Пёс имперского значения

Глава 5

"Воспоминания и размышления Его Величества Эммануила Первого" Издательство Академии Наук Баварского Социалистического Королевства. Мюнхен 1974 год.

…. Много раз задавал себе вопрос: — что же заставило меня возглавить мужественную борьбу баварского народа с тяжким гнётом пруссаков, швабов, саксонцев, и прочих голштинцев? Тяжело ответить с первого раза. Да и со второго. Но сейчас, по прошествии многих лет, могу твёрдо сказать одно — если бы пришлось прожить жизнь ещё раз, я бы снова выбрал этот путь, полный героической и страшной борьбы, верных товарищей и тяжёлых потерь. Дорога славы и страданий, побед, обагрённых кровью. Да, я бы вновь прошёл по ней. Ради свободы моего народа. И чудотворный лик Казанской Божьей Матери опять хранил бы меня, как хранит сейчас родную Баварию."

" Эммануил Людвиг фон Такс (14 мая 1904 года — 30 апреля 1995 года) Король Баварии (1936 — 1995)

Родился в городке Таругенвальд близ Мюнхена в семье обедневшего барона. Баварец. Политические убеждения — русский с 1934 года.

Принимал участие в обеспечении безопасности во время коронации Великого Князя Литовского А.И.Деникина. Там же впервые встретился с И.В.Сталиным. С июля 1934 года по август 1935 года проходил службу в Ограниченном контингенте Советских войск в Чехословакии на должности командира танкового взвода.

1 сентября 1935 года — фон Такс объявляет о намерении восстановить Баварскую монархию, что с пониманием и воодушевлением воспринято всем прогрессивным человечеством.

Август 1936 года — король возглавляет отражение иностранной агрессии против своего государства. В битве у Женевского озера получил тяжёлое ранение. По выздоровлении вновь находится в действующей армии. В Миланском сражении лично уничтожил четыре вражеских танка и до батальона живой силы противника.

В 1938 году в составе Интернационального Добровольческого Корпуса принимает участие в Портлендской десантной операции.

Один из инициаторов создания Организации Объединённых Наций. С 1940 по 1972 г.г. — главнокомандующий миротворческими силами ООН.

1945 год — по просьбе Советского правительства временно исполняет обязанности генерал-губернатора Нового Орлеана.

1946 год — подписание пакта Логинова — фон Такса, и воссоединение с исторической родиной Трансвааля и Родезии. Уточнение советско-баварской границы в Южной Африке.

1953 год — во исполнение союзнических обязательств перед Норвегией принуждает к миру так называемых "стокгольмских демократов".

1960 год — на заседании Совета безопасности ООН гневно осудил политику Корсиканского королевства по дискриминации иммигрантов африканского происхождения, и потребовал топить суда с алжирскими беженцами не ближе двухсотмильной зоны, во избежание помех морскому судоходству.

С 1975 года отошёл от активной политической жизни и занялся творческой деятельностью. Книга "Порох, соляра, масло. Так пахнет победа" удостоена Сталинской премии в области литературы за 1980 год. (Издательство "Яуза". Москва. Тираж 300 000 экз.)

Награды:

Орден Боевого Красного Знамени — 1934 г.

Орден Святого Георгия Виленского — 1935 г.

Орден Почётного Легиона корсиканского королевства — 1936, 1938 г.г.

Крест Героя Советского Союза — 1946 г.

Орден Трудового Красного Знамени Узбекской ССР — 1946 г.

Орден Святого Олафа — 1953 г.

Орден Восходящего Дважды Солнца — 1953 г.

Орден Дружбы Народов — 1960 г.

Знак "Почётный Чекист" — 1970 г.

Умер в Мюнхене на 91 году жизни от сердечного приступа. Похоронен на родине.

Именем Эммануила Людвига фон Такса названы:

— город и район в Нижегородском крае. Российская Империя.

— город в Корсиканском королевстве. (б. Париж)

— набережная в г. Осло. Норвегия.

— танковая дивизия Монгольской Народной Армии.

— Берлинский государственный университет. Великое Княжество Литовское.

— Сталиннский и Рижский пивзаводы. Балтийская Конфедерация.

БСЭ. Т.18 стр.456."

Прохладное лето 34-го.

Житие от Гавриила

И опять мы безнадёжно опаздываем. Лаврентий Павлович где-то раздобыл дрезину, всё лучше, чем пешком, но скорость не та. Видели такую технику в кино? Ну да, тележка, которую ставят на рельсы, а посредине торчит рукоятка. Странное, наверное, зрелище со стороны — по путям мчится таратайка, стремительно обгоняя изредка попадающихся пешеходов, а в ней никого нет. Режим невидимости позволил спрятать и нашего барона. Конечно расход энергии побольше, но в сумке до сих пор позвякивает что-то весьма калорийное. Если что, запас сил восстановим.

Но это единственное, что мы могли себе позволить использовать из дополнительных возможностей. Наверняка шеф уже землю копытом роет, пытаясь нас разыскать. Мало того, что морду набили, так ещё и пропали, не поставив никого в известность. Ой…, я сказал копытом? Виноват, небольшое преувеличение. Наш начальник не из таких, хотя…, иногда его поступки заставляют серьёзно задуматься. Бывали, знаете ли, прецеденты. Тот же Горбачёв. Разве кто-нибудь придавал значение его внешности? Только потом, когда было уже поздно, обратили внимание на следы пластической операции по удалению рогов. Что…? Не смешите меня своими возражениями, искусство маскировки у вероятного противника на вполне приличном уровне.

Так о чём это я, о режиме секретности? Ну да, именно из-за него и не можем передвигаться, как полагается приличным архангелам. До Бреста шлёпать ещё километров четыреста, остаётся только материться сквозь зубы, и развлекаться обучением баварца русскому языку. Но этим, в основном, занимаются Изя с Лаврентием, мне некогда, думать приходится сразу за четверых. Но и так барон делает значительные успехи, разговаривает практически без акцента, только в сложных идиоматических выражениях иногда делает ошибки, путая значение некоторых слов. Берия обещал, что через недельку практики исчезнет и это.

Вот и сейчас иноземное происхождение фон Такса можно было определить только по чересчур правильному построению фраз. Стойте, чего-чего он там несёт?

— Я не люблю войну, — рассуждал он, не отрываясь от рукоятки. Или как там эта хреновина называется?

— Мила-а-а-й, кто же её любит-то? — насмешливо протянул генерал Раевский. — Сколько себя помню, так с тех пор и воюю. А вот товарищ Архангельский и того больше, но что-то в любви к войне оба замечены не были.

— Гавриил Родионович старше Вас будет?

— Совсем чуть-чуть, минут на пятнадцать. Только он порой и в бессознательном состоянии, хм…, в бой рвётся. Как-то, помню, при штурме Ниневии….

— Изя, это к делу не относится! — перебил я строго. Зачем рассказывать совершенно посторонним людям о некоторых ошибках молодости?

— А… ну да, — согласился напарник. — А вот…

— И про это не стоит. А лучше вообще заткнись, и думай о том, как мимо Минска проезжать будем.

— Чего тут думать-то? Нас же всё равно не видно.

— Это нас, а телегу? Представляешь зрелище — едет пустая дрезина с приличной скоростью, у вокзала останавливается, и голос из ниоткуда спрашивает — "Граждане, мы сами не местные, отстали от поезда. Подскажите, которые рельсы ведут в Брест?" Реакцию первого же патруля сам попробуешь спрогнозировать, или помочь?

— А чего претензии сразу предъявляешь? — возмутился Израил. — Говорили же тебе, что ехать нужно через Вильно и Гродно. А меня крайним хочешь сделать?

— Сдурел на жаре? — спрашиваю. — Там сейчас вообще чёрт знает что творится, прости Господи. В лесах бандитов больше чем деревьев.

— Каких ещё бандитов?

— А всяких. Ты каких больше любишь? Есть недобитые остатки польской армии, дезертиры из неё же, местные уголовники, вытесняемые из городов. Еще литовские, пардон, жмудинские националисты….

— Их то, каким ветром занесло? Чего дома не сидится?

— В Белоруссии леса погуще. И, к тому же, деваться им некуда. За активное сотрудничество с немцами, за всё хорошее, что успели натворить, Антон Иванович приказал просто вешать их на первой попавшейся берёзе. А Иосиф Виссарионович, из непонятной гуманности, четвертаком обходится. Вот и бегут сюда, надеясь на снисхождение.

— И находят его?

— Как сказать…. Если в плен сдаются добровольно, то конечно…. Вот только генерал Годзилин за каждого пленного по пятнадцать суток гауптвахты даёт, в качестве премии.

— Много всего сдавшихся?

— За последние полгода — ни одного.

— Постой, Гиви, так всего четыре месяца прошло, как наши тут…

— Про то и говорю.

Лаврентий Павлович, до того молча и сосредоточено глядевший на дорогу, произнёс с сожалением:

— Да, а я в своё время так не смог.

— Это всё потому, что ты, товарищ Берия, гнилой интеллигент.

— Кто, я?

— Ну не я же, и не Гавриил Родионович.

— Ну какой же интеллигент, у меня и профессия есть.

— Кровавосталинский палач? — Израил не удержался от подначки.

— Если бы…, - устало вздохнул Лаврентий. — Если бы знал, как оно потом всё обернётся — лично бы удавил гадов. У меня и список есть. Проскрипционный, сорок два листа мелким шрифтом.

Мы помолчали, думая каждый о своём. Кто-то сожалел об упущенных возможностях. Кто-то о пиве с сосисками и тушёной капустой. Я размышлял о том, как бы нам поскорее найти нашего Такса, и смыться отсюда, не ввязываясь в большую политику и мелкие перестрелки. Генерал-майор Раевский, судя по выражению его физиономии, опять думал о бабах. Да он всегда о них думал.

Видимо, насчёт мыслей барона я здорово ошибался. Нет, не вожделенная литровая кружка с белой шапкой пены занимала его думы. Эммануил фон Так оказался выше прозы жизни.

— Уважаемый Лаврентий Павлович, начал он, вежливо склонив голову. — Никому не дано заглянуть в будущее, тем более изменить его.

— Вот как? — Берия внимательно посмотрел на баварца. — Позвольте поинтересоваться, на основе чего Вами были сделаны такие выводы? Вы буддист?

— Помилуй Боже! Какой из меня буддист?

— Обыкновенный, с верой в карму и предопределение. Или мадам Блаватскую изволили почитывать?

— Лаврентий, зачем сразу обвинения предъявлять? — вступился Израил. — Товарищ барон просто искренне заблуждается.

— В чём? — означенный товарищ вскинул рыжую голову.

— Ну как же? Ведь Вы утверждаете, что будущее изменить невозможно?

— Да, именно это я и хочу сказать. Ведь никто не знает, что нас ждёт впереди. Соответственно, так же и не знаем как поступать и что делать сейчас. Да, мы можем допустить, что наши сегодняшние действия повлияют на какие-то события лет через двадцать, или даже сто, но знать об этом не дано никому.

Товарищ Берия пожал плечами в ответ и вопросительно посмотрел на меня. А я чего? Делать мне больше нечего, как проводить разъяснительную работу среди местного, и не местного тоже, населения. Неблагодарное это дело — просветительство. Что бы не сказал — потом обязательно всё переврут и извратят. Честно говорю — на собственном примере испытано. Ещё тогда, когда мы с Изей реформу русского языка проводили. Уже не первую, но, почему-то, в памяти у всех осталась именно она. Раевский до сих пор плюётся при одном упоминании. Ещё бы не плевался, моё имя совсем чуть-чуть исказили, а его вообще Мефодием обозвали. Кому такое понравится?

Палыч ещё долго смотрел, видимо что-то спрашивая, но, не дождавшись ответа, произнёс:

— Товарищ генерал-майор, разрешите показать товарищу барону будущее. — А сам многозначительно показывает глазами на свой саквояж, в котором, помимо всего прочего, лежал его ноутбук.

— Светлое будущее? — уточнил я.

— Это как получится.

— Под подписку о неразглашении?

— Конечно, всё как полагается.

— Хорошо, тогда объявляю привал. Вон у той рощицы.

Конечно, рощей назвать несколько деревьев на краю картофельного поля, подобравшегося вплотную к железной дороге, было слишком громко. Но какая-никакая, а тень. Мы расположились под здоровенной березой, на пригорке, чтобы ещё и ветерком обдувало, и я с удовольствием выпрямил затёкшие ноги. Хотя весь путь и проделали сидя, но устал так, будто пешком прошёл всё это расстояние. Изя расстелил на траве большую скатерть, судя по всему реквизированную ещё из руин сгоревшего ресторана в Невежье. Многозначительно подмигнул, и выставил на импровизированный дастархан бутылку коньяку. Но под моим строгим взглядом смутился, осознал свою ошибку, и добавил ещё одну.

Лаврентий Павлович тем временем достал толстую кожаную папку и перебирал бумаги, отыскивая нужную.

— Ага, нашёл. Вот, товарищ барон, ознакомьтесь.

Фон Такс извлёк из кармана гимнастёрки, в которую мы его переодели взамен полуфрака официанта, очки, внимательно прочитал текст, и показал пальцем на одну из строчек:

— Скажите, а вот этот пункт…?

— Нормально, — Раевский заглянул ему через плечо. — За разглашение любых полученных сведений — расстрел. Что не так? Вы с чем-то не согласны?

— В принципе, согласен. Но вот представьте, вдруг меня будет спрашивать сам товарищ Сталин?

— Делать ему больше нечего…. Но даже и так…. Ну и что?

— И ему нельзя говорить?

— Вы же читали.

— Понятно. А вот это?

— Тем более. Понимаете, барон, мы настолько засекреченные люди, что любое упоминание о нас чревато самыми грустными последствиями. Скажу даже больше — Иосиф Виссарионович будет вынужден лично застрелить Вас, во избежание утечки информации. А он этого не любит. В смысле — лично не любит стрелять. Так что не стоит доставлять неприятности вождю.

— Конечно! — баварец, в полной мере осознавший степень ответственности, изобразил на документе витиеватую подпись. А потом привычно сунул шариковую ручку себе в карман.

Но Лаврентий быстро спохватился и отобрал явный анахронизм. После этого включил компьютер и, ожидая пока загрузится, потянулся к коньяку.

— И Вам рекомендую, Эммануил. Взгляд в будущее — штука тяжёлая, не каждые нервы способны такое выдержать.

— Они у меня крепкие.

— Характер нордический? Ну-ну… воля Ваша, — товарищ Берия подвигал курсором. — Наслаждайтесь.

Нет, не зря мы провели несколько бессонных ночей, монтируя этот фильм. Уже через несколько минут рука барона потянулась к бутылке, и он, игнорируя протянутый стакан, приложился к горлышку. Да, кадры с пленными, захваченными под Сталинградом, произвели на немца большое впечатление. Закутанные в грязные одеяла и женские платки фигуры с поднятыми руками…. Запорошенные снегом трупы в легко узнаваемой форме вермахта… Бесконечная колонна, медленно бредущая по Москве… Залп реактивных миномётов, и то, что осталось после него от окопов….

Пустая бутылка в руке фон Такса хрустнула, раздавленная судорожным движением, и просыпалась на белую скатерть вперемешку с каплями крови — в немецком офицере с оторванными ногами, валяющемся у разбитого танка, он узнал себя. Лаврентий прикурил сигарету и отдал барону. Тот сжёг её за три затяжки, не отрывая взгляд от экрана. Лицо побледнело и осунулось. А потом…, потом стало ещё хуже.

Дальше пошла кинохроника, снятая союзниками. Разрушенный Дрезден, бомбы, падающие на жилые кварталы Берлина, дома, скалывающиеся с лёгкостью доминушек. Грязные, оборванные дети, выпрашивающие хлеб у британских танкистов на улицах Мюнхена. Панорама горящих городов, толпы растерянных беженцев. Драка из-за брошенной американским офицером пачки с тремя сигаретами.

— Хватит, — едва прохрипел барон, пытаясь растереть рукой внезапно онемевшее горло. — Не могу больше.

— Надо, — жёстко ответил Берия. — Теперь посмотри — за что всё это вам. Не думай, что пострадали как невинные овечки. А отвернёшься — пристрелю.

Эммануил фон Такс взял ещё одну сигарету. На этот раз она закончилась ещё быстрее. Представляю его состояние, если мне самому до сих пор больно и страшно смотреть на это. Минут двадцать мы сидели в тишине, нарушаемой только шелестом листьев и чуть слышной тревожной музыкой из динамиков.

— Что, доволен? — Лаврентий Павлович ударил вопросом. — Ну и как тебе такое будущее?

Баварец не отвечал, глядя в одну точку.

— Ладно, можешь не говорить. Давай ещё заглянем лет на семьдесят вперёд. Как раз будешь столетний юбилей праздновать.

— Не буду.

— Почему?

— Я же там остался, — он показал на монитор. — Около танка.

— Ты этого хочешь?

— Нет.

— Так не делай! Право выбора всегда остаётся за тобой. И от тебя тоже всё зависит. Хочешь, чтобы было вот так? — Берия включил небольшой ролик о жизни современной Германии. С венчанием педиков в Кёльнском соборе. С натовскими базами. С турецкими свадьбами у Бранденбургских ворот. С толстыми фрау, поедающими гамбургеры чудовищных размеров. С погромами, устроенными антиглобалистами и футбольными фанатами. С умирающими от передозировки наркоманами. С гей-парадом на Унтерденлинденштрассе. С Ангелой Меркель на трибуне в бундестаге.

Почему-то именно последнее, добило барона окончательно.

— Так не должно случиться!

— Я знаю, — невозмутимо ответил Лаврентий Павлович.

— И этого не будет!

— Надеюсь.

— Значит, опять война?

— Знаете другой способ?

— Но я не люблю войну.

— А кто же её любит, барон….

Житие от Израила

Пока товарищ Берия проводил политическую и моральную обработку Эммануила фон Такса, а Гиви беззастенчиво делал вид что спит, я с лёгкой грустью заканчивал ревизию наших запасов. Раз уж по молчаливому согласию выбрали завхозом нашей экспедиции, то и все заботы о пропитании лежат на мне. Не, не подумайте чего плохого, и не упрекайте в скаредности, но по моему скромному мнению Лаврентий зря прихватил своего барона. Дальние перспективы большой политики — это, конечно, хорошо. Но посмотрите, люди добрые, он же хлещет дорогущий коньяк как воду! Вторая бутылка пошла, и всё из горлышка. Вот она, хвалёная европейская культура пития в действии. У себя дома, наверняка, наливает в рюмочку по чуть-чуть, лишь бы губы смочить, так, что поллитры хватит на дивизию по штатам военного времени. Да ещё грамм двести на опохмел останется. Ну что за народ, а?

Когда мы тут появились? Позавчера? И уже треть запасов уничтожена. Остаётся только надеяться, что пополним их в ближайшем городе. Интересно, есть в Минске приличные винные магазины? Такие, в которых можно КВ-2/2 купить. А то я в последний раз был там перед самой Первой Мировой. Пардон, сейчас её называют просто империалистической. Ни хрена себе — просто. Попробуйте выговорить после двух стаканов.

Хотя…. Помнится, один лейтенант, попавший к нам с перевала Карамунжон, рассказывал о неплохой кафешке, что почти напротив окружного госпиталя, справа от часового завода. Нет, это не подойдёт. Сейчас какой год? То-то…, а он в восемьдесят шестом погиб.

Ладно, найдём где затариться, солдатская смекалка выручит. Сейчас перекусим чуток, сядем в свою таратайку, и часа через четыре будем в городе. Стоп…, погодите, а что это за свинья в нашей дрезине копается? Да не одна, там их целое стадо. Из пяти голов.