Перемена

XI ГЛАВА

Никогда ещё Елизавета Андреевна не чувствовала себя столь опустошённой. Дорого от Санкт-Петербурга до Вены заняла порядком несколько недель. Временами, когда появлялась возможность, они останавливались в гостиницах и небольших квартирах, отдыхали, приводили себя в порядок и только потом брали билеты на следующий поезд. Иногда Елизавета Андреевна корила саму себя за поспешное решение отправиться в Европу вместе с Михаилом Григорьевичем. Конечно, рассуждала она, покачиваясь в такт поезду, муж будет целыми днями занят в посольском приказе, временами будет устраивать вечера для своих русских людей, может статься, ему придётся по ночам пребывать у кого-нибудь в гостях, обсуждая за чашкой кофе и карточными играми судьбоносные решения, а вернувшись под утро, он на немного приляжет отдохнуть, чтобы затем вновь отправиться на службу. Из таких дел и забот и состояла жизнь Михаила Григорьевича, но то было в России, в родных стенах домашнего очага, где её окружали родные, близкие люди. На чужбине же у неё нет никого, ни одной знакомой души и придётся ей изо дня в день оставаться на квартире, в непривычной обстановке в ожидании мужа.

Укладываясь спать, Елизавета Андреевна вспоминала детей — Ванечку и Катеньку и то, как убаюкивала они их на своих руках, какие песни напевала у колыбели, когда они были совсем маленькими. Перед отъездом она поручила заботам о сыне о дочери своей матери и Марфе Ивановне, ибо лишь им одним всецело доверяла воспитание отпрысков. Михаил Григорьевич решился было отправить детей в Санкт-Петербург в родительский дом, но вскоре после бала пришло тревожное письмо от Григория Ивановича о тяжёлом состоянии Елены Степановны, которая снова слегла после длительной прогулки. Пришлось отказаться от сей затеи и отправить Ванечку и Катеньку в имение Калугиных под зоркий глаз любящей бабушки, что, когда-то потеряв столько детей, теперь преисполнилась безграничной любовью ко внукам.

— Долго ли ещё до Вены? — раз за разом спрашивала Елизавета Андреевна супруга, когда они сидели одни в купе.

— Потерпите, моя дорогая, скоро мы приедем, — каждый раз отвечал Михаил Григорьевич, уставившись в газету.

Вишевская глубоко вздыхала и отворачивалась к окну, где на горизонте — далеко-далеко под голубым небом маячили-мелькали высокие горы.

Они добрались до Вены в декабре. Выйдя из вагона и вдохнув облегчённо зимний воздух, Елизавета Андреевна удивилась, до чего тёплая зима в здешних краях — у них в России в это время стоят морозы, а улицы покрыты белоснежными сугробами; в Вене же всё иное, даже зима. Осторожно приподняв подол тяжёлого платья, она расстегнула верхнюю пуговицу на своей шубке, ощущая жар. В гостиницу они приехали спустя час, оба были заметно уставшими после столь длительной дороги. Поужинав в холле первого этажа, Вишевская отправились почивать, ибо Михаилу Григорьевичу следовало хорошенько выспаться перед предстоящими делами.

Проснулась Елизавета Андреевна к обеду, Михаила Григорьевича уже не было. Приведя себя в порядок, облачившись в дневное закрытое платье по последней моде, она спустилась вниз в ресторанный зал. Зал был пуст; столы, накрытые белоснежной скатертью, стулья с высокими спинками стояли в прямой ряд, а в углу, на широком постаменте, стоял чёрный рояль — должно быть, по вечерам здесь часто звучит музыка. Вишевская села за столик у окна, обратила взор на улицу — в городе шёл снег и хлопья его густой пеленой оседали на крыши домов, на ветви деревьев, на мощенный гравием асфальт. До её уха долетали разноголосые звуки, цокот копыт, скрип колёс мелькавших экипажей — и всё то казалось на удивление похожим, родным, что ей ненароком почудилось, будто и не было никакой поездки в Вену, что сейчас она находится в Санкт-Петербурге, а всё оставшееся прошлое последних недель — лишь долгий сон.

Из раздумий её вывел австриец, облачённый в белую рубаху и чёрный сюртук: он поинтересовался, что будет заказывать сударыня, Елизавета Андреевна, наконец, осознав реальность, сказала:

— Принесите что-нибудь лёгкое, я не голодна.

— А пить что изволите: чай, кофе, горячий шоколад?

— Кофе.

— Со сливками или без?

— Со сливками.

Принесли завтрак в белой глубокой тарелке, над которой поднимался горячий пар. Только теперь, почувствовав запах еды, Елизавета Андреевна поняла, как была голодна. Когда она уже пила кофе, к ней подошёл один из управляющих, в руке держал запечатанный конверт.

— Вам просили передать, мадам, — по-французски молвил он.

— Благодарю вас, — на прекрасном французском ответила Вишевская.

В конверте лежала плотная голубого цвета бумага, на ней тонким крупным почерком — Елизавета Андреевна ни с каким другим не могла спутать этот почерк — было написано: "Сегодняшним вечером, ровно в десять часов, на первом этаже отеля состоится приём послов. Готовьтесь ко встречи. Вишевский М.Г".

— Будет ваш ответ? — поинтересовался управляющий.

— Нет, нет, это не стоит.

— Тогда прошу, мадам, распишитесь вот здесь, что вы получили письмо.

Вишевская поставила подпись и когда управляющий удалился, вновь осталась одна, всё также мечтательно поглядывая в окно и невольно тоскуя по России.