Пёс имперского значения

Глава 23

Прохладное лето 34-го. Москва. Кремль.

Сталин ходил по кабинету неслышно, мягко ступая по ковру сапогами, и голоса не повышал, даже устраивая разнос. Вот только разносимые от этого себя уютнее не чувствовали. Одно только утешало виновников торжества — сегодня вождь собрал их вместе, так что оставалась надежда, на возможное отсутствие оргвыводов. Иначе зачем так вкусно пахнет из-за полуприкрытой двери комнаты отдыха?

Они стояли рядом — украшенные погонами, сединами и боевыми орденами. Нарком обороны Каменев, настоящий Каменев, а не тот, который и Зиновьев. Главком Ворошилов. Командующий войсками ОГПУ, а по совместительству и самим ведомством, Блюхер. Сидели только Шапошников, пока не уличённый в потакании генеральской авантюре, и Будённый, хотя это именно его танки вошли в Братиславу и Прагу за шесть часов до официального приглашения. Но у Семёна Михайловича от холодной брони случился радикулит, и ему была сделана небольшая поблажка.

— Скажите мне, товарищи, зачем Советскому Союзу ещё и Чехословакия? Вот вы, товарищ Будённый, сможете ответить?

Бронетанковый генерал попытался встать, но был остановлен.

— А я им, товарищ Сталин, сразу говорил… Забрали бы золото спокойно, и по домам с честью и славой.

— Какое ещё золото? — Иосиф Виссарионович сделал вид что удивился.

— Наше, рабоче-крестьянское. Которое белочехи у товарища адмирала Колчака украли. Я же не для себя, для Родины…

— Да? А вот Тухачевский тоже искренне верил, что работает на её благо.

— Согласен, товарищ Сталин, — подал голос Борис Михайлович Шапошников. — Только вот по результатам до сих пор не понятно, какую страну он считал Родиной. Англичане были в полном восторге от состояния нашей армии.

— Ладно, садитесь все, — вождь устало взмахнул рукой, втайне позавидовав, с какой лёгкостью его генералы тасуют потрепанную европейскую колоду. Прикупил — не понравилось — сбросил… А танковая армия всяко лучше туза в рукаве. Как-то благороднее. — Признаем проведённую операцию успешной, но несколько топорно исполненной.

— Поторопились, — пояснил Сергей Сергеевич Каменев. — Хотели сюрприз сделать. Да и Алексей Львович просил изыскать средства на космическую программу.

— Вот и нашли. Кстати, часть денег придётся вернуть этому вашему… Как его там?

— Штоцбергу.

— Да, Штоцбергу. Даже с самыми грабительскими процентами столько бы не набежало.

— А амортизация моих танков? — попытался возразить Будённый. — Горючее опять же не дешёвое. Раз сам пригласил, теперь пусть расплачивается.

— Вообще-то, Семён Михайлович, чехословацкий президент был ещё в Маньчжурии, когда вы вошли в Прагу.

— Да? А я торопился. Всё боялся, что не подпишет бумагу. А что он в той Маньчжурии делал?

— Проходил стажировку в дивизии генерал-майора Величко.

— Андрея Феликсовича? — уточнил Каменев.

— Его самого. Вы знакомы?

— Немного, ещё по царской службе. Но премного наслышан от товарища Логинова. Наркомат иностранных дел просто завален слёзными просьбами из Пекина. Предлагают на выбор любые две провинции с выходом к морю, а взамен просят всего только избавить их от беспокойного соседства.

— Вот пусть Анатолий Анатольевич и займётся этим вопросом. Он, кстати, вернулся уже из Парижа?

— Сегодня вечером обещал прилететь. Там было что-то срочное?

— Нет, товарищ Каменев. Но если бы мне кто-то неизвестный подарил Лувр, я бы тоже не удержался.

— Чудны дела твои, Господи! — удивлённо перекрестился нарком. — А из Конотопа до сих пор никаких известий?

— Абсолютно никаких, — подтвердил Сталин. — Значит правильным курсом идём, товарищи!

— А что по поводу генерал-майора Величко?

— Передайте китайцам, пусть потихоньку начинают эвакуацию населения. А как закончат, так назначим товарища командующим ВВС страны.

Малое Политбюро кандидатуру одобрило большинством голосов. Отсутствующие по уважительным причинам Патриарх, нарком культуры и нарком иностранных дел были посчитаны как воздержавшиеся.

После затянувшегося ужина Каменев и Ворошилов вышли вместе. У машины Сергей Сергеевич окликнул Климента Ефремовича:

— Подожди, Клим, так ведь сегодня пятница!

— Знаю, и что?

— Ты в выходные где будешь? Поехали на рыбалку.

— Как в прошлый раз, с водолазами?

— Какими?

— Которые тебе на крючок рыбу насаживали.

— Откуда знаешь? И потом — они же не видят, чья удочка заброшена. А значит азарт всё равно остаётся.

— И поэтому ты грузила в красный цвет красишь?

Каменев не смутился. Он раскурил неизменную сигару и ответил:

— Но что не говори, а отдыхать нужно. Вот так работаешь, работаешь, а потом оглянешься… А жизнь уже прошла.

— Покойный Черчилль, между прочим, никогда не пропускал выходных, — возразил Климент Ефремович. — И много ему эта привычка помогла?

— Тут судьба. А ведь мог прожить, предположим, лет до восьмидесяти, если не больше.

— Выпивая в день по литру виски? Я сейчас и за месяц столько не выпиваю. Знаешь, легче уж поверить в летающую собаку, про которую врут в английских газетах.

— Так на рыбалку точно не поедешь? — в последний раз уточнил Каменев.

— Не могу, мне нужно в Североморск слетать.

— Где у нас такой?

— Бывшая Ваенга, — пояснил Ворошилов. — Там Владимир Иванович Воронин военно-морскую базу строит.

— Капитан "Челюскина"?

— Он самый. Давно зовёт, неудобно перед человеком.

— Это да. Вот Чехову даже перед собаками стыдно было.

Оба промолчали, почтив память великого писателя, ни одного рассказа которого, кроме "Каштанки", не могли вспомнить. Впрочем, величия у Антона Павловича от того не убавилось.

— Вот только одно скажи мне, Сергей Сергеевич, зачем Кобе понадобился кусок Китая? Свою территорию толком ещё не обустроили.

— А может и не нужен вовсе? Может ещё деньгами возьмёт?

— Так вроде эвакуация населения…

— И пусть. Приятно же посмотреть, как китайцы бегают. Туда-сюда, туда-сюда… Могут быть у товарища Сталина простые человеческие слабости?

Ворошилов согласился и уехал, а Каменев решил дождаться Бориса Михайловича Шапошникова. Одному лететь в Карелию было скучно, а изменившаяся международная обстановка требовала провести рыбалку в непосредственной близости от советско-финской границы. А лучше на ней самой.

На линии Маннергейма давно назревало что-то нехорошее, причём не по русской инициативе. И не по норвежской. Король Хокон хоть и планировал увеличить территорию своего государства, но предпочёл бы мирное разрешение ситуации — что-то вроде присоединения к Галицийскому каганату большей части бывшей Румынии.

Но в последние время финны затихли, видимо опасаясь новых вестей из Англии. В самой же Британии все просто с ума посходили. Жёлтая пресса, а буржуазные газеты, за исключением оппозиционного "Эдинбургского филателиста", являлись таковой, печатала вовсе нелепые домыслы. Одни уверяли, что в гибели флота виновата летающая собака, другие сваливали катастрофу на крылатого крокодила странного чёрно-подпалого окраса, а третьи, и таких было большинство, говорили о секретной советской подводной лодке, традиционно же летающей, которую видели в горах Шотландии. А ещё ходили слухи о дерзком налёте на Лондон буденновской конницы во главе с самим командармом, но это совсем за пределами здравого смысла. Не Семёну Михайловичу, с его радикулитом, по чужим столицам на коне скакать. На танке — ещё куда ни шло.

Официальные британские круги случившееся не комментировали, выпустив только траурный бюллетень с печальной констатацией неизбежных на море случайностей. Прогрессивная мировая общественность выразила свои соболезнования. От имени советского правительства в посольство приехал Михаил Иванович Калинин и передал слова скорби всего народа. Чьего именно, всесоюзный староста не уточнил. Балтийский президент Сагалевич объявил в своей стране минуту молчания и пообещал, что в честь трагического события улица, на которой располагается английское консульство, будет называться Ярмутской.

Великий Князь Литовский Антон Иванович ограничился простой телеграммой — его отношения с островитянами безнадёжно испортились ещё в двадцатом году. А галицийский каган никому не выразил соболезнований. Во Львове не было ни посольства, ни консульства. У короля Корсики таковых тоже не наблюдалось, но выход из положения нашёлся вполне достойный. По всему Корсиканскому королевству и вернувшихся в метрополию территориях развесили плакаты с фотографиями с места печальных событий и надписью "Наш подводный флот скорбит вместе со всеми!" В течении следующего дня на сторону законного монарха перешли Лион и Бордо.

Даже японский микадо прислал специальным курьером живую хризантему в горшочке и нож кусунгобу в лаковых ножнах.

Одни только финны молчали. Их, конечно, никто не относил к прогрессивному человечеству, но как-никак последний союзник Лондона в Европе, если не считать лживо-полунейтральную Швецию. И причину такого странного поведения Сергей Сергеевич захотел выяснить лично. Да и на самом деле отсидеть зорьку с удочкой на берегу тихого озерка, а потом сварить уху на костре… И чтобы в ней плавали упавшие наваристые комары…

— Мечтаете? — послышался за спиной тихий голос Шапошникова.

— Да вот, — неопределённо улыбнулся Каменев, — дышу свежим воздухом, звёздами любуюсь. Красота-то какая, Борис Михайлович! И мысли кое-какие в голову приходят. А не составите ли компанию по их осуществлению?

— Побойтесь Бога, Сергей Сергеевич. Не в наши годы…

— Вы про что?

— А вы?

— Я про рыбалку.

Шапошников смущённо рассмеялся:

— Что-то заработался совсем.

— А может и правда махнём на выходные в Карелию? Отдохнём.

— Хм… И это вы называете отдыхом?

— В какой-то степени. Приглашал Климента Ефремовича, но у него другие планы. Решайтесь, Борис Михайлович, не помрёт без вас Генеральный Штаб за пару дней.

— А хоть бы и сдохли все! — Шапошников решительно махнул рукой. — Едем!

— Летим. Товарищ Сталин даёт свой самолёт, а Чкалова я уже предупредил.

— И как вам не страшно с этим воздушным хулиганом?

— Ну и что? Зато быстро.

— Дело ваше, но я кроме удочек ещё один запасной парашют прихвачу.

— А для своих адъютантов?

— Вот ещё…

— Выгнали бы дармоедов, Борис Михайлович.

— Нельзя, Сергей Сергеевич, товарищ Сталин не разрешает. По должности, говорит, положено. Для престижа. И заменить не могу — все умные в войсках нужны, а здесь эти придурки хоть на виду.

— Возьмите хоть моего одного.

— От взгляда которого сторожевые собаки со страха писаются? Где вы таких только берёте?

— У нас же не Греция. У нас всё есть.

Борис Михайлович поначалу решил было съездить домой переодеться, но нарком обороны отговорил:

— Зачем? Если земля наша велика и обильна, то неужели на погранзаставе не найдётся лишних сапог и телогрейки? Я думаю, и удочки брать не стоит.

— И из самолёта не выходить.

— Это почему?

— Да так, к слову пришлось. Вспомнил, как в прошлом году братья Косиоры на рыбалку ездили.

— Эти могут. В смысле — могли. Как они сейчас, под амнистию не попадают?

— Два раза какая-то сволочь в списки заносила. Сейчас люди Блюхера копают, и надеюсь, что в скором времени в бригаду лесорубов-передовиков вольётся достойное пополнение, — Шапошников прервался, отпуская свою машину. — Им ли решать, кому и сколько в тайге лес валить? Нечего лезть не в своё дело.

Оба генерала сели в "Эмку", на которой нарком ездил принципиально, и автомобиль рванул с места, чтобы почти сразу же остановиться у Боровицких ворот. Водитель, сержант лет двадцати с небольшим, протянул документы охране и обернулся, сверкнув медалью на гимнастёрке:

— Товарищ генерал-лейтенант, просят опустить стёкла.

Подошедший капитан козырнул, представился невнятной скороговоркой, и извинился за некоторые неудобства, что не помешало ему тщательно осмотреть пассажиров и осветить салом фонариком. Плоское лицо его оставалось невозмутимым, но взгляд был цепким и оценивающим, будто прикидывал куда выстрелить, чтобы не попортить шкурку.

— Всё в порядке, однако! Проезжайте, — и без того узкие глаза из-за улыбки стали совсем уж не видны.

Машина тронулась и Шапошников недовольно проворчал:

— Где вы набрали этих самоедов, Сергей Сергеевич? Или всё же чукчи?

— Ни те и не другие, Борис Михайлович, — Каменев откинулся на спинку сиденья. — Эвенки.

— Хм… А зачем? Точнее — почему именно они?

— Фотографическая память, — пояснил нарком обороны. — Да ещё генетическая предрасположенность к меткой стрельбе.

— А как же утверждение, что генетика — продажная девка капитализма?

— К ним не относится никоим образом. Ну какие это капиталисты? В социализм, и тот не хотят.

— Но служить тем не менее идут? Кстати, а он не слишком молод для капитана?

— Да у них у всех одно звание — капитан кремлёвской роты. Специально пришлось вводить. Обратили внимание на шестиконечные звёздочки на погонах?

— И давно это? — Спросил Шапошников. Видимо то, что последние новшества прошли мимо Генштаба, немного его расстроило.

— Не переживайте, Борис Михайлович, это не наше ведомство. Кремлёвская рота сформирована при наркомате путей сообщения, и звания у них специальные, железнодорожные. В армию возьмут только рядовым бойцом, да и то после строгих экзаменов.

Шапошников кивнул. Да, действительно, для недавнего охотника, которого кормит тайга, цивилизация существовала только на станциях Транссиба и вокруг них. Поэтому логично предположить, что желание стать именно железнодорожным начальником и заинтересует более всего.

А службу они несли отменно и исправно. Даже сам товарищ Сталин недавно пострадал от бдительности. Возвращаясь с дачи, положил трубку в другой карман, а тут ещё к рукаву прилипла чешуинка от пойманного утром карася… Разбирательство с выяснением личности затянулось на целый час. Иосиф Виссарионович поначалу очень возмутился и пригрозил Колымой, но потом, увидев как охрана обрадовалась обещанному отпуску почти в родные края, передумал. Явившийся на выручку Поскрёбышев предлагал заменить Крымом, но это было слишком сурово, а потому отвергнуто.

Так, за размышлениями и разговорами, незаметно добрались до аэродрома, где их ждал дремлющий в самолёте Чкалов. Выходя из автомобиля Борис Михайлович вежливо поблагодарил водителя и неожиданно спросил:

— За что медаль, товарищ сержант?

— "За отвагу", товарищ генерал-лейтенант, — не понял тот вопроса.

На выручку пришёл Каменев:

— Так это тот самый ас, что с Филипповым краковское восстание подавил.

— Помню, наслышан от племянника, — Шапошников хлопнул дверкой и проворчал себе под нос. — И тут одни хулиганы. И как таких на войну посылать? Врага нужно уничтожать, а не глумиться над ним. А эти сотворят и то и другое, причём в произвольной последовательности.

Где-то на Карельском перешейке.

С удочкой посидеть так и не удалось, просто не хватило времени. Почти целые сутки, проведённые частично верхом, а преимущественно на своих двоих, вымотали до такой степени, что к воскресному вечеру сил осталось только на баню и ужин. Собственно именно его генерал-лейтенант Шапошников и дожидался, сидя в плетёном кресле, неизвестно какими судьбами оказавшемся на заставе. Ветерок со стороны озера приятно освежал зудящее от комариных укусов лицо и приносил дымок жарящихся поодаль шашлыков.

Шампуры из дефицитной нержавейки привёз с собой Сергей Сергеевич, и пообещал подарить их начальнику заставы в обмен на таинственный рецепт, от которого дикая кабанятина становится такой нежной и сочной. Пограничник долго сопротивлялся, ссылаясь на клятву о неразглашении фамильного секрета, данную родной бабушке, но под давлением московского гостя постепенно сдался. Тайна оказалась простой и незатейливой, но с некоторым криминально-патриотическим оттенком.

Не далее как на прошлой неделе из отряда на заставу было прислано несколько комплектов обмундирования нового образца. И командиры приняли решение провести испытание маскирующей раскраски в обстановке, максимально приближенной к боевой. Несколько добровольцев в тот же день совершенно безнаказанно перешли границу, совершили небольшой рейд по сопредельной территории, и в доказательство приволокли с собой двух поросят с ближайшего финского хутора. Добыча была упакована по всем правилам — кляп в пасти и туго стянутые за спиной передние лапы. Пока свиньи сами не подохли от болевого шока, их милосердно прирезали и съели. А занятия стали проводить по интенсивному графику. Недоумевающие финны за неделю провели две облавы, перестреляв всех волков в округе и потеряв трёх охотников, утонувших в болоте, но свиное поголовье в радиусе ста километров стремительно приближалось к нолю.

Вот и часа четыре назад неугомонный Каменев, несмотря на усталость, переоделся и отправился встречать одну из возвращающихся групп. Стрельбы на границе пока не было, значит нарком с сопровождающими бойцами пересёк её незамеченным. Не дело, конечно, в таких чинах самому по кустам да камням лазать. Но с другой стороны — личным примером… Правда по новому Уставу, который вот-вот должен быть принят, подобный вот личный пример приравнивался к измене Родине. Касалось это командиров от батальона и выше. Не для того его страна кормила и обучала много лет, чтобы бездарно поймать пулю лбом в атаке, бросив подчинённых на произвол судьбы. Исключения делалось лишь для авиации, да и то при вылете в составе полка или дивизии. Да ещё для разведрейдов, когда возможная гибель командира не влекла за собой потерю управления войсками. Самому Шапошникову участие в подобных мероприятиях было строго запрещено, и потому поспевший наконец шашлык имел лёгкий привкус хорошей такой зависти. Не к чинам и должности, у самого не меньше, а к молодому задору седого уже товарища.

Начальник заставы, собственноручно крутивший шампуры, прислушался к хрипам, доносившимся из динамика стоявшей на приставном столике рации, и доложил:

— Группа пересекла границу, товарищ генерал-лейтенант. Вышли на нашу территорию между озером Большой Мудьявр и речкой Хренавполстолла.

— Ну и названия у вас, товарищ старший лейтенант.

— Мы привыкли… Главное — при женщинах их не произносить.

— Далеко они сейчас?

— Женщины?

— Нет, группа.

— Минут через пятнадцать будут здесь.

Действительно, по истечении указанного времени вдали послышался окрик часового и матерный отзыв на пароль. То, что он может быть подслушан, никого не смущало — возможный враг такое повторить просто не в состоянии. Каменев появился у стола нетерпеливо потирая руки. На лице его был нанесён странный маскировочный узор из коричневых пятен и чёрных полос.

— Боевая раскраска? — спросил Шапошников. — А знаете, Сергей Сергеевич, очень даже неплохо. Если бы в лесу, я б и в двух шагах не заметил, мимо прошёл. Кто придумал?

— Само получилось, — нарком повесил на сучок растущей рядом сосны замотанную в зелёную мешковину винтовку и устало опустился на скамейку. — Фу, ноги гудят. И гнус зажрал до невозможности.

— У нас бывает, — подтвердил начальник заставы. — Конечно, редко когда в августе, но в этом году ещё сохранился кое-где в ложбинах.

— Ага, — кивнул Каменев. — Второй день мотаемся, и только сегодня не повезло. Ладно пару шоколадок с собой взял — оказывается эти твари не любят запах ванили. Вот и намазались все — ну чисто папуасы! Хотя и для маскировки здорово помогает, особенно в сочетаниями с раздавленными комарами. Единственно только блеск глаз выдаёт.

Вот тут Борис Михайлович и понял, почему у многих его знакомых после возвращения с охоты такие мутные и красные глаза. Это специально, чтобы дичь не спугнуть.

— А как раз и банька готова, товарищ генерал-лейтенант. Пойдёте? — опять встрял старлей.

— Потом, — Сергей Сергеевич подвинул к себе деревянный поднос с мясом. — Сначала перекушу чуток. А вы, товарищ старший лейтенант, своих людей бы проведали, что ли. Они всё-таки не по бабам ходили… А вокруг нас хороводы водить не нужно — голодный боец для вас должен быть важнее.

— Виноват! Разрешите идти?

Каменев кивнул и промычал что-то непонятное набитым ртом, показывая рукой в сторону казармы.

— Там трёх поросят принесли и одного пленного. Будете жарить, не перепутайте, — перевёл Шапошников. А потом, проводив взглядом пограничника, спросил:

— Откуда пленный? Мы что, уже воюем с Финляндией?

Сергей Сергеевич спокойно прожевал и ответил:

— Надо же было ребятам потренироваться, не всё же на свиньях. Хотя и этот не лучше…

— Кто?

— Да пленный наш. Помните в шестнадцатом году скандал с приват-доцентом Нерлиным?

— Это который был любовником князя Юсупова и изменял ему с Гришкой Распутиным? Там ещё что-то с кражей серебряных ложек связано…

— Он самый. Только кражу замяли, а Нерлин исчез из Петербурга.

— А как на границу попал? Что, в армию взяли?

— Нет, просто всё это время он кормился в Гельсингфорсе написанием газетных статей про то, как Российская Империя угнетала маленький, но гордый финский народ. А тут поступил заказ на книгу об агрессии СССР против Финляндии в девятнадцатом году. Вот и приехал материал собирать.

— Вот ведь пи…, - Борис Михайлович кашлянул и поправился. — Вот ведь содомская порода. И зачем вы его сюда притащили?

— Ну не бросать же труп прямо там. А так — пропал, и с концами.

— Так труп, говорите?

— С десяти часов вечера.

— Ещё без четверти….

— Честно говоря, это уже его проблемы, — невозмутимо заметил Каменев. — За пятнадцать минут можно даже родиться успеть, а не то что помереть.

Каменев отбросил в сторону второй за вечер исхлёстанный веник и недовольно поморщился:

— Жестковат. Видимо после Троицы заготавливали.

— А что, есть разница? — Шапошников, завернувшийся в простыню наподобие римского патриция, уже сидел у самовара.

— Конечно. Лист крупноват и не такой мягкий. Разве не почувствовали?

— А по мне, так никакой. Что после Троицы, что после Духова дня… И вообще, вам не кажется странным, Сергей Сергеевич, что сидим вот мы, коммунисты и красные генералы, и рассуждаем о религиозных праздниках?

— О чём же ещё? О превосходстве марксистско-ленинской теории в бане говорить как-то не принято.

— Я вообще. Вопрос немного шире. Представьте себе такое год назад.

— Ну вы и вспомнили. Тогда даже воскресений не было. Вот за что уважаю нашего Патриарха, так это за отмену пятидневки.

— В его обязанности и входит искоренение и борьба с богохульственными вредительствами Троцкого и Ягоды.

Нарком обороны опустил полотенце, которым вытирал насухо пышные усы, и озабоченно посмотрел на Шапошникова:

— С вами всё в порядке, Борис Михайлович? Что-то вы передовицами из "Правды" разговаривать начали.

— Спасибо, Сергей Сергеевич, я здоров. Просто передовицу и читал, вот она на столе постелена.

— Извините.

— Ничего страшного, это всё газеты. Знаете, порой кажется, что скоро сам начну им верить. Всё же это мощнейшее оружие.

Каменев налил себе чаю в стакан в мельхиоровом подстаканнике с эмблемой наркомата путей сообщения, взял горсть ржаных сухариков и вздохнул:

— Разве вот нам корреспондентов на врага сбрасывать?

— Что, приходите к тем же выводам, что и я?

— Угу, — нарком наблюдал за танцующими чаинками. — Нереальная задача. Там сначала бомбить неделю нужно, а потом… Да не знаю я, что потом! Танки не пройдут, а оставшиеся в живых пулемётчики выкосят всю пехоту. Она у нас и так воевать не умеет, а если ещё под огнём… То, что новым уставом разрешено применять матерные слова при командовании на поле боя, конечно существенно подняло боеготовность, но в остальном… Прорвать оборону мы, конечно, прорвём, но с какими потерями… Честно скажу — не хотелось бы дожить до такой войны.

— Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится.

— Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться.

— Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода.

— И чего?

— Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу?