Перевал

1

Генерал Хофер получил приказ Конрада как можно быстрее прорваться к Черному морю. Но для этого Хоферу надо было прежде пройти Лесную Щель — узкую теснину, зажатую с двух сторон лесистыми горами.

По сведениям разведки, Лесную Щель обороняли части дивизии генерала Севидова, переброшенные сюда с эльбрусского направления. Какой-то странный военный рок вновь свел Хофера с генералом Севидовым.

Генерал Хофер попытался преодолеть Лесную Щель штурмом. Артиллерия всей дивизии била по теснине. На крутых склонах пылал лес. Дым почти не рассеивался. Используя эту естественную дымовую завесу, Хофер бросил полк Рейнхардта в атаку. Но егеря были встречены мощным огнем пулеметов и вынуждены были отойти. Обозленный Рейнхардт повторял атаку за атакой, но всякой раз его испытанные горные стрелки откатывались. Так продолжалось несколько дней. Тогда Хофер прекратил бесполезные атаки. В ожидании подкрепления, которое обещал генерал Конрад, Хофер выслал в горы крупный отряд егерей, дав им задание обойти теснину горными тропами, проникнуть в тыл русских и затем с подходом свежих сил одновременно ударить по защитникам Лесной Щели. Отряд егерей возглавил капитан Ганс Штауфендорф.

Генерал Севидов вызвал к себе альпинистов. В блиндаже на столе, сколоченном из грубых, нетесаных досок, была расстелена карта Западного Кавказа.

— Итак, товарищи альпинисты, прошу ближе. Илья Кузьмич, — обратился генерал к начальнику штаба, — объясните товарищам спортсменам обстановку.

Подполковник Батюнин, медленно водя карандашом по карте, начал доклад. Казалось, генерал Севидов впервые знакомится с обстановкой, так внимательно он слушал начальника штаба, да и тот, докладывая, больше обращался к комдиву.

— Полки Терещенко и Каргина удерживают оборону левее теснины на пологих скатах хребта, Лесную Щель обороняет один полк майора Ратникова. И дело даже не в том, что какой-то отряд егерей прорвется к морю. Опасность в том, что такой отряд может зайти в тыл Ратникову. Чем это грозит? Хофер ударит с севера и прорвется к Туапсе. Масштабы дальнейшей катастрофы трудно представить. Прорвавшись к Туапсе, гитлеровцы отрежут наши войска, защищающие Новороссийск, прорвутся в Закавказье. Надо удержать Лесную Щель любой ценой. Нынешнее затишье в Лесной Щели не должно нас успокаивать. Ясно, Хофер что-то готовит. Ведь почти целую неделю штурмовали егеря Лесную Щель, оставили в теснине сотни трупов. И вдруг притих Хофер. Чего он ждет?

— Вот именно, — согласился генерал, глядя на альпинистов. — Чего он ждет? Хофер понимает, что в лоб ему не преодолеть Лесную Щель. Значит, будет искать обходные пути. Я до войны в этом районе не был. А вы, насколько мне известно, исходили Западный Кавказ вдоль и поперек. Так вот, где, по вашему мнению, немцы могут пройти к морю, минуя Лесную Щель?

Альпинисты склонились над картой, внимательно рассматривая район боевых действий дивизии.

Севидов достал портсигар, закурил папиросу.

— Так как вы считаете, есть у Хофера шансы обойти теснину?

— Есть, товарищ генерал, два прохода к морю, минуя Лесную Щель, — ответил Степан Рокотов. — Один — севернее горы Шексы. Но там могут пройти только опытные альпинисты, к тому же хорошо знающие местность. Там очень крутой подъем заканчивается отвесными скалами. Другой, более удобный проход — восточнее Варваринского перевала. Через него может пройти большой отряд с оружием, минометами и даже с легкими пушками.

— В таком случае ваша задача — закупорить этот проход, — сказал генерал. — Севернее Шексы опасность менее велика. К тому же там укрепился отряд Хуссейна Залиханова.

— Товарищ генерал, — обратился Мустафар, — и этот проход опасен. Видите, — указал он на карту, — вот здесь, южнее Шексы, проходы соединяются. Если наш отряд закупорит только основной проход, то егеря могут обойти нас и ударить в спину.

— Правильно, — согласился генерал. — А что думает по этому поводу старший лейтенант Рокотов?

— Я думаю, товарищ генерал, что нам с Аршаком и Мустафаром надо подняться ближе к Бычьему Лбу. Вы помните это место? — обратился он к друзьям.

— Конечно, — ответил Мустафар. — Там скала к скале совсем близко. А над расщелиной нависает Бычий Лоб. — Он неожиданно хлопнул Степана по плечу. — Ай, хитрец! Ай, молодец! Я понял тебя. — И обратился к Севидову: — Товарищ генерал, нужна взрывчатка. У нас в отряде есть подрывники — Кошеваров и Тагиров.

— Яков Ермолаевич и Каюм? — спросил Севидов. — Знакомые люди.

— Правда, они теперь в пулеметчики переквалифицировались, — заметил Степан. — Но подрывное дело не забыли. На этих людей можно положиться.

— Учтите, товарищи, — предупредил генерал, — задание крайне ответственное. Взорвать скалу — идея хорошая. Но надо точно рассчитать момент взрыва и… Полностью надеяться на успешный подрыв скалы нельзя. Поэтому возьмите побольше боеприпасов, продовольствия, воды. Неизвестно, сколько придется вам сидеть там в горах. Проход надо держать до тех пор, пока Хофер не выдохнется в Лесной Щели. Хофер наверняка скоро снова начнет штурмовать теснину, тем более если убедится, что обходные пути закупорены. Так! — Генерал Севидов уперся кулаками в карту, обвел взглядом альпинистов, потом посмотрел на часы. — На сборы два часа. До сумерек отряд должен занять свои позиции. Все.

…Мулы, нагруженные боеприпасами и продовольствием, бодро цокали копытами по дороге, покрытой щербатым булыжником. Но скоро с нее пришлось свернуть. Дорога, извиваясь серпантином, уходила вниз, к берегу моря, а отряду Рокотова предстояло подниматься по крутой тропе к Бычьему Лбу.

Мелкий, но необычно густой дождь нагонял тоску. Лишь зеленые ели скрашивали пейзаж. Да и они сейчас стояли притихшие. По их обвислым ветвям бесшумно стекала вода. Мулы то утопали ногами в вязкой глинистой жиже, то спотыкались о камни. Вскоре тропа стала для них вовсе непроходимой. Пришлось разгрузить животных и отправить вниз. Бойцы взвалили грузы на плечи и двинулись дальше.

Ефрейтору Кошеварову и красноармейцу Тагирову пришлось тащить по скользкой крутой тропе тяжелый пулемет «максим». Маленький, щуплый Каюм гнулся под тяжестью станка. Шедший сзади Кошеваров то и дело поддерживал станок, стараясь облегчить ношу Каюму, но тот, оглядываясь, качал головой:

— Я сам. Я сам, — и, кряхтя, упорно продвигался вверх.

Чем выше поднимался отряд, тем становилось холоднее. Когда уставшие и промокшие бойцы достигли Бычьего Лба, там уже шел снег, крупный, пушистый.

К вечеру усилившийся ветер отогнал тучи к Большому хребту, и они, зацепившись за вершины, как бы укрыли их на ночь теплым пуховым одеялом.

Степан торопил подрывников. Надо было до наступления темноты успеть заложить взрывчатку.

Группу возглавил сержант Кучеренко. Взглянув на уставшего тщедушного Каюма, он хотел было не брать его с собой.

— Нехай Каюм трохи отдышится, — сказал он Кошеварову.

— Нет, нет, — запротестовал Каюм, — я с ефрейтором Кошеваровым.

— А может, останешься? Пока мы ходим, оборудуешь гнездо для пулемета, — предложил Яков Ермолаевич.

— Я с тобой, товарищ ефрейтор. Я с тобой, — упрямо твердил Каюм.

Тагиров боялся гор. Уроженец небольшой татарской деревушки Кармаловки, что на реке Черемшан, он до войны не видел ничего, кроме родных степей и редких перелесков. Горы казались ему чужими и коварными. Ему всюду чудились бездонные пропасти, а глядя на отвесные скалы, Каюм с трепетом ожидал, что они вот-вот рухнут. Но Каюм старался скрывать свой страх и держался ближе к своему покровителю и наставнику, хотя знал, что ефрейтор Кошеваров и сам никогда прежде не бывал в горах.

Когда группа подрывников, ведомая Мустафаром Залихановым, ушла на задание, Степан приказал остальным бойцам приступить к оборудованию позиций.

Кирками и лопатами крошили бойцы скальный грунт, стаскивали обломки скал, приспосабливали их для брустверов.

Степан понимал, что люди устали до предела. Но надо было соорудить хотя бы какое-то подобие окопов. Да и на таком холоде работать было просто необходимо: в промокшей одежде на морозе можно закоченеть, а костры разжигать нельзя.

Бойцы работали с ожесточением. Степан и сам, чтобы окончательно не замерзнуть, принялся таскать тяжелые камни для пулеметного гнезда Кошеварова. Оборудовав свой окоп, на помощь Степану пришел Захар Суворов. Он принимал из рук Степана камни и тщательно, чтобы не было щелей, обкладывал просторную ячейку.

— Во бастион для Ермолаича и Каюма, пушкой не прошибет! — весело приговаривал он. — А что, пулемет — это сила! Я тоже буду проситься в пулеметчики. Товарищ старший лейтенант, дадите мне пулемет?

— Дам, Захар, дам. Пока принимай камни.

— Только не такой. «Максим» — тяжелый. Мне бы ручной пулемет. С этим «максимом» сиди, прикованный к гнезду, а с ручным где хочешь закроешься, маневрировать легче.

Проверив позиции, Степан приказал поставить палатки, разрешил, соблюдая маскировку, вскипятить чай.

Вернулись подрывники. Сержант Кучеренко доложил о том, что к взрыву все готово.

Лагерь спал. Лишь у крайней палатки, ежась от холода, притопывал часовой. Степан тихо бродил от палатки к палатке, высвечивая фонариком фигуры спящих бойцов. Предчувствие близкого боя возбуждало нервы. Что принесет рассвет? Не могли же немцы пройти мимо Бычьего Лба, пока добирался он сюда со своим отрядом. Да и у Хуссейна Залиханова все пока тихо. Если бы он столкнулся с немцами у Шексы, перестрелка была бы здесь слышна.

Он снова и снова всматривался в лица людей, вместе с которыми скоро предстоит вступить в бой. Как они покажут себя в боевой обстановке, ведь отряд сформирован совсем недавно и для многих горный бой будет первым.

Степан поднял бойцов, когда еще не совсем рассвело. Они выходили из палаток, разминались. Теперь уже можно было разжечь костры, приготовить горячий завтрак. Медленно из ущелья поднимался туман. Бурые облака лохматились под ногами бойцов и едва заметно плыли вверх, к вершинам, обнажая ущелье.

— Мустафар! — обратился к Залиханову Захар Суворов. — А ваш аллах тоже на небе живет?

— Не знаю, Захар. Наверное, все боги на небе живут.

— Я видел у моей бабки на иконе нарисованного бога. Бог на облаках стоит. — Захар весело подбоченился. — Теперь и я вроде того бога: стою на облаках.

Внизу было тихо. И эта тишина настораживала Степана. Они стояли с Аршаком на краю Бычьего Лба, смотрели на освещенную солнцем Шексу, где занял оборону немногочисленный отряд Хуссейна Залиханова.

— Не нравится мне эта тишина, — словно угадав мысли Степана, проговорил Аршак. — Надо бы разведать.

— И что ты разведаешь? Нарвешься на немцев.

— Зачем так говоришь? — обиделся Аршак. — Что я, не знаю гор? Вон видишь Лысую гору? Там есть хорошая площадка для обзора, все видно как на ладони. И наш проход видно, и проход у Шексы видно. Здесь пройду лесом, потом через речку и поднимусь на гору.

— На горе тебя могут заметить немцы. Посмотри, она вся голая. Не зря же Лысой называется.

— Э-э, Степан, что я, полк туда поведу? Дай только пять человек, нас не заметят.

— Что ж, может быть, ты и прав, Аршак.

— Конечно, прав. Если увижу, что немцы идут от Варваринского перевала к нам, — дам зеленую ракету, если в сторону Шексы, на Хуссейна, — красную.

— Хорошо, — согласился Степан. — Бычий Лоб мы не должны покидать ни при каких условиях, но, по крайней мере, в штаб дивизии сможем точно сообщить, откуда идут егеря.

Аршак Петросян отобрал пятерых бойцов, уже не раз ходивших в горную разведку.

— Ну, пока, Степан, до встречи. — Аршак вынул из кармана уже заготовленный конверт и протянул его Степану. — Там письмо, — смущенно проговорил он. — Ну… и вообще. Мало ли что…

Разведчики углубились в лес. Рокотов не боялся, что бойцы заблудятся: Аршак проведет их точно по маршруту. Лишь бы немцы не обнаружили их раньше, чем они пересекут речку.

С лобастой гранитной скалы ущелье просматривалось хорошо даже невооруженным глазом. А в бинокль можно четко рассмотреть склоны Лысой горы, покрытые редким лесом, и саму вершину — плоскую, словно срезанную гигантским ножом. На крохотном плато кое-где виднелись каменные глыбы.

Следя за ущельем, Степан увидел на берегу речки, в том месте, где лес с обеих сторон подступает почти вплотную к ее берегам, Аршака Петросяна. Он не мог обознаться — из пяти человек, ушедших в разведку, только Аршак был одет в альпинистскую штормовку, на остальных были плащ-палатки.

Аршак броском перебежал речку и скрылся в лесу. Выждав немного, за ним последовали остальные бойцы. Степан облегченно вздохнул: проскочили! Теперь до Лысой горы разведчики должны добраться без особых хлопот.

Но как раз в эту минуту в лесу раздались выстрелы. «Напоролись, — с досадой подумал Степан. — Хотя бы Аршак отходил лесом, вниз, ближе к нам. Здесь, может, удалось бы его прикрыть». Но перестрелка отдалялась к востоку, в сторону Лысой горы. Значит, немцы перекрыли разведчикам пути отхода на юг, оставив единственный путь — на Лысую гору. Степан понимал, что это значит: с противоположной стороны Лысая гора обрывается совершенно отвесной стеной, образуя пропасть.

Опасения Степана вскоре подтвердились. Он увидел в бинокль Аршака и еще двух бойцов. Очевидно, двое уже погибли, а этих немцы теснили из леса на склон горы, покрытый редко разбросанными соснами.

Отстреливаясь, разведчики перебегали от дерева к дереву, все выше поднимались в гору. Вот упал еще один разведчик, за ним, взмахнув руками, покатился по откосу другой. Внезапно стрельба прекратилась. Немцы полукольцом продвигались вверх. Ясно, что они решили взять Петросяна живым. Аршак не стрелял. Очевидно, у него кончились патроны.

Степан отчетливо видел в бинокль, как Петросян, прихрамывая, метался от одной каменной глыбы к другой. А плотная цепь егерей подступала все ближе. Аршак метнул гранату. В гуще гитлеровцев взметнулся взрыв. Несколько егерей остались лежать на земле. Остальные, сомкнув цепь, продолжали двигаться к Аршаку. Видимо, теперь обороняться Петросяну было нечем.

Он встал во весь рост, повернувшись спиной к немцам, поднял руки над головой и покачал ими в сторону Бычьего Лба, как бы посылая последнее приветствие Степану и его бойцам. И в ту же секунду бросился в пропасть.

Это произошло так неожиданно, что Степан застыл в оцепенении. Он склонил голову на каменный бруствер, закрыл глаза и от горя не мог вымолвить ни слова.

— Что с вами, товарищ старший лейтенант? Они что, все погибли? — тормошил его Захар Суворов.

Но Степан будто не слышал его.

— Мы-то чего? Мы-то чего сидим тогда, товарищ старший лейтенант? — Не дожидаясь команды, Суворов упал за бруствер и взвел затвор автомата.

— Сдурив, чи шо? Сопляк! — Сержант Кучеренко бросился к Захару и выхватил автомат. — Хлопцам уже не поможешь, а дело загубишь. — И спокойнее добавил: — То ж разведка. Них гадов скоро, мабуть, сотни попрут.

Придя в себя, Степан выслал чуть севернее Бычьего Лба наблюдателей и сам не спускал глаз с ущелья. Он догадывался, что Аршак нарвался на группу разведчиков.

Им, видимо, надо было точно знать, что делается в этом проходе от Варваринского перевала до берега моря.

Один из наблюдателей почти тут же вернулся. Задыхаясь, проглатывая слова, он доложил:

— Там немцы. Немцы идут.

— Сколько? — спросил Степан.

— Десять, двадцать. Не знаю.

— Продолжать наблюдение. И не вздумайте палить.

Вскоре Степан и сам увидел фигуры немцев. Он даже заметил за спиной у одного рацию. Немцы двигались вдоль реки, маскируясь среди густых деревьев. Степан знал, что они сейчас вынуждены будут выйти к реке и пересечь ее по открытому месту именно там, где пересекал реку Аршак Петросян. Другого места им не найти — дальше вдоль всего берега была высокая крутизна.

…Так и есть. Вот ведущий, за ним остальные с небольшими интервалами перебежали речку. Теперь они были прямо под Бычьим Лбом. Можно было даже разглядеть их лица. Немцы шли, затравленно оглядываясь по сторонам.

— Это же они, товарищ старший лейтенант. Эх, ударить бы… Это же те собаки, которые… — зашептал Суворов.

— Замолчите, красноармеец Суворов, — так же шепотом приказал Рокотов, — займите свое место и замрите.

— Слушаюсь.

Степан понимал, что скоро через проход должны будут двинуться основные вражеские силы. Немецкие разведчики, наверное, уже передали по рации, что проход свободен. А возможно, еще и не передали: ведь они должны проверить весь проход и за Бычьим Лбом. Наткнувшись на группу Петросяна, егеря наверняка насторожились. Как бы не вздумали сунуться сюда! Место все же голое. Случись такое — вся затея со взрывом скалы станет бесполезной.

На всякий случай Степан решил отвести отряд севернее Бычьего Лба, туда, где к ущелью вплотную подступал лес. У Бычьего Лба для взрыва скалы он решил оставить сержанта Кучеренко.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился к Степану Мустафар Залиханов, — разрешите мне с пулеметным расчетом Кошеварова остаться вместе с сержантом Кучеренко у Бычьего Лба. Я знаю хорошее место. Перенесем туда пулемет, и ни один фашист не проскочит мимо. Только подбросьте гранат и побольше патронов к пулемету.

— Что ж, Мустафар, это дело. Только смотрите, чтобы немцы не обошли вас. Товарищ сержант, — приказал он Кучеренко, — бери под свое командование ефрейтора Кошеварова, рядового Тагирова и проводника Залиханова. Отряд уходит севернее. Взрывай только тогда, когда немцы втянутся под Бычий Лоб. После взрыва мы отрежем пути отступления егерям. Патроны и гранаты нам майор Ратников обещал подбросить. Не забудем о вас, только смотрите в оба.

…Отряд спустился метров на сто ниже Бычьего Лба и расположился вдоль кромки густого леса. Степан дополнительно выслал наблюдателей, остальным приказал приготовить одиночные ячейки, еще раз проверить оружие, пересчитать гранаты и автоматные диски. Только после этого разрешил подкрепиться холодной бараниной, вскипятить на спиртовках чай.

Прошло уже не менее трех часов с тех пор, как мимо Бычьего Лба прошли немецкие разведчики, но в ущелье по-прежнему была тишина. К вечеру опять похолодало. Низкие тучи выползали из-за Большого хребта и плотно обволакивали вершины.

Степан решил проверить, какую позицию выбрал Мустафар Залиханов с пулеметчиками.

— Кто идет?! — окликнул Степана знакомый голос Залиханова.

— Тише, Мустафар.

Степан подошел к бойцам.

— Сейчас будьте особенно внимательны. Вас четверо. Каждый может по часу вздремнуть, кроме сержанта Кучеренко. Но только по очереди.

— Зачем спать, товарищ старший лейтенант? — раздался в темноте голос Каюма Тагирова. — Спать нельзя. Часовой спал — Чапай убили. Зачем спать?

— Правильно. И все же, Каюм, по очереди можете вздремнуть. А у троих — чтобы ушки на макушке.

Степан вернулся к отряду. Здесь, в стороне от дороги, можно было зажечь фонарик. Он отыскал поваленную ель. На ее широких лапах, закутавшись в плащ-палатки, обняв винтовки и автоматы, спали бойцы.

— Товарищ старший лейтенант, — окликнул Степана Суворов, — идите сюда, здесь теплее.

Захар приподнялся, уступая место командиру. Ветки затрещали под его могучим телом. Захар устелил сыроватую хвою краем своей плащ-палатки.

— Ты сам-то укройся, простынешь, — укладываясь поудобнее, сказал Степан Рокотов и усмехнулся: таким нелепым сейчас показалось это «простынешь»!

— Вы, товарищ старший лейтенант, вроде моей мамы. Она все боялась, как бы я насморк не схватил… Эх, где она сейчас? — Захар вздохнул.

Степану, как всегда перед боем, не спалось. Возле самого уха он чувствовал теплое дыхание Захара Суворова. «Ребенок, совсем ребенок, — думал Степан. — Хоть и вымахал с коломенскую версту… Ловить бы сейчас тебе язей на родной Оке. Что ждет тебя завтра, а может быть, и сегодня в этих незнакомых горах?» Думая, что Захар спит, Степан осторожно, чтобы не разбудить, повернулся, прикрыл его плащ-палаткой. Но Захар вдруг заговорил:

— Товарищ старший лейтенант, вы знаете, про что я думаю? Про орлов. Мустафар Залиханов интересную сказку как-то рассказывал. Не слыхали?

— Слыхал. Это, Захар, древняя горская легенда. Красивая легенда.

— Пускай легенда. А вот вчера… старший сержант Петросян… Я теперь, когда орлов увижу, так и буду думать о нем…

Степан ничего не ответил, с каким-то тревожным, щемящим чувством вслушивался он в дыхание спящих бойцов.

«Неужели все эти солдаты так быстро привыкли к войне? — думал он. — Спят сном уставших тружеников, а завтра — снова в бой. И кого-то из них завтра не будет рядом, и лишним окажется котелок борща. Сколько писем, которые принесет почтальон, останутся нераспечатанными! А сколько жен, матерей будут читать вести с фронта, и разговаривать, и радоваться весточкам от мужей, сыновей, которых уже не будет в живых…»

Сон не шел к Степану. Он достал из полевой сумки блокнот, карандаш, включил фонарик. Степан не любил писать письма и почти никогда не писал их. Но сейчас, перед боем, ему захотелось поговорить с Ольгой. Писать было неудобно. Он осторожно повернулся на бок, оперся на локоть.

…Степан забылся совсем ненадолго и очнулся оттого, что кто-то его тормошил. Он приподнял голову. В предрассветных сумерках уже четко различались ели. Над ними низко плыли грязные облака, еще не подсвеченные солнцем. Перед Степаном стоял боец из охранения. Он наклонился и испуганно зашептал:

— Немцы, товарищ лейтенант, много немцев.

— Поднимай людей. Только тихо, без лишнего шума. — Степан подтолкнул спящего Суворова. — Вставай, Захар. Быстро.

Степан торопливо вырвал листок из блокнота, вложил его в один конверт с письмом Аршака Петросяна и бросился к кромке леса.

Пробежав несколько метров, он упал на землю, подполз к трухлявому пню, глянул вниз. Егеря шли, растянувшись в длинную колонну. Следом двигался караван мулов. Сильные животные с трудом переставляли ноги. Степан разглядел на их спинах части разобранных горных орудий и минометов.

При такой растянутости колонны взрыв скалы не даст хорошего результата. Только бы не поторопился сержант Кучеренко! Сейчас голова колонны остановится. Егерям надо переходить речку, и они должны скопиться у брода под Бычьим Лбом. Так и есть, идущие в голове колонны остановились и затем по одному стали переправляться через узкий брод. А егеря с мулами все подходили, толпясь у брода.

«Пора. Вот теперь пора! Видит ли это Кучеренко?» — подумал Степан, и в этот момент вздрогнули горы. Ослепительная вспышка на миг озарила нависший над ущельем Бычий Лоб. Могучий взрыв раздробил скалу. От этого взрыва встряхнулись соседние вершины и сбросили с себя веками лежавшие гранитные глыбы. Каменная лавина обрушилась на головы егерей. Снизу слышались стоны раненых, дикий рев мулов.

В ущелье под взорванным Бычьим Лбом заметались в панике оставшиеся в живых егеря.

— Огонь! — крикнул Степан.

— Бей гадов! — подхватили его команду бойцы.

Не ожидавшие нападения гитлеровцы бросились в лес, оставляя трупы на берегу речки. Но вскоре они опомнились, открыли ответный огонь. У кромки леса стали рваться мины.

Разгоряченный боем, к Степану подбежал Захар Суворов. Лицо его выражало мальчишеский азарт.

— Товарищ старший лейтенант! Пошли на фашистов! Мы им отомстим за Петросяна! За всех!..

Но Степан видел: немцы уже почувствовали, что перед ними небольшая группа, и, выпустив по кромке леса еще несколько мин, сами перешли в атаку. Перебегая от камня к камню, они приближались.

— Гранаты к бою! — крикнул Степан.

— Товарищ старший лейтенант, ведите в атаку!.. — повторял Суворов. — Мы их… гадов!..

— Слушай, Захар, — охладил его пыл Степан, — постарайся как можно быстрее добраться до штаба полка. Доложи майору Ратникову обстановку. Будешь проходить мимо Бычьего Лба — там на южном склоне сержант Кучеренко с тремя бойцами. Скажешь им, чтобы отходили.

— Я — в тыл, а вы тут…

— Слушать приказ! — перебил его Степан. — Передашь Ратникову, что будем драться до последнего, но егерей нам не удержать. Нужна помощь.

Рокотов достал конверт с письмами, протянул его Захару.

— Это передашь командиру полка.

Захар переминался с ноги на ногу, растерянно смотрел на командира.

— Я в тыл… А вы… — Лицо солдата исказилось гримасой. Захар пытался скрыть выступившие на глазах слезы.

— Выполняйте приказ, красноармеец Суворов! — строго прикрикнул Рокотов.

— Есть, выполнять. — Захар махнул рукой и побежал в сторону Бычьего Лба.

Бойцы, отстреливаясь, швыряя гранаты в наседавших гитлеровцев, отступали в глубь леса. Уже совсем рассвело, и Рокотов с тревогой поглядывал в сторону горы Шексы. Только бы егеря не прошли через заслон Хуссейна Залиханова…

И словно в подтверждение его опасливых мыслей, со стороны Шексы ударили автоматные очереди.

Теперь единственный спасительный путь оставался по скатам бывшего Бычьего Лба, где еще держалась четверка бойцов сержанта Кучеренко и откуда по немцам не умолкая бил пулемет.

Егеря подожгли лес. Ветер, дувший в сторону моря, погнал на бойцов огонь. Горький дым разъедал глаза, перехватывал дыхание, а егеря, скрытые дымовой завесой, подступали совсем близко. Бойцы бросали в них гранаты, стреляли из автоматов. Но егеря наседали, и бойцам пришлось переходить врукопашную.

Прямо перед Рокотовым выросла стройная, высокая фигура в форме горного стрелка. Степан не успел выстрелить — фашист перехватил его руку с пистолетом и замахнулся штыком. Рокотов резко уклонился чуть в сторону и в то же мгновение ударил егеря ногой в живот. Егерь натужно крякнул, однако цепко держал Степана за руку. Рокотов вырвал руку и саданул рукояткой пистолета по серой альпинистской шапке с изображением эдельвейса. Егерь застыл, немигающими глазами уставился на Рокотова, как бы спрашивая: «Что здесь происходит?» — и осел на землю. Степан успел заметить идеально правильные черты покрытого загаром лица и гримасу боли на нем…

Стрельба постепенно стихала. Но это не означало, что оставшимся в живых бойцам удалось прорваться. Степан понимал: отряда уже нет. И наверняка погибнут те четверо бойцов с сержантом Кучеренко, если не успеет Суворов предупредить их, чтобы отходили. И еще понимал Степан, что через проход у горы Шексы просочились егеря и теперь окружают то, что осталось от его отряда.

Жгучая боль резанула по ногам. Рокотов ухватился за ствол сосны, но не устоял и упал на землю. Собрав силы, он приподнялся, сел у сосны, прижавшись спиной к смолистому стволу. Уже почти теряя сознание, увидел совсем рядом немецкого офицера. Низкорослый, совсем коротышка, тот в открытую шагал прямо на Степана. Сжав двумя руками пистолет, Степан целился в офицера. Но ствол водило из стороны в сторону. Офицер приближался, и Степан отчетливо видел его лицо — узкое, продолговатое, с коротким тонким носом. Степану померещилось, что он его уже где-то видел. Он стрелял, выпуская пулю за пулей, а офицер все шел, шел и шел. «Ганс, — мелькнуло в помутневшем сознании Рокотова. — Это он провел егерей через проход у Шексы». Сквозь какую-то странную вату в ушах Рокотов услышал совсем близко голос Ганса:

— Старый знакомый! Здравствуй, Степан Рокотов!

2

Захар Суворов продирался через лесной бурелом к южному склону Бычьего Лба, где, по его расчетам, обосновался гарнизон Кучеренко. Захар едва не напоролся на немцев, которые, прячась за деревьями и кустами, медленно продвигались к южному склону горы, откуда доносилась неистовая трескотня пулемета. По всему было видно, что Кошеваров и его второй номер Каюм Тагиров строчат по гитлеровцам, находящимся в ущелье. Там же, внизу, раздавались взрывы гранат.

Захар понял, что немцы подкрадываются к нашим бойцам с тыла, потому что егеря шли осторожно, не стреляя. И тогда Суворов полоснул по согнутым фигурам из автомата. Он заметил, как двое или трое егерей упали. Остальные залегли и открыли ответный огонь. И тут со стороны Бычьего Лба ударил по ним пулемет Кошеварова.

Суворов, прижав к груди автомат, скатился с крутого откоса к широкому ручью и побежал в сторону от тропы. В этот момент невдалеке разорвался снаряд. Захар упал, больно ударившись о старый, покрытый мхом пень. В ушах звенело. Захар приподнялся и огляделся. Между деревьями мелькали фигуры егерей. Захар нырнул в густой кустарник и стал карабкаться все выше по откосу. Только бы добраться до сержанта Кучеренко! Только бы успеть передать приказ старшего лейтенанта Рокотова на отход… Пулеметные и автоматные очереди перекрещивались над его головой, но он упорно приближался к скалистой выемке, где засели с пулеметом его товарищи.

— Отходить надо, — захлебываясь воздухом, проговорил Захар, добравшись до выемки.

— Да ты шо, сказывся? — удивился Кучеренко. — Така гарна позиция. Мы ж бачили, як фрицы метались по ущелью, як воши на гребешке.

— Егеря прошли у горы Шексы, окружили отряд. Наверное, все ребята погибли. Старший лейтенант приказал вам отходить. — Суворов припал пересохшими губами к фляге, долго пил воду. Облизывая губы, проговорил: — Только отходить некуда. Всюду немцы. Я еле ноги унес. Ребят жалко.

— Ось, кажись, показались, — проговорил Кучеренко. — А ну, хлопцы!

…Даже разгромив отряд и захватив в плен раненого старшего лейтенанта Рокотова, немцы никак не могли прорваться в тыл полка, обороняющего Лесную Щель. Они никак не могли пройти мимо Бычьего Лба, а вернее, мимо лесистого выступа над ущельем, который остался после взрыва скалы. Оттуда, с выступа, их секли пулеметные и автоматные очереди. Егеря прятались за трупы своих солдат, но едва высовывали головы, как с выступа поднималась стрельба.

После каждой неудачной попытки немцы уползали назад и обрушивали на Бычий Лоб мины. Защитники ущелья не видели, откуда бьют немецкие минометы. Они замирали за камнями, и только ефрейтор Кошеваров не отходил от пулемета.

Бойцы потеряли счет времени. Холодный дождь сменялся мокрым снегом. То вдруг очищалось небо от тяжелых туч, и солнце палило вовсю, и от промокшей насквозь одежды валил пар. Именно в такой момент, когда вдруг припекло жаркое горное солнце, пальба неожиданно стихла.

— Эх, в самый раз бы сейчас в затишье патронов нам подбросили, — проговорил Кошеваров, — один неполный диск остался.

— Идут, идут, товарищ ефрейтор! — закричал Каюм Тагиров. — Идут патроны, и гранаты идут! Люди идут!

Он выскочил из каменного укрытия, чтобы помочь поднести боеприпасы.

— Назад! — крикнул Мустафар Залиханов, заметивший на людях немецкие альпинистские куртки. — Назад, Каюм!

Но было поздно. Полоснула автоматная очередь. Каюм упал на камни, уткнувшись головой в гранит.

— Немцы!.. Гады идут! — срывающимся голосом крикнул Залиханов. — Бей их!

— Погоди, Мустафар. Нехай ближе подойдут. Бить-то нам их нечем… — сдерживал Кучеренко. — Стреляй по моей команде.

Короткими перебежками от дерева к дереву приближались гитлеровцы. Кучеренко чувствовал на себе взгляды бойцов, ожидавших его сигнала. Кучеренко взял на мушку ближайшего немца и нажал на курок. Егерь упал. И тут же ударил пулемет Кошеварова. Мустафар помогал Якову Ермолаевичу, действуя вторым номером вместо Каюма Тагирова. Кошеваров бил короткими очередями, экономя патроны. Потеряв несколько человек, егеря уползли назад.

«Неужели атака отбита?..» Но вот снова замелькали в кустах вражеские фигуры. Снова атака. Из-за камней и кустов послышались голоса:

— Рус! Рус! Посмотри назад, там море. Будет буль-буль. Бери ложка, котелок, сдавайся! У нас жирная похлебка и много хлеба! Позади буль-буль!

— А ну-ка, угостим фрицев нашей похлебкой!

Затрещал пулемет, заглушивший голоса егерей, и снова на откос Бычьего Лба обрушились немецкие мины. Взрывы крошили камни, в щепки разносили могучие стволы деревьев.

Мустафар Залиханов, воспользовавшись перерывом между атаками немцев, выполз из каменного укрытия, ужом подобрался к телу Каюма Тагирова и втащил его в укрытие. Четыре пули навылет прошили грудь Каюма. Кошеваров подошел к телу своего друга, накрыл его плащ-палаткой:

— Молочный ведь. Совсем молочный…

— К пулемету, Кошеваров! — окликнул сержант Кучеренко. — Немцы снова пошли в атаку!

— Какой от него толк, от пулемета, — махнул рукой Кошеваров, — патроны кончились.

— Рус! Рус! — опять послышались голоса. — Бери ложка, котелок! Иди к нам!

Кучеренко раздал бойцам последние пять гранат. В диске его автомата еще осталось несколько патронов. Неожиданно к нему обратился Мустафар Залиханов:

— Товарищ сержант, вы с Кошеваровым коммунисты. Прошу принять и меня в коммунисты.

Кучеренко удивленно посмотрел на Мустафара, перевел взгляд на Кошеварова. Тот так же недоуменно смотрел на Залиханова.

— Я могу погибнуть, — продолжал Мустафар, — а фашисты даже мертвых коммунистов боятся. Пусть шакалы знают, что мы и мертвые сильнее их.

— Ну что ж, Мустафар, — проговорил Кошеваров, — не имеем мы вроде партийного права… Маловато нас — двое коммунистов, а Суворов — комсомолец. Но разве мы нарушим устав, если такого бойца в партию примем? Как думаешь, товарищ сержант?

— Та я шо ж… Та я… — растерянно бормотал Кучеренко. — Та я ж… Хлопцы мои дорогие! Тики ж протокол треба, шоб все як положено. Бо погибнем, и нихто не узнае. У кого есть бумага? У мэнэ дэсь карандаш був.

Бумаги ни у кого не оказалось. Тогда Кошеваров оторвал от своей гимнастерки лоскут, прислонил его к щиту пулемета и, слюнявя химический карандаш, принялся писать:

— Как тебя по отчеству?

— Чокка у меня отец, Чокка.

— Выходит, Мустафара Чоккаевича.

— Ты пиши, пиши, — торопил его Кучеренко, — бо зараз полезут. Швыдче пиши.

«Чоккаевича… — продолжал писать Кошеваров, повторяя вслух слова. — Заявление о приеме…»

— Лезут, гады! Лезут! — крикнул Захар Суворов.

Ефрейтор Кошеваров торопливо свернул выцветший лоскут просоленной потом гимнастерки, бережно спрятал его в карман и взял гранату.

Егеря приближались молча. Прекратили огонь и минометы.

— Фашисты решили испытать наши нервы, — сказал Кошеваров. — Не стреляют. Может, живьем хотят взять?

— Нехай, нехай, — приговаривал Кучеренко. — У нас один убитый, у фрица десятки. Побачим ще. А ну, хлопцы, поддай. За Каюма! Вот тебе ложка! Вот тебе котелок! За Каюма!

Взрывы гранат заставили егерей откатиться назад. Вдруг Кошеваров увидел, как Захар Суворов выскочил из укрытия…

— Куда? Ложись, бисова людина!

Захар сделал еще два прыжка и лег возле убитого немца. Повозившись недолго возле трупа, он прыжком отскочил к другому. Еще никто не успел прийти в себя, а Суворов уже лежал возле Кошеварова. Улыбаясь, он протянул ефрейтору немецкий автомат и запасной магазин с патронами. Второй автомат он оставил себе.

— Еще живем! — выдохнул Захар. Он прислушался и, обращаясь к Кучеренко, проговорил: — Где-то у горы Шексы слышу стрельбу. А наш фриц затих, не лезет.

— Мабуть, там майор Ратников с хлопцами добивают гадов? Ото б добре. Вже скоро ночь, у нас не сунутся.

3

Генерал Хофер угрюмо выслушивал рапорт капитана Штауфендорфа. Со дня на день в дивизию должен приехать командир корпуса генерал Конрад, а ничего утешительного Хофер ему не сможет сообщить. Отряд егерей хотя и потрепал русских, но в обход Лесной Щели, в тыл ее защитников, так и не прошел.

— Русские закупорили все проходы, — оправдывался Ганс Штауфендорф. — Мои солдаты всюду натыкались на их заслоны. Мы едва не проскочили мимо горы Шексы, но русские бросили туда крупные силы. Пришлось отойти. Но зато мы…

— Вы ввязались в бой, господин капитан, — сухо перебил Хофер. — Я надеялся, что вы знаете здесь каждый проход, каждую тропу. Какого же черта вы торчали перед войной на Кавказе!

Это было упреком, который Ганс уже не смог стерпеть. Глянув на стоящего рядом Клауса, он с вызовом сказал генералу:

— Я не торчал перед войной на Кавказе, господин генерал, а выполнял задание вермахта. Я неплохо знаю тропы и перевалы Центрального Кавказа. Доказательство тому флаги на вершинах Эльбруса. У вас есть люди, знающие Западный Кавказ не хуже меня. Может, им удастся лучше выполнить задание.

— Оставьте свои советы при себе, — одернул Ганса генерал, но при этом подумал, что намеки Штауфендорфа на Клауса небезосновательны.

— Я перед войной не бывал в горах Западного Кавказа и не знаю здешних мест, — проговорил Клаус.

— Зато русский офицер Степан Рокотов, которого я пленил, наверняка знает эти места. Он должен указать нам обходные тропы.

— Рокотов ранен и не сможет передвигаться в горах, — ответил Клаус.

— Ему достаточно указать эти тропы на карте.

— Вряд ли он пойдет на это.

— Может, Клаус Берк попробует уговорить пленного, — с издевкой произнес Ганс. — Ведь он его старый приятель.

— Прекратите, господин капитан! — прикрикнул генерал на Штауфендорфа и приказал Клаусу: — Приведите этого русского.

— Слушаюсь, господин генерал.

Когда за Клаусом закрылась дверь, Хофер, окинув Ганса Штауфендорфа неприязненным взглядом, спросил:

— Какие основания дают вам право так разговаривать с обер-лейтенантом Берком?

— Оснований много, господин генерал, — спокойно ответил Ганс. — При необходимости я их изложу лицам, не имеющим родства с обер-лейтенантом Берком.

— Это надо понимать как угрозу? — нахмурился Хофер. — Или…

— Вы хотите сказать — шантаж? Нет, господин генерал, я не намерен шантажировать ни вас, ни обер-лейтенанта Берка. Пока я вам должен сообщить лишь то, что Клаус Берк слишком любезен с русскими. На Эльбрусе он заступился за потенциального партизана. А его рассуждения… Если о них узнают в гестапо…

— Какие рассуждения? — насторожился Хофер.

Но Ганс не успел ответить. В комнату, держа Степана Рокотова под руку, вошел Клаус.

Степан еле стоял на ногах, и генерал предложил ему сесть.

— Скажите, господин Рокотов, — начал Хофер, — много ли войск обороняет Лесную Щель?

— Вы напрасно стараетесь, — спокойно ответил Степан. — Из меня не получится предатель.

— Зачем же так? Мы, германцы, и сами не любим предателей.

«Но любите предательство», — хотелось добавить Степану.

— Можете мне поверить, мы от вас не пытаемся выведать какую-то особую военную тайну. Я прошу вас ответить в общих чертах: много ли войск обороняет Лесную Щель?

Степан Рокотов молчал, опустив голову.

— Повторяю вопрос в третий раз, — повысил голос генерал Хофер. — Много ли войск обороняет Лесную Щель?

Степан молчал. Хофер устало вздохнул. Встал из-за стола, прошелся по комнате, мельком взглянул на капитана Штауфендорфа и, подойдя к окну, уставился в него. Ганс, не дожидаясь приказания генерала, подошел к Рокотову и резким ударом в живот свалил на пол, спокойно вернулся и встал рядом с Клаусом. Потирая кулак, спросил, ухмыльнувшись:

— Как апперкот?

Клаус промолчал. Степан корчился на полу, держась за живот и широко раскрытым ртом хватая воздух.

Клаусу вспомнилось, как дней десять назад Ганс таким же коротким ударом нокаутировал фельдфебеля Шварца из второй роты. Это было в станице Отрадной, Шварц, зная вкусы Штауфендорфа, доложил, что на соседнем дворе скрывается девочка лет двенадцати. К несчастью Шварца, Штауфендорфа вызвал генерал. Когда же Ганс вернулся, девочка была без сознания. Ее успели изнасиловать солдаты из роты связи, тянувшие кабель через соседний двор. Очнувшийся от нокаута Шварц был разжалован в рядовые и отправлен в окопы.

Клаус вначале вроде бы одобрил такой гнев Штауфендорфа и его действия, хотя считал, что все же Шварц должен был предотвратить преступление. Но истинный смысл гнева Ганса Клаус разгадал, когда тот, вдаваясь в очередные мечтания об Индии, разоткровенничался:

— И здесь, на юге России, девочки неплохие. Рано созревают. До сих пор не могу простить этому Шварцу, в Отрадной такой товар проворонил, олух. Но ничего, доберемся до Индии… У всех этих кавказских женщин слишком развиты предрассудки. Здесь, на Кавказе, у каких-то народностей есть обычай: опозоренная девушка убегает в горы и там сжигает себя. — Ганс покачал головой. — Дуры! В Афганистане, Пакистане — тоже. Одним словом, мусульмане. А в Индии — индуизм, совсем другая религия. Слышишь, историк, я тебе когда-нибудь расскажу об индуизме. Вот доберемся до индианок…

— Очухался, свинья! — прервал воспоминания Клауса голос Ганса. Он поднял Степана и усадил на табурет.

— Начнем все сначала, уж извините, — заговорил генерал Хофер. — Вопрос тот же.

— Не знаю, — ответил Степан.

— Не знаю! Не знаю! Вы, офицер, не знаете, какие силы обороняют Лесную Щель? Не морочьте мне голову, я не ребенок. Вы подумайте, что вас ждет в плену. Сейчас я предлагаю вам шанс облегчить свою участь. — Генерал взял со стола карту и поднес ее Степану. — Вам хорошо знаком этот район?

— И что из этого?

— Укажите тропы, которыми можно пройти в обход Лесной Щели.

— Я вам уже говорил, что из меня не получится предатель.

Ганс подскочил к Рокотову, схватил костлявыми пальцами за подбородок и приподнял голову. Глядя в глаза Степана, закричал:

— Скажешь, русская свинья! Все скажешь! Иначе…

— Знаю, — усмехнулся Степан. — Расстреляете.

— Совершенно верно, шлепнем, как собаку. И сделает это… — Ганс посмотрел на генерала, перевел взгляд на Клауса. — Сделает это твой старый приятель. Я думаю, господин генерал, вы предоставите эту возможность Клаусу Берку? Да и Клаус, очевидно, не против. А, Клаус?

Клаус молчал, опустив голову.

— Видите, господин Рокотов, старый приятель согласен вас шлепнуть… Или все же укажете нам обходные пути?

— У меня нет приятелей среди фашистов, — ответил Степан. — А пути я бы с удовольствием указал вам… на тот свет. Впрочем, это ваш единственный путь.

Сильный удар снова свалил Рокотова на пол. Степан потерял сознание.

— Оставьте, Ганс, хватит, — не глядя на лежащего Рокотова, проговорил Хофер.

…Очнувшись, Степан почувствовал нестерпимую боль в ногах. Где он находится? Как закончился бой в лесу у Бычьего Лба? Степан приоткрыл глаза. Расплывчатые предметы постепенно приняли свои очертания: небольшая комната, чисто выбеленные стены, низкий потолок; за узкими окнами сумрачно: не то утро, не то вечер. Степан чуть повернул голову — в комнате еще две койки, застеленные серыми одеялами.

Он почувствовал, что кто-то сидит рядом, но ему трудно было повернуть голову.

— Кто здесь? — тихо спросил Степан.

— Не волнуйтесь. Сохраняйте спокойствие. Выслушайте меня. Утром вас снова будут допрашивать, потребуют указать обходные тропы. Я знаю, вы не согласитесь, и тогда вас расстреляют.

Степан узнал по голосу Клауса Берка.

— И это сделаете, конечно, вы. Хотя что можно ожидать от фашистов, кроме подлости!

— Это так, — к удивлению Степана, согласился Клаус. — Ходили в одной связке, спасали друг друга от смерти, и вот…

Клаус Берк узнал Степана Рокотова еще утром, когда генерал Хофер в первый раз посылал его в санитарную часть за русским командиром, и снова вспомнил не такое уж далекое довоенное время и альпинистский лагерь «Рот-фронт» в ущелье Хотю-Тау. Вспомнил Клаус и грозную ночь недалеко от ледника, где под утро уснули они со Степаном, прижавшись спиной друг к другу и, как говорят альпинисты, укрывшись веревкой. И нежный цветок горного рододендрона…

— Вы помните ту девушку… Олю? — спросил Клаус. — Где она сейчас?

— Уйдите прочь! — Степан закрыл глаза, в бессильной злобе закусил губу.

— Сейчас вы пойдете со мной, — неожиданно даже для самого себя проговорил Клаус.

— Напрасно стараетесь. Можете допрашивать здесь. Все равно ничего не скажу.

— Я это знаю, но вы пойдете со мной.

— Спектакль с расстрелом за попытку к бегству? — усмехнулся Степан.

— Не валяйте дурака. Вас расстреляют без всякого спектакля… Вам надо пройти хотя бы метров сто. Дальше я вас понесу на себе.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Сейчас не время для объяснений. Вставайте.

Степан поднялся и тут же вскрикнул от боли.

— Терпите, — тихо сказал Клаус. Он достал пистолет и повел Степана мимо часового, приговаривая: — Шнель, шнель, русише швайне![7]

Превозмогая нестерпимую боль, Степан медленно шел впереди Клауса, с трудом различая в густых сумерках узкую тропу.

— Сейчас будет сарай, — тихонько сказал Клаус. — Идите мимо него вниз к ручью.

— Я уже не могу идти, — задыхаясь, проговорил Степан. Он понимал, что сделает еще несколько шагов и упадет.

— Еще немного. Надо пройти сарай. Возьмите. — Клаус протянул Степану пистолет.

— Зачем?

— Берите!

Пройдя метров тридцать, они свернули за сарай и стали спускаться к ручью. Однако часовой у домика, видимо, заподозрил что-то неладное. Послышался топот сапог. Клаус взвалил на спину Степана и стал пробираться через кусты к ручью.

Топот сапог приближался. Часовой что-то кричал и высвечивал карманным фонариком тропинку и кусты. Луч ослепил фигуры беглецов. Степан, изловчившись, выстрелил на свет фонарика. Громкие голоса наверху смешались с автоматной трескотней. Но обер-лейтенант Клаус уже перешел ручей, взобрался на крутой противоположный берег и, задыхаясь, бежал с тяжелой ношей через подлесок, заросший мелким, редким кустарником. Сразу за ручьем начиналась нейтральная полоса. Их уже не преследовали, но били по ним из автоматов и пулеметов. Клаус больше не мог бежать. Он лежал в кустарнике, придавленный телом Степана. В короткие промежутки между вспышками ракет он полз в гору. Только бы перейти Варваринский перевал, а там начнется лес…

— Скоро, теперь скоро, — шептал он пересохшими губами и, выждав темноту, продолжал ползти.

Стреляли наугад, и очереди трассирующих пуль перечеркивали подлесок в разных направлениях. Одна из этих пуль обожгла Клаусу шею. Но он не чувствовал боли, только спина была липкой и мокрой. Клаус не знал, что три другие пули уже вонзились в тело старшего лейтенанта Рокотова и что его спина была мокрой от крови Степана. Он узнал об этом уже за перевалом, у самой кромки леса, когда навстречу ему из-за деревьев подползли трое русских солдат. Они удивились, увидев перед собой немецкого офицера и русского командира. Но, видимо, сообразив, в чем дело, один из солдат перевернул Степана Рокотова на спину, припал ухом к груди и сказал:

— А старшой-то вроде мертвый.

Клаус вначале не понял, о чем говорит солдат. Потом до его сознания дошел весь трагический смысл этих слов. Он рванулся к Степану Рокотову, схватил его за плечи, стал ощупывать руками тело, застывшее лицо.

— Он не может быть мертвым! — в отчаянии говорил Клаус. — Он был живой!

— Ладно, Рябухин, — сказал другой солдат, очевидно старший, — давай их в медсанбат. Немец навроде тоже ранен. Я доложу капитану Сироте. Разберутся.

4

Генерала Хофера разбудил дежурный офицер:

— Простите, господин генерал, к вам гости.

— Кто? — удивился Хофер.

— Доктор Берк и господин Николадзе.

— Хорошо, сейчас оденусь, — проговорил Хофер, а сам подумал: «Что еще за господин Николадзе?»

Для Хофера встреча с доктором Берком не была приятной. Родственники и в Берлине-то не очень дружили. Они, видимо, никогда бы не встречались, если бы не Диана. После переезда дочери к Беркам генералу Хоферу волей-неволей приходилось наведываться то в переулок «Анна Мария», то в Бад-Зааров. У генерала Хофера было мало общего с дипломатом Берком, но любовь Дианы к Клаусу вынуждала Хофера бывать в обществе, которое собиралось обычно в доме Берка.

Навещая дочь, генерал Хофер обычно старался уединяться с Дианой и Клаусом. Бесконечные разглагольствования дипломатов, среди которых не было ни одного военного, претили Хоферу. Он всегда считал, что в конечном счете политику решают не дипломаты, а солдаты. Чувствуя свое превосходство, Хофер старался избегать бесполезных разговоров за столом у доктора Берка. Другое дело беседы с зятем — Клаусом. Этот парень всегда нравился Хоферу, но вот теперь предстоял нелегкий разговор с его отцом.

Доктор Берк уже знал о том, что случилось с Клаусом. Но знал лишь результат, — знал лишь, что Клаус пропал. Но как пропал? Что значит пропал? Погиб в бою — это понятно. Но пропал? По телефону Хофер не мог говорить ему о том, что Клаус пропал вместе с русским командиром.

Доктор Берк, от самого порога растопырив пухлые руки, короткими шажками засеменил к генералу Хоферу.

— Здравствуй, Генрих. Вот ведь как, дорогой Генрих. Как же это? Как же, а? — Берк обнял генерала, положил на его погон лысую голову и всхлипнул.

В другое время генерал Хофер отстранился бы брезгливо, но сейчас, похлопывая Берка по плечу, с искренней грустью проговорил:

— Что поделаешь, Отто. Успокойся, Отто, война.

Александр Николадзе, ставший невольным свидетелем этой семейной сцены, скромно стоял в сторонке и ждал, когда эти сентиментальные немцы утешат друг друга.

Наконец доктор Берк представил Николадзе генералу. Они раскланялись.

— Рад приветствовать князя в его родных местах. Прошу к столу, господа.

— Благодарю, господин генерал, — приложил по-кавказски руку к груди Николадзе. — Мои родные места за Кавказским хребтом. Теперь уже совсем рядом. Буду рад, господин генерал, видеть вас у себя в доме.

— Вы из Тбилиси?

— Можно сказать, да, из Мцхеты. Это древняя столица Грузии, рядом с Тбилиси, прекрасное место. Скоро увидите.

— Вы уверены, что скоро?

— Убежден. Великая германская армия…

— Есть вести из Берлина, Отто? — равнодушно перебил Николадзе генерал. — Как внук?

— Растет. Здоров, — ответил Берк, несколько смущенный бесцеремонностью генерала, и, чтобы как-то сгладить неловкость, пояснил Николадзе: — Мы с генералом Хофером уже деды.

— Да, деды… — вздохнул генерал. Он помолчал и, как бы отгоняя от себя грусть, обратился к доктору Берку: — Надолго к нам?

— Уже сегодня поедем в Нальчик, там состоится митинг освобожденных горских народов.

— Нашли время! Еще далеко не все горские народы освобождены.

— Что вы, господин генерал, именно теперь этому событию придается большое политическое значение. От ставропольского казачества прибудет генерал Шепетильников, от Кабардино-Балкарии — князья Келеметов и Шевкетов, от Черкессии — князь Султан-Гирей, от…

— От Грузии, конечно, вы, господин Николадзе?!

— Будет зачитано обращение генералов Краснова и Шкуро, — оставив без внимания иронию генерала, продолжал Николадзе. — Вы увидите истинное отношение горцев к немецкой армии, господин генерал. Я знаю наверняка, что горцы приготовили вам в дар белого коня. На Кавказе это знак глубочайшего уважения.

— Мне, господин Николадзе, конь не нужен. Даже белый, — холодно прервал Хофер. — Мне нужны танки, мне нужны пушки и люди. На белом коне я не выиграю сражение за перевалы у генерала Севидова.

— Кстати, Генрих, о генерале Севидове, — вмешался в разговор доктор Берк. — Как говорят, чем черт не шутит. Иногда белый конь может быть сильнее танковой дивизии.

— Ты о чем, Отто?

— На митинге выступит родной брат генерала Севидова, офицер Красной Армии. Это хороший козырь в наших руках.

— Вы всерьез надеетесь на этот козырь? Генерал Севидов проклянет своего брата-предателя, и все.

— Не совсем так, господин генерал, — мягко возразил Николадзе. — Выступление красного командира — брата большевистского генерала, который воюет на Кавказе, вызовет сильный резонанс. Этот резонанс, безусловно, можно с толком эксплуатировать. На митинг прибудут представители старейшин, с их помощью мы надеемся пополнить легионы. А использование тюркских легионов на Кавказе имеет особое значение. Уже одним своим присутствием в районах боевых действий они могут разлагающе действовать на своих земляков, сражающихся на стороне Советов… А теперь, господин генерал, разрешите откланяться… Меня ждут в Нальчике. И потом… У вас родственные дела…

— Понимаю, господин Николадзе, не смею задерживать.

Оставшись вдвоем, Хофер и Берк не решались смотреть друг другу в глаза. Каждый понимал неизбежность неприятного разговора, и каждый чувствовал свою вину в том, что произошло с Клаусом.

— Самое скверное, — наконец прервал тягостное молчание Хофер, — уверенность Ганса Штауфендорфа в том, что Клаус добровольно перебежал к русским.

— Это чудовищная нелепость, — побледнел Берк. — Ты-то, надеюсь, прекрасно понимаешь, что такое подозрение — чудовищная нелепость?

Стоя у окна спиной к Берку, Хофер лишь пожал плечами.

— Почему ты молчишь, Генрих?

— Клаус пропал вместе с раненым русским командиром старшим лейтенантом Рокотовым.

— Что ж из этого? Русский мог бежать из плена, а Клаус — преследовать его и погибнуть… Разве ты этого не допускаешь? — дрожа как в лихорадке, спрашивал доктор Берк. — Разве не могло так быть, Генрих?!

— Ганс утверждает, что Клаус и этот русский, Рокотов, были друзьями еще до войны, вместе ходили в горы.

— Что же из этого? Ганс тоже ходил с русскими в горы!

— Да, но Ганс служит в моей дивизии, а Клаус…

— Что Клаус?! Что ты говоришь? Как ты смеешь?! Это ты, ты не уберег моего сына, ты погубил его!

Доктор Берк выкрикивал обвинения, хотя сам уже понимал, что обвинять в происшедшем он может только себя. Генерал Хофер стоял у окна и, казалось, не реагировал на истерику. Это отрезвляюще подействовало на Берка.

— Что же теперь будет?.. Что теперь будет? — сидя неподвижно в кресле и глядя в одну точку, повторял он.

— Успокойся, Отто, может, все еще обойдется — ведь ты имеешь немало заслуг перед рейхом.

— Да разве я о себе… Но этот Ганс… Как он смеет? Ведь он тоже дружил с Клаусом.

— Но себе, старина, надо подумать… Ведь у нас с тобой общий внук. Я не хотел говорить при этом князе, но… Надеюсь, господа там, наверху, учтут твои заслуги перед рейхом. Они не должны оставить без внимания, что брат генерала Севидова стал служить рейху благодаря твоим усилиям. Пойми, случай с Клаусом и мне не делает чести. Ганс Штауфендорф пытается меня шантажировать. Но ему не удастся испортить наши репутации, Отто. Я найду способ заставить этого Ганса…. — Хофер не договорил: в комнату порывисто вошел генерал Конрад.

Хофер ждал приезда генерала Конрада, и все же визит командира корпуса в ночное время явился для него неожиданностью. Очевидно, случилось что-то чрезвычайное.

Генерал Конрад снял фуражку, небрежно бросил ее на стол, пожал руку Хоферу и только тогда заметил стоящего в углу возле кресла доктора Берка.

— И вы здесь, господин Берк? Весьма кстати. А где же этот ваш грузинский князь?

— Господин Николадзе только что отбыл в Нальчик, — ответил Берк и с тревогой подумал: «Неужели Конрад уже знает о Клаусе?»

— Распорядитесь задержать Николадзе и под охраной отправить в штаб группы армий, — приказал Конрад Хоферу. — И поторопитесь, генерал!

— Что произошло? — растерянно спросил Берк.

Конрад молчал, нервно барабаня пальцами по столу, пока Хофер отдавал распоряжение дежурному офицеру, и лишь когда офицер ушел, удостоил Берка ответом.

— Случилось то, господин Берк, что подчиненный Николадзе и ваш знакомый — господин Кутипов сбежал к русским.

— Как? — обомлел доктор Берк.

— Да, вместе с бывшим военнопленным русским командиром Севидовым. Начальник строевого отдела штаба национальных формирований, человек, пользующийся исключительным доверием гестапо, переходит на сторону противника накануне решающих боев здесь, под Туапсе, когда эти легионы должны были на деле доказать свою преданность фюреру! Надеюсь, господа, вы понимаете, что это значит. Вам, господин Берк, следует также немедленно выехать в штаб группы армий. Вы понадобитесь Кестрингу при расследовании этого гнусного дела.

— Да, да, конечно. Я сейчас же… — заторопился доктор Берк, довольный в душе тем, что Конрад не коснулся Клауса.

Когда за Берком закрылась дверь, Конрад доверительно сообщил Хоферу:

— Сейчас все легионы возвращены в тыл, разоружены и находятся под охраной, так что, дорогой Генрих, придется тебе обойтись без этого подкрепления.

— И слава богу, — ответил Хофер. — Откровенно говоря, я и прежде мало верил в затею с национальными легионами. Ведь они состоят в основном из уголовных элементов и эмигрантов. Эти легионеры лишь мародерствуют. Прости, Рудольф, за откровение, но я солдат и говорю прямо: если эти подонки изменили своей родине, почему они не могут изменить нам?.. Так что я больших надежд на их помощь не питал. Хотя в помощи сейчас я очень нуждаюсь: мы, никак не можем прорваться через эту проклятую Лесную Щель. Моя дивизия уперлась в кавказский гранит. Солдаты стынут в горах, не подготовленные к зимовке. Мы надеялись еще до наступления холодов выйти к теплому морю. Но теплого моря нет — есть холодные горы. С наступлением зимы русские без единого выстрела спустятся с гор через наши трупы, потому что мои солдаты замерзнут в этих проклятых горах.

Лицо генерала Конрада было непроницаемо, лишь в глазах, чуть увеличенных крылышками пенсне, изредка мелькало жалостливое снисхождение. Эта высокомерная снисходительность раздражала и злила Хофера.

— Ты явно преувеличиваешь неудачи, — возразив Конрад. — И потом, учти, скоро мы захватим Сталинград. Новое крупное поражение русских изменит всю обстановку. Фюрер издал приказ по немецкой армии. Скоро вы получите его. — Конрад полистал блокнот и, найдя нужную страницу, стал читать выписку из приказа: — «…Приготовления к зимней кампании находятся в полном разгаре. Вторая русская зима застанет нас готовыми и лучше подготовленными. Русские, силы которых значительно уменьшились в результате последних боев, не смогут уже в течение зимы 1942/43 г. ввести в бой такие силы, как в прошлую зимнюю кампанию. Что бы ни произошло, более жестокой и трудной зимы уже не может быть». Думаю, это тебя должно воодушевить.

— Да, конечно, — вяло согласился Хофер. — Но пока от меня требуется как можно скорее прорваться к морю, а после каждого штурма Лесной Щели у меня в дивизии остается все меньше людей.

— Мы знаем об этом, Генрих. Уже есть договоренность с генералом Пантази — твоей дивизии будут приданы свежие румынские части. Они уже на подходе.

— Я не восхищен их боевыми качествами, — проговорил Хофер. — Они уже показали себя под Новороссийском.

— Ты имеешь в виду горных стрелков Фильчинеску? По этому поводу состоялся серьезный разговор с румынским командованием. В результате оно отдало приказ расстрелять каждого двенадцатого солдата.

— Что-то вроде древнеримской децимации? — усмехнулся генерал Хофер. — Если генерал Пантази вынужден прибегать к такой мере, вряд ли ему удастся поднять боевой дух своих войск.

— Что ж, посмотрим… Как бы там ни было, учти, на твою дивизию фюрер возлагает большие надежды. Не унывай, Генрих! Выше голову! Больше оптимизма!

…Что-то гнетущее осталось в душе после посещения Конрада. Что? Неужели эта мельком брошенная фраза: «Выше голову! Больше оптимизма!»?

Генерал Хофер силился вспомнить, где он слышал уже однажды эту фразу. Но вспомнилось ему почему-то другое. Вспомнилось, как в ночь на 22 июня сорок первого года он, командир дивизии, стоящей на западном берегу реки Сан, ровно в два часа ночи вскрыл секретный пакет, в котором был личный приказ Гитлера, обязывающий все наземные, воздушные и морские силы германской армии, расположенные у восточных границ, в четыре часа утра нанести внезапный удар и начать наступление на территорию Советского Союза.

Для Хофера этот приказ не был новостью. О неизбежности войны против Советов генерал знал давно. Он понимал, что все европейские кампании были прелюдией к главным, решающим событиям мировой войны. И все же, когда стал известен час начала войны с СССР, в его сознание впервые закралось неясное тревожное чувство. Нет, генерал Хофер не сомневался в силе германского оружия. Армия была сильна как никогда за всю историю, сильна, как никакая армия в мире.

Его вдруг встревожило другое: что ждет лично его, генерала Хофера, там, за пограничной рекой Сан, где раскинулась огромная таинственная страна и куда ровно в четыре утра он двинет свои полки?

На той стороне, на востоке, куда через несколько десятков минут должны были двинуться войска Хофера, алел небосвод. Солнца еще не было видно, но предрассветная мгла отступала, и от горизонта все обширнее захватывали небо багровые отсветы. И этот багрянец, словно грозное предзнаменование, тоже вселял в душу генерала Хофера смутную тревогу.

Потом тревога заглушалась победными маршами. Каждый километр продвижения на восток, каждая захваченная деревенька или город вытесняли первые тревожные предчувствия. Они сменялись все большей уверенностью в непобедимой силе немецкой армии.

Да, конечно, были неудачи, иногда случайные и всегда кратковременные. О них не хотелось думать ни после оставления Ростова в ноябре сорок первого, ни после январских боев под Барвенково. После Барвенково снова был Ростов — июльский, сорок второго года, и была половина августовского месяца, когда дивизия генерала Хофера проутюжила почти весь Северный Кавказ. Однако теперь фраза, брошенная Конрадом: «Выше голову! Больше оптимизма!» — почему-то не взбадривала. Возможно, виной тому неимоверное упорство генерала Севидова, обороняющего эту заколдованную Лесную Щель.