Пёс имперского значения

Глава 6

Житие от Гавриила

Что ни говорите, вернее, как бы я не ругал под горячую руку, но наш Изя молодец. Хорошо придумал, зараза. Мы поначалу хотели поступить с угонщиками очень грубо, по-мужски, Лаврентий даже пистолет с предохранителя снял. Но товарищ Раевский вовремя разглядел на промасленных тужурках незваных гостей петлицы железнодорожников. Точно, вот они и поработают у нас двигателем. А мы слегка отдохнём. И сейчас, с некоторым комфортом расположившись на грузовой площадке дрезины, среди обрезков рельсов, нескольких шпал, ящиков с костылями, наслаждались блаженством относительного безделья.

А чего, не зря же говорят, что недеянье — это высшая форма труда. Вот пусть путевые обходчики и толкают этот проклятый рычаг взад-вперёд, мне лично уже надоело. Нам всё равно по пути, если я правильно понял подслушанный разговор. И заодно решается вопрос с патрулями на вокзале. У этих товарищей наверняка есть соответствующий пропуск. Или вообще срежут дорогу, не заезжая в город.

Солнышко пригревало, монотонный стук колёс убаюкивал, и такая всеогульная млявость во всём теле образовалась, что не стал ей сопротивляться и задремал, перед тем шёпотом попросив Израила разбудить в случае непредвиденных обстоятельств. Шёпотом, потому что мыслесвязью договорились не пользоваться, из опасения быть запеленгованными злопамятным шефом. С него станется, не посмотрит на перерасход энергии.

И приснились мне наши Райские Кущи, белоснежные облака в лучах заходящего солнца. И как мы с Таксом охотимся на шестикрылых серафимов. Я стреляю в них из большой рогатки, а верный друг находит, приносит, и складывает у ног ровными рядами. Попадающихся иногда под меткий выстрел херувимов даже не разыскивал, пренебрежительно морща нос. Мол, какой же с херувима навар? Постные они слишком.

И ещё снился шеф, перед строем небесного воинства торжественно вручающий мне высшую награду — Золотое Перо. А я стою в задумчивости, не зная, куда его прикрепить. И так оба крыла блещут золотом так, что глазам больно. Да, сознаюсь, бывают и со мной приступы болезненного тщеславия. Но, слава Господу, кратковременные и только во сне. И всё равно приятно, чёрт возьми. Прости, Боже, за грубое слово.

И ещё, видимо для того, чтобы никто не упрекнул в эгоизме, награждены были оба боевых товарища. Лаврентий Павлович получил новое пенсне с Орденом Красного Знамени, а вот Изя…. Ему дали две фиги. Нет, не инжир, самые элементарные кукиши. Наверное у меня сработало подсознательное желание отплатить напарнику за все неприятности, доставленные за долгие тысячелетия совместной работы. Думаете что, если архангел, так не может быть злопамятным? Ещё как могу! В следующий раз, если не даст поспать нормально, я его вообще молнией шарахну. Замучил, ирод.

Или это уже не сон, и Раевский трясёт меня за плечо наяву? Открываю глаза — точно, склонился, и палец к губам прижимает. Тихо, мол. Будто без него не знаю.

— Гаврила, — зашипел мне прямо в ухо. — Это не железнодорожники.

— А кто?

— Диверсанты.

— Ты чего, газет начитался?

— Каких?

— Не знаю, но, скорее всего, "Московского Комсомольца".

— Обижаешь, начальник. Этакую гадость и в руки брать? Лучше послушай, о чём они говорят.

— Они — это кто?

— Господи, ну в кого ты такой тупой? — Изя страдальчески воздел очи к чистому небу.

Там неожиданно громыхнуло, и в рельсы, километрах в полутора сзади, ударила мощная молния. И голос, слышимы только нам, уточнил6

— Это мне?

— Нет! — Израил вжал голову в плечи и испуганно присел на просмоленную шпалу. — Это ему.

— Тогда разбирайтесь сами, не поминая меня всуе.

— Прости, папа, я больше не буду!

Но ответа на покаянную речь он не получил. Только Лаврентий Павлович захлопнул крышку ноутбука и довольно потёр руки.

— Ну вот, товарищи, а вы переживали. Карт-бланш от верховного командования получен, поздравляю. Можно теперь посылать всех далеко-далеко….

— Так думаешь? — задаю вопрос, в тайной надежде, что у Палыча найдётся убедительный ответ.

— Конечно. Запись сеанса связи является официальным документом. У меня всё записано!

А добровольные извозчики, между тем, обсуждали насущные вопросы, вызвавшие неподдельный интерес и в нашей тесной компании. Начало разговора застать не удалось, но и продолжение стоило послушать. Жалко только, что Изя, гад, разбудил поздно.

— Почему Вы думаете, пан Миколай, что самолёт приземлиться именно в Кобрине? — спрашивал блондин с узким, вытянутым вперёв лицом.

— Позвольте не отвечать на этот вопрос, мистер Бруствер. У меня свои источники информации, у Вас свои.

— Не забывайтесь, пан! Или напомнить, что ваше, так называемое правительство в изгнании, существует на деньги, выделенные нашим парламентом? Или Вы стали настолько бессеребренником, что работаете только за идею? "От можа до можа", — так, кажется, говорится? Забудьте шляхетские замашки, пан Миколай, и извольте прямо отвечать на поставленный вопрос.

— Виноват, господин коммодор, слишком глубоко въелись привычки, приобретённые за многие годы службы в полиции. У нас было заведено так, что моё начальство не знало моих агентов. Но если пожелаете, то могу предоставить список с фамилиями и адресами.

Лаврентий Павлович ткнул Израила локтем в бок, и помахал ладонью около высунутого языка. Понятно, сейчас увидим сеанс кратковременного зомбирования. Где это, интересно, таким штучкам научился? В нашем ведомстве они запрещены. Лет пятьсот как собираюсь спросить, да всё недосуг. Изе тоже было не до них, он выпучил глаза и уставился в стриженный затылок британца.

— Конечно, пан Блудмунович, именно об этом одолжении и хотел Вас попросить. Давайте сделаем так — Вы будете диктовать, а я записывать. Гораздо быстрее получится.

Барон фон Такс перебрался ко мне поближе и спросил тихим шепотом, покосившись в сторону диверсантов. А может и просто обычных шпионов.

— Товарищ генерал-майор, а почему они на русском языке разговаривают?

— На каком же ещё им говорить?

— Ну, хотя бы на польском….

— Смеётесь, Эммануил? Британец может выучить иностранный язык только в одном случае, только если это будет язык предполагаемого противника — русский, французский, немецкий. А остальные…. Зачем им это? Кстати, за многие годы, в течении которых англичане владели Индией, лишь немногие из них выучили какое-либо местное наречие. Да и те считались или эксцентричными чудаками, или опасными дураками. А Вы говорите, польский! Польша никогда не рассматривалась Альбионом в качестве врага или соперника, даже гипотетического. А уж дружить с ней….

— Не хотят?

— Причём здесь это? С давних времён Речь Посполита была для Британии чем-то вроде дохлой кошки, заброшенной в огород к соседу. Хоть ущерба большого не нанесёт, но воняет ужасно. Скажите, барон, разве может существовать дружба с дохлой кошкой?

Лаврентий Павлович, спину которого Израил использовал в качестве письменного стола, блеснул стёклами пенсне в нашу сторону, но промолчал. А напарник не смог удержаться:

— Товарищи офицеры, а вы не могли бы заткнуться на несколько минут? Что, не видите, я записываю?

— Я не офицер, — возразил фон Такс.

— Так будешь им. У тебя деньги есть?

— Есть немного, — барон похлопал себя по нагрудному карману. — А зачем Вам?

— Не нам, а тебе. Вот купишь танк, и тарахти им на доброе здоровье. А сейчас помолчи, не мешай работать, — Изя быстро-быстро застрочил карандашом по бумаге, стенографируя откровения пана Блудмуновского, разливающегося соловьём.

Мне тоже поневоле пришлось прислушаться. Сначала из простого любопытства, но потом оно сменилось какой-то грустной горечью. Какие фамилии звучали. Герои гражданской войны, боёв у Хасана и на КВЖД…. Орденоносцы…. Суки!

Некоторые сливали информацию напрямую. Это те, кто крепко сидел на крючке, связанный по рукам и ногам накопившимся и вовремя предъявленным компроматом. Люди, в своё время прошедшие огни и воды, не выдержали самого трудного и страшного в жизни испытания — из грязи в князи. Да, рисковать головой под пулемётами оказалось проще, чем удержаться от искушений, редких в стране победившего пролетариата, и оттого более сладких. И что самое обидное — все эти подполковники, полковники, и даже два генерала, сидели на коротком поводке у бывшего польского полицейского, чуть ли не околоточного надзирателя или городового. Дешёвки…. Нет, это не в отношении выделяемых им сумм, тут-то как раз всё в порядке, а по поводу общего имиджа. Неужели не могли продаться кому-нибудь поприличнее? Дефензива, мать её. Смешно, право слово. Ещё бы сигуранце какой свои услуги предложили.

Другая категория, на которых не удалось накопать ничего грязного, использовалась втёмную, через жён, любовниц, засланных казачков. И если с последними всё понятно, то первые и вторые действовали во вред не обязательно из любви к презренному металлу. О как завернул, будто Цицерон в сенате. Или на Форуме — за давностью лет и сам не упомню, где речи говорил. Бывало, зайду в термы, откушаю кувшин другой фалернского, и такое красноречие просыпается. Не поверите — не только юные весталки, даже почтенные матроны становились жертвой моих витийствований. Прямо там с ног и падали. Их потом так и называли — падшие женщины.

Да, что-то я заболтался. Былое и думы, как говорится. Ну так вот, о почтенных матронах…. Ну какая же супруга командира дивизии не поделится проблемами супруга со своей портнихой или парикмахером? Особенно с парикмахером. Ведь он такой душка, в отличии от суровых военных. Разговаривает с французским поносом, ой, прононсом, и знает итальянское слово, обозначающее пиявку. И в обращении обходителен и предупредителен, само обаяние и очарование. Может поддакнуть в нужную минуту, умильно сложив губки бантиком, а то и гневно осудить соседку генеральши, недавно сделавшую отвратительный перманент. Ну просто не куафер, а лучшая подруга. А кому ещё, как не ему, пожаловаться на тяжкую долю командирской жены, на мужа блудливого, пропадающего неизвестно где, отговорившись необходимостью лично обкатать все девяносто два новых танка?

Люди…. Нет, Михаил Афанасьевич не прав, не квартирный вопрос их испортил. Как раз у них с этим полный порядок. Тут несколько другое, а вот насколько другое, объяснить не могу. Но складывается ощущение, что лозунг "до основанья, а затем" многие восприняли слишком буквально. Особенно последнее слово — "затем". И поехало, и понеслось…. Перманентно пьяные матросы селились в губернаторских дворцах, что, в общем-то, вполне нормально. Если бы не привычка пускать бархатные портьеры на портянки, а книги на самокрутки. И топить буржуйки штучным паркетом карельской берёзы. Недоучившиеся аптекари и гимназисты, носившие сначала кожаные тужурки, потом ромбы, а теперь погоны на габардиновых кителях, поили голицынским шампанским дорогих шлюх, одевая их в меха по методу Эллочки Щукиной. Особым шиком у некоторых представителей старшего комсостава считалась кокаиновая дорожка, насыпанная в ложбинке между женских грудей. И всё это требовало денег, денег, и ещё раз денег. И всегда находились люди, предлагавшие их.

Видимо Лаврентия Павловича посещали те же мысли. Вон как стиснул зубы, пытаясь остановить нервно дергающуюся правую щёки. А ты как думал, товарищ Берия, достаточно посадить столько-то человек, и наступит царствие небесное? В смысле — коммунизм. Если бы так…. Может быть стрелять нужно было больше? Прости, Господи, за излишнюю кровожадность.

Житие от Израила.

Гаврила, паразит, опять о чём-то болтает с бароном, отвлекая меня и мешая записывать шпионские откровения. Уже две фамилии пропустил. Одна надежда на профессиональную память товарища Берии. И на его компьютер, конечно. Понимаю, что ноутбук — это явный анахронизм, но что поделать? Как показывает практика, судьба попаданцев без соответствующих артефактов, в большинстве случаев, оказывается весьма печальной. И как бы Гиви не противился, но мы и есть самые настоящие Попаданцы.

Фух… наконец-то этот полицай замолчал, а то рука, больше привыкшая к клавиатуре, чем к карандашу, устала. Список получился внушительный.

— Как ты думаешь, Лаврентий Павлович, а этот шпион не врёт?

— С чего бы ему, Изяслав Родионович?

— Ну как? Человеческая природа слаба…. Чего бы не прихвастнуть перед вышестоящим начальством? Опять же — финансирование.

— Может быть и так, — согласился Берия. — Но в любом случае, сведения полученные из такого мутного источника, нуждаются в двойной, а то и в тройной проверке. Это во времена Кольки Ежова было достаточно анонимного звонка. Кстати, вспомнил я этого Блудмуновича, есть на него досье.

— И кто таков?

— Гнида, — коротко ответил Палыч, метко плюнув на спину вышеозначенному пану. — По данным Джунковского, сотрудничал с австрийской разведкой ещё с пятнадцатого года. Потом по наследству перешёл к немцам. Арестован в декабре шестнадцатого при передаче хозяевам архивов полковника Кубикуса, но после февраля был выпущен. Впоследствии эта кратковременная отсидка дала ему повод называть себя политкаторжанином, что в то время давало определённые дивиденды. С двадцатого года в ЧК, потом в ОГПУ. Больших чинов не имел, но и те что были, позволяли разговаривать с комдивами почти на равных, особенно если учесть принадлежность к органам.

— И чем всё закончилось?

— Здесь? Как видишь — живой и здоровый. В нашем времени перешёл на сторону немцев двадцать третьего июня сорок первого года. Ещё через месяц попал в засаду, устроенную окруженцами, и был убит.

— Может и нам его… того? — предложил я, оглянувшись на Архангельского.

— Подожди, — Гиви сосредоточился, видимо регулируя настройки нашего щита. — Башку отвернуть всегда успеем. Ты обратил внимание на вопрос англичанина?

— Какой ещё вопрос?

— Самый первый, про самолёт, который должен приземлиться в Кобрине.

— Они что, собираются смыться за границу?

— Не знаю, — развёл руками Гаврила. — Может, ещё раз попробуешь своё богомерзкое умение?

— Нашёл колдуна, — возмутился я.

— Обещаю, что никому ни слова, — успокоил начальник.

Ага, как же, ищите дураков в другом месте. Нет, спорить не стану — товарищу Архангельскому можно доверить свою жизнь, а так же ум, честь, и совесть. Но терзают некоторые сомнения. Особенно если знать, кто был отцом основателем Священной инквизиции. Правда, поначалу-то она использовалась исключительно для устранения политических противников, но потом Гавриилу это быстро наскучило, и он вернулся домой, пустив всё на самотёк. И его воспитанники развернулись…. Не зря же до сих пор в Европе встретить красивую женщину труднее, чем пингвина на Тверской или Земляном валу.

— Ладно, не забивай голову ерундой! — непосредственный начальник хлопнул меня по плечу. Да так, что я едва не слетел с дрезины. — Что делать дальше будем, товарищи офицеры и генералы?

— Я не офицер, — опять влез с возражением барон.

— А кто, генерал? — уточнил Берия.

— Нет, но буду.

— Вот это по-нашему! За это стоит…

— Коньяк не дам, — сразу предупредил всех. — Только в обмен на идею.

Гавриил поднял руку, останавливая готовый разыграться балаган. Но когда мы замолчали, он просто закурил, и надолго задумался, глядя в одну точку. Через некоторое время внимательно посмотрел на меня.

— Ты прав, нужна идея.

— Насчёт них? — я кивнул в сторону мнимых железнодорожников?

— Хрен с ними, — отмахнулся Архангельский. — Сбросим по насыпь — трупом больше, трупом меньше.

— Англичанина мне оставьте, — попросил Берия. — Пригодится.

— Забирай, — согласился Гиви. — Решил ещё один Интернационал организовать? Немец вот есть.

— Я русский, — неожиданно заявил фон Такс.

— Давно ли? — вопрос был задан практически хором.

— Уже пять минут. Хочу стать генералом.

— Тогда тебе креститься нужно, — заметил Лаврентий Павлович. — Иначе Патриарх вето наложит. А хочешь — обрезание сделай, тоже поможет. А католиком, как сейчас, дохлый номер. Не любит Алексей Львович папистов. Стой! Погоди раздеваться, у нас тут и купели-то нет.

Пока наш святой давал советы неофиту, Гаврила присел на шпалу и принялся машинально отбивать дробь кончиками пальцев. Твёрдое дерево под ударами сминалось и брызгало смолой. Плохо дело. Обычно после такой благородной задумчивости у нас за спиной всё горит и рушится. Но не всегда, иногда просто горит — ярким синим пламенем. Недолго.

— Ты что-то говорил про идею? — кажется лучше отвлечь друга от опасных мыслей.

— Говорил, — согласился он. — И могу повторить. Знаешь, что было моей первой мыслью после доклада пана Блудмуновича? Вижу, что догадался. Правильно…

— И что же остановило, гуманность?

— Прекрати ерунду пороть. Просто подумал — а что изменится, если всех из этого списка к стенке поставить?

— Ну, допустим, не всех, — не согласился товарищ Берия. — И в прошлый раз не больше пяти процентов высшую меру получили. А это вот, вообще, новые фамилии. На них у нас ничего не было, нужно проверять. Экий Вы жестокий, Гавриил Родионович.

— Да я не про то, — Архангельский поморщился, как от зубной боли. — Пусть не расстреляем, а просто посадим. Но кто возьмётся утверждать, что на освободившееся место не придут такие же?

— Шпионы и предатели?

— Нет, вот это как раз второстепенно.

— А кто же тогда?

— Аналогичная сволочь. Или ещё хуже — честный человек, который впоследствии и станет этой самой сволочью. Что, мало примеров знаешь?

Что тут ответить? Наверное, каждому приходилось наблюдать за подобными метаморфозами, случавшимися с абсолютно порядочными и милейшими людьми. Опять, взять вот нашего шефа…. Хотя Вам об этом знать пока не стоит.

— И что ты предлагаешь?

— Думать я предлагаю.

И тут меня посетила замечательная мысль, которой и поспешил поделиться с товарищами:

— А пусть Лаврентий Павлович думает! Напишем официальную бумагу, можно пергамент, с приказом срочно изобрести способ сделать всех приличными…. Ладно, можно и неприличными, лишь бы пользу Родине приносили. Нет, Палыч, не зеками — от них пользы меньше.

— Нет так нет, — Берия флегматично пожал плечами. — Пишите свой приказ, что-нибудь придумаю. Только допустимую степень неприличности нужно определить точно, и выделить в отдельный параграф.

— Чего там определять? Возьми себя за эталон.

— Меня? В принципе можно… Так-так… Значит, будущему новому советскому человеку позволительно будет иной раз коньячку пропустить?

— Ежели в меру. И вообще — не покушайся на святое!

— Оно и понятно. А как насчёт…, - тут он слегка замялся.

— Насчёт чего?

— Ну это…. Как сказать…? Проклятье…. Да вот….

— Странное у тебя косноязычие при определённых вопросах. Про женщин, что ли?

— Угу, про них.

— Только по обоюдному согласию. А так — ни-ни….

— Поддерживаю, — одобрил предложение Гавриил, ехидно посматривая в мою сторону.

Уж не на историю ли с некоей Алисой Гессенской намекает, гад? А хотя бы и так! Еле-еле тогда отбился, удачно сбежав на вовремя начавшуюся войну, и с тех пор всегда стараюсь обезопасить себя от подобных случаев. Только толку вот…. Но я не виноват!

Лаврентий Павлович, меж тем, получив на руки свиток, традиционно извлечённый нашим непосредственным начальником прямо из воздуха, ещё раз уточнил:

— С этими-то, что делать будем?

Генерал-майор Архангельский посмотрел на часы и ответил предельно лаконично и официально:

— Берём прямо сейчас. Сорок минут на допрос. Методы — на Ваше усмотрение. Трупы закопать.

— А британец?

— Дался тебе этот британец. Смотри сам, но учти, главное — придумать идею. Любую, но чтоб работала.