ о героических делах батумских рабочих, сражавшихся с царскими войсками во время политической демонстрации, воскликнул: "Решено! Я вступлю в Рыбинскую организацию РСДРП и всю свою жизнь посвящу борьбе за те идеалы, во имя которых батумские рабочие не испугались угроз помощника губернатора Дрягина и самих ружейных залпов, пошли на смерть, но не отступили!" Вот какое дело, товарищи! А как у вас, в Севастополе, идут дела. Мне очень хочется послушать рассказ об этом на сегодняшнем занятии кружка…"

Доктор Циплаков предоставил слово Анисье Максимович, и она, волнуясь и краснея, что должна сидя говорить для кружковцев и для гостя из Батуми (Был ведь почти последний месяц ее беременности), сначала поблагодарила гостя за все рассказанное им и за такую его убежденность в правоте дела рабочего класса, что хочется обнять его и расцеловать. Потом она показала записку, переданную ей сидевшим неподалеку красивым парнем в форме ученика реального училища, и сказала:

— Вот на этом листочке из ученической тетради Вячеслав Шило изложил свою клятву, что до конца своей жизни будет служить революции, отомстит царским палачам за кровь батумских рабочих, за поруганную свободу севастопольских революционеров, заключенных царскими властями в тюрьму за распространение среди рабочих, матросов и солдат революционных прокламаций и листовок. Вот перед вами автор этой клятвы. В его лице юность двадцатого века пополняет ряды борцов за свержение самодержавия, за социализм…

Вячеслав встал. Глаза его сияли, лицо заливала краска возбуждения, пальцы были сжаты в кулаки.

— Да, товарищи, я клянусь в верности революции, прошу рекомендовать меня в партию социал-демократов. Я взволнован не менее московского реалиста Константина Цитовича, который отметил свое уважение к батумским рабочим и их политической демонстрации вступлением в Рыбинскую организацию РСДРП.

Все участники кружка стоя аплодировали реалисту. Анисья подошла к нему, обняла и поцеловала. У нее и Вячеслава при этом замерцали на ресницах слезы радости и восторженности.

— Никогда, товарищи, не пересохнет море нашей революционной силы, так как непрерывно впадают в нее реки из таких вот товарищей, как наш гость из Батуми, как реалист Вячеслав Шило, как тысячи и тысячи подобных им, — продолжала Анисья. — Мы рады, что в Батуме оформился и так энергично действует социал-демократический комитет. Но и Севастополь не отстает. Наш "Севастопольский рабочий союз" уже установил связи с редакцией газеты "Искра". Там печатаются корреспонденции из Севастополя. У меня под рукою "Искра" за 15 февраля 1902 года. В ней рассказано об адмирале Феодосьеве, который занимает пост градоначальника и командира Севастопольского порта. Послушайте, что написано в газете: "Феодосьев был одним из самых деятельных в компании казнокрадов. Его рыло было сильно в "угле", но углем он не довольствовался: будучи командиром броненосца "Двенадцать апостолов", он тянул оттуда всякую утварь, материалы — словом, все, что мог. Недаром матросы острят, что из "12 апостолов" он украл одиннадцать".

Наши товарищи не только пишут в "Искру", но и ведут решительную борьбу за овладение думами и делами народа, просвещая его и в кружках, и голосом на собраниях, и распространением листовок, брошюр, прокламаций. В полученном нами номере "Искры" за 10 марта 1902 года имеется отчет о некоторых севастопольских событиях: "После нового года между севастопольскими рабочими разошлась новая прокламация, призывающая к борьбе против царского самодержавия. У матросов в экипажах и на военных судах стали производить поголовные обыски с особой тщательностью: вызывают команду на верхнюю палубу, строят ее и каждого по порядку ощупывают. В это же время в кубриках обыскивают скудные пожитки матросов…"

Когда командующий Севастопольским военным портом контр-адмирал Лещинский приказал отменить дополнительную надбавку за сверхурочные работы на предприятиях адмиралтейства и разрешил администрации удлинять рабочий день без дополнительной оплаты, мы распространили 19 и 20 февраля 1902 года в городе и в портовых мастерских листовки "Севастопольского рабочего союза". Было в них рассказано, что администрация нарушает фабричный закон от 2 июня 1897 года, предусматривающий оплату каждого часа сверхурочной работы в полуторном размере. Листовка призывала к забастовке и ссылалась на токарей слесарно-сборочной мастерской, которые уже дружно выступили против приказа Лещинского, потребовали от начальства исполнять закон о сверхурочных работах и их оплате.

И началась забастовка. Но проявилась недостаточная сплоченность, рабочие поддались лживым обещаниям администрации, согласились продолжать работу и в вечерние часы.

Пришлось провести дополнительную работу среди рабочих. В результате этой работы группа молодых рабочих слесарно-сборочной мастерской снова поставила вопрос перед администрацией адмиралтейства и о сверхурочной работе и оплате за нее по закону, и о безобразном поведении некоторых чинов в мастерской, особенно старшины Андрейченко. Этот человек не только оскорбительно вел себя по отношению к рабочим, но и обсчитывал их, присваивал себе часть заработка рабочих.

Главный инженер-механик Пастухов, покровительствующий старшине и участвующий в присвоении рабочих денег, объявил жалобу молодых рабочих "неуважением к начальству" и уволил с работы всех авторов жалобы.

"Севастопольский рабочий союз" ответил на эту репрессию своей листовкой и призывом поддержать молодых рабочих. Администрация адмиралтейства устроила 4 марта массовые обыски, отбирая у рабочих листовки. Тогда рабочие в массовом порядке собрались у памятника адмиралу Лазареву на площади флотских казарм. Полицейские пригрозили стрельбой, на что рабочие ответили градом камней. Это видели матросы из-за решетчатой ограды и кричали рабочим ободряюще: "Землячки, начинайте, пойдем и мы за вами!"

Полиция и жандармерия свирепствовали, производили аресты. Но рабочий класс не склонял головы. 10 марта на похороны уважаемого всеми токарного мастера Корнилова Степана собрались многочисленные группы рабочих порта, чтобы отдать честь любимому мастеру и человеку, сочувствовавшему социал-демократам. Хотелось на могиле его сказать, за что борются передовые рабочие, хотелось проводить этого человека в последний путь по улицам Севастополя не с попом, а с алым знаменем и пением "Марсельезы". Да, очень хотелось. Но, учитывая большие силы полиции, жандармерии и некоторых войсковых команд, сосредоточенных по дороге на кладбище, "Севастопольский рабочий союз" был вынужден отменить эту демонстрацию. Стало нам известно, что какие-то провокаторы проникли в нашу среду и обо всех наших планах, связанных с подготовкой демонстрации, сообщили жандармерии.

К апрелю 1902 года в "Севастопольском рабочем союзе" насчитывалось около ста членов. И на очередной сходке руководителей кружков 2 апреля было решено провести 15 апреля на Качельной площади политическую демонстрацию рабочих, солдат, матросов. Член Союза Эрайзер должен был во время демонстрации развернуть красное знамя с призывом "Да здравствует политическая свобода!" Правда, из-за проливного дождя необычайной силы, эта демонстрация не состоялась. Но, составленный Щепетовым и утвержденный на сходке 2 апреля устав "Севастопольского рабочего союза", был к этому времени отпечатан и распространен. Ставилась задача развития рабочего движения и вообще революционного движения в городе Севастополе, сочетая принципы демократизма с жесткими требованиями конспирации.

Как видите, товарищи, рабочие Севастополя, крепя дружбу с рабочими Батума и всей Грузии, активно ведут свою революционную деятельность. И мы уверены, что наступит день нашей победы!

Вдруг, постучав условленным кодом, в комнату вошла Катя Симакопуло, сгорбленная девушка с толстой русой косой и с широко раскрытыми серыми глазами. На ней черное платье с фижмами, которые поднимались над узкими плечами, будто обрубленные птичьи крылья. Все, за исключением гостя, знали эту девушку, лучшую подругу Анисьи по гимназии и по нелегальному кружку. Жила она на хуторе в Стрелецкой бухте, имела задание объединить военных в социал-демократическую группу. Доктор Циплаков и Анисья взглянули на вошедшую с удивлением, как бы спрашивая: "Почему же ты не явилась сегодня к началу занятия кружка?" И она не спешила отвечать на этот безмолвный вопрос. Сжав тонкие губы, медленно окинула взором сидевших на стульях и на скамьях людей, остановилась на незнакомом ей человеке, спросила у доктора Циплакова:

— При нем можно сделать важное сообщение?

— Да, это наш товарищ, высланный полицией из Батума…

— Я опоздала сегодня потому, что за мной имелся "хвост", — сказала Катя взволнованным голосом. — Используя знакомого извозчика, а потом проходные дворы и знакомые мне калитки, я все же ушла от филера. А вот несколько минут тому назад заметила его на Азовской. Он, посмотрите в окно, наблюдает за этой квартирой. И мне думается, надо немедленно нам разойтись черным ходом, чтобы не попасть в облаву…

— Да, пожалуй, да! — кивнул головой доктор Циплаков и первым направился к выходу.

Анисья встала и распорядилась:

— Всех прошу разойтись, через черный ход. Вячеслав, батумского гостя определите у себя на квартире. Завтра или послезавтра мы найдем ему работу, обеспечим паспортом. Связь со мною на прежних условиях. А ты, Катя, задержись на минутку. Я должна передать тебе твою фотокарточку, выкупленную в фотографии Б.И. Райниша на Нахимовском проспекте против Бульвара вместе с негативом. И прошу быть в дальнейшем осторожнее: по нашим данным, Райниш фотографирует многих по заданию жандармерии…

— Вот тебе на! — развела Катя руками. — А я то считала его нашим другом…

— Враг умеет казаться другом, — подавая карточку и негатив, добавила Анисья. — Да вот, жаль, нет у нас опыта что ли или прибора такого, который бы давал звонок об опасности, если под личиной друга рядом с нами находится враг…

— Да ты, Анисья, фантазерка, — скупо улыбнулась Катя, пощипала кончик своей косы и спросила: — Разве кого-нибудь подозреваешь?

— Подозреваю, а доказательств нет…

— Кого же?

— Ладно, Катя. Тебе я скажу, но держи язык за зубами, иначе могут быть неприятности. Не нравится мне Зеленцов, прибывший из Петербурга и устроившийся на работу в слесарно-сборочной мастерской адмиралтейства. Какой-то он весь сахарный, улыбчивый и слишком услужливый. Вертится, как уж, а его приняли в кружок. Он даже подружился с Александром Щепетовым, дружит со стекольщиком Тихоном, бывает на всех собраниях "Севастопольского рабочего союза". И заметила я одну деталь: Тихон охотно отдает свою квартиру под собрания членов Союза, а сам в это время находит разные предлоги не быть дома… Не связан ли он с полицией?

— Да что ты, как можно! — в ужасе замахала Катя руками на Анисью. — Зеленков прибыл из Петербурга с документами Петербургского "СОЮЗА БОРЬБЫ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА", а стекольщик Тихон — коренной рабочий…

— Хорошо, прекратим наш спор и дадим возможность времени найти истину. Свои сомнения я высказала лишь тебе, моей лучшей подруге. Другие, боюсь, могут, если я скажу им, энергичнее набросятся на меня… А я должна поберечь себя и как мать. Попробуй, дитя уже бьется под сердцем. Вот бы хорошо, если родится мальчик…

Катя приложила ладонь к животу подруги, вздохнула:

— Трудная будет жизнь у малютки… Но, признаться, я тоже мечтаю стать матерью. Да вот только… Кто женится на мне, на горбатой? Красота, как у тебя, не всем дается… Погляди, погляди в окно: к филеру подкатил извозчик. Не в полицию ли помчался и царский холуй? Давай все наиболее опасное из документов в мою сумку, а сама ложись на постель… Если появятся жандармы, начинай погромче стонать. Они, говорят знакомые дамы, не любят стоны рожениц…

На этот раз налет полиции или жандармов на квартиру Анисьи Максимович не состоялся. Вячеслав Шило обрадовал через день Анисью своим сообщением: "Батумского товарища отец устроил на работу в шлюпочно-блоковую мастерскую, где сам выполнял обязанности мастера, уйдя из минной мастерской по рекомендации "Севастопольского рабочего союза", который направил в минную мастерскую другого товарища. И документами этот товарищ снабжен, так что администрация и полиция ничего пока не подозревают".

Прочитав записку Вячеслава, Анисья разработала план своих дальнейших связей с Александром Щепетовым через Вячеслава Шило, ученика 4-го класса реального училища, который уже практиковался на работе в Севастопольской почтово-телеграфной конторе, входившей в Одесский почтово-телеграфный округ, где работали в качестве почтовых сотрудников агенты "Искры". Ведь Щепетов получал из Одессы от этих сотрудников необходимые брошюры, номера "Искры", нужные адреса. И Вячеслав Шило мог в этой системе, работая почтовым чиновником, хорошо помочь "Севастопольскому рабочему союзу".

Щепетов согласился с планом Анисьи Максимович и, учитывая ее беременность, предписал ей самой больше не являться за брошюрами, прокламациями, листовками. Все сделает этот подвижной и смекалистый парень с ясными задатками дипломата и умением ускользать от агентов полиции и жандармерии.

Дело шло хорошо. Но частое появление Вячеслава Шило на квартире Максимовича вызвало чувство ревности и подозрения у ее мужа, штурмана торгового флота. И он ворчал, упрекал Анисью в легкомысленности, даже угрожал разрывом. Вечером 11 июня, когда Вячеслав Шило принес нелегальную литературу и задержался у Анисьи дольше обычного, рассказывая, что он видел в ресторане стекольщика Тихона и рабочего слесарно-сборочной мастерской адмиралтейства Зеленцова за одним столиком с тем филером, который преследовал Катю Симакопуло, а потом наблюдал за квартирой, где нас предупредила Катя об опасности…

Анисью при этом рассказе Вячеслава Шило затрясла лихорадка. "Да, эти опасные люди! — подумала она, но не стала высказывать в слух свои мысли. — Лучше я завтра возьму извозчика, поеду к Александру Щепетову и сама постараюсь предупредить его…"

Помолчав немного, она взяла кисть руки Вячеслава в свою руку, крепко пожала и сказала:

— Жаль, что нас не соединила судьба. Ведь я, признаться, люблю тебя, мой милый мальчик…

— И я люблю! — задыхаясь от волнения, сказал Вячеслав и поцеловал Анисью осторожно, чтобы не надавить на округлый живот. — Люблю, милая…

В это время дверь бесшумно открылась, в комнату ворвался разъяренный штурман. Он, оказывается, подслушивал разговор Анисьи и Вячеслава. Хватив парня за плечо, ударил его кулаком в грудь, вытолкал из комнаты, а потом и сам бросился к выходу и закричал:

— Нет у меня больше жены, есть шлюха!

Потрясение было у Анисьи столь сильным, что начался приступ родов. И 12 июня она родила мальчика, которому дали имя Володя.

Она радовалась мальчику, но понимала, что семейное счастье ушло. А вскоре пришлось пережить и политический удар: на рассвете 16 июня ворвался в квартиру Вячеслав Шило, знавший, что муж Анисьи не ночевал дома.

— Я же говорил, я же думал, что нас предадут! — со слезами поведал он о происшедшем провале "Севастопольского рабочего союза". — Собрались мы на общее собрание членов Союза на квартире стекольщика Тихона. Ни самого хозяина, ни Зеленцова я там не увидел. Заболело у меня сердце. Хотел сказать Щепетову, но он о чем-то заговорил со своим помощником портовым рабочим Владимиром Бубновым, вот и я вышел во двор, чтобы подышать свежим воздухом, немного успокоиться. А полиция была уже в засаде, полицейские, не заметив меня (Я спрятался за пустые ящики и бочки, наваленные во дворе), ворвались в дом. Арестовали всех, кто пришел на собрание, захватили все прокламации "К СОЛДАТАМ", две из которых я приносил сюда в прошлый раз. Весь ящик с документами захватили полицейские. А я видел позавчера, что в этом ящике находились несколько экземпляров устава "Севастопольского рабочего союза", много разных брошюр, в том числе и пачка их для Батума. Там же и листовки, а еще красное знамя с надписью "ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СВОБОДА!" Что же теперь нам делать?

— Продолжать борьбу, — стиснув зубы, процедила Анисья. — Конечно провал "Севастопольского рабочего союза" и арест его руководителей есть большой удар по революционному движению в Севастополе и на флоте. Но мы не должны падать духом. Садись и пиши листовку от имени "Севастопольского рабочего союза". Я продиктую, а ты, Вячеслав, напишешь и распространишь ее в слесарно-сборочной мастерской адмиралтейства. Пусть рабочие знают, что заря ХХ века, заря революции не померкнет.

Вячеслав писал под диктовку Анисьи. Попискивал малыш в люльке, за окном цокали копыта лошадей: полиция и жандармы патрулировали улицы Севастополя, везли в тюрьму арестованных рабочих и матросов и надеялись, что они уничтожили крамолу. Да только революцию нельзя было убить. К восходу солнца Вячеслав написал несколько десятков коротких листовок, выводя красивые печатные буквы. А 24 июня эти листовки уже читали в слесарно-сборочной мастерской адмиралтейства. И рабочие радовались, повторяя слова листовки: "Не падайте духом, товарищи! Каждый новый случай правительственного произвола должен заставить нас дружно бороться за счастье и освобождение рабочего класса…"

Так было на заре двадцатого века. Встала задача создания партии рабочего класса, способной вдохновить его и повести на штурм самодержавия.


2. ЕСТЬ ПАРТИЯ!


"Большевизм существует, как течение

политической мысли и как политическая

партия, с 1903 года" (В.И. Ленин)

В Севастополе, Батуме, Одессе, во всех краях Российской империи в социал-демократических кружках и комитетах читали "Искру", читали и перечитывали книгу Ленина "ЧТО ДЕЛАТЬ?". В этой книге изложено ленинское учение о революционной партии нового типа — вождя рабочего класса. В ленинском направлении кристаллизовались кружки и комитеты социал-демократов. Но это еще не партия, а лишь кирпичи для строительства здания партии нового типа. Но в работе кружков и комитетов воспитывались кадры, которым надлежало превратить разрозненную экономическую борьбу рабочих с капиталистами в сознательную классовую войну. И тогда, как писал Ленин еще в 1894 году в книге "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?", русский рабочий класс свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариями всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции".

Анисья Никитична Максимович день и ночь думала об этом, делала все возможное, чтобы ускорить создание действительно ленинской партии рабочего класса.

И у нее, еще не успевшей оправиться после трудных родов, истерзанной ревностями своего мужа Владимира Венедиктовича Максимовича и переживаниями за крупный провал "Севастопольского рабочего Союза", появились дополнительные заботы и мучения: полюбившийся ей и вовлеченный в нелегальщину реалист Вячеслав Шило то и дело проявлял себя экстравагантно, чем ставил себя и организацию под угрозу нового провала.

И вот в эту ночь, сообщив о себе условленным выстукиванием по азбуке Морзе, Вячеслав Шило вбежал в комнату Анисьи почти во внеменяемом состоянии. Тяжело дыша, он выложил на стол две небольшие мины и сказал:

— Когда еще мой отец, крестьянин из Харьковской губернии, работал в минной мастерской Севастопольского военного порта, он познакомил меня с мастерами. Особенно понравился мне Александр Сергеевич Васильев, специалист по пиротехнике. Он и научил меня тайком делать мины и гранаты. Вот эти штучки я сам сделал, сам и в дело пущу…

— В какое дело? — встревожилась Анисья. — И потише говори, а то малютку моего разбудишь, да и на улице могут подслушать…

Вячеслав снизил голос до полушепота:

— Одну подложу Зеленцову, пролезшему в рабочие слесарно-сборочной мастерской адмиралтейства и в нашу подпольную организацию. Это он (я теперь твердо знаю!) провалил "Севастопольский рабочий союз". Это он выдал жандармерии матросов флотского экипажа. Поарестовали ребят, двадцать четыре человека. И всех предали военному суду, а Зеленцова наградили двумястами рублей…

— Откуда знаешь? — спросила Анисья, хотя и не только это интересовало ее теперь. Ей хотелось еще убедить Вячеслава в необузданности его планов и в понимании того, что рождающаяся новая партия искровского направления никогда не одобрит анархистских действий, будет действовать продуманно, не поддаваясь вспыльчивости, эмоциям и экстазному порыву. — Ну, скажи, откуда знаешь? А, может быть, просто фантазируешь?

Спокойный голос Анисьи и ее дружеский тон влияли на Вячеслава положительно, и он, перестав горячиться, начал рассказывать, что с ним произошло.

— Сынок приехавшего из Петербурга сановника привлек мое внимание. Познакомился я с ним, даже подружил. И мысль у меня одна зародилась. Чтобы осуществить ее, познакомил я этого шикарного сыночка с одной нашей девушкой при условии, что он в моем костюме проведет с ней вечер, а я погуляю в его костюме. Парень о моем замысле не знал, а мне очень было нужно еще раз проверить, кто же есть на самом деле стекольщик Тихон и этот "социал-демократ" Зеленцов. Я знал, в какой комнате ресторана они любили выпивать и закусывать. В петербургском костюмчике, да еще прикрыв глаза темноватыми очками, как щеголял тот сынок, я смело потребовал в ресторане для себя комнату, что рядом с комнатой, всегда занимаемой Тихоном и Зеленцовым. Да и при том я проследил, что они там, мне это как раз и нужно было. Перегородка там тонкая, хорошо слышен разговор. Да еще дал я пятиалтынный приставленной ко мне официантке и выпроводил ее (Мне, сказал я ей, надо кое-что в костюме подправить, неудобно при девушке). Защелкнув за нею дверь, я рванулся к перегородке, приставил ухо. И что же оказалось? Эти негодяи произносили тост за удачу и по поводу, что Зеленцову выдали в охранке двести рублей, а Тихону пятьдесят за старание… Вышел я из ресторана, заложил пироксилин в оболочку вот этих штучек, потом разменялся костюмами с петербуржцем и пришел к тебе за разрешением… Надо чтобы организация считала за мною задание по уничтожению жандармских холуев…, - Вячеслав так при этом стукнул кулаком о крышку стола, что сынишка Анисьи проснулся, заплакал.

Беседа прервалась. Покормив грудью и убаюкав сына в качалке, Анисья продолжила трудный разговор с взбунтовавшимся Вячеславом Шило.

— Дорогой мой! — взяв его руку и согревая подрагивающие пальцы теплом своих ладоней, тихо заговорила Анисья. — Запомни и обдумай. Борясь за партию нового типа, Ленин учит нас осмыслить и понять предпосылки этого. Он говорит, что в России назревает революция и такое положение, при котором не только народные массы не хотят жить по старому, но и верхи России не смогут управлять по старому. Это называется ситуацией. Время не ждет, дорогой мой. Но мы обязаны понимать, что царское самодержавие — не слабенький, а могучий наш враг. В его распоряжении пока и армия, и флот и тюрьмы, возможности жестокой расправы над революционерами. Кроме того, царизм еще не лишен возможности влиять на народ политическими и религиозными средствами. Зачем же нам вдруг обозначать себя террористическими актами? Мы должны научиться противопоставлять нашему врагу не истерику, не экстравагантность, то есть необычно странное поведение или чудачество с его эксцентричностью, а нашу организованность и нашу сплоченность. Не забывай, дорогой, что средства индивидуального террора давно применялись "народниками", но никакого успеха не принесли. Запомни, Вячеслав, требование Ленина: все наши действия должны продуманно и тщательно подготовляться, с соблюдением строжайшей конспирации. Более того. Мы должны учитывать возможность неожиданных поворотов в организованных нами действиях, событиях. И только глубокая продуманность предстоящих действий, соединенная с нашей идейной убежденностью, может принести хорошие результаты, то есть вызвать в народе веру в наши и свои силы, поведет массы под наши красные знамена…

Вячеслав слушал, опустив глаза в пол и почесывая ногтем за ухом. Слушал и молчал. Тогда Анисья спросила:

— Скажи, Вячеслав, знал ли ты, каков будет результат задуманного тобою террористического акта и как это повлияет на твою судьбу и на судьбу нашей подпольной организации? И скажи, ускорит ли твой террористический акт создание ленинской партии социал-демократов?

Вздохнув и решительно встав со стула, Вячеслав быстро завернул мины в платок. Сделав было шаг к двери, потом резко повернулся назад и уже просящим, а не требующим тоном промолвил:

— Ты можешь, Анисья, спрятать эти мины у себя, чтобы я к ним не прикасался? Иначе ведь я могу не вытерпеть. Характер у меня такой…

— Могу и спрячу, — ответила Анисья. — Но только изыми взрыватели…

— А я их еще не вложил, пока не было разрешения организации действовать, — повеселевшим голосом сообщил Вячеслав. Он достал из кармана взрыватели, завернутые в тряпицу, подал Анисье. — И эти штучки спрячьте, пожалуйста. А еще есть у меня просьба…

— Чего замолчал? Говори, какая просьба?

— Ладно, как верующие открываются у священника "на духу", то есть на исповеди, так и я откроюсь на чистоту. Стажируясь в Севастопольской почтово-телеграфной конторе, я заприметил, что большие суммы на содержание жандармов и полиции приходят в Севастополь через Одесский почтово-телеграфный округ. И вот одолевает меня мысль — захватить эти суммы и использовать для нужд нашей организации… Можно свершить такую дерзость?

Анисья непроизвольно ахнула. Поерошив густую шевелюру Вячеслава пальцами обеих рук, прошептала:

— Ты или фантазер или сумасшедший, начитавшийся детективных романов!

— Ни то, ни другое! — сухо возразил Вячеслав, самолюбие которого было задето. — Да и почему ты считаешь меня ребенком? Я хочу быть ответственным, действовать в полную силу. Мне всячески хочется мстить царю, жандармам, всякой царской сволочи…

— Ладно, Вячеслав, не сердись, — Анисья похлопала его ладонью по плечу. — Твое предложение мы обсудим в военной организации и решим, когда можно и нужно будет его осуществить…

— С этим я согласен, — улыбнулся Вячеслав, глаза его повеселели. — Но у меня еще есть одна просьба. Можно ли мне выехать из Севастополя на все оставшееся время летних каникул в курортный поселок Кореиз?

— Почему именно туда?

— Там проживает мой дядя, выходец из украинского села Котельвы. Очень хорошо он поет, а мне, признаться, очень захотелось поучиться у него. Да и он послушает мое пение, посоветует, следует ли мне мечтать об эстрадных выступлениях? Так вот, если можно, завтра же выеду из Севастополя. Конечно, готов выполнить любое поручение организации, если есть доверие…

Анисья задумалась. "Пожалуй, Вячеслава надо теперь удалить на некоторое время из Севастополя, пока несколько уляжется здесь все, связанное с нашими недавними провалами и с бешеной активностью охранки. Да и пусть Вячеслав успокоится, чтобы действовать хладнокровнее. Какое же ему дать задание? Впрочем, дам задание. Батумские товарищи прислали мне шифровку и просили связать их с агентом "Искры". С каким же? Пожалуй, напишу об этом шифровку товарищу Шкляревичу. Ведь он, судя по его последнему письму, пока живет в поселке Кореиз…"

— Молчишь, Анисья! — воскликнул Вячеслав. — Значит, не нравится мое предложение и просьба?

— Да нет, Вячеслав, я просто обдумываю. И твое предложение мне нравится. Ведь у тебя действительно хорошие вокальные способности, так что очень хорошо будет, если и дядя послушает тебя, посоветует. Но и задание тебе дам, партийное: передашь одному товарищу мое небольшое шифрованное письмо.

Вячеслав подпрыгнул от радости, захлопал в ладоши.

Анисья подробно рассказала, как отыскать нужного человека, как держаться с ним и о чем говорить. Потом заготовила и зашифровала записку:

"Товарищ В.Г. Шкляревич! Это письмо передаст вам молодой член военной подпольной Севастопольской социал-демократической организации Вячеслав Шило. Его псевдонимом отныне будет "НИКОЛАЙ ЭКК". Все необходимое можете сообщать мне через него. Вас очень прошу принять необходимые меры по связям с Батумом. В последней шифровке оттуда выражена просьба организовать посещение Батума агентом "Искры". Сообщено, что конспиративная квартира-явка находится там в аптеке Джерояна. Необходимо обратиться к провизору и попросить "успокоительный порошок". Остальное сами решите по обстановке. С приветом — Нина Николаевна. Севастополь, лето 1902 г."

………………………………………………………………………………

И вот прошло много дней без слуха и весточки о Шило, о Шкляревиче. Анисья волновалась. А тут еще приходилось заботиться о своем заболевшем Володе, поддерживать зашифрованную переписку с Петербургским комитетом РСДРП и с социал-демократическими организациями других городов, проводить занятия в социал-демократических кружках Севастополя.

Пришлось также, с помощью "бессарабского матроса" — Ивана Криворукова, добывать гектограф для военной организации РСДРП, так как после февральских арестов ряда матросов в штабе дивизии корпуса морской артиллерии, где они читали, а потом распространяли в 34-м экипаже воззвания Петербургского комитета РСДРП "Письмо про наши порядки и беспорядки", "Печать и царское правительство", жандармам удалось обнаружить и захватить гектограф. Без него же, если не достать новый, трудно размножать прокламации, листовки и поступающие в Севастополь статьи газеты "Искра."

В эти напряженные дни и ночи пришла на помощь Анисье сестра ее мужа, Анжелика Максимович, высокая блондинка с тонкими чертами лица и чудесными голубыми глазами. В нее был влюблен флотский офицер Гасабов, через которого она и организовала связи с матросами кораблей.

— Не тоскуй, милая, не волнуйся! — часто приходя на квартиру, успокаивала она Анисью. — Я знаю о твоей неурядице с моим братом и знаю, что Владимир не прав. Знаю и о твоей тревоге за судьбу социал-демократической организации. Все я знаю, готова до последней молекулы отдать себя в помощь тебе. О сынишке твоем всю заботу возьму на себя. Даже грудью своей кормила бы его, но это мне пока не дано. Ничего, подкормлю молоком из соски. И к врачу его понесу, и убаюкаю в качалочке. А ты работай над листовками, готовь товарищам документы, проводи занятия в кружках. И запомни, милая: хотя я и не член социал-демократической организации, но всем сердцем я с борцами против царизма. Ты же знаешь, что и свою любовь к флотскому офицеру Гасабову я посвящаю борьбе за революцию… А теперь вот еще в одном месте обнаружила человека, готового служить нашему делу. Я вот принесла тебе в подарок свою фотокарточку. В фотоателье Мазура на Большой Морской улице сделали. Есть там один молодой фотограф, настойчиво ухаживающий за мною. Он сделал и сказал мне: "Как совершится революция, так хорошо бы нам пожениться и жить на свободе…" Видишь, он тоже, как и я, на стороне революции, верит всем своим существом в скорую победу трудового народа над царем и всеми кровопивцами…

Анисья долго молча рассматривала подаренную фотокарточку. На ней Анжелика была почти так же красива, как и в жизни: с собранными за затылке жгутом волосами, снятая в полупрофиль, с тугой высокой грудью и в платье, наглухо закрытом, она выглядела сказочной амазонкой.

— Спасибо, добрая моя Анжелика, за подарок! — сказала Анисья. — И с сердечной благодарностью я принимаю твое предложение о помощи. Но мне, признаться, очень нужно, чтобы ты заботилась обо всем трудовом народе больше, чем о моем Володе. Но это опасное дело. И нужно твое обдуманное согласие… Что же ты молчишь?

— Я обдумываю, — вздохнула Анжелика. Подвинувшись поближе и заглянув Анисье в глаза, добавила: — Ты бы прочитала мне что-нибудь из той газеты, что я в прошлый раз видела у тебя под подушкой… Ну из той, где в подзаголовке сказано: "Из искры возгорится пламя!"

Анисья улыбнулась:

— Значит, ты любознательна, если под подушкой узрела…

— Да я же случайно, — смутилась и покраснела Анжелика. — Запищал Володя, я подошла поправить подушку, а газета обнаружилась…

— Ну, ладно, давай почитаем…

И они увлеклись, читая накопившиеся номера "Искры". В номере двадцатом от 1 мая 1902 года прочитали о рабочей стачке, длившейся в Батуме с 31 января по 18 февраля на заводе капиталиста Манташова. Прочитали о мартовской политической демонстрации, когда батумские рабочие не побоялись царских пуль. И этим своим героизмом вдохновили всех рабочих России на еще большую борьбу с царизмом. В номерах 22 и 23 "Искры" прочитали о севастопольских событиях. В "Искре" 23 за 1 августа 11902 года сообщалось, что в Севастопольской тюрьме сидят 13 матросов и рабочих. Заключенные 18 апреля объявили голодовку против жестокости тюремщиков и тюремного режима. И борцы добились своего: им разрешили выбирать своего старосту, обещали свидания с родными и близкими людьми, допустили к ним адвокатов.

— Значит, в тюрьме тоже можно бороться? — разволновавшись, сказала Анжелика. — Да я теперь не побоюсь тюрьмы! Если схватят и бросят за решетку, такое натворю, что жандармы ужаснуться…

— Но лучше научиться бороться вне тюрьмы, — резонно заметила Анисья. — И я научу тебя, милая Анжелика, искусству этой борьбы, если твое сердце зовет тебя в бой.

Анжелика бросилась к Анисье, прижалась к ее груди, поцеловала в уста и прошептала:

— Прими, Анисья, это как мою клятву служить революции!

И обе они так растрогались, что из глаз покатились невольные слезы.

Ряды социал-демократов множились. К Анисье и ее подругам, жившим на хуторе в Стрелецкой бухте, к Кларе Кохман, Кате Симакопуло и другим присоединилась Анжелика.

Работа в социал-демократических кружках продолжалась. Возникли новые социал-демократические ячейки в порту, в Севастопольской городской больнице, в мастерских адмиралтейства, в учебном отряде и в севастопольской крепости. На этой базе был создан Севастопольский комитет РСДРП. Анисье удалось войти в непосредственную связь с молодым военнослужащим крепостной саперной роты Константином Анпиловым. Этот могучего телосложения человек с твердым характером и необыкновенной смелостью, принес свои революционные убеждения из Старого Оскола Курской губернии, где родился и вырос в железнодорожной слободе Ламской, работал по найму у кулаков и купцов, а потом пробился в помощники машиниста паровоза. Тогда же он познакомился с воронежским машинистом паровоза Петром Ивановичем Шабуровым, состоявшим в одной из подпольных социал-демократических организаций центральной России.

Знакомство с Анисьей произошло после случая, когда пьяный полицейский пристал к Анжелике на улице, предлагал поехать к нему на квартиру и переночевать с ним ночь за пятьдесят целковых, а Анпилов шел к одному из знакомых. Заметив девушку, которую полисмен пытался затащить в подворотню, Анпилов смело шагнул к ним, ударил полицейского головой о кирпичную стенку воротной арки и вызволил девушку.

Это было недалеко от квартиры Анисьи, куда и Анжелика увлекла Анпилова из-за боязни, что его могут арестовать и судить за убийство полицейского.

Увольнительная Анпилова давала ему право отлучки до утра, то есть до сигнала подъема в саперной роте. И ему пришлось отсидеться на квартире Анисьи до рассвета. За эти часы было много переговорено. Поверив друг другу, Анжелика, Анисья и Анпилов Константин Михайлович договорились проводить революционную работу совместно и бесстрашно.

— У меня уже есть целая группа товарищей в роте, — сказал Анпилов на прощание. — И против царя и против всякой мерзости ребята настроены так, что аж скрипят зубами. Есть у нас много знакомых матросов на кораблях. И что нужно сделать, сделаем, только скажите заблаговременно, чтобы мы могли обдумать и подготовиться.

Теперь решительнее и смелее действовала Анисья. Возглавляя под кличкой "Мария" Севастопольскую нелегальную военную организацию социал-демократов, Анисья имела также большое влияние в портовой и городской группах, а потом и в Севастопольском комитете РСДРП. Об этом, наверное, знал агент "Искры" Шкляревич, почему и через Екатерину Ивановну Серафимову, которая была хозяйкой конспиративной квартиры на Соборной горе вблизи Военно-Морского суда и женой прапорщика запаса Михаила Серафимова (Этот человек состоял в социал-демократической организации и Севастопольском комитете, но часто проявлял колебания. После Второго съезда РСДРП перешел на сторону меньшевиков, а после поражения революции в 1905 году бросил жену с ребятишками и бежал в Батум, где разыграл роль сторонника большевиков и козырял адресами связей, известных его жене и охватывающих почти тридцать городов Российской империи. Н. Б.), Шкляревич переслал Анисье шифрованное письмо из Батума.

Расшифровав письмо, Анисья прочла следующее: "Рекомендованный вами юноша, Вячеслав Шило, понравился мне. Отлично может выполнять партийные задания. Мне думается, что в государстве, которое мы хотим создать, Вячеслав сможет выполнять роль хорошего дипломата. Почему я так думаю, он вам сам расскажет, если благополучно доберется до Севастополя… Теперь ведь подходят к концу летние каникулы, Вячеславу надо быть вовремя в реальном училище и работать там под вашим руководством. А вы, не ожидая его приезда и учитывая подготовку ко второму съезду РСДРП, побыстрее и подробно обрисуйте мне обстановку и положение дел вашей организации в Севастополе. Мне высылайте по имеющемуся у вас батумскому адресу 7. Способы пересылки — по вашему усмотрению. Имейте в виду, запрос к вам сделан не по моей только личной инициативе, а по просьбе В. И. Ленина. Очень он интересуется революционным движением в Батуме, Севастополе, Крыму. Привожу ниже выписку из письма Ленина из Женевы от 29 июня 1902 года в мой адрес: "Очень бы важно было связать нас хорошенько с рабочей организацией юга. Позаботьтесь об этом и напишите нам обстоятельно". Полагаю, что этого достаточно для вдохновения вас, Нина Николаевна, на срочное выполнение просьбы Ленина… А еще постарайтесь надежнее спрятать адреса явок, так как, по моим сведениям, о нахождении их у вас пронюхали некоторые осведомители…"

Встревоженная предупреждением об адресах явок и связи с десятками социал-демократических организаций городов Российской империи, Анисья решила отложить на день или два составление подробного отчета о положении дел в Севастопольской организации РСДРП, немедленно организовала вызов Кати Симакопуло к себе на квартиру.

Побеседовав с нею о разном, осторожно перешла на чисто женскую бытовую тему.

— Есть у меня, Катя, просьба к тебе, если, конечно, ты в хороших отношениях с женою своего брата, — сказала Анисья и угнулась, будто чего застеснялась.

— Да чего ты стесняешься? — подсела Симакопуло рядом с Анисьей и пощекотала ее розоватое ушко. — Говори прямо. Наверное, и тебя заинтересовали платья Екатерины Ивановны Серафимовой? Она же модница, сама придумывает фасоны. Да такие, что севастопольские дамы сума сходят из зависти, просят скопировать…

— Ох, узнала ты, — таким тоном искренности призналась Анисья, что ни у кого бы не появилось сомнения в ее стремлении тоже скопировать для себя платье или юбку Серафимовой.

— Ну, вот и говори, что для тебя попросить у Серафимовой? Мы с нею живем дружно, ни в чем друг другу не отказываем…

— Мне бы очень было радостно, если бы ты, не говоря, что это для меня, попросила у Екатерины Ивановны ту юбку, что расклешена и украшена воланом наподобие морской волны, а очкур похож на суженый корсет. На один денек попроси для себя, а принеси мне. Я быстро скопирую и возвращу. Она не должна знать об этом, иначе засмеет. Знаешь, какая она насмешница?

— Знаю, знаю. Будь спокойна, Анисья. Попрошу юбку для себя, вот и все. Но только на день, чтобы я успела возвратить юбку хозяйке. А то вдруг она придет ко мне, не увидит юбку и начнет расспрашивать, куда я ее отнесла, кому, зачем? Знаешь ведь ее пытливый, любознательный характер…

Юбка была возвращена хозяйке вовремя. Но ни Катя Симакопуло, ни сама Екатерина Ивановна не знали и совершенно не заметили (Так искусно Анисья заделала ленту с адресами явок и связи с 28 городами и социал-демократическими организациями в очкур-корсет юбки) каких-либо перемен в юбке.

Анисья же была уверена, что адреса запрятаны надежно. Ведь даже при аресте владелицы юбки жандармы не додумаются вспороть корсет, где зашита лента с адресами, а наша организация, если потребуется, всегда сможет воспользоваться юбкой и тем, что зашито в корсете-очкуре. (Правда, конечно, в том, что кто-то выдал эту тайну жандармам, и они обнаружили в юбке Серафимовой ленту с адресами. Но это произошло потом, много времени спустя. Мы об этом знаем из донесения заместителя начальника окружного отделения Начальнику Севастопольского охранного отделения 1 от 16 июня 1908 года 1440. Знаем также и то, что жандармы не могли доказать причастность Екатерины Серафимовой к хранению этих адресов в юбке и к пользованию ими, почему и исполняющий обязанности генерал-губернатора Севастополя и начальника Севастопольского гарнизона генерал-лейтенант Алеков написал в своем приказе 55 от 19 января 1909 года следующее: "…что же касается крестьянки Екатерины Серафимовой, также задержанной к дознанию в качестве обвиняемой по 1 части статьи 102 уголовного уложения 1903 года, то, по недоказательности обвинения, дело дальнейшим производством прекратить". Автор исследования Н. Белых).

Покончив с адресами, запрятанными в одном экземпляре в юбке Серафимовой и в одном экземпляре в трубке настольного подсвечника, Анисья всю ночь трудилась над отчетом о состоянии революционной социал-демократической организации в Севастополе, о ее работе и о борьбе в ней различных мнений. Потом она привела факты роста влияния социал-демократов не только среди рабочих, но и среди солдат и матросов, изложила планы на дальнейшее, в том числе и о подготовке к предстоящему совещанию социал-демократических организаций в Крыму.

Подписав этот документ псевдонимом "Нина Николаевна", Анисья на другой день отправила его в Батум через рекомендованного ей Иваном Криворуковым матроса с учебного крейсера "Березань". Одновременно другие функционеры социал-демократии, действовавшие на "Березани", получили через Анжелику антиправительственные брошюры и листовки для распространения среди команды корабля.

Между тем наступила последняя неделя летних школьных каникул. И Анисья ждала Вячеслава Шило со дня на день. И вот, когда наступили сумерки одного из последних августовских дней, раздался условленный стук в дверь.

Радости этой встречи не было границ. Никто не мешал разговорам, которые длились до рассвета. Анжелика унесла Володю к себе. Никто из нелегальщиков не приходил в эту ночь на квартиру Анисьи. А муж ее уже давно не появлялся. Да и был он, как сообщила Анжелика, в торговом рейсе, далеко от Севастополя.

Выждав удобную минуту, Анисья сказала Вячеславу:

— Твой старший товарищ Шкляревич недавно писал, что сам расскажешь мне, что и как пришлось делать. Почему же ты не рассказываешь?

Вячеслав покашлял в кулак, походил по комнате в каком-то смущении.

"Как он повзрослел за лето, — мысленно восхитилась Анисья. — И черты лица стали тверже, и плечи уширились и походка стала более уверенной. Какова же судьба будет у этого человека, подростком вступившего в революцию? Впрочем, не он первым вступает на столь трудный и опасный путь жизни. Пришлось мне в прошлом году случайно встретиться с Александром Гордеевичем Макеевым. О нем и раньше рассказывали товарищи: родился он в Россоши Воронежской губернии, а потом родной отец изгнал его из дома за безбожность и крамольные мысли. Но он, с помощью Льва Николаевича Толстого, самостоятельно подготовился и сдал в Воронеже экзамен на звание сельского учителя, получил должность в Архангельской сельской школе Тульской губернии. За отказ принять присягу на верноподданничество государю Макеева уволили из школы, а через некоторое время арестовали и посадили в тюрьму. Лев Толстой написал Макееву письмо в тюрьму. Мне Макеев прочитал это письмецо, которое хранит в нагрудной ладанке, под рубашкой: "Я знаю, что в сутках двадцать четыре часа, — говорилось в письме. — Знаю, что в одиночестве тюрьмы их продолжительность сильнее чувствуется, чем на воле, и что после бурных настроений, во время которых веришь в то, что делаешь, в то, что должно быть, и знаешь, что не мог поступить иначе, — могут наступить минуты, часы, может быть, уныния и сомнения, даже раскаяния в том, что поступил так, как поступил. Я уверен, что Вы знаете это. А когда знаете, то не смущайтесь периодами уныния, которые могут находить…" И Макеев рассказывал мне, что через некоторое время, освободившись из тюрьмы, он познакомился с крестьянами Щигровского уезда, в том числе с Иваном Емельяновичем Пьяных и с его другом, мелкопоместным дворянином Вадимом Болычевцевым, которые руководили нелегальной организацией крестьян-революционеров, ставивших своей задачей борьбу с царизмом. И они договорились: поедет Макеев в Екатеринославскую губернию (А ведь там и я родилась! — чуть не вслух подумала Анисья, но сдержалась, продолжая наблюдать за шагавшим по комнате Вячеславом и обдумывать, как же вывести его из охватившего смущения?). И будет у него подпольная кличка "Россошанец", а работать придется пасечником в селе Попасном. И будет он связным между подпольными революционными группами. Но здесь один из провокаторов выдал Макеева. И он был отправлен вместе с женой и тремя малолетними детьми этапом на Северный Кавказ, в станицу Баталпашинскую под наблюдение атамана и тайной полиции. Трудно стало жить этому человеку. Но он, беседуя со мною, сказал: "И все равно не сверну с революционной дороги. Я верю в победу!"

И решила Анисья рассказать эту историю Вячеславу, чтобы вывести его из состояния смущения и получить ответ на поставленный ему вопрос: "Почему же ты не рассказываешь?"

Слушая Анисью, Вячеслав сел рядом, вплотную. Когда же она закончила рассказ о Макееве, Вячеслав признался:

— Макеев человек героичный, ему есть что было рассказывать. А у меня багажу маловато, вот и я побоялся, что назовешь меня хвастуном. А теперь душа моя распахнулась, все расскажу, как было. Но сначала о Шкляревиче. — Вячеслав щелкнул языком и взбросил правую руку над головой, потряс указательным пальцем. — Это же чудесный конспиратор! У него на квартире целый театральный реквизит, даже набор грима, разных усов, париков, бородок всех расцветок и фасонов. Были даже бакенбарды. А одежда! Ну, разная: можно одеться под пастуха в широкой соломенной шляпе или под артиста с крикливой бабочкой вместо галстука. Можно и под купца с цепочками и брелоками у кармана жилета или сюртука. Но самое поразительное, что запомнилось мне, у него было полное обмундирование и обувь жандармского ротмистра…

— А это зачем же? — не удержалась Анисья.

— Для маскировки, — убежденно ответил Вячеслав. — Шкляревич мне так и сказал, что если дипломату дан язык, чтобы скрывать от других истинное значение его слов, то для конспиратора костюм, парик и прочая мишура могут сыграть важную роль, скроют от шпиков и властей истинную сущность облаченного. Приведу, для примера, такой случай. Заметили подпольщики, что кто-то следит за ними, доносы пишет в полицию. А кто же это есть на самом деле. Некоторые высказали предположение, что сексотом полиции является дьячок Сумбарик. Рыженький такой, тоненький, будто серная спичка. И лицо узкое, нос остренький. Прямо суслик, что посвистывает над холмиком выброшенной им из норки земли. Да только одно подозрение еще не доказательство. И вот Шкляревич придумал такую удочку, чтобы проверить и взять дьячка на крючок. И это происходило, когда уже все было подготовлено к нашему отъезду в Батум, так что риск наш не очень большой, а результат мог оказаться важным. План тоже очень простой. В курортном садике поселка Кореиз, где перед рядом скамеек высится небольшая эстрадка, решили дать маленький самодеятельный концерт. Через прислугу дьячка Сумбарика передали и ему пригласительный билет с сообщением, что "верные монарху интеллигенты устраивают прощальный концерт перед своим отъездом, просят не обойти своей милостью".

Если дьячок не пойдет, значит, наши подозрения не обоснованы. Но если он действительно сексот-филер, то обязательно придет. Но как он себя еще поведет на концерте? Это тоже важно для нашей разведки.

Мне было поручено спеть гимн "Боже, царя храни!". Уговорились между собою: все будут слушать мое пение в сидячем положении и зорко наблюдать за Сумбариком. А вот в заключение я должен был спеть или продекламировать что-нибудь крамольное.

Я согласился. Больно мне нравилась эта затея. Она под мой характер подходила. Да и хотелось чем-нибудь ударить по носу власть царскую.

Условились мы, что к моменту моего крамольного выступления на эстраде, Шкляревич в форме жандармского ротмистра подъедет к нам в том самом экипаже, который подготовлен для нашего выезда из Кореиза. И вещи наши в экипаже, и все имущество. Садись и катай…

Посмотрела бы ты, Анисья, каким выглядел Шкляревич: рыжие усы чуть не за уши цеплялись кольцами, а бакенбарды, как у царя Александра Второго. Ты же видела эти бакенбарды на картинке. Я бы не узнал Шкляревича, если бы не знал, что это он…

Анисья расхохоталась, но тут же умолкла и встревожилась:

— Как же ты решился? Тебя ведь Сумбарик мог арестовать…

— Да он и пытался арестовать… Но ты сначала послушай все по порядку. Когда я запел гимн, Сумбарик петушком вскочил со скамьи, замер, как солдат на карауле. Но когда застучали колеса экипажа и ямщик условленно щелкнул дважды кнутом (Это означало, что я должен начать крамолу), я немедленно громко заречитативил с поднапевом:

"Горько стало всем рабочим,

Нет свободы нам, как прочим.

Пикнуть не имеем права,

С нами коротка расправа.

Хоть нашими руками,

А не теми дураками

Создается целый свет,

А житья и воли нет…"

Дьячок Сумбарик сразу затревожился. Увидев подъехавшего "жандармского ротмистра", побежал к нему, закричал, указывая на меня:

— Хватайте, вашскородь, этого крамольника! В тюрьму его, зловредца такого!

Ротмистр жигнул пальцем колечки усов, подбежал ко мне и схватил под руку. Я, конечно, разыграл сцену сопротивления, упирался. И тогда дьячок, рассвирепев и показав все свое духовное нутро, поддал меня успетком под казенную часть.

— И кандалы ему на руки не забудьте, вашскородь! — кричал дьячок вслед увозившему нас экипажу. — Судите его построже…

А мы смеялись от всей души: разоблачили Сумбарика, а уж по заслугам ему дадут те, на кого он писал доносы и чуть было не упек их в тюрьму…

— Да, Вячеслав, у тебя есть талант, — сквозь смех сказала Анисья. — Но все же мне придется несколько сдерживать тебя, иначе прогорим.

— Не прогорим! — с мальчишеским упрямством возразил Вячеслав. — А тут еще революция быстро нарастает. Не дадут люди царю пожечь нас. Сам царь живет и ежится перед бурей. Везде разгорается революционный огонь. В Батуме, сказать к примеру, этот огонь загорается даже в стареньких деревянный домишках, расположенных рядом с кладбищем. Нет, нет, я не фантазирую. Пришлось мне квартировать в одном из таких домишек, пристанище нелегальных. Это домик бедняка Максима Мойсцрапишвили. Его дочка, Агати, старше меня лет на тринадцать. И она мне рассказывала, что пришлось ей с двенадцатилетнего возраста добывать своим трудом пропитание, одежду, обувь. Няней работала и делала все, что господа заставляли. Обязали ее отводить в школу и приводить домой сыночка управляющего завода Ротшильда. Когда же она попросила разрешить ей сесть за парту и учиться, ей сказали: "Не лезь со свиным рылом в калачный ряд!" О-о-ох, разъяренная теперь Агати, готова весь старый мир бомбою взорвать. И помогает она революционерам. Показала она мне весь город Батум, показала и завод Ротшильда, где самой приходилось трудиться вместе со старшим братом Иосифом. Теперь ее брат и муж, кладбищенский сторож Илларион Кечекмадзе, выполняют задания Батумского комитета РСДРП. Они помогли мне познакомиться с работниками подпольной типографии (Выезжали мы на ослах в село Махмудиа, верстах в шести от Батума. Крестьянин Хашим Смирба очень радушно принял нас. Несколько дней пришлось гостить у него. Но я не просто гостил, а обучался наборному делу, так что теперь сам могу набрать листовку или прокламацию и отпечатать). А еще удалось мне подружиться со сторожем порохового склада Киселевым Алексеем, с одним из функционеров Батумского комитета РСДРП. У него на квартире тоже не сидел со сложенными руками: обучил самого хозяина и еще нескольких рабочих социал-демократов искусству делать мины и гранаты большой взрывной силы. Порох и динамит дал нам Киселев, оболочку для гранат и мин принесли рабочие заводских мастерских. Они меня похвалили за мастерство. Мне радостно, но я все же не рассказал им, что мастерству этому научился у отца, работавшего в минной мастерской Севастопольского военного порта и у работавшего там минера Александра Алексеевича Васильева. Да, Анисья, ты этого минера возьми на приметку: пригодится, если нужны будут мины и гранаты. О-о-о, таких мастеров поискать. Из ничего снаряд сделает, настоящий кудесник…

— А ты меня с ним познакомь, — сказала Анисья. — Только не сразу, а потом, когда я скажу. И понаблюдай за ним повнимательнее, чтобы не получилось как со стекольщиком Тихоном…

— Я уверен, что Васильев — это наш человек. Но наблюдать буду. Кто его знает, как может у человека душа искривиться…

— Ну, ладно, о Батуме еще расскажи побольше. Это же очень интересно и нужно…

— Конечно, я не успел все рассмотреть в Батуме: и времени недостаточно и поле обозрения очень велико, не охватишь глазом. Но и то, что пришлось увидеть и обдумать, позволяет мне сказать: Батумский комитет РСДРП уверенно идет ко второму съезду партии. Он уже одобрил программу предстоящего съезда и послал свое заявление организационному комитету с выражением своего твердого права представлять на съезде Батумскую организацию РСДРП. Я видел оттиск печати, в овале которой четко видны слова: "Кавказский социал-демократический рабочий союз. Батумский комитет РСДРП".

— И мы скоро сделаем такую печать! — твердым голосом, прервав рассказ Вячеслава, сказала Анисья. — У нас есть люди, способные сделать печать.

— Да, конечно, мы сделаем печать! — подтвердил Вячеслав и тут же, вспомнив что-то, добавил: — Товарищ Шкляревич, провожая меня из Батуми, просил обязательно сказать тебе, что по сведениям, поступившим к нему, в начале будущего года или весною должно состояться совещание представителей социал-демократических организаций в Крыму. К этому времени необходимо как возможно больше укрепить социал-демократические организации в Севастополе, на флоте и в войсках. От Севастополя необходимо послать на совещание действительных "искровцев", чтобы избрали на второй съезд достойного и верного делегата.

— Да, придется поработать, как говорится, без устали, — сказала Анисья. — Времени осталось не так уж много: второй съезд РСДРП состоится, наверное, летом 1903 года…

И опять начались у Анисьи и ее товарищей по нелегальщине тревожные дни, бессонные ночи, посвященные собиранию и сплочению сил "искровцев". На Новогоднее собрание матросов в Ушаковой балке пришли представители военной Севастопольской организации РСДРП, члены городской организации. Были здесь и представители Крымского Союза РСДРП, прибыл, по приглашению Анисьи, Шкляревич. Он и Анисья выступали со страстными речами, излагая "искровскую" программу предстоящего второго съезда РСДРП, знакомя участников собрания с важнейшими событиями в ряде городов страны, в том числе и в Батуме, Одессе, Николаеве, Курске, Харькове.

Подавляющее большинство участников собрания одобрило программу Второго съезда РСДРП. Фактически на этом собрании окончательно оформилась социал-демократическая организация на Черноморском флоте.

Через несколько месяцев, в мае 1903 года, в Крыму состоялось широкое совещание социал-демократических организаций. От Севастопольской организации выступала там Нина Николаевна, то есть Анисья, с изложением своего понимания программы и тактики газеты "Искра".

Признав правильность этой программы и тактики, совещание решило послать своего делегата на Второй съезд РСДРП.

На совещании был и Шкляревич. Он сообщил о крепнущих связях социал-демократов Севастополя и Батума, Рассказал, что еще в марте 1903 года успешно работал первый съезд Кавказского Союза РСДРП. На нем избран от Батумского комитета РСДРП с двумя решающими голосами на второй съезд РСДРП делегатом Аршак Карапетович Зурабов. Этот человек участвовал в революционном движении с 1892 года.

Второй съезд РСДРП состоялся в июле-августе 1903 года. Он принял программу и устав партии, избрал центральные руководящие органы партии. Ленинская платформа получила большинство голосов, почему и сторонники принципов и тактики старой "Искры" стали называться большевиками, а их противники — меньшевиками.

Конечно, появились большевистские и меньшевистские течения в социал-демократических организациях городов Российской империи. В Севастополе, например, военная социал-демократическая организация во главе с Ниной Николаевной целиком встала на большевистские позиции, а вот в городской Севастопольской организации меньшевики имели большой перевес. Активным защитником меньшевистской позиции был отставной прапорщик Михаил Серафимов (Об этом человеке, перешедшем на меньшевистские позиции после второго съезда РСДРП и бежавшем потом в Батум, уже говорилось на предшествующих страницах, так что повторяться нет смысла. Но об одной детали следует сказать: М. Серафимов однажды случайно заметил список адресов и явок, хранимых его женой по поручению Нины Николаевны, переписал их себе, как он выразился, "на всякий случай". И эти адреса годились ему в Батуме, где он был принят под видом большевика…)

Меньшевистские позиции Михаила Серафимова были причиной его разрыва с женой, так как Екатерина Ивановна Серафимова категорически возражала против взглядов своего мужа, даже заявила свой протест против него в одной из личных бесед с Анисьей.

Воюя с меньшевиками и активно пропагандируя решения второго съезда РСДРП в Севастополе, Анисья и ее боевые товарищи неутомимо восклицали:

— Наконец-то, второй съезд РСДРП создал первую на земном шаре партию нового типа, партию большевиков. Есть партия, партия Ленина! Она поведет нас к решительным боям и победам!


3. ПЕРЕД БУРЕЙ


Решения Второго съезда РСДРП оказались той живительной силой, которая наполняла мускулы и ум, волю всего передового в Российской империи и вдохновляла на решительную борьбу с царизмом и всем укладом жизни в стране. Борьба эта вспыхивала то там, то здесь, в других местах и вовлекала в свое русло все большее и большее количество народных масс.

Становилось все более очевидным, что страна оказалась на рубеже перед бурей. И одним из сигналов такого предбурья было событие на учебном крейсере "Березань", где действовала группа социал-демократических функционеров, получивших через Анжелику Максимович и через Ивана Криворукова задание Нины Николаевны по работе среди матросов крейсера.

Шло лето 1903 года. Крейсер "Березань", посетивший Батум и Сухум, получил приказ возвратиться в Севастополь. Настроение матросов было воинственное. Им рассказали агитаторы социал-демократы о решениях Второго съезда РСДРП, о необходимости борьбы за свои человеческие права. Рассказали и о том, что офицеры крейсера обворовывают матросов, кормят их гнилыми продуктами, червивым мясом, а расход выводят по высшему классу. И вот за счет такого ограбления матросов драконы строят свои роскошные дома, а тружеников-матросов затаптывают в грязь и бесправие.

Матросы с возрастающим гневом и вниманием слушали различные истории, сообщаемые им агитаторами, и бывшие в жизни не только на "Березани".

Рассказ о полтавчанине Александре Торянике матросы заставили агитатора повторить дважды.

Дело было в том, что Александр Торяник, отслужив положенный по закону срок матросом, начал работать по найму в Севастопольском военном порту. Этот талантливый человек изобрел прибор для автоматического управления кораблями. Он показал этот прибор начальнику порта полковнику Ивкову. А тот, поняв огромное значение изобретенного прибора, отнял его и спрятал у себя, а изобретателя приказал арестовать и судить за воровство казенного имущества. Он так и написал военному суду: "А. И. Торяник вор-рецидивист, опасен для России, так что судите его без снисхождения…"

Военный суд заключил Торяника на четыре года в арестантские роты, где и умер изобретатель от непосильного труда и перенесенных издевательств начальства. Зато полковник Ивков объявил себя изобретателем отнятого у Торяника прибора, получил от государства десять тысяч рублей наградных и чин генерала.

— Да разве один Ивков губил нашего брата-матроса, — продолжал агитатор слушавшим его в кубрике матросам. — Разве он один богател на грабеже народа? Не-е-ет, таких драконов в России развелось туча тучей. Вот, к примеру, подрядился толстосум Максимов строить Александровский док. И обворовал он рабочих, казну. Тысячи рублей заложил в свой карман. Приедем в Севастополь, товарищи мои дорогие, мы вам покажем роскошный особняк, построенный этим мошенником в центре города. А еще и за городом Максимов построил роскошную дачу с большим фруктовым садом, виноградной плантацией и винным подвалом с бочками золотистого и душистого вина… А чтобы покончить с господством разных негодяев, надо подниматься на борьбу с царизмом под руководством созданной Лениным социал-демократической партии большевиков. А еще вы послушайте, что расскажет вам возвратившийся на крейсер из побывки в Батуме наш товарищ-матрос.

Встал широкоплечий грудастый человек в полосатой тельняшке. Заговорил он глуховатым баском, гневно и убежденно:

— Своими глазами я все это видел, о чем вам скажу. Как раз случилось это, когда члены Батумского комитета РСДРП начали активно разъяснять рабочим и солдатам решения второго съезда РСДРП и призывать народ к борьбе с царизмом. Жандармские власти взбесились. Начались аресты, преследования. А рабочий Сильвестр Ломджария, у которого я приютился на несколько дней в рабочем предместии — в Барцхане, был совсем убит провокаторами. А знаете, кто был этот человек, убитый жандармскими провокаторами? Он был рабочим на заводе Ротшильда, где еще в 1890 году начал свою революционную деятельность, а потом стал одним из основателей Батумской социал-демократической организации. Жандармы думали, что, убив Сильвестра, они запугают всех рабочих и заставят их молчать. Но рабочие не испугались. Батумский комитет РСДРП превратил похороны своего члена в большую политическую демонстрацию. Многие тысячи рабочих участвовали в ней. На кладбище, у могилы Сильвестра, выступали с гневными речами и клялись все свои силы отдать революции ораторы — русские, грузины, армяне и других наций. Вот, товарищи, как надо действовать, не зная страха. Так почему же мы, на крейсере, миримся со своими драконами, боимся дать им отпор?!

— А вот и нам назрела пора начать отпор, — послышался взбудораженный голос вошедшего в кубрик матроса, дежурившего в камбузе. Он развернул тряпицу с куском мяса и начал подносить рыжеватую массу к носам матросов, сердито выкрикивал:

— Нюхайте, братва, нюхайте эту харч! Нюхайте! Опять червятину в котел заложили… Наши ребята уже побежали и по другим кубрикам. Все должны знать и против червятины выступать…

— На палубу-у! — скомандовал кто-то. И, грохоча ботинками, толпы матросов накопились на палубе крейсера. Там уже был окружен матросами интендант-офицер, ведавший снабжением корабля продуктами питания.

Некоторые матросы, помяв офицерскую фуражку, отшлепали офицера по его толстым щекам. Другие поддавали кулаками под ребра так, что офицер икал и стонал.

— За борт его, за борт! — слышались голоса. — Пусть он от Сухума до Батума на буксире плывет. Линек ему на шею…

Примчавшийся на шум командир крейсера, окруженный вооруженными офицерами, начал угрожать отдачей мятежников под суд. Тогда разразился такой ураган матросских криков и топота, что командир поспешил зажать ладонями уши.

— Нет, дракон, слушай наш голос! — подбежали к нему два матроса и отвели командирские ладони от его ушей. — Если немедленно не прикажете выбросить за борт червивое мясо и заложить в котел свежую провизию, мы откроем кингстоны, потопим крейсер вместе с вами и всеми зловредными офицерами…

— Но ведь материальный урон, — залепетал побледневший и сразу сгорбившийся командир. — Как же это, а?

— За червивое мясо взыщите из жалованья интенданта, а нам немедленно свежее мясо!

Командир шагнул было от матросов, но ему сразу преградили дорогу:

— Приказ о мясе или за борт! — загремели голоса.

И командир понял, что гроза и буря вот-вот разразятся, покончат с ним. Тогда он приказал червивое мясо выбросить, свежее заложить в котел…

Об этом первом массовом выступлении матросов на Черноморском флоте заговорила вся Россия. Говорили об этом и на объединенном совещании членов РСДРП Севастопольской крепости, флота, порта, военной организации и городской организации РСДРП, состоявшемся на квартире руководителя портовой организации РСДРП Бориса Теодоровича — токаря адмиралтейства, жившего на Корабельной стороне (Охранка усердно потом охотилась за Б. Г. Теодоровичем, арестовала его летом 1904 года).

Здесь же бывший сормовский рабочий Агафонов и Нина Николаевна (это Анисья, секретарь Севастопольской военной организации РСДРП) подробно рассказали о решениях Второго съезда РСДРП и о том, как давать отпор противникам ленинского направления, то есть меньшевикам.

Этому же вопросу были посвящены работы социал-демократических кружков Севастополя.

Активная пропагандистская работа по сплочению социал-демократов вокруг ленинской платформы привела в Севастополе к созданию при Севастопольском комитете РСДРП большевистского органа руководства военной организацией РСДРП. Этому органу присвоили название "ЦЕНТРАЛКА". О влиянии этого органа говорили даже те факты, что в боевую ее группу или ядро входили представители многих кораблей, в том числе Александр Петров с броненосца "Екатерина Вторая", Григорий Вакуленчук, артиллерийский унтер-офицер с броненосца "Потемкин", Иван Черный, Дмитрий Титов, Иван Адаменко с учебного судна "Прут" и другие большевистски настроенные представители матросских масс.

"Централка" установила связь с группой русских социал-демократов в Женеве во главе с Владимиром Ильичем Лениным, а также продолжала активные связи, установленные Ниной Николаевной с многими социал-демократическими организациями городов — Батумом, Одессой, Николаевом, Симферополем.

Активность "Централки" и вообще Севастопольской военной организации, руководимой Ниной Николаевной (у нее еще и появился новый псевдоним: "Секретарь Мария"), привели к усилению глубокого влияния большевиков в Севастополе, особенно на флоте.

Вот-вот можно было ожидать крупного революционного выступления, почему и тревога охватила весь царский аппарат, самого Николая Второго. Он повелел отстранить от главного командования флотом и портами Черного моря адмирала Скрыдлова из-за нерешительности последнего расправиться с революцией, назначил на этот пост реакционнейшего адмирала Чухнина.

Царь повелел, если в Севастополе начнется революционное восстание, вверить высшую власть и все права для неограниченного действия адмиралу Чухнину, главному командиру флота.

Активизировалась деятельность охранки, возросли случаи арестов. Но социал-демократическая организация бесстрашно продолжала свою революционную работу.

Начавшуюся в январе 1904 года русско-японскую войну севастопольские большевики разоблачали как захватническую и рассчитанную на подавление революции в России. В листовке Севастопольского комитета РСДРП "КО ВСЕМ СОЛДАТАМ!" матросы и солдаты призывались восстать против царизма, установить в стране демократическую республику и поднять знамя строительства социализма.

"Царь затеял гнусную войну, — говорилось в листовке. — Тысячами и десятками тысяч гибнут наши братья, отцы, сыновья и друзья в далекой Манчжурии. Сотни тысяч матерей, жен и детей остаются дома, перебиваясь с хлеба на воду, голодают и холодают…

Солдаты, вам война не нужна, не нужна она рабочему и крестьянину, не нужна народу".

Нина Николаевна совместно со своим давнишним другом по революционной деятельности студентом Алексеем Скрыпником, который под кличкой "Константин" возглавлял портовую социал-демократическую организацию вместе с Теодоровичем (потом, когда летом 1904 года Теодорович был арестован жандармерией, "Константину" пришлось взять полностью руководство организацией социал-демократов в свои руки), написали от руки и размножили листовку "КО ВСЕМ ГРАЖДАНАМ СЕВАСТОПОЛЯ". Рабочие порта передавали эти листовки друг другу, переписывали поврежденные экземпляры и снова распространяли.

Велась упорная борьба против произвола администрации порта, увеличившей рабочий день до 14 часов. С марта 1904 года капитан порта приказал не оплачивать рабочим за сверхурочные часы. И тогда социал-демократическая организация призвала рабочих к забастовкам. Рабочие прекратили работу в вечерние часы.

Выражая свой протест против русско-японской войны, портовые рабочие отказались грузить мины и снаряды на отправляемые на Дальний Восток пароходы "Москва" и "Смоленск".

Готовилась большая первомайская демонстрация. Узнав об этом через своих осведомителей, портовая полиция и портовое командование блокировали все места, где могли собраться демонстранты. Начались обыски, аресты лиц, подозреваемых в качестве организаторов демонстрации. И 16 апреля 1904 года арестовали 25 социал-демократов, у которых обнаружены 200 экземпляров революционных прокламаций. Отобрали жандармы и доску для мастичных оттисков печати Севастопольского комитета социал-демократической рабочей партии, сделанной по образцу печати Батумского комитета стараниями Нины Николаевны и ее юного помощника Вячеслава Шило.

И хотя пришлось первомайскую демонстрацию отменить, были проведены летучие митинги в мастерских порта, а на Братском кладбище состоялся антивоенный митинг, на котором звучали также призывы к свержению царя, к установлению в стране демократического строя.

Противники ленинского курса, меньшевики и примыкавшие к ним элементы, всячески пытались ослабить влияние большевиков в Севастополе и вообще в Крыму. Им даже удалось стать во главе Крымского союза РСДРП, центр которого оказался в Симферополе.

В это время борьба между большевиками и меньшевиками шла и внутри России и за ее пределами. Ленин считал, что необходимо созвать новый съезд, третий, который разрешил бы возникший кризис и определил отношение РСДРП ко всем вопросам жизни и революции.

Севастопольская портовая организация РСДРП, военная организация РСДРП, "Централка" стояли твердо на большевистских позициях. Они провели большую работу и в Севастопольской городской организации РСДРП, в результате чего Севастопольский комитет принял решение присоединиться к требованию Ленина о созыве третьего съезда партии.

Крымский комитет союза РСДРП резко осудил севастопольцев за их согласие на участие в 3-м съезде. Тогда севастопольцы проявили решимость и самостоятельность: на собрании портовой организации РСДРП избрали рабочего Ивана Старостина своим делегатом на третий съезд РСДРП.

Адмирал Чухнин, не имея сил задушить революционный подъем в Севастополе и на флоте, писал в Петербург: "Преступная противогосударственная пропаганда идет безостановочно до сих пор, с постоянными сходками, руководимыми противниками государственного устройства. Все знают, что сотни матросов собираются за городом на сходки, где проповедуются возмутительные учения с поруганием всего, что имеет власть. И все же ни одного человека нельзя уличить, ибо никто никого не выдает".

Жаловался и прокурор Одесской судебной палаты, что 20 июля 1904 года утром, при обыске на промежуточной палубе строящегося в адмиралтействе крейсера "Очаков" обнаружено 15 антиправительственных прокламаций. Но полиции так и не удалось найти, кто же доставил сюда эти прокламации?

К осени 1904 года сходки матросов и рабочих на Корабельной стороне, на Михайловском и Братском кладбищах, на железной дороге и возле 42-го хутора так расстроили адмирала Чухнина, что он решился на крайние меры: отдал приказ о запрете матросам экипажей выходить в город и прилегающие слободки без подписанного офицером отпускного билета. Полиции было приказано выселить матросские семьи из бараков возле флотских казарм, а сами бараки разрушить.

Эти меры вызвали гнев матросов, которые 3 ноября 1904 года совершили массовое выступление против приказа Чухнина. Пришлось адмиралу подавить выступление вооруженной силой, а 35 матросов отданы под суд.

Против такой расправы с матросами выступила севастопольская социал-демократическая организация, особенно — портовая организация. Решили провести забастовку во всех мастерских, издали листовку с призывом к рабочим принять участие в этой забастовке.

8 ноября 1904 года утром член инициативной группы Петр Шиманский взлез на крышу кочегарки и начал давать гудки-сигналы к началу забастовки, а его товарищи побежали в мастерские. Они призывали рабочих выйти на улицу и протестовать против расправы суда над матросами, арестованными 3 ноября.

Рабочие хлынули из мастерских. Но кто-то из сексотов успел сообщить властям, и к портовой площади, куда стекались рабочие, примчались усиленные отряды конной и пешей полиции. Началась схватка. С помощью нагаек полицейские загнали рабочих назад в мастерские.

Узнав о решении социал-демократического комитета провести забастовку 14 ноября против намеченной отправки матросов на Дальний Восток и призыва запасных в действующую армию, жандармы и полиция, по требованию адмирала Чухнина, произвели в Севастополе массовые обыски и аресты. Но все же, боясь забастовки, власти отложили отправку матросов на Дальний Восток и призыв запасных в действующую армию.

Но это не уменьшило активность социал-демократов. Продолжалось издание и распространение революционных прокламаций, проводились подпольные собрания, выступали агитаторы и в мастерских.

Жандармский ротмистр Васильев с тревогой доносил департаменту полиции: "11 сего декабря после 11 часов вечера по городу Севастополю было разбросано значительное количество преступных воззваний "КО ВСЕМ ЗАПАСНЫМ РЯДОВЫМ!". Разброска производилась по улицам и на Корабельной стороне, а также в Народном доме и цирке перед окончанием представления. В Народном доме они были брошены в публику с галерки, а в цирке — у входа. Всего подобрано чинами полиции за 11 декабря 273 экземпляра различных прокламаций".

Ротмистр Васильев жалел, что не удалось поймать ни одного "преступника", распространявших листовки и прокламации. А ведь среди распространителей были на Корабельной стороне Анпилов Константин со своим другом, прозванным Стенькой Разиным. В цирке же и Народном доме среди разбрасывающих листовки были помощники Нины Николаевны — Вячеслав Шило и Анжелика Максимович.

1904 год завершился в Севастополе декабрьской забастовкой в мастерских порта по случаю уменьшения заработка, обысков рабочих при выходе их мастерских и отказа им в медицинской помощи при травмах на производстве.

Рабочие собрались на площади и вышли колоннами из ворот порта. Прискакавшие полицейские окружили рабочих и, угрожая применить оружие, принудили их разойтись.

Расходясь, рабочие сжимали кулаки, грозили ими в сторону полиции и переговаривались между собою:

— Жаль, без ружьев мы, а не то бы так пальнули, что и полиция, и жандармы и сам сволочной адмирал Чухнин удрали бы, потеряв штаны или даже свою голову.

В конце декабря 1904 года Анисья получила через связного большой пакет из Батума. Шкляревич В. Г. зашифровал копию своих записок и послал Анисье перед своим выездом за границу. Он просил сохранить этот документ, так как, на случай возможного ареста Шкляревича при переходе границы, не останется никакого другого. Анисья должна была потом, как попросит ее об этом человек по кличке "Старик", передать записки в Женеву…

Целых трое суток расшифровывала Анисья тексты. И вот что было написано в них:

"…Спасибо, Нина Николаевна, за вашу регулярную информацию о жизни и деятельности Севастопольской социал-демократической организации, особенно за ваши усилия по борьбе с меньшевиками. Сердечно рад победе севастопольцев в схватке с меньшевистским Крымским комитетом РСДРП, засевшем в Симферополе. Ленина, о чем он написал мне, радует эта победа, избрание рабочего Ивана Старостина делегатом Севастополя на Третий съезд РСДРП. Благодарю вас и за выполнение моего совета об адресах и явках. Всеми своими делами вы, Нина Николаевна, убедили меня в своей способности не падать духом при любых трудностях и в готовности пойти на любые личные жертвы во имя революции. Этим и объясняется мое безграничное доверие к вам, посылка пакета. Текст надо сохранить для истории. Вы сами увидите, что рабочие Батума вынесли на своих плечах груз борьбы с царизмом и меньшевиками не меньший, чем севастопольцы. В моих записках рассказано об этом чрезвычайно кратко.

Я уже сообщал вам раньше, что в марте 1903 года удалось мне вместе с батумцами быть на первом съезде социал-демократических организаций Кавказа, когда основали Кавказский Союз РСДРП, избрали Кавказский Союзный Совет. Наблюдал я работу и второго съезда Кавказского Союза РСДРП во второй половине октября 1903 года. Обсуждали решения 2-го съезда РСДРП. Я лично слышал много отрицательного, высказанного противниками старой "Искры", то есть меньшевиками, против решений съезда партии. Но они оказались в меньшинстве. В Батуме же они потерпели решительное поражение: Батумский комитет РСДРП твердо стоит на позициях большевизма. Вместе с другими Закавказскими комитетами РСДРП — Имеретино-Мингрельским, Бакинским, Тифлисским — он выполняет ленинское указание о подготовке 3-го съезда партии, чтобы покончить с кризисным положением. И эта точка зрения поддержана в мае 1904 года на Третьем съезде Кавказского Союза РСДРП.

Вы, Нина Николаевна, должны знать, какую трудность пережили мы в Закавказье после июльского захвата меньшевиками и примиренцами органов ЦК партии. Называя себя представителями ЦК и действуя обманными методами, они, особенно примиренец И. Ф. Дубровский, скрыли от нас факт, что меньшевики овладели органами ЦК, лишили Ленина прав заграничного представительства ЦК и даже запретили печатать его труды без разрешения коллегии ЦК и потребовали прекратить подготовку к Третьему съезду партии. В этих условиях дезориентации и обмана социал-демократические комитеты — Батумский, Тифлисский, Кавказский Союзный Совет, считая, что так нужно Ленину, выразили доверие ЦК и решили приостановить подготовку к 3-му съезду партии.

Почувствовав что-то неладное, я сообщил о случившемся Ленину. Личного ответа не получил. Но в сентябре 1904 года Ленин прислал в Закавказье Розалию Самойловну Землячку со специальными поручениями. Она посетила комитеты РСДРП в Батуми и Кутаиси, Тифлисе и Баку. Ознакомила социал-демократов с текстом воззвания 22-х большевиков "К ПАРТИИ" по поводу созыва 3-го съезда партии. И вот Батумский и Гурийский комитеты первыми исправили свою невольную ошибку, решили продолжать подготовку к третьему съезду РСДРП. Пример этих комитетов имел большие положительные последствия: конференция Кавказских организаций РСДРП в конце ноября 1904 года в Тифлисе (а там были представители Батумского, Имеретино-Мингрельского, Тифлисского и Бакинского комитетов РСДРП) осудила позицию меньшевиков и примиренцев, выразила свое недоверие меньшевистским органам ЦК и решила продолжать подготовку к 3-му съезду РСДРП.

Большевистская позиция Батумского комитета РСДРП и батумских рабочих проявилась и в вопросе о русско-японской войне, вспыхнувшей в январе 1904 года.

По этому вопросу Батумский и Гурийский комитеты напечатали и распространили 13 прокламаций. Основной их смысл выражен в следующих оценках войны и лозунгах: "…громом пушек царское правительство хочет заглушить стоны многомиллионного обнищавшего народа…", "Пора положить конец этому азиатскому палачу народов, царскому правительству", "События на Дальнем Востоке поют похоронный марш царизму", "Долой царское самодержавие!", "Да здравствует демократическая республика!", "Долой войну!", "Долой врагов отечества — царя и его прихвостней!".

Рабочие Батума целиком поддерживали Батумский комитет РСДРП. Об этом говорит и такой факт: когда, в начале февраля 1904 года, царские власти пытались силами черносотенцев и подкупленных бродяг провести верноподданническую манифестацию в поддержку войны с Японией, рабочие под руководством Батумского комитета РСДРП утром 2 февраля вышли на контрманифестацию. И едва успели черносотенцы выйти после молебна из городской церкви и собраться на площади Азизие под хоругвями и царскими флагами, чтобы отсюда двинуться по городу, как сотни рабочих нахлынули на площадь. Они сорвали царские флаги и подняли красный флаг революции. На нем был изображен царь в гробу и под лозунгом: "Долой самодержавие".

Рабочие, разогнав черносотенцев и огласив город револьверными залпами, прошли по городским улицам, не убоявшись полицейских арестов и репрессий.

В Батуме хорошо использован описанный вами в одном из писем опыт Севастопольской военной организации РСДРП. При Комитете РСДРП создана военная комиссия из двух групп: военная группа проводит работу в войсках, а боевая — организует рабочие боевые дружины, снабжает их оружием и боеприпасами. Ведь свергать ненавистную власть нельзя голыми руками. Кстати сказать, гранаты и мины изготавливают батумские мастера-боевики таких типов и по такой технологии, как показал Вячеслав Шило во время пребывания в Батуме. Он смелый и находчивый парень, так что, если потребуется вам послать в Батум человека с литературой или какими поручениями, то желательно доверить Вячеславу Шило или, как вы ему дали кличку, "ЭКК".

Сообщаю еще, Нина Николаевна, что при Батумском комитете РСДРП создана боевая касса. Через нее поступают и расходуются средства для военно-боевой работы. Наши активисты вербуют солдат в кружки. Многие десятки солдат уже вовлечены в кружки. Вообще же солдаты с большим интересом слушают и читают напечатанные для них Батумским комитетом РСДРП листовки и прокламации. Много внимания уделяется интернациональному воспитанию. Солдаты всех наций усваивают истину: враг всех наций — царизм, а между всеми нациями, чтобы успешно справиться с этим врагом и строить счастье своей жизни, должна быть тесная дружба.

Военно-боевая организация проводит воспитательную работу и среди новобранцев. Например, 24 ноября 1904 года в Батумском порту новобранцы участвовали в демонстрации вместе с рабочими. Агитаторы разъясняли новобранцам, отправляемым на службу в различные местности Российской империи, что они должны быть всегда вместе с трудовым народом и не поддерживать царский строй.

Загрузка...