Первородный грех

Глава 20 Дыхание ангела

Я чуть не врезалась в три припаркованные на стоянке Люка машины, когда увидела, что он бежал за мной. Я уезжала оттуда так быстро, как только могла. Когда я вернулась домой, я, проигнорировав родителей, бросилась в свою комнату и заперла за собой дверь. За последние полчаса они уже дважды стучались ко мне, чтоб сказать, что Люк приходил, но я не в состоянии иметь дело с ними, или с ним, прямо сейчас.

Я должна подумать.

Я надела наушники, включила iPod и свернулась на моей кровати, пытаясь осмыслить все это. Образы Люка и Лили крутятся в моей голове. Я вижу это снова и снова, и каждый раз кажется, что частичка меня умирает.

Он изменил мне.

Я думала, что этого не случится. Пока я хотела его, он должен был хотеть вернуть меня обратно. Это было то, что делало мое глупое Влияние. В основном оно делало меня непобедимой. Но мое Влияние ничего не стоит. Я знаю это сейчас. Я закрываю глаза и зарываюсь лицом в подушку. Когда я чувствую руку в моих волосах, я не удивляюсь. Я знала, что это вопрос времени, и рано или поздно Кейт или кто-то другой откроет мой замок. Но когда я чувствую запах прохладного зимнего солнечного света, мое дыхание перехватывает.

Я сажусь и кидаюсь в объятия Гейба.

— Мне очень жаль, Фрэнни. Я должен был быть здесь.

Его дыхание в моих волосах, ощущение его рук…

Боже, я скучала по нему.

— Ты должен был, — говорю я и обнимаю его крепче.

— Это моя вина.

Я отстраняюсь и заглядываю в невероятные, грустные глаза. И, несмотря на летний снег и спокойствие, которые они приносят, гнев вспыхивает во мне.

— Если я не ошибаюсь, то это не ты был в постели с Лили. Я не могу понять, в чем твоя вина.

— Как бы я ненавидел то, что хочу сказать, но это не вина Люка. Он не знал, что делает.

Твердый шар гнева и предательства в моей груди грозил раствориться в слезах, но я не позволю себе плакать.

— Не защищай его. Он этого не заслужил.

— Ты права, он не заслужил, и я бы хотел не делать этого. Но печальная истина, по крайней мере, сейчас, в том, что это не его вина. Его обманули.

Я с силой отталкиваю его.

— Я видела его, Гейб! Она не заставляла его делать что-нибудь.

Я перестаю всхлипывать, когда картина снова материализуется в моей голове. Его предательство сидит в моем животе подобно горячему камню, прожигая дыру во мне. Я дала Люку все — мое сердце, мою душу, мое тело. Я любила его больше всего на свете. Если бы он любил меня так, как он должен был, то все, что делала Лили, не имело бы значения. Уверенность в том, что он хотел ее, режет как лезвие.

Но я знала это все время, не так ли? Я знала, что настоящая любовь не существует. Как идиотка, я позволила себе поверить, и что я получила? Разбитое сердце. Именно то, что я заслужила за свою глупость.

Гейб качает головой, в его глазах ураган противоречий.

— Мне очень жаль. — Он притягивает меня обратно к своему плечу и погружает меня в летний снег. — Я так скучал по тебе, — говорит он в мои волосы.

Я отодвигаюсь и глажу рукой по его лицу. Я не могу поверить, что он действительно здесь. Он закрывает глаза, и я чувствую, как его стон отражается в груди, я кладу руку ему на грудь. Это звук удовольствия, но также и боли.

— Вот почему я не могу остаться.

— Ты не уйдешь снова. — Я немного смущена тем, как отчаянно это звучит, но это как раз то, что я чувствую.

В его улыбке неуверенность.

— Нет. Я подвел тебя один раз. Я не сделаю этого снова. Я обещал, что всегда буду здесь для тебя, и я сдержу обещание.

Его слов достаточно, чтобы разжать некий узел в моем животе. Он гладит мои волосы, а я мало-помалу позволяю себе расслабиться. Я смотрю в эти глаза, такие глубокие и полные обещаний, от них у меня перехватывает дыхание.

Боже, какой он красивый.

Я понимаю, что придвинулась ближе, что наши лица всего в нескольких дюймах друг от друга. Он берет мое лицо в свои руки и проводит большим пальцем по линии губ. Потом он закрывает глаза.

— Ах… Если бы я когда-нибудь был смертным, я б отказался от своих крыльев ради…

Я пытаюсь не обращать внимания на волны вины, но у меня ничего не выходит. Мое Влияние ни на что не годно, но оно сеет беспорядок среди людей. Я глубоко вздыхаю и качаю головой.

— Ты не хочешь меня. Это все мое дурацкое Влияние. Это не твоя вина.

Он улыбается, потому что никто не может лгать ангелу.

— Но это моя вина. Я не могу доверять себе, когда ты рядом.

Он наклоняется и целует меня в лоб. Его холодное зимнее сияние окутывает меня, и мое раненное сердце колотится в груди. Я запутываю руки в его мягких платиновых волнистых волосах и притягиваю его лицо к моему, но, прежде чем наши губы соприкасаются, я останавливаюсь.

Вина сжимает мое сердце, когда я понимаю, что же я творю. Я хочу потеряться в нем, чтоб заставить все это уйти. Не потому что я хочу Гейба, а потому что хочу Люка. Кровоточащая рана в моей груди убивает меня, боль такая сильная, что почти ощущается физически. Гейб может сделать это для меня. Но это несправедливо и неправильно.

Мы подскакиваем от стука в дверь. Я вырываюсь из объятий Гейба и поправляю руками растрепанные волосы. Гейб поднимается и идет к окну, вглядывается в сгущающуюся темноту.

— Фрэнни? — Папа стучит в дверь. — Могу я войти?

Я почувствовала, что краснею, и бросаю взгляд на Гейба.

— Эээ… может быть позже, папа.

Гейб отворачивается от окна.

— Впусти его, Фрэнни.

— Нет! — прошептала я.

Он смотрит на меня тяжелым взглядом.

— Тебе нужно впустить его.

— Эээ… дай мне секунду. Подожди, — поправляюсь я, спрашивая взглядом Гейба. Затем я подхожу к двери и открываю ее.

Дверь открывается, показывая отца, между его бровями сердитые складки. Сначала он смотрит на меня, затем на Гейба. Я ожидаю, что он сойдет с ума и спросит, как Гейб вошел, но вместо этого он просто спросил:

— Что происходит?

Мой рот отреагировал прежде, чем мозг, и я начинаю бормотать:

— Ничего, папа. Мы просто…

— Это снова происходит, — говорит Гейб тихим голосом.

Лицо отца бледнеет.

— Мэтт…?

В глазах Гейба мучения, когда он касается моего отца.

— Он пал, Даниэль.

И тут я понимаю, что папа не говорил мне. Его глаза остановились на Гейбе. Раньше я думала, что это злость была написана на его лице; теперь же я видела, что это было беспокойство.

У меня кружится голова, когда я пытаюсь угнаться за ними.

Почему Гейб рассказал папе про Мэтта? И с каких пор Гейб по-приятельски общается с моим отцом? Откуда они так хорошо друг друга знают?

Гейб встречался с папой только один раз несколько месяцев назад. Кажется, я пропустила что-то важное. Папа прислоняется к дверной раме. Гейб подходит к отцу и затягивает его внутрь, положив руку на его плечо, закрывая дверь за собой.

— Расскажи ей. Она должна узнать.

Они переглядываются, и папа смотрит на меня. Его лицо мертвенно-бледное.

— Я кое-что должен показать тебе, — говорит он и начинает расстегивать голубую рубашку. Он стягивает ее, обнажая белую майку с V — образным вырезом.

Все еще в шоке, я отворачиваюсь, когда он начинает снимать ее через голову.

— Папа, что ты делаешь?

Мой папа очень скромный. Я никогда не видела его без футболки. Даже на пляже.

— Мне нужно, чтоб ты увидела это, Фрэнни… чтобы понять.

Я оборачиваюсь к нему и поднимаю глаза. Он стоит спиной ко мне, и я не могу не ахнуть, когда ловлю его взглядом. Это все, что я могу сделать, чтобы не поднять руку и не коснуться корявых, светлых шрамов, охватывающих его лопатки.

— О, Господи! Что случилось?

Он бросает взгляд через плечо, я слежу за его взглядом. Гейб находится около окна, но он не стоит. Он парит в воздухе. Его рубашка исчезла, а из спины появилась пара огромных белых крыльев. Он раньше никогда не показывал мне своих крыльев, и теперь я знаю причину этого. Они невероятны. Они покрыты перьями, но ничего подобного я и представить не могла. У них нет ничего общего с теми глупыми картинами, которые вы видите в церкви. Перья кажутся сделанными из чистой энергии — белого света. Словно в трансе я подхожу к Гейбу. Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к краю его крыла, но он перехватывает и удерживает ее. Я вижу борьбу в его глазах, но, наконец, он подносит мою руку к своему лицу и целует мою ладонь. Затем он отпускает меня и кивает.

Когда мои пальцы скользят по перьям, я чувствую электрические разряды на поверхности моей кожи. Моментально все его знания, все, что он видел, проходят сквозь меня, и все темнеет.

Когда я проснулась, я лежала в своей кровати. Гейб сидел рядом со мной, держа меня за руку. Он снова одет в старую синюю футболку. Мой отец в шаге позади него надевает рубашку. Я закрываю глаза и стараюсь вспомнить, что произошло перед тем, как я потеряла сознание.

Папа… шрамы. Гейб… крылья.

Мои глаза расширились и взгляд был направлен на отца, пока я садилась.

— Нет!

Он выглядит немного грустным.

— Прости, но да.

— Ты ангел?

— Нет. Но был им когда-то.

Я взглянула на него.

— Что значит «был им когда-то»?

— Я пал, Фрэнни. Много лет назад.

Я зарылась лицом в руки.

— Боже мой. — Затем со мной что-то происходит, и я смотрю на него.

— Ты действительно мой отец?

Он успокаивающе улыбается.

— Да, я твой отец.

Секунду я сижу, уставившись в пустоту, и пытаюсь уложить все это в моей голове. В глазах все плывет, а затем — темнота. Когда я понимаю, что дышу слишком быстро и чувствую, что мои пальцы немного онемели, я начинаю глубоко дышать, боясь снова потерять сознание.

— Так кем же я являюсь…? Все мы?

Трудно получать достаточно воздуха во время разговора.

— Нефилимы[13], — вмешивается Гейб. — Ты и все твои сестры.

Мой взгляд переместился на него.

— Я не понимаю.

Гейб сжал мою руку.

— Ты только наполовину человек, Фрэнни. Все вы.

— Я все еще не знаю, что это означает.

Я наклоняюсь к краю кровати, уверенная, что меня стошнит.

Рука Гейба скользит по моей спине.

— Нефилимы — дети падших ангелов и людей. Твоя мать — смертная, а отец — ангел. Большинство Нефилимов смертные, но они могут наследовать особые способности от своих бессмертных родителей. Например, исключительную силу, ясновидение или другие, более эзотерические умения.

— Как Влияние. — Это не вопрос.

Гейб медленно кивает головой, настороженно смотрит на меня.

— Что насчет моих сестер?

Гейб переплел свои пальцы с моими.

— Они все по-своему особенные.

Я думаю о Грейс, о том, как она, кажется, видела меня насквозь.

— Значит, у них тоже есть ангелы-хранители?

Папа качает головой.

— Они не нуждаются в них в настоящее время.

Я покачала ногой и села на край кровати, чувствуя, как холодный ужас пробирает меня.

— У меня его тоже больше нет, верно?

Гейб смотрит на меня, но не отвечает. Слезы жгут мне глаза.

— Это моя вина. Я хотела, чтоб у Мэтта была жизнь.

— Это не твоя вина, Фрэнни. — Взгляд Гейба переместился на отца. — Мэтт не первый ангел, потерявший крылья из-за Лилит, — говорит он тяжелым голосом.

— Лилит? Ты имеешь в виду Лили?

Я смотрю на папу и вижу слезу, текущую по его щеке.

— Папа?

— Я был как Мэтт, — говорит он.

— Как Мэтт, — шепчу я, по большей части себе. — Ты имеешь в виду ангелом-хранителем?

Он кивает.

— Что произошло?

— Я позволил себе… отвлечься.

— На Лили, — говорю я, вкладывая вместе все кусочки мозаики. — Что она из себя представляет?

Папа пододвигает мое кресло к кровати и садится напротив меня, поставив локти на колени. Он опустил голову, как будто она была слишком тяжелой для того, чтобы держать ее.

— Она была первой женщиной — первой женой Адама.

— Адама?

Он поднимает взгляд на меня и кивает.

— У них не все было гладко, и поэтому она была изгнана из рая.

— Ты шутишь.

— Хотел бы я, — говорит Гейб.

— Значит, она демон?

Я продолжаю думать, что это должно быть шутка, но лицо Гейба очень серьезно.

— Она демон, но не совсем.

Я просто смотрю на него и отрицательно качаю головой, вскипев от разочарования, и стараюсь упорядочить всю свалившуюся на меня информацию.

— Технически она все еще человек, — говорит он. — Но она опустилась до статуса демона.

Папа берет меня за руку и вздыхает.

— Это довольно длинная история, но достаточно сказать, что Ева не единственная, кто поладил с Сатаной. Лилит, по сути, его королева, его земная спутница. В общем, она первый суккуб.

Когда я заговорила, разочарование слышалось в моем голосе.

— Тогда почему Мэтт не знал о ее демонической сущности? Ангелы должны это знать.

— У нее человеческая душа. Она не отличается от других смертных, отмеченных для Ада.

Папа покачал головой и опустил взгляд.

— Когда ты привела ее сюда… я даже не подумал. Я должен был знать. Это не имеет смысла. Она была изгнана из Рая…

— Но это было… целую вечность назад. Если она не является демоном, как она может по-прежнему оставаться живой?

Папа снова смотрит на меня.

— Люцифер подарил ее душе неограниченные возможности. Она не привязана к чему-либо — она вольна свободно перемещаться от одного смертного хозяина к другому. Она может обладать теми, кто уже отмечен для Ада. Для перемещения ей нужно только прикоснуться к кому-то из них.

Я прячу лицо в ладонях, потому что не могу смотреть на Гейба, когда задаю вопрос:

— Что она хочет от Люка?

Я слышу вздох Гейба, но не смотрю вверх.

— Я уверен, что ее цель — это ты. Если она сможет лишить тебя всяческой поддержки, ты станешь уязвимой… легкой мишенью.

Образы лица Люка… и Мэтта…

Они убили бы друг друга.

— Что будет с Мэттом?

Гейб садится рядом со мной на кровать. Боль в его голосе не вызывает сомнений.

— Он пал. Ему больше нет места в Раю. — Он замирает и добавляет. — Это моя вина. Я назначил его в должность, он не был готов. Полагаю, я думал… Я не знаю… — Он наклоняется ближе. — Но крылья… Это может случиться с каждым из нас. — Его голос стал таким тихим, что только я могла его услышать.

Я смотрю на папу.

— Так, как вы можете находиться… здесь, я полагаю? Как ты можете быть моим отцом? Разве это не то, как Люцифер стал дьяволом? Первый падший ангел?

— Так и есть. Но у всех нас есть выбор.

Искра надежды осветила темноту моего отчаяния.

— Так у Мэтта, возможно, все будет в порядке? Он сможет вернуть свои крылья?

Глаза Гейба печальны, когда он отвечает.

— Нет ничего, что делает Люцифера счастливее, чем собирание падших ангелов. Он считает их беглецами… более ценными, чем земные души.

— Когда я пал, — добавляет папа — У меня был выбор, как и у всех нас, присоединиться к Григорию и остаться на земле среди смертных, почти лишенными сил, или ступить на дорогу к Аду. Он заманивает нас, предлагает нам возможность сохранить наши силы, чтобы переходить с уровня на уровень… все это.

В голове все кружится, и я не могу сосредоточиться на моих мыслях. Я качаю головой и щипаю себя за лицо, пытаясь сосредоточиться.

— Григорий?

Папа вздыхает и смотрит мне в глаза.

— Не каждый падший ангел выбирает зло. Григорий — лига падших ангелов, которые живут в смертной оболочке, чтобы защищать человечество. Это наша плата. Наше покаяние и наше искупление. — Он смотрит в сторону Гейба. — И наша единственная надежда вернуть свои крылья.

Что-то холодным и темным змеем проходит через мои внутренности, заставляя меня дрожать.

— Как ты думаешь, что выберет Мэтт?

Папа качает головой.

— Я не знаю, Фрэнни. Думаю, это зависит от того, как сильно он сердится. Будучи лишенным своих крыльев, он чувствует себя преданным. Большинство потерявших крылья не могут ясно мыслить, иначе мы не оказались бы в этой ситуации.

— Так он… ушел. Они сделали это, чтобы добраться до меня, — говорю я, укрепив свою ответственность за это в своей голове.

Поражение на лице Гейба очевидно, когда он кивает. Нет возможности избежать этого. Я выругалась. Все вокруг меня, все, за кого я беспокоюсь, пострадали. И это далеко не конец. Я чувствую, что задыхаюсь. Я поднимаюсь с кровати, так же, как и Гейб. Он притягивает меня к себе, но я отталкиваю его.

— Мне нужно побыть в одиночестве, чтобы подумать.

Он отступает назад и заглядывает в мои глаза. Я могу сказать, что он пытается вытянуть мысли из моей головы, но я слишком устала, чтобы сопротивляться.

Наконец, он кивает.

— Если я тебе понадоблюсь, я буду за дверью.

Я обняла отца, а затем подошла к окну и устремила взгляд на ветви дуба, раскачивающиеся из-за начавшегося летнего ливня. Я слышу звук закрывающейся двери за моей спиной, когда я стою, прислушиваясь к порывистому ветру, заставляющему оконное стекло дрожать. Повернув ручку, я открываю окно и опираюсь на подоконник, чувствуя, как холодные струи дождя хлещут меня по лицу. Когда я снова могу дышать, я руками стираю капли с лица, а затем высовываюсь в окно и жду, когда же могу побыть в одиночестве. Но дедушка прислоняется к стене рядом с моей дверью, косясь на меня с тревогой в глазах. Я бросаюсь к нему.

Он заключает меня в объятия.

— Твоя мама позвонила мне, рассказала о произошедшем. — Он покачал головой. — В конце концов, он все же оказался дьяволом.

Его голос проходит сквозь меня, когда я таю у него на груди, вдыхая сладкий запах табачного дыма, который прилип к нему.

— Я должен был что-нибудь сделать, — сказал он, поглаживая мои влажные волосы нежной рукой. — Я увидел в нем себя, но я должен был знать.

Навернулись слезы… Я оплакивала себя, Мэтта, Тейлор. Я не хотела, чтоб хоть одна слезинка скатилась из-за Люка, но они были. Слезы ручьем текли вниз по моему лицу, когда образ Люка и Лили возвращался в мои мысли. В груди болит, когда память обвивает мое сердце и сжимает его. Я дышу вопреки этому.

— Я любила его, дедушка. — Шепот едва слышен, так как я не могу признаться в этом вслух.

— Я знаю, — говорит он с заминкой. Он притягивает меня ближе и удерживает в своих объятиях. Перестав плакать, я отстраняюсь, и он большим пальцем стирает слезы с моих щек, так же, как делал это, когда я была маленькой.

— Поспи немного, и завтра мы поймем все это.

При упоминание о сне я понимаю, что истощена.

— Хорошо.

Он смотрит на меня еще мгновение, и я вижу боль в его глазах.

— Для того, чтобы вылечить разбитое сердце, нужно время, но все будет в порядке, Фрэнни. Я обещаю.

Я киваю, и еще одна слезинка соскальзывает с моих ресниц. Когда он выходит в коридор и закрывает дверь, я переодеваюсь и готовлюсь ко сну. Я забираюсь под простыню и только-только начинаю засыпать, когда первые кошмарные сны пугают меня, и я просыпаюсь.

Тейлор.

В течение нескольких минут я потеряла Люка и Мэтта. Я не должна потерять Тейлор.

Я хватаю телефон и набираю сообщение Тревору.

«Тейлор дома».

«Нет» — коротко отвечает он.

Мое тяжелое сердце болит. Я хватаюсь за телефон и перекатываюсь на бок. И смотрю в окно. И молюсь. Потому что это все, что я могу сделать.