Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон

Книга четвертая

В один из дней последней недели августа 1804 года они осторожно проехали по извилистой дороге к подножию холма. Эндрю правил первым фургоном, Рейчэл устроилась в карете, нагруженной их личными вещами, серебром, платьями, постельным бельем. Вслед за ними следовали Молл, Джордж и другие негритянские семьи; в их фургонах находились посуда, кухонная утварь, сельскохозяйственный инвентарь и другое имущество. Позади тащился скот. Хантерз-Хилл был продан вместе с мебелью, кроме кровати, на которой они спали со времени возвращения из Байю-Пьер, пианино, купленного Эндрю для нее в Филадельфии, напольных часов и письменного стола, доставшихся ей от родителей, книжных шкафов и книг из кабинета Эндрю.

В полдень Рейчэл стояла в середине большой комнаты, заставленной мебелью, упакованной в одеяла, и осматривала свою новую обитель. Рядом стояли Эндрю, Сэмюэл, Джон Овертон и Джон Коффи, готовые расставить мебель так, как она скажет. После того как мужчины подняли тяжелую кровать наверх, в спальню, она попросила их поставить к правой стене обтянутый сатином диван, привезенный из Филадельфии, а напротив дивана — три кресла красного дерева. Так образовалась гостиная. Около задней стены большой комнаты она решила поставить пианино, музыкальную стойку Эндрю с его флейтой; так возникла музыкальная комната. Вдоль той же стены, но чуть подальше от гостиной, нашлось место для письменного стола Эндрю и шкафов с его книгами. В углу около дивана встали напольные часы из столовой Донельсонов. Перед камином оставили пространство для обеденного стола и стульев, которые предстояло приобрести. Рейчэл не стала вешать занавески на окна, потому что Эндрю обещал сделать их в три раза больше. Молл и Джордж развесили блестящую медную посуду и чугунки на крюках около камина и занялись приготовлением первого обеда в Эрмитаже.

— Какой сегодня день? — спросила Рейчэл. — Я хочу отметить его в моем календаре. Двадцать пятое августа? Сэмюэл, да ведь это день рождения твоего четырехлетнего Энди. Ну-ка отправляйся домой, забери Полли с малышами, и мы отпразднуем наш переезд и день рождения Энди.

Сэмюэл был в восторге. Он тотчас же поехал за семьей и возвратился с женой и детьми до наступления сумерек. Он был женат уже восемь лет, и за это время золотоволосая Полли с правильными чертами лица и приветливыми голубыми глазами стала еще краше и веселее.

Рейчэл обложила Энди подушками, усадив его в торце самодельного стола, сооруженного из досок. Мальчуган настолько походил на отца, Сэмюэля, и на нее, Рейчэл, что казался почти слепком с них: гладкая кожа оливкового цвета, круглое лицо со слегка припухлым подбородком, ласковые выразительные карие глаза и густая темная шевелюра, ниспадавшая на плечи. Рейчэл удалось отыскать кое-что в подарок мальчику, а Эндрю открыл бутылку лучшего французского вина из своих запасов, и все выпили за здоровье и благополучие малыша и за счастливую жизнь в новом доме.

Последствия неудач для Джэксонов, от которых отвернулась фортуна, отставка Эндрю с поста судьи и его отход от политики сказались немедленно: друзья были огорошены их невзгодами, враги — довольны, что одержали верх. После того как посудачили на тему «А знаете, Джэксоны вынуждены продать Хантерз-Хилл и перебраться в заброшенную лавку в Эрмитаже?», интерес к Джэксонам пропал. Для Рейчэл это была благодать, божий дар. Она инстинктивно чувствовала, как много сплетничают о них. После переезда в Эрмитаж атмосфера казалась ей доброй и приятной.

Расходы и потребности Эндрю и Рейчэл в Эрмитаже были сведены к минимуму. Продать Хантерз-Хилл оказалось довольно сложным делом из-за повсеместной нехватки наличности. Старый знакомый Эндрю, полковник Уорд, ссудил ему пять тысяч долларов в виргинской валюте, что и позволило выплатить наиболее неотложные долги. Эндрю стал беспечным, часто улыбался, был хорошо настроен и внутренне спокоен. Он избегал встреч с наиболее яростными членами клики Севьера в Нашвилле, в частности с молодым Чарлзом Дикинсоном, но возобновил дружбу со многими приятелями, которые отшатнулись от него из-за последних ссор. Ему доставляло особое удовольствие перестраивать Эрмитаж в соответствии со вкусами Рейчэл: он расширил окна в основном доме и в хижинах, предназначенных для гостей, вырыл колодец и соорудил маслобойню. В конце дня, закончив полевые работы или посадку в саду персиковых деревьев и яблонь или даже работу над документами в конторке-хижине, которую он построил для себя недалеко от дома, Эндрю подходил к двери, вызывал Рейчэл, и они совершали прогулки по принадлежащему им холмистому участку, останавливаясь, чтобы осмотреть деревья и луга, и спускались к ручью, вытекающему из щедрого родника.

Иногда утром в красочную осень или в необычайно теплую зиму они седлали лошадей и выезжали в Нашвилл. Вечером усаживались перед камином, читали, обедали с Джоном Овертоном в Травелерз-Рест или же развлекали друг друга, исполняя дуэтом музыкальные пьесы. Рейчэл казалось, что десять тяжелых лет свалилось с плеч Эндрю. И когда ему подвернулась возможность купить породистую лошадь, длительное время восхищавшую его, — Индейскую Королеву, с которой он выиграл первый забег, получив в качестве приза сто долларов, к Эндрю вновь вернулась молодость: он выглядел двадцатидвухлетним парнем, каким она запомнила его, когда он стоял на пороге дома Донельсонов, спрашивая, примут ли его.

— С Индейской Королевой я создам конюшню, — сказал он Рейчэл.

— Из бревен или же из чистокровок?

— Из того и из другого. Я уже выбрал подходящее место, там будет хороший выпас и много воды. Между прочим, я прослышал, что у братьев Андерсен не хватает средств закончить строительство беговой дорожки в Кловер-Боттом.

Они стояли на холме участка Эрмитаж, который возвышался над небольшой группой принадлежавших им хижин. Она уловила возбуждение в его голосе.

— А у нас есть средства?

— Ты толкаешь меня на покупку? Ты считаешься скупым членом нашей семьи.

— Я консервативна, когда речь идет о накоплении денег. Что же касается удовольствий, я столь же радикальна, как каждый подписавший Декларацию независимости. Первым было твое заявление, что хочешь иметь чистокровных лошадей и собственную беговую дорожку. Думаю, что следует стараться получить то, что нам хотелось иметь с самого начала, а не подбирать все, что попадается по пути и что нам вовсе не нужно.

Он прижал ее к себе и быстро поцеловал, довольный тем, что она одобрила его желание.

Страстная любовь между ними вновь расцвела благодаря тому, что они оказались изолированными от окружающих и постоянно находились вместе. У Рейчэл было такое ощущение, словно они только что сочетались браком и приехали в свой первый дом сюда, в Эрмитаж. Как-то незаметно для себя она добавила бант к вырезу платья и украшения для прически, сделала дополнительную вышивку на ночном чепчике. Однажды Эндрю подошел к стене, отделявшей их спальню от небольшой комнатушки, и, постучав по ней, сказал:

— Я могу разобрать стену, если тебе хочется расширить спальню.

Она вдруг поняла, почему ей дорога эта соседняя комнатка. Она отличалась крепким здоровьем, ей было тридцать семь лет, и только вчера она слышала, что кузина Томаса Хатчингса родила первого ребенка в возрасте тридцати девяти лет. Надежда, которая вроде бы исчезла, никогда не умрет.

— Можем мы не трогать ее… хотя бы некоторое время?

— Конечно, я просто хотел сделать тебе приятное.

В начале марта, когда она работала перед домом, обрабатывая землю в саду, о разбивке которого думала еще зимой, она увидела спускающийся по дороге грубо сколоченный фургон в сопровождении нескольких всадников. В последних рядах она узнала Джона Коффи, обмякшего в седле, с опущенной головой. Он резко остановил коня, спрыгнул с него и быстро спросил:

— Где мистер Джэксон?

— В своей конторке. Что случилось, Джакс?

— Позвольте мне пройти к мистеру Джэксону.

Размашистыми шагами он быстро пересек двор и направился к хижине Эндрю. Остальные всадники не слезали с лошадей и избегали встречаться глазами с Рейчэл. Эндрю выбежал из своей хижины, схватил Рейчэл за руку и провел ее в дом.

— Дорогая, это… Сэмюэл.

Она заикаясь спросила:

— Сэм… Сэмюэл… но что?..

Умоляюще Эндрю взглянул на Коффи. Крупный мужчина постарался как можно мягче сказать:

— Мой друг объездчик… нашел его… в нескольких милях от дороги. Мы не знаем, как долго он пролежал там… и что случилось.

— Но он не… Джакс, Сэмюэл не умер!

— Боюсь, что умер. Застрелен. Мы не знаем, как и почему. Он был мертв уже целые сутки.

Эндрю поднял ее, упавшую в обморок, на диван и закрыл теплым стеганым одеялом. Сэмюэл, ее самый близкий и дорогой брат. Она знала, что из всех ее семи братьев именно Сэмюэл совершил длительную поездку в Харродсбург ради нее. Перед ее мысленным взором всплывал теплый взгляд его карих глаз, когда он сопровождал ее по Кентуккской дороге домой. Он был так счастлив со своей Полли и тремя чудесными малышами, так рад тому, что начал изучать право!

Сэмюэля похоронили на следующий день рядом с его матерью, так и не узнав, кто застрелил его и почему он оказался на такой отдаленной тропе. Он умер подобно своему отцу. Полли вернулась в дом родителей, но спросила Рейчэл, не возьмет ли она Энди в Эрмитаж. Маленькая комната по соседству с их спальней была быстро подготовлена для Энди. Он был резвым мальчиком, легко переходил на смех и так же легко — на слезы, обворожительно улыбался и обладал живым умом. С его приходом дом Джэксонов наполнился шумом и игрой, а сердце Рейчэл — любовью, которую она искала.

Вечером она и Эндрю относили Энди наверх, желали ему доброй ночи и смотрели, как он мгновенно проваливается в сон подобно камню, брошенному в пруд.

— Комната теперь занята, — нежно сказала она, — занята ребенком. Но не таким образом, каким я хотела бы или ожидала.

После паузы она спросила:

— Эндрю, не думаешь ли ты, что мы могли бы оставить у себя Энди… воспитать его как собственного сына?

Эндрю обнял ее за плечи:

— Я очень хотел бы. Мы поговорим с Полли.

Эндрю приобрел две трети акций ипподрома Андерсена. Коффи, ставший партнером торгового дома Джэксона — Хатчингса в Кловер-Боттом, подал заявку на оставшуюся треть. Эндрю прыгал от восторга:

— Мы построим таверну и конюшни для фермеров и торговцев, которые будут приезжать на скачки. А когда мы овладеем искусством выездки самых рысистых коней, станем делать деньги на игре.

На красивом лугу рядом с холмом, где могли стоять зрители и наблюдать за скачками, немедленно возобновилась работа. Каждое утро после завтрака Рейчэл и Энди шли к загону посмотреть, как Эндрю тренирует Индейскую Королеву. В полдень они отправлялись верхом в Кловер-Боттом — мальчик ехал на белом пони, — где Эндрю занимался постройкой таверны и натаскиванием молодого жокея Билли Филипса. Конюшня Эндрю уже пополнилась новыми жеребятами и резвыми кобылицами.

Было уже объявлено, что весенние скачки состоятся в Хартсвилле, но Эндрю решил к осени открыть ипподром в Кловер-Боттом. В конце апреля Индейская Королева должна была состязаться с призовым мерином Грейхаундом. Эндрю поставил тысячу долларов в банкнотах на Индейскую Королеву. Они выехали в Хартсвилл заблаговременно: на поездку в упряжке на дистанцию в тридцать миль требовалось не менее девяти часов, даже если пересечь реку у Грендерсонвилла на пароме Хаббарда Саундерса. Дорога пролегала по пастбищам, по полям зерновых, пересекала мелкие ручьи с каменистым руслом и прозрачной водой, а затем поднималась по травянистому склону.

Когда карета Джэксонов подъехала к ипподрому, там уже собралась большая толпа. Рейчэл поставила все имевшиеся у нее деньги на Индейскую Королеву, а потом предложила владельцу Грейхаунда Лазарусу Коттону пари: она ставит на кон пару своих перчаток против его трости. Их заезд не считался важным в этот день. Таким был более поздний забег, когда Грейхаунд должен был скакать против Тракстона, одной из наиболее известных лошадей Виргинии. И все же участие Джэксона вызвало интерес. Увидев свою сравнительно небольшую кобылу и сопоставив ее с Грейхаундом, Рейчэл вдруг засомневалась:

— Ты уверен, что Индейская Королева сможет выиграть?

— Не беспокойся, — сказал Эндрю. — Все, что увидит Грейхаунд, это пыль от ее задних копыт.

Но как раз пыль пришлось на первом круге глотать Индейской Королеве, и если на втором она уже не глотала ее, то по простой причине: пыль успевала осесть.

— Думай об удовольствии, которое мы получили, тренируя ее, — сказала Рейчэл, успокаивая явно разочарованного мужа. — Это стоит каждого потерянного нами цента.

Это был победный день для Грейхаунда: большой мерин так же легко обошел Тракстона, как и Индейскую Королеву. Сквозь шум она услышала, как Эндрю прошептал ей на ухо:

— Пойдем в конюшню.

Тракстон был крупным гнедым жеребцом с белыми бабками. Эндрю поднял руки и медленно опустил голову лошади на свое плечо.

— Это самая выдающаяся лошадь, какую я когда-либо видел на скачках. Он должен был выиграть у Грейхаунда.

— Почему же не выиграл?

— Плохая выездка. Если бы я мог взять его в Эрмитаж на месяц, он обошел бы Грейхаунда на десять корпусов.

— Но, Эндрю, это же не наша лошадь…

— Не готовы ли вы, миссис Джэксон, заключить небольшое пари? К нам направляется владелец. Доводилось ли тебе видеть более удрученного человека?

Мистер Верелл неохотно подошел к лошади:

— Я все, что имел, поставил на него и такую сумму, какую не смогу оплатить. Они заберут Тракстона за долги в тысячу двести долларов.

— Я делаю вам справедливое предложение, мистер Верелл: я выплачу этот долг и добавлю трех меринов стоимостью свыше трехсот долларов. Если в этом году Тракстон выиграет скачку, я передам вам в награду двух меринов.

— Это действительно справедливое предложение, мистер Джэксон. Я согласен.

Глаза Эндрю сверкали от возбуждения. Рейчэл видела, как он кивнул головой, принимая быстрое решение. Он повернулся к толпе, собравшейся около стойла Грейхаунда:

— Мистер Коттон, я только что купил Тракстона. Ставлю пять тысяч долларов на пари, что он побьет вашего Грейхаунда ровно через месяц на тех же скачках.

Рейчэл вздохнула: пять тысяч долларов! Векселями, разумеется, как при земельных сделках. Но даже в таком случае — все равно это куча денег. Она услышала, как мистер Коттон сказал:

— Условлено! Двенадцатого июня, здесь. Ставка — пять тысяч!

Последовавший за этим месяц был самым бурным из когда-либо пережитых. На грядках Эрмитажа нужно было много вспахать и посеять, но лучшую часть времени они проводили, занимаясь выездкой Тракстона на беговой дорожке Кловер-Боттом. Лошадь была сильной и резвой, но не очень выносливой.

— Это потому, что с конем обращались слишком деликатно, — объяснил Эндрю. — С ним мало работали из-за опасения истощить. Мы его подтянем, это должна быть лошадь с бойцовским характером.

Рейчэл повернулась к Энди, стоявшему рядом.

— Тракстон еще не знает, — сказала она, — но твой дядя Эндрю только что записал его в милицию.

К концу мая Эндрю поехал в Нашвилл, где он председательствовал на обеде в честь вице-президента Соединенных Штатов Аарона Берра,[12] срок пребывания которого на этом посту недавно истек. Затем он собирался привезти его в Эрмитаж. Эндрю поехал на своей лучшей лошади и взял с собой для полковника Берра молочно-белую кобылу. Рейчэл занялась подготовкой своей самой просторной гостевой хижины: вместе с молодым Митти она заменила свечи и мыло, разложила на столе свежие номера газет, понимая, что полковник Берр — самый важный гость в Нашвилле. Ее не покидало тревожное ощущение, что если полковник Берр поедет из Нашвилла сразу же в безлюдный Эрмитаж, то их уединенный мир будет нарушен.

Возвратись в основной дом, она остановилась и осмотрела длинный, гладко отполированный стол из черешневого дерева и дюжину стульев с изогнутыми спинками, которые были доставлены сюда несколько дней назад. А что, если в следующее воскресенье она даст обед в честь полковника Берра и пригласит некоторых друзей Эндрю и нескольких менее оголтелых сторонников Севьера? Было бы неплохо в числе гостей позвать мистера и миссис Сомерсет Фарисс и мисс Дейзи Дэзон.

После полудня она и Энди отправились собирать цветущие кустарники и фиалки для хижины. Когда они прогуливались среди цветов, она подумала о странной карьере мужчины — их гостя. Полковник Берр был находчивым командиром во время Революционной войны. Эндрю не тревожил тот факт, что Берра выдворили из штаба генерала Вашингтона и он часто вступал в конфликт со старшими офицерами. Это был блестящий процветающий адвокат в Нью-Йорке, затем сенатор Соединенных Штатов в то время, когда Эндрю служил в палате представителей, там они и познакомились. Будучи сравнительно неизвестным, он выступал вторым лицом в избирательной кампании Томаса Джефферсона в 1800 году и повредил своей политической карьере, позволив палате представителей спорить и голосовать по вопросу, кто должен стать президентом. В прошлом июле он убил на дуэли в Уихокене первого казначея Александра Гамильтона,[13] за что был осужден судом штата Нью-Джерси и поэтому бежал на Юг. Однако в начале года он возвратился в Вашингтон, чтобы дослужить до конца свой срок председателя сената. В дни, предшествовавшие его приезду, в Нашвилле только и говорили:

— Что нужно Аарону Берру в Нашвилле?

Эндрю и полковник подъехали к дому в сумерках. Рейчэл была удивлена, увидев, что Берр невысок ростом и худ. Тем не менее он поразил ее своей почти военной выправкой и умением держать себя на публике. Он показался ей красивым: драматически изогнутые брови, вбирающие в себя его темные глаза, чувственный рот и овальное лицо с тонкими чертами, словно выточенное из слоновой кости. Его баки были запорошены сединой, и поэтому он выглядел старше своих сорока девяти лет. Она с первого взгляда была очарована приятным теплым тембром его голоса. И все же она заметила в момент их встречи некую нотку горечи в его словах.

Восход солнца в воскресенье обещал теплую и ясную погоду, но к часу дня, когда стали съезжаться гости, освежающий ветерок принялся раскачивать ветви деревьев. Официанты в кипенно-белой одежде прохаживались с подносами между гостями, предлагая дамам шерри, мужчины же толпились около стойки Эндрю с напитками и сразу же углубились в споры о политике. Рейчэл была в розовом батистовом платье, ее глаза сверкали от возбуждения: миссис Фарисс и Дейзи Дэзон сочли ее приглашение важным и явились на прием. Они облачились в шелк и кружева, увенчали свои головы широкими шляпами и все время обмахивались веерами.

Рейчэл провела немало часов, составляя меню, а потом поняла, что все это глупо: она предложит простое, но щедрое гостеприимство, как было в Поплар-Гроув, и оно по сути дела мало изменялось независимо от того, принимала ли она гостей в однокомнатной бревенчатой хижине или в роскошном особняке. Она следила за полковником Берром с благодарностью хозяйки, понимавшей, что ее почетный гость своим магнетизмом увлек всех собравшихся. Джон Овертон подошел к Рейчэл и тихо сказал:

— У полковника редкий, необычайно гибкий ум, какой я когда-либо встречал.

Полковник Берр в свою очередь сделал комплимент судье Овертону по поводу его решений, заметив, что тем самым он закладывает кодификацию законов в Теннесси. Полковник Берр говорил предельно ясно по каждому вопросу, его голос увлекал каждого, попадавшего в его ауру, как красивая женщина привлекает ароматом тонких духов. Джейн Хейс подморгнула Рейчэл с другого конца стола, когда Роберт Хейс охотно принял предложение полковника Берра забрать его семнадцатилетнего сына Стокли в Новый Орлеан и там обучить его праву. Щеки Дейзи Дэзон порозовели.

Однако под очарованием и блеском Аарона Берра Рейчэл увидела… возможно ли такое?.. смерть? Видимо, потому, что кровь Александра Гамильтона еще не высохла на его руках? Старый генерал Робертсон, с явной неохотой принявший ее приглашение, высказался в таком духе.

Наиболее важная часть беседы полковника Берра с Эндрю касалась испанцев во Флориде и Техасе. Эндрю и его гость пришли к согласию, что испанцев надо выдворить. Рейчэл предположила, что именно это сулит будущее полковнику Берру: он направляется на юг, чтобы обследовать положение во Флориде и подготовить почву для ее оккупации американцами. Однако во время его беседы со многими за обеденным столом ее мысли спутались. Мистеру Фариссу, заинтересованному в новых поселениях на юге, полковник сказал, что цель его поездки — завербовать поселенцев для колонии на реке Уачито в Луизиане; брату Джона Овертона Томасу, недавно обосновавшемуся в Кумберленде, он намекнул, что одна из задач его поездки — подготовить вторжение в Техас; издателю нашвиллской газеты «Беспристрастный обзор» Томасу Эйстину он дал понять, что выполняет неофициальное поручение правительства Соединенных Штатов по подготовке установления власти губернатора в Луизиане.

Эндрю был вполне удовлетворен и особенно польщен, когда полковник Берр заверил его, что поданные за столом вина были так же прекрасны, как и те, что он сам подавал гостям. Для Рейчэл день завершился успешно по той причине, что леди из Культурного клуба были очарованы полковником.

«Какой простой и легкий путь, — подумала она. — Почему я не воспользовалась им раньше?»

В жаркое утро в середине июня джэксоновский караван направился к ипподрому в Хартсвилле. Рейчэл взяла с собой красивую тринадцатилетнюю племянницу Рейчэл Хейс и племянника Сэнди Донельсона. Энди сидел на коленях Джона Коффи; в дюжине других экипажей располагались их друзья-соседи, сделавшие ставку на Тракстона, и их приглашение на скачки было своего рода компенсацией.

Когда они добрались до ипподрома, заполненного тысячами зрителей, она узнала, что только их группа верит в Тракстона. Эндрю все больше впадал в азарт, он поставил на кон полторы тысячи долларов, гарантированных его земельными участками и даже… одеждой. Когда жена одного из сторонников Грейхаунда сказала Рейчэл: «Мне говорили, мистер Джэксон так измочалил Тракстона, что бедная лошадь не дотянет до финиша», Рейчэл потеряла терпение и ответила:

— Я ставлю на пари мою карету и упряжку лошадей против ваших, миссис Стайгривс, и полагаю, что вашими советниками были плохие специалисты в конном деле.

Наконец Тракстон и Грейхаунд были выведены к стартовой линии. Лицо Эндрю, обрамленное густыми рыжими волосами, побледнело, а глаза стали более глубокого синего цвета, какой она когда-либо замечала.

— У меня был короткий разговор с Тракстоном.

— И что ты услышал из уст лошади?

— Он сказал, что не нужно беспокоиться по поводу его излишней тренировки.

— Думаю, что именно мы были чрезмерно тренированны. Если мы проиграем, то придется возвращаться домой пешком.

— В одном исподнем белье, — согласился он. — Но если мы выиграем, я верну себе все наследство деда, потерянное в Чарлстоне.

— Эндрю, я счастлива. — Она положила руки на колени и внимательно посмотрела на него из-под полей защитной шляпки, придававшей теплоту ее коже оливкового цвета.

— Я люблю выигрывать — это приятнее, но если проиграем, то ничего важного не произойдет.

Толпа вдруг замолкла, и стартер дал сигнал. Грейхаунд вырвался вперед, задав бешеный темп, хотя и с таким отрывом, какой можно было ожидать после первого участка пробега. Рейчэл повернулась к Эндрю: в ее глазах застыл вопрос. Эндрю, сидевший напряженно, но спокойно, сказал:

— Мы условились, что Грейхаунд задаст темп. Подожди, пока они пойдут на второй круг.

Лошади вышли на прямой участок по другую сторону от зрителей. Казалось, Тракстон буквально парил в воздухе, его подковы чертили дрожащую белую полосу на фоне ландшафта. Он пересек финишную черту, опередив Грейхаунда на двадцать корпусов.

— Жалко, что скачка не продолжалась три круга, — злорадствовал Эндрю, — ведь в таком случае наша перетренированная кляча обошла бы Грейхаунда на целый круг.

Рейчэл импульсивно заметила:

— Эндрю, будь великодушным в победе.

— О, я буду милостив, — крикнул он, — я даже намерен дать Лазарусу Коттону возможность возместить потерю денег, продав мне Грейхаунда! Пойдем в конюшню. Сейчас за лошадь потребуют не так уж много.

За Грейхаунда они заплатили всего лишь часть выигрыша. Рейчэл возвратила миссис Стайгривс ее карету и лошадей за скромную сумму, чтобы у той не оставалось горького чувства. Когда они подсчитали все свои выигрыши, то общая сумма оказалась достаточной для уплаты еще некоторых долгов в Филадельфии. Рейчэл сочла иронией судьбы, что после стольких лет напряженной работы и прозябания под бременем долгов их уединение от общества принесло им процветание. Эндрю запланировал поездку по штату, чтобы добавить к своей конюшне еще дюжину лошадей.

Капитан Джозеф Эрвин, владевший двумя наиболее резвыми рысаками на Западе — Таннером и Плейбоем, известил, что выставит Таннера против любого коня на открывшихся в Кловер-Боттом скачках, и предложил пари на сумму пять тысяч долларов. Эндрю принял вызов, сделав ставку на Грейхаунда. Рейчэл узнала об этом с сожалением, ибо капитан Эрвин был тестем Чарлза Дикинсона, вложившего половину суммы в пари.

После летней тренировки Грейхаунд опередил в трех забегах по одной миле. Это был день триумфа для Джэксонов: они владели не только наиболее резвыми конями в Теннесси, но и лучшей беговой дорожкой. К вящему облегчению Рейчэл, капитан Эрвин принял поражение как джентльмен, выплатив пять тысяч долларов. А Эндрю, таверна которого была полна народу за несколько дней до скачек, поставил бесплатный сидр и имбирные пряники.

Капитан Эрвин попросил лишь об одном: Эндрю предоставит ему возможность реванша в конце ноября, на этот раз с Плейбоем. Ставка составляла две тысячи долларов и восемьсот долларов штрафных в случае отказа от состязания. Эндрю согласился выставить на скачки Тракстона. Чарлз Дикинсон вновь взял на себя половину ставки тестя и был также наполовину владельцем Плейбоя.

Когда подошло время поставить на стартовую линию Тракстона и Плейбоя, капитан Эрвин сообщил, что Плейбой захромал и что он выплатит восемьсот долларов штрафа. Рейчэл ожидала в карете, в то время как Эндрю пошел в конюшню, чтобы получить штрафные деньги. Прошло достаточно много времени, прежде чем он вернулся с покрасневшим от ярости лицом.

— Ну, Эндрю, что произошло?

— Нечто странное; капитан слишком почтенный человек, чтобы поступить таким образом предумышленно…

— Что он сделал?

— Ну, ты знаешь, мы договорились о списке бумаг для оплаты, все бумаги должны были оплачиваться при предъявлении. Однако капитан Эрвин предложил мне бумаги, которые не будут оплачены ранее следующего января. Я сказал ему, что должен получить половину штрафа в надлежащих бумагах, поскольку я согласился дать такую сумму тренеру, уезжающему в Нашвилл…

— Но ты все мирно уладил? — Ее голос звучал встревоженно. — Ты и капитан Эрвин знали друг друга столько лет.

Эндрю колебался какое-то время, затем обратился к кучеру. Они отправились домой.

— Вмешался Чарлз Дикинсон и предложил свои бумаги на сумму четыреста долларов.

Через два дня после разговора о штрафе в Эрмитаж приехал Томас Овертон. Они слышали, что он мчался с бешеной скоростью курьера, и вышли ему навстречу из строения над ключом, где держали дозревавшие сыры.

— Почему он всегда так отчаянно спешит? — спросила Рейчэл.

— Это его способ создавать волнение.

Томас был прямой противоположностью своего младшего брата, Джона: краснолицый, коренастый, волосатый, с торчащими рыжими бровями и бородой, начинавшейся почти от глаз, и густой шапкой ржаво-рыжих волос. Он был ценным офицером во времена революции и генералом милиции Северной Каролины. Отважный боец, он становился беспокойным и несчастным, когда не было повода для драки. Чете Джэксон было трудно понять, как он мог быть кровным братом Джона.

— Это также всегда удивляло Томаса, — как-то сказал им Джон задумчиво, — но на деле ответ прост: вырастая под его сенью, я выработал в себе органическую неприязнь к громким голосам и задиристости.

Томас буквально вылетел из седла на землю.

— К чему такая спешка? — спросил, усмехаясь, Эндрю.

— Поторопись! Я и так запоздал на два дня. Два дня назад на ипподроме Джон дал мне записку для тебя. Скачки не состоялись, а я болтался около таверны… Думаю, что там крутился и Дикинсон. Он ведь болтун, когда переберет виски…

Рейчэл присела на край пресса для отжимания сыров и задумалась. Опять начинается. В первый раз он обрушился на нас потому, что мы выиграли выборы в милицию; теперь же его задела наша победа на скачках.

— Касалось ли это штрафа? — спросил Эндрю.

— Нет, это о том, что якобы сказала миссис Джэксон на скачках.

Рейчэл подскочила:

— О том, что я сказала? Но я никогда даже не смотрела на мистера Дикинсона…

— Это произошло, когда капитан Эрвин заявил, что Плейбой не может скакать. Кажется, вы повернулись к племяннику Сэнди Донельсону и сказали: «Ну и хорошо, ведь Тракстон обошел бы Плейбоя на такую дистанцию, что Плейбой потерял бы его из виду».

Рейчэл смотрела на Томаса с испугом. Он продолжал:

— Один из друзей мистера Дикинсона услышал ваши слова и повторил их ему. Дикинсон завопил: «Да, на такую дистанцию, на какую оторвалась миссис Джэксон от своего первого мужа, убегая с генералом». Прошу прощения, миссис Джэксон, мэм…

Рейчэл была поражена тем, как точно она угадала, что может случиться. Она посмотрела на Эндрю с отчаянием во взгляде:

— Ой, Эндрю, на сей раз я виновата. Зачем я сделала такое задиристое замечание? Я опростоволосилась. Я нанесла удар по мистеру Дикинсону своим хвастовством, а теперь он отвечает мне ударом.

— Отвечать ударом в порядке вещей, но только острой саблей, честным оружием.

— Очевидно, мистер Дикинсон ведет против нас войну, — беспомощно сказала Рейчэл. — Но, Эндрю, я не могу понять: чем мы его задели? Почему он так нас ненавидит?

— Ты к этому не имеешь отношения. Вызвано все это его амбициями: он хочет стать политическим лидером Нашвилла и считает, что я стою на его пути.

— Но ведь ты больше не занимаешься политикой, Эндрю.

Он презрительно пожал плечами:

— Верно. Но у меня есть друзья… и влияние. Дикинсон считает, что я не гожусь для Теннесси, что я неотесан, представляю собой невежественную деревенщину, которая еще годилась во времена набегов индейцев, когда долина Кумберленда была дикой, что штат выше меня и вообще людей моего склада, и нас следует отстранить, чтобы Теннесси уважали в Вашингтоне.

— Он на самом деле говорил о тебе в таком духе? — недоверчиво спросила она.

— Да.

— И ты не дал ему отпора?

— Нет, он обладает правом противостоять мне в политике.

Она сплела свои пальцы с его пальцами:

— Горжусь тобой, Эндрю.

— Ну, а я не горжусь собой. Я сохранял мир, но единственным результатом этого, как кажется, явилось то, что мистер Дикинсон начинает считать меня трусом. Если бы я пресек его болтовню раньше, он не осмелился бы говорить о нашей женитьбе. Хотелось бы знать, сколько лет жизни он сам себе отмерил?

Тембр голоса Эндрю совершенно изменился. Она взглянула на его лицо: оно потемнело, губы вытянуты в ниточку, а зубы стиснуты.

— Эндрю, ты не станешь с ним драться?

Он разгладил на ее лбу морщины, выдававшие ее тревогу.

— Нет. Сегодня же я схожу к капитану Эрвину и попрошу его использовать свое влияние, чтобы приструнить зятя. Я скажу капитану, что не хочу ссориться с Дикинсоном и что он должен прекратить искать повод для ссоры со мной.

Она взяла его руку и прижала к своей щеке.

Эндрю и Рейчэл встали рано утром и подготовились к встрече — капитан Эрвин обещал привезти с собой в это утро в Эрмитаж своего зятя. Рейчэл подумала: «Как странно, что именно теперь она встретится впервые с Чарлзом Дикинсоном, как могло случиться, что человек стал ее смертельным врагом, даже не видя ее?»

— Я возлагаю большие надежды на эту встречу, — призналась она Эндрю. — Я всегда думала, что людям трудно ненавидеть друг друга, если они встретились хотя бы раз и пожали друг другу руки.

Друзья Рейчэл и члены ее семьи не раз рассказывали ей о Чарлзе Дикинсоне. Дикинсон был одним из наиболее красивых мужчин в долине Кумберленда: у него были тонкие черты лица и широко расставленные большие глаза. Ему было всего двадцать семь лет, и держался он надменно; даже в этот ранний час он был в безупречном костюме из синей нанки, в рубашке из ирландского льняного полотна, его голову украшала широкополая шляпа. Рассказывали, что он изрядно выпивает, но этого не было заметно по его гладкой светлой коже.

С первого взгляда Рейчэл стало ясно, что мистер Дикинсон возненавидел каждый шаг на пути к Эрмитажу, но было ясно и другое: он вынужден слушаться своего тестя — человечка в два раза ниже его и вдвое старше по возрасту, с пучком седых волос, торчавших вертикально почти в центре его головы, и моргающими глазами, глубоко посаженными за выпуклыми костями надбровий. Капитан Эрвин обменялся рукопожатием с Рейчэл, а потом повернулся к зятю и сказал:

— Могу ли я представить мистера Чарлза Дикинсона?

Мистер Дикинсон низко поклонился, не глядя на нее. Она хотела тепло его приветствовать, но нарочито церемонный поклон сделал это невозможным.

— Не хотите ли присесть, джентльмены? — спросила она. — Не желаете ли выпить с дороги?

Дикинсон пристроился на краешке дивана и сидел, словно аршин проглотил. Он взял чашку у Молли, поднес к своим губам, но, не отпив и глотка, поставил ее на столик около себя.

— Мистер и миссис Джэксон обвиняют меня в том, что я позволил себе замечание личного порядка в ваш адрес. Я не думаю, что сделал такое замечание, поскольку ничего такого не помню. Однако я выпил в этот день… Капитан Эрвин настаивает на том, что я должен извиниться перед вами, даже если не помню, что нанес оскорбление. Приношу свои извинения.

Дикинсон откровенно давал понять, что приносит свои извинения с единственной целью — ублажить своего тестя. Эндрю стоял перед камином, расставив ноги, пронзительные голубые глаза следили за каждым движением в комнате. Рейчэл ждала, что он скажет что-то, но, очевидно, он полагал, что от него ничего не ждут. Нарушив болезненное молчание, она сказала:

— Спасибо, мистер Дикинсон, мистер Джэксон и я искренне надеемся, что можем стать друзьями.

Мистер Дикинсон встал, приблизился к Эндрю и сказал ледяным тоном:

— Мистер Джэксон, я хочу далее заявить, что если я и сделал оскорбительное замечание, то меня спровоцировали на это.

— Каким образом, сэр?

— Меня информировали, что вы обвинили капитана Эрвина и меня в надувательстве в связи со штрафом.

— Это не соответствует истине, мистер Дикинсон. Я знаю капитана Эрвина много лет и считаю его одним из самых честных людей. Я думаю, недоразумение возникло, когда капитан Эрвин счел, что имеет право оплатить штраф любыми документами, тогда как я, как победитель, полагал, что вправе выбирать бумаги. Что же касается вас, вы оплатили мне надлежащими бумагами.

Рейчэл почувствовала, что у нее внутри похолодело, словно температура в комнате упала сразу на двадцать градусов. Было ясно видно, что объяснения Эндрю не успокоили Дикинсона ни в малейшей степени.

— Я получил информацию о вашем заявлении из достоверного источника.

— В таком случае ваш осведомитель — откровенный лжец. Кто он?

— Томас Суонн, мой друг и адвокат в Нашвилле.

— Очень хорошо, вызовем его.

— Этого я не могу сделать. Ведь мистер Суонн может подумать, будто я перекладываю бремя со своих на его плечи.

Капитан Эрвин подошел к зятю:

— Мистер и миссис Джэксон приняли твое извинение, несмотря на то что ты сказал, будто не помнишь о твоем замечании. Мистер Джэксон объяснил нам сейчас, что он говорил о различных бумагах, которые я предложил в оплату, а не о твоих и что он вовсе не думает, что расхождение в документах было предумышленным. Я считаю, что это равнозначно тому извинению, которое ты принес Джэксонам, и я принимаю их извинение. Это обязывает тебя поступить таким же образом.

Он повернулся к Рейчэл, взял ее руку и улыбнулся самым дружественным образом:

— Моя жена и дочь ждут нас дома.

Когда они уехали, Рейчэл спросила:

— А кто такой этот Томас Суонн?

— Один из подлипал Дикинсона. Он считает, что если будет подыгрывать клиентуре Дикинсона, то получит от них адвокатский, а может быть, даже политический пост.

— Ну что ж, я рада, что спор улажен.

Она недооценивала убойную силу неприятностей. Через два дня Эндрю получил письмо от Томаса Суонна, уведомляющее его, что, по сообщению мистера Дикинсона, мистер Джэксон назвал его, мистера Суонна, окаянным лжецом. Рейчэл прочитала вслух:

— Мистер Дикинсон не должен был бы пойти с доносом к Томасу Суонну, — мягко сказала Рейчэл.

Эндрю разозлился и на этот раз решил не уступать:

— Я давно подозревал, что он не хочет прекращения ссоры. Он хочет продолжать и углублять ее. Я отвечу мистеру Суонну через день-два.

Рейчэл не видела письма, которое Эндрю послал Томасу Суонну, но догадывалась, что оно било рикошетом по Дикинсону. Когда она узнала, что Чарлз Дикинсон отплыл на плоскодонке в Натчез, Рейчэл почувствовала облегчение. Однако на следующий день они получили письмо, явно написанное перед отъездом. Последний абзац письма уколол ее, как острый нож:

Рейчэл старалась расшифровать слова «успокаивающее средство» и «Катартик», и на ум ей приходило одно: эти слова есть синонимы слова «боеприпасы». Она надеялась, что мистер Дикинсон проведет много приятных дней в Натчезе, достаточно много, чтобы утихла эта неприятная, опасная перебранка.

Однако она не утихла. Эндрю не посвящал ее более в подробности, и ей приходилось собирать факты по отрывочным сообщениям из различных источников. В отсутствие Чарлза Дикинсона огонь раздувал Томас Суонн. Он «требовал удовлетворения, которое имеет право получить джентльмен». Эндрю ответил, что если Суонн вызывает его, то тогда он вынужден наподдать ему тростью. На следующий день Суонн вызвал Эндрю на дуэль, после чего Эндрю вернулся в таверну Уинна и ударил Суонна тростью по плечу.

Ее утешением в эти холодные месяцы стал шестилетний Энди. Погода была слишком промозглой, чтобы отправлять его каждый день в школу, поэтому она сама начала заниматься с малышом, обучая его по той самой конторской книге и другим книгам, по которым ее отец занимался с ней и Сэмюэлем. Каждый день они совершали короткие прогулки; деревья уже сбросили листву, земля набухла от дождя. Природа отдыхала. Она откровенно думала, что спор с Суонном возник по причине зимы, когда нет большой работы, отнимающей все время. Она молила Бога, чтобы весна наступила как можно раньше, тогда солнце станет теплее, земля высохнет, и мужчины смогут направить свою энергию на выполнение неотложных задач.

В этот момент вмешался генерал Джеймс Робертсон, основатель первого поселения в Кумберленде. Это был крепко скроенный мужчина, имевший обыкновение стоять со слегка наклоненной вперед головой. Его седые волосы были плотно уложены и подстрижены челкой. Он отличался выдержкой, вдумчивостью, смотрел прямо в глаза. Его некогда светлая кожа потемнела и покраснела под местным солнцем. Он протежировал Эндрю, поддерживал его в делах милиции и помогал Блаунту продвинуть его в политике.

— Эндрю, я следил за твоей перебранкой с этим молодым Томом Суонном. Я приехал к тебе, чтобы попросить: не дерись на дуэли.

— Но именно Суонн напрашивается на дуэль, генерал.

— Сынок, твоя отвага и репутация не нуждаются в дуэли. Если ты проиграешь ее, то пострадает твоя семья. Если ты победишь, это будет пиррова победа. Дуэли не должно быть, Эндрю, она ничем не лучше убийства.

— Бывают случаи, когда дуэль оправданна.

— Нет, мой мальчик. — Руки генерала слегка дрожали, поэтому он положил их на стол перед собой. — Ты не можешь отнять жизнь у смертного. Если ты убьешь молодого Суонна, то будешь страдать всю жизнь… как Аарон Берр. Тебе известно, что он был осужден за убийство?

— Его никогда не предадут суду. Но так или иначе, я даю слово: ни при каких обстоятельствах не стану сражаться на дуэли с этой марионеткой, Томасом Суонном.

Во время этого обмена репликами Рейчэл молчала, признательная старому человеку, совершившему долгую поездку, чтобы защитить ее, ибо она понимала, что он думал о большем, чем о физическом состоянии Эндрю.

В начале февраля спор вышел за рамки получастной, устной ссоры и вылился на страницы печати. Томас Суонн опубликовал пространный выпад против Эндрю в нашвиллской газете «Импаршиал ревью». Эндрю выступил с еще более пространной публикацией в свою защиту, подкрепленной показаниями друзей, так или иначе присутствовавших при споре. Родственник миссис Дикинсон Джон Эрвин поместил в газете третье заявление, призывавшее читателей воздержаться от вынесения суждений до возвращения мистера Дикинсона и изложения им сути дела. Единственный, кому доставляло удовольствие продолжение спора, был Томас Эйстин, владелец «Импаршиал ревью»: он получал за каждую публикацию по обычному коммерческому тарифу.

Наконец пришла весна. Солнце высушило землю, плуги вспахали пашню, мужчины вернулись к работе… Эндрю возвратился в Кловер-Боттом, чтобы натаскивать Тракстона к большой скачке против Плейбоя. И Рейчэл подозревала, что все отложили в сторону споры по поводу уплаты штрафных, спрятав свои чувства до апрельского состязания. Пари были исключительно крупными.

В день скачек Тракстон — Плейбой утро было туманным, но серая мгла на улице не шла ни в какое сравнение с плохим настроением Эндрю. За два дня до скачек Тракстон повредил бедро, и опухоль не поддавалась ни массажу, ни мазям. Они выехали рано в направлении Кловер-Боттом. Толпа зрителей была уже непомерно большой.

— Я никогда не видел такого скопления людей, — заметил Эндрю. — Думаю, как раздосадовал бы их, отменив скачки.

— Но, Эндрю, если у Тракстона вспухло бедро?..

Он выставил свой упрямый подбородок:

— Не думаю, что распухшее бедро помешает Тракстону выиграть.

Мужчины, помогавшие готовить лошадь к состязаниям и поставившие на нее большие суммы, — Джон Коффи, Джон Верелл, Сэм Прайор — все заговорили в один голос: Тракстон должен выложиться полностью, чтобы побить Плейбоя, даже если тот находится в хорошей форме.

— Я никогда не видел лошади, так страждущей победы, — сказал Эндрю. — Джентльмены, я охотно принимаю любую часть ваших обязательств по ставкам.

Две лошади были подведены к стартовой линии. Прозвучал сигнал, и кони рванулись вперед. Тракстон слегка опередил противника. Зрители замолкли, следя за тем, как двое прекрасных животных кружили по лугу. Когда скачка вышла на прямую, Тракстон ринулся вперед.

Большой жеребец Джэксонов легко выиграл первый забег, но он сильно хромал. Одна из подков расшаталась. Сторонники капитана Эрвина кричали, что скачки закончились.

— Мы запоздали признать штраф, Эндрю? — спросила Рейчэл.

— Да, мы должны либо пробежать второй круг, либо отказаться и оплатить полную стоимость наших ставок.

Про себя она думала: «Мы можем потерять наши деньги, но это не так уж плохо: первое выступление Тракстона удовлетворило Эндрю, а если капитан Эрвин и Чарлз Дикинсон вернут свои деньги, то смогут также утверждать, будто они победили».

Но она не учла настроения своего мужа.

— Тракстон готов участвовать в соревновании. Если он может побить Плейбоя с одной больной ногой… то сделает это и с двумя.

И Тракстон сделал это, обойдя Плейбоя на целых шестьдесят метров под нежданным частым дождем, пробежав две мили за четыре минуты без двух секунд. Эндрю и его друзья выиграли десять тысяч долларов. Капитан Эрвин и его сторонники были разорены. Это было самое унизительное поражение в истории западных скачек. Сердце Рейчэл учащенно билось, когда они покидали ипподром.

Если Эндрю испытывал отчаяние после перемен в его карьере и продажи Хантерз-Хилл, то теперь его сожаления полностью исчезли благодаря успехам со скаковыми лошадьми, принесшими ему славу лучшего конезаводчика Теннесси. Капитан Эрвин выплатил свой долг, поздравив Эндрю с тем, что он сумел привить своему рысаку бойцовский дух. Шумным выступлениям Суонна был положен конец властями штата в Ноксвилле: очевидно, они пригрозили отобрать у него лицензию адвоката. В этом акте Рейчэл усмотрела влияние генерала Робертсона. До них доходили сведения, будто во время плавания по Миссисипи Чарлз Дикинсон усиленно тренировался в стрельбе из пистолета. Но Рейчэл сочла это сплетнями.

В конце мая вечером Эндрю вернулся из лавки домой расстроенным. Вскоре после захода солнца в Эрмитаж приехал Томас Овертон. Рейчэл, работавшая в своей спальне за небольшим ткацким станком, услышала голоса мужчин, разговаривавших внизу: высокий, раздраженный голос Овертона и низкий, вибрирующий голос Эндрю. Примерно через двадцать минут он поднялся наверх и сказал, что должен поехать в город по срочному делу, а вернется домой вечером следующего дня. Она старалась по выражению его лица понять, что случилось, но он, погруженный в свои мысли, поцеловал ее и вышел из комнаты.

Наступивший день пролетел быстро, ее одолели домашние хлопоты: варка фруктового варенья на десерт, чистка громоздкого зимнего постельного белья и укладка на хранение на летнее время, шитье легкого костюма для Энди. Сосед, вернувшийся из Нашвилла, доставил послание: Эндрю не сможет вернуться в этот вечер. На следующее утро Джордж принес ей экземпляр газеты «Импаршиал ревью». В газете была опубликована статья Чарлза Дикинсона, а она не знала о его возвращении в Нашвилл. Она бегло пробежала первую часть статьи, представлявшую собой пространное описание ссоры из-за уплаты штрафа, и задержалась на пассаже:

Она неподвижно сидела на жестком стуле, будучи не в силах даже думать, пока не услышала звук подков лошади Эндрю, пересекавшей поле. Она подбежала к открытой двери, прикрывая рукой глаза от полуденного солнца. Он соскочил с лошади во дворе, заключил Рейчэл в свои объятия и, взглянув на газету, которую она все еще держала в руке, прошептал:

— Плохие известия распространяются быстро, у них много помощников.

Он провел ее в дом. Молл готовила ужин. Она взглянула на Рейчэл и молча вышла.

— Вот почему ты уехал в Нашвилл вечером в четверг — ты прослышал, что вернулся Чарлз Дикинсон.

— Я поехал прочитать статью, прежде чем Эйстин наберет ее. Ну… я ее увидел.

— Эндрю, ты вызвал его на дуэль!

Он взял ее руку в свою:

— Я должен был сделать это. Я хотел, чтобы все это дело было улажено сегодня утром… прежде чем ты могла бы узнать… но секундант Дикинсона выдвинул кучу отговорок.

— Ты будешь драться с ним на дуэли? — в оцепенении спросила она. — Когда… и где?

— Через неделю, в Кентукки, у Гаррисон-Милл.

Воздух в комнате словно застыл. Она почувствовала что-то на своей щеке, прикоснулась пальцами и обнаружила слезы. Он поедет по Кентуккской дороге, той самой, по которой он доставил ее пятнадцать лет назад от Робардсов, когда кончилась ее старая жизнь… и началась новая. Как тесно связаны между собой эти два путешествия и как невозможно уберечься от прошлого!

— Дорогой, ты не позволишь этому безумному мальчишке сломать нашу жизнь?

Он отошел от нее:

— У меня нет выбора.

— Это будет дуэль, не похожая на другие, верно? Вы оба будете стрелять…

— Да.

Она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Эндрю принес ей кувшин холодной воды. Она сделала глоток, затем посмотрела на него и крикнула:

— Боже милостивый, почему ты должен делать это? Разве ты больше не любишь меня и не думаешь, что будет со мной, если готов рисковать жизнью без цели и смысла?

Он взял кувшин с водой из ее рук, намочил свои пальцы и провел ими по ее лбу.

— Я люблю тебя, моя дорогая. И буду любить до самого смертного часа.

— Если он убьет тебя, Эндрю? У меня ничего не останется, чтобы любить… или жить…

Он подошел к буфету, отколол кусок от сахарной головы и растворил его в виски, потом залпом выпил смесь. Когда он повернулся к ней, его лицо было бледным.

— Если я проигнорирую эти оскорбления, люди начнут плевать мне вслед, когда я буду на Маркет-стрит. Мое имя станет предметом насмешек. Я стану посмешищем для всего Теннесси.

— Драться на дуэли — это дикость. Каждый уважающий закон будет уважать тебя за отказ от дуэли. В этой самой комнате генерал Робертсон сказал тебе, что твоя смелость и репутация не требуют такого мщения. Он сказал, что если ты проиграешь, то будет страдать твоя семья, если же выиграешь, то это будет пиррова победа…

Она видела, что он словно слепой подошел к большому креслу и плюхнулся в него, закрыв лицо руками.

— Ой, Рейчэл, я старался так много сделать и потерпел неудачу во многих начинаниях. Меня поддерживало одно — чувство чести, и именно им я живу. Отними его, и я буду схож с палаткой, у которой подрубили топором главную опору. Я никогда не убегал от чего-либо и не уклонялся от выполнения своих обязательств. Заставь меня поступить однажды таким образом, и я буду уничтожен. Что же тебе тогда останется? Я перестану быть мужчиной.

— Потребуется намного больше смелости, чтобы проигнорировать то задиристое письмо и встречаться лицом к лицу с людьми на Маркет-стрит, чем стоять у Гаррисон-Милл против почти чужого человека, когда вы оба полны решимости убить друг друга.

— Быть может, это именно так, но я не обладаю такой смелостью. Если бы Дикинсон прислал свое письмо частным путем, то я, возможно, отыскал бы способ ответить ему аналогичным образом. Но теперь нет ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые не читали бы это письмо. Я все еще генерал-майор милиции, и сотни милиционеров прочитают это письмо и тотчас поймут, что я обязан сражаться с Дикинсоном. Если я откажусь, то не только лично я стану объектом бесчестья, им станет вся милиция. Если ее руководитель — трус, то тогда и они все трусы. Я должен либо драться на дуэли, либо подать в отставку. Я должен либо драться, либо отказаться от скачек. Я должен либо драться, либо продать нашу лавку, таверну и даже дом, да, наш дом. Либо я сражаюсь, либо теряю все.

Она выждала момент, а затем спокойно спросила:

— Эндрю, ты сражаешься с Чарлзом Дикинсоном на дуэли из-за спорных бумаг по оплате штрафа… или же из-за отвратительных слухов, какие он распространяет о нас и нашем браке?

— Как я могу сказать? Если бы Чарлз Дикинсон не питал ко мне такой ненависти, то он не стал бы нападать и на тебя. В равной мере если бы я был в состоянии вытерпеть его клевету, то ссора из-за штрафных бумаг не зашла бы так далеко.

— Но если ты понимаешь это, то и другие поймут. Они станут говорить, что дуэль была вызвана мною.

— Нет способа пресечь грязные пересуды, пока мы позволяем этому человеку чернить нас. Я должен раз и навсегда заткнуть ему рот.

— Это будет для нас обоих концом… и таким страшным концом нашей любви, нашей надежды.

— Нет, это будет хорошим концом: мы продолжим борьбу за нашу любовь. Но если мы позволим, чтобы все это продолжалось, то мы будем умирать каждый час и каждый день нашей жизни, умирать от подлых слухов и злокозненных обвинений. — Эндрю ходил по комнате. — Дикинсон хочет стать великим мужем Теннесси. При каждом повороте он видит, что я принижаю его. — Эндрю не смог удержаться от кривой ухмылки. — Даже его великий Плейбой был унижен и опозорен нашим Тракстоном.

Она подошла к Эндрю, взяла его за руки:

— Он — лучший стрелок в этой части страны. Он может трижды попасть в подброшенную монету, прежде чем она упадет на землю, он может попасть в струну на расстоянии двадцати метров.

— Он приложил большие усилия, чтобы распространить такие басни.

— Тогда… он… может промахнуться?

— Не совсем. Но обещаю тебе: я не промахнусь.

— Ой, Эндрю, я не хочу, чтобы ты был виновен в убийстве другого человека. Подумай о его жене… и об их сынишке.

Он стоял некоторое время, уставясь на нее, потом повернулся, подошел к двери и позвал:

— Молл, будь добра, подавай обед. И попроси Джорджа принести из холодной кладовки бутылку вина.

Она ожидала, что в дни перед отъездом в Гаррисон-Милл он изменит распорядок своего дня, займется приготовлениями, составит инструкции, выправит бумаги, подведет баланс расходов. Но он не сделал ничего такого. Он по-прежнему работал в поле, по утрам уходил в конюшню в Кловер-Боттом, увлекаясь выездкой лошадей, вечерами они сидели у камина, читая или же беседуя с друзьями, приходившими на ужин. Эндрю не обмолвился и словом о предстоящей дуэли.

Он должен был выехать в пять часов утра в четверг. Накануне они рано легли спать. Эндрю провалился в глубокий сон. Рейчэл не сомкнула глаз. Перед ее мысленным взором промелькнули все счастливые дни, пережитые ими, успехи и неудачи, каким изумительным был Эндрю — его нежная мягкая любовь в Байю-Пьер и в Поплар-Гроув; большой дом, построенный им в Хантерз-Хилл, чтобы превратить ее в великую леди Теннесси; карета, заказанная им для нее в Рождество, когда у них было так плохо со средствами; подарки, которые он привозил ей из Филадельфии, несмотря на трудности и неприятности.

Эндрю проснулся в четыре часа утра. Они позавтракали вместе. Она хотела сказать ему многое: как сильно она его любит, какими чудесными были дни их совместной жизни и как дорога ей их взаимная любовь. И тем не менее она поняла, что не может произнести ни слова, не должна ни одним жестом выдать свой страх, что может больше не увидеть его. Вместо этого, когда настало время расставания и они страстно обняли друг друга, она сказала:

— Не торопись, отдохни после ланча и будь осторожен…

Он улыбнулся с грустью и ответил:

— Буду осторожным.

— Приезжай домой побыстрее. Я буду ждать тебя. Приготовлю виски и горячий ужин.

На восточной кромке неба появились первые лучи солнца. Она стояла в дверях, когда он ехал по полю. Затем повернулась и вошла в дом. Внутри было темно и тихо.

Рейчэл занималась обычными домашними делами со странным чувством подвешенности во времени и пространстве, словно она стояла над миром и наблюдала за женщиной по имени Рейчэл Джэксон, которая отчаянно старается заполнить свободное время физической деятельностью, отвлекающей от мыслей.

В полдень приехала с небольшой сумкой Джейн. Джейн ничего не спросила о дуэли и об отсутствии Эндрю, она просто пришла, как это делала всегда, когда у Рейчэл возникали неприятности. Чета Хейс также переживала невзгоды, как знала об этом Рейчэл. Были осложнения с некоторыми инвестициями Роберта, и ему пришлось пожертвовать большей частью своих земельных участков. Поговаривали, что Хейсы могут потерять свою плантацию.

В эту ночь Джейн спала с ней в одной комнате. Несколько раз Рейчэл преследовали кошмары, и она сотрясалась от подавленных выкриков. Она чувствовала объятия Джейн, старавшейся успокоить ее. При первых проблесках солнца Рейчэл посмотрела на сестру и увидела, что та спит. Рейчэл осторожно поднялась с постели, оделась и вышла из дома. Было уже тепло, но, пройдя мимо колодца и углубившись в лес, она почувствовала, что воздух недвижим и все еще прохладен.

Рейчэл бродила долго, отгоняя от себя мысль, что, когда пробьет семь часов, произойдет обмен выстрелами, но она почувствует сердцем, если случится что-либо серьезное с Эндрю. Лес стоял как стена, через его гущу не могут проникнуть ни человеческий глаз, ни человеческий голос, и это защищало ее одиночество, возможность быть наедине с собой. Было сумеречно, но деревья казались друзьями, словно они понимали, что ей нужна защита от жестокого и хаотичного мира. Она шагала по мягкой, покрытой мхом земле, не прилагая усилий, словно плыла по тихой теплой воде в период созревания, когда еще не нужно думать и бороться.

Солнце поднялось довольно высоко, освещая верхушки деревьев.

Она осмотрелась и через некоторое время вышла на тропу, ведущую к поместью. Было десять часов утра, когда она добралась до дома. Джейн сидела на ступеньках и вязала, а у ее ног играл Энди. Она посмотрела вверх, быстро оценила выражение лица Рейчэл, затем сказала:

— А я было подумала, что ты ушла в Гаррисон-Милл сражаться на дуэли за него.

— Нет известий, Джейн?

— Нет, да и как они могут быть? Пройдет еще несколько часов, прежде чем Эндрю прискачет домой, как бы быстро он ни мчался. — Джейн встала, взяла сестру под руку. — Тебе нужно отдохнуть. Ведь ты провела столько бессонных ночей.

— Думаю, я могла бы соснуть… часок или два.

Она положила голову на подушку, вспомнила, как один приятель Эндрю, знавший его с детских лет, сказал ей: «Я могу в трех случаях из четырех свалить Эндрю, но он никогда не опрокидывается», и провалилась в бездонную дрему.

Рейчэл пробудилась во второй половине дня. Она слышала, как внизу напевала Молл, а Джейн читала вслух Энди. Она налила холодной воды в тазик на туалетном столике, быстро умылась, расчесала волосы и надела белое льняное платье, на которое приколола жемчужную брошку — первый подарок Эндрю. Спускаясь по лестнице, Рейчэл услышала шум приближающихся лошадей, а подойдя к двери, увидела Эндрю, едущего по тропе в сопровождении Томаса Овертона и доктора Мея — нашвиллского хирурга. Она была рядом с Эндрю, когда он осторожно слезал с лошади.

— Слава Богу, дорогой! С тобой все в порядке?

— Ой, он проколол меня.

— А мистер Дикинсон? Как он?

— Ну, я точно не знаю. Я попал в него. Послал доктора Мея для оказания помощи, но помощь была отклонена.

Мужчины последовали за Рейчэл в дом и наверх, в спальню, где они помогли Эндрю снять сюртук и рубашку. Его грудь была перевязана, и кровь просочилась через бинт.

— Я пытался убедить мистера Джэксона остаться в таверне Дэвида Миллера на Ред-Ривер на пару дней, чтобы подлечить рану, — сказал доктор Мей, — но он настоял на том, чтобы вернуться домой и показать вам, что остался жив.

— Насколько серьезна рана?

— Она болезненная, но неопасная — пуля сломала ребро, а может быть, и два, повредив переднюю, соединяющую ребра кость.

Рейчэл села рядом с ним и держала его руку, в то время как хирург почистил рану и вновь ее забинтовал. Эндрю сжал губы и, превозмогая боль, рассказал ей:

— Мистер Дикинсон не хвастался. Он прекрасно прицелился. Он стрелял точно туда, где, по его представлению, находилось сердце. Но ты знаешь, насколько широк мне синий сюртук. Стоя в пол-оборота, как положено, я почувствовал, что ветер раздул сюртук на моей груди. Никогда не думал, что худоба принесет мне удачу, но именно она спасла мою жизнь… пуля прошла мимо всего на полдюйма.

Доктор Мей вытащил из своего кармана носовой платок и вытер пот с лица Эндрю.

— Сейчас, я думаю, нам всем не повредит доброе крепкое виски. Мистер Джэксон получит свою порцию в постели.

— Всего одно слово, джентльмены, прежде чем вы уйдете, — сказал Эндрю, опираясь на локоть. — Когда сообщите об этой ране в Нашвилле, будьте добры употребить мои слова: «Мистера Джэксона проткнули, больше ничего».

Мужчины согласились, затем сопроводили Рейчэл вниз. Томас Овертон быстро проглотил две порции виски и затем рассказал о дуэли:

— Во время нашей поездки к Ред-Ривер генерал и я обсудили, как следует драться на дуэли. Как вы знаете, пистолеты надо держать дулом вниз до подачи сигнала, после этого каждый стреляет, как считает нужным. Едва ли возможно, что оба пистолета могут выстрелить одновременно, поэтому более проворный может закончить дуэль одним выстрелом. Должны ли мы попытаться быть первыми или же дать возможность быть первым Дикинсону? Мы согласились, что Дикинсону нужно демонстративно дать возможность выстрелить первым…

— …Пожалуйста, мистер Овертон…

— Я рассказываю так быстро, как могу, миссис Джэксон. Когда я дал команду «Огонь!», Дикинсон молниеносно поднял свой пистолет и выстрелил. Я увидел, как от груди сюртука генерала отлетел клубок пыли. Потом он поднял левую руку и прижал ее к груди. Дикинсон сделал шаг или два назад и бросил неуверенным тоном: «Боже мой, неужели я промахнулся?» Я крикнул: «На место, сэр…»

— Мистер Овертон, будьте добры…

— Генерал прицелился в мистера Дикинсона и нажал на спусковой крючок. Оружие не щелкнуло и не выстрелило, курок остановился на полпути. Генерал оттянул курок назад, вновь прицелился и выстрелил. Он попал в цель. Это станет концом заносчивого мистера Дикинсона, бросившего вызов людям, которых он рассчитывал убить на расстоянии двадцати четырех шагов.

Рейчэл поднялась наверх к Эндрю с подносом, на котором стоял его ужин. Она обложила Эндрю подушками, а когда он почувствовал боль в руке, накормила его.

Вскоре он спокойно уснул. Когда Роберт Хейс пришел за Джейн, Овертон и доктор Мей ушли вместе с ними. Рейчэл разделась и осторожно легла в постель, не желая разбудить Эндрю. Ее сон был беспокойным, она знала, что не успокоится, пока не получит утешительных новостей относительно Дикинсона. Она никогда не питала к нему ненависти, она лишь считала его нападки на беззащитную женщину бестактными. Если мистер Дикинсон смертельно ранен, то ее ответственность будет такой же, как ответственность Эндрю. Она не хотела, чтобы кто-то был убит из-за нее.

Новости из Нашвилла поступили достаточно быстро.

На следующее утро, когда Эндрю еще спал, Молл тихо позвала ее вниз, к лестнице. Рейчэл, накинув на плечи халат и надев тапочки, спустилась к ожидавшему внизу милиционеру. Он просил разрешить ему встретиться с генералом Джэксоном. Она настойчиво доказывала, что Эндрю нельзя тревожить, тогда офицер сказал:

— Меня послали, чтобы сказать генералу, что Чарлз Дикинсон умер в девять часов вчера вечером.

Рейчэл ухватилась за стул, чтобы не упасть. Когда милиционер ушел, она опустилась на колени:

— Ой, Боже, пожалей бедную жену, будь милостив к ребенку на ее руках.

Затем из глубины ее рассудка выплыли произнесенные шепотом слова: «И пожалей и нас».