Я был назначен на должность старшего участкового инспектора отдела милиции Центрального района. Моим штабом работы был опорный пункт охраны правопорядка, располагавшийся на улице Ломоносова дом N 92. Вместе со мной работали участковые инспекторы Беляев Александр Петрович и Бабаев Владимир Иванович, сотрудники опытные и старательные. В зону моего обслуживания входили лесной поселок, Дом престарелых, санаторий имени Максима Горького, несколько общежитий лесотехнического института и другие объекты. Мне как старшему участковому по должности приходилось отвечать за улицы и объекты, которые обслуживались Беляевым и Бабаевым. А участок сложный. В нем было одних только студенческих общежитий -- девять, десятки улиц частного сектора. Много беспокойства доставляла студенческая молодежь лесотехнического и сельскохозяйственного институтов. Первое время я, как и положено, изучал не только свою зону обслуживания, но и зоны участковых Беляева и Бабаева. На работе пропадал целыми сутками. Не всегда все проходило гладко, и порой приходилось выкручиваться. Расскажу об одном таком случае. Я с Беляевым и Бабаевым знакомился с работой общежитий ЛТИ. В общежитие N 6 зашли после одиннадцати часов ночи. Меня интересовало, как обеспечивался порядок проживания студентов именно в позднее время. И что же увидел: почти на каждом этаже у студентов застолье и веселье. Мы заходили в комнаты, я представлялся как новый старший участковый инспектор, просил объяснить, в связи с чем проводится вечеринка с выпивкой. Оправдания, как всегда, находились.
Студенты, правда, перед нами извинялись, и веселье прекращалось. Но так гладко проходило не везде. На каком-то этаже вовсю гульбанули студенты-кавказцы. Шел, что называется, пир горой, а шум и крики из этой комнаты раздавались по всему этажу. И -- это почти заполночь, а утром студентам идти на занятия. Спрашиваю Беляева, так как раньше он обслуживал это общежитие, часто ли подобные веселья случались? Ответил как-то двусмысленно: мол, видно, у кого-то день рождения, пускай, мол, джигиты погуляют... Такой ответ мне не понравился. Вошли в комнату, а там за столами человек под тридцать. Увидев нас, стали гостеприимно приглашать к столу, а на мое замечание, что мешают людям отдыхать, реакция была совсем не такой, какой должна быть. Один из собравшейся братвы, видно, пользовавшийся у всех авторитетом, вальяжно и даже с нагловатой улыбочкой сказал:
-- А вы скажите, кому мешаем. Мы сами с ними разберемся.
В общем, на мое замечание никакой реакции. Тут еще Беляев на ухо нашептывает: да пускай, мол, ребята повеселятся. Вот эту слабинку бывшего участкового кавказцы, похоже, давно поняли и привыкли к тому, что им все дозволено. Жаловаться же на них студенты просто боялись, так как были разобщены и могли получить по шее от сплоченных кавказцев. Поэтому старались в соблюдение порядка, а точнее в его несоблюдение не вмешиваться.
Я еще раз, уже более требовательно, сказал, чтобы сабантуй прекратили и дали людям нормально отдыхать.
Под одобрительный гул друзей «главный» вновь стал меня убеждать, что они тут сами разберутся и поговорят с теми, кому мешают.
Меня это зацепило. На нас, работников правопорядка, они попросту плюют! Видите ли, они сами разберутся, а пока что хотят, то и творят!
-- Да кто же вам дал такое право -- самим тут разбираться? -- сказал я, стараясь держаться спокойно. -- Кто позволил нарушать распорядок проживания в общежитии? Сказано, кончайте, вот и кончайте!
Смотрю, кавказец тоже завелся. Он-то думал, что пригласит ментов за стол, выпьют вместе вина и никаких тебе проблем. Ведь так всегда и было. А этот новый участковый прицепился как репей и не отстает. Сказал он со злостью:
-- Уж слишком вы смелый и непослушный... Милицейскую форму натянули на себя, а без нее тоже побоялись бы зайти. -- И засмеялся. Засмеялись и его дружки. Смотрят, ждут, что же дальше будет.
Можно было бы пойти на обострение, но я этого не сделал.
-- Не знаю, как вас зовут, -- сказал я. -- Но милицейскую форму не вы мне давали и я не хочу этот вопрос обсуждать. Думаю, что ваши друзья это правильно поймут.
Мои коллеги Беляев и Бабаев молчат и переминаются с ноги на ногу. Я понял, что кавказцы и не думают сворачивать свое ночное гульбище. Ах, думаю, наглец, еще и форму мою милицейскую цепляет, стращает, что без формы-то я струсил бы.
-- А я вот смотрю и диву даюсь, -- отвечаю. -- Вы такой смелый и накачанный, что даже работник милиции вам нипочем. Может, померимся силой, а? Могу и побороться, на Кавказе любят заниматься борьбой.
-- Ха-ха, с работником милиции бороться! -- воскликнул кавказец. -- Нет, не пойдет. Вдруг да что-нибудь поломаю, отвечай потом. -- Ребятня загудела. Такого предложения от меня они явно не ожидали. Мне было понятно, что кавказец, видно, борьбой занимался и безусловно силен. Ах, как ему хотелось проучить этого настырного участкового! Что-то закурлыкали на своем языке, то и дело хохоча и восклицая. Бабаев сбоку меня толкнул:
-- Не вздумай бороться! Им только этого и надо. Пошли на следующий этаж, а их предупредим, что зайдем через часок.
Не-ет, думаю, если сейчас пойду на попятную, то этот парень, да и все, кто здесь собрался, будут считать, что и нового участкового обломали. Слух моментально разлетится среди студентов, и уж тогда точно кавказцы еще больший верх возьмут. Почему бы и не побороться? Сбоку от общежития хорошая спортплощадка, есть свет, вот там и проверим, кто из нас сильнее. Если «джигита» смущает милицейская форма и он боится, как бы мне что-то не поломать, так как отвечать же потом придется, заявлю при всех, что форму сниму и жаловаться ни на кого не буду. И сказал кавказцам все, что думал. Как же все разом изменилось, как совсем по-другому повели себя те, кто только что с каким-то не то что пренебрежением, но уж точно неуважением смотрел на меня и моих товарищей по службе. Я только сказал им, чтоб шли не балаганом, а тихонько и никого не разбудили. Надо было видеть, как они послушно, чуть не на цыпочках выходили из общежития.
Пришли на площадку, нашли местечко, где решили бороться. Я скинул китель и отдал его подержать Беляеву. Брюки снимать не стал, а зря. Они были чуть-чуть узковаты и при резком движении могли порваться. Мои коллеги ворчат: им непонятен мой замысел, да и волновались, вдруг победит кавказец. Риск, конечно, был, но кто не рискует, тот и не побеждает. А кавказцы кто по-своему, кто по-русски лопочут, радуются предстоящему зрелищу. Они-то уверены, что их друг победит. Мой противник приготовился к правилам вольной борьбы, как с ним договорились. И вот мы наконец встали друг против друга. На всякий случай я еще раз предупредил собравшихся, чтобы не было громких возгласов и криков, ночь все-таки -- не день.
Бороться начал решительно, как когда-то учили. Сумев крепко обхватить противника чуть ниже поясницы, я его приподнял и бузанул спиной об землю. Он, видимо, такого профессионального приема не ожидал, но тотчас вскочил и вновь бросился ко мне. Я опять, малость с ним повозившись, прочно обхватил руками и, приземлив спиной, прижал своим телом к земле. Победа стопроцентная. Собравшиеся вокруг только охали и ахали. А вот брюки-то надо было все-таки снять. Когда во второй раз прижимал кавказца к земле, они, как и предполагал, расползлись по шву. Можно б было попросить у кого-то для борьбы тянучки. Но что теперь об этом, главное свершилось, и я победил настырного кавказца. Победил на глазах его друзей -- тут уж не скроешь. Расцепив руки, встал. И, ей-богу, не ожидал, что побежденный бросится на меня драться. Пришлось немного позащищаться, а потом, тут уж было не до шуток, я, скрутив ему назад руки, спокойно спросил:
-- Ну что -- ломать?
Но этого я, конечно, позволить себя не мог. И надо было видеть, как после схватки переживал кавказец. Он бросился на траву, хватал горстями землю и грыз ее зубами. Однако каких-то обид ко мне как от него, так и от его друзей не было. Скажу честно, что после того ночного случая, я стал у этих ребят авторитетным милиционером. Будет и еще один эпизод с кавказцами, о котором я сейчас расскажу, но там были больше виноваты наши местные студенты.