Перемена

XXXIII ГЛАВА

Оставив жену в гостиничном номере, Иммануил Велез нанял открытый фаэтон, дабы поставить все точки заключения в посольском деле. Он мирно покачивался в экипаже, до его слуха доносились цокот копыт, голоса прохожих, окрики кучеров. Узкие улицы, наполненные разношерстным людом, встретили его привычной городской суетой — как обычно во всех городах и уголках мира, в которых ему посчастливилось побывать.

Мексиканское солнце нещадно палило, на дорогах оседала земная пыль, мысли то спутывались воедино, то строились в разноцветные картинки. Иммануил чувствовал себя счастливым — теперь у него имелось всё: хорошая должность, высокое положение, богатство и главное — любящая красавица-жена; о чём можно ещё мечтать? Прикрыв глаза, он блаженно улыбнулся, сморённый жарой, как вдруг путь его перегородила женщина, закутанная в широкий чёрный плат; он узнал её и сердце его обдало леденящим холодом. Обезумевшая, вцепилась она длинными пальцами в фаэтон, бледное лицо её исказила ненависть горя, огромные чёрные глаза глядели с такой неприязнью, что Иммануил машинально отшатнулся в сторону.

— Это ты, да это ты! Ты — убийца Дианы. из-за тебя она лишила себя жизни, а ты, негодяй, бросил её на произвол судьбы, променял на иноземную блудницу! Будь же ты проклят, ибо на тебе смерть моей дочери!

Её слова раскалённым ножом врезались в сердце и раскромсали его на мелкие кусочки, а клеймо убийцы намертво отпечаталось в памяти. Женщина, не мигая, продолжала глядеть на него — ещё немного и она вцепилась бы в его шею мёртвой хваткой, но тут из-за поворота показались два жандарма на вороных конях, подъехав к ним, один из них оттолкнул женщину и та с криком и проклятиями упала на пыльную землю. Жандарм пригрозил:

— Замолчи, женщина, иначе тебя отправят в дом скорби! — повернулся к Иммануилу, добавил. — Простите, синьор. Сумасшедшая, только и всего.

Фаэтон двинулся дальше к зданию посольства, а Иммануил Велез всё никак не мог прийти в себя: сия встреча нарушила его дальнейшие планы, а комок раскаяния сдавил горло так, что в висках заныла неприятная, неведомая боль.

Через несколько дней, закончив дела служебные и получив повышенное жалованье, чета Велезов отправилась в родовое поместье, где их с нетерпением ждали близкие. Отец и сестра крепкими объятиями встретили Иммануила и его жену; получив родительское благословение, Иммануил уехал в своё собственное имение, но жить там долго не смог, ибо всё там: и светлые просторные комнаты, и сад с прудом и большим развесистым деревом напоминали о некогда любимой несчастной Диане, чей образ он старался скрыть под сводом семейной жизни, и тогда им было принято решение приобрести другой дом, в ином месте. Прежнее имение Иммануил отдал как приданное своей несчастной старшей сестре Катарине, которой, наконец, с великим стараниями сыскал мужа — им оказался синьор благопристойного, благородного вида из хорошего, почитаемого рода, он был к тому времени уже немолод и вдовец, а молодая супруга могла заменить его двум малым дочерям мать. Так и Катарина обрела свой собственный семейный мир.

Елизавета Андреевна и Иммануил Велез уехали жить в отдалённое тихое поместье, расположенное на утёсе над морским берегом. Дом оказался просторным, богато обставленным старинной мебелью и необычайно уютным, а широкую террасу украшали разросшиеся диковиные цветы в подвешенных плошках.

Велезы счастливо зажили вместе. В 1882 году у них родилась дочь, которую новоиспечённый радостный отец назвал Марией — столь красивой, ясноглазой малышки он ещё не видел! А Елизавета Андреевна с головой погрузилась в привычную семейную жизнь, только по утрам, открыв глаза, она подчас с тоской глядела в окно — из него густым потоком бил яркий свет, в саду росли-разрослись буйным цветом благоухающие деревья и кустарники южной стороны, а ей так хотелось иной раз узреть за окном высокие сосны, окутанные белым снегом.