Песчаные замки

Глава 25

Полицейский участок Блэк-Холла располагался в небольшом кирпичном здании на Шор-роуд сразу за поворотом на Хаббард-Пойнт. Перед ним расстилался хорошо ухоженный газон, на древке на коньке крыши развевался флаг города с изображением болотной травы, маяка и голубой цапли. Джона с Бренданом провели в маленькое помещение, велели подождать.

На них не надели наручники, не разлучили, не запретили говорить друг с другом. Полицейские держались если не дружелюбно, то вежливо и внимательно. Сержант Коссо принес Брендану пакет со льдом для разбитого носа.

Как только они уселись, прозвучал сигнал тревоги, и все, кроме двух дежурных, вскочили — произошла потасовка в прибрежном баре у Диконс-риф, где в жаркие летние дни собираются байкеры.

Джон взглянул на Брендана, проверяя, как он держится. Парень сидел неподвижно, выпрямившись, как бы ко всему приготовившись.

Джон видел молодых людей его возраста, заключенных в Портлаоз за жестокие преступления — одни совершали их по политическим мотивам, другие — от тяжелой, безнадежной жизни. Брендан совсем другой. Джону казалось, что он давно не встречал столь беззаботного, благополучного юношу. Жизнь ранила даже его собственную жену и детей, которым он причинил столько горя. По сравнению с ними Брендан ведет себя легко и свободно, даже прикладывая лед к разбитому носу. Взгляд остается ярким, губы готовы улыбнуться.

— Все будет хорошо, — заверил Джон.

— Знаю, — сказал Брендан.

Даже этот ответ поразил Джона: мальчик, сидя в полиции, без тени сомнения знает, что все будет хорошо?

— Тебя спросят, не ты ли вырезал надписи в гроте, — предупредил он.

— Я так и думал.

Джон помолчал, ожидая продолжения. Но Брендан просто опустил мешок со льдом, проверяя, остановилась ли кровь — действительно остановилась, — и хранил молчание. Джон удержался, не стал допытываться. Предыдущий вопрос повис в воздухе, и поэтому он продолжал:

— И спросят, что ты имел в виду, говоря о Реджис.

Сердце Джона при этих словах зачастило, Брендан, наверно, заметил биение пульса под кожей, повернул голову, взглянул ему в глаза.

— Вам тоже хочется знать, правда?

— Конечно, — кивнул Джон. — Мне хочется знать все, что ей может помочь. Она с тобой говорила?

Брендан кивнул и впервые с момента привода в участок занервничал, слегка побледнев и облизывая губы, словно его мучила жажда. В углу стоял питьевой фонтанчик. Джон огляделся, еще не привыкнув свободно передвигаться в полиции, но ради Брендана набрался храбрости, пошел, налил воды в бумажный стаканчик.

— Она говорила с тобой? — переспросил он, протянув стакан.

Брендан кивнул, осушил его одним глотком.

— Вчера вечером. Когда мы ушли из пляжного кинотеатра в Хаббард-Пойнт, Реджис была… очень сильно расстроена. Боялась, что миссис Салливан страшно злится на вас.

— Она просто устала, — объяснил Джон. — Абсолютно естественно.

— А Реджис решила, что мать поступила несправедливо. И приняла собственное решение.

— У нашей семьи долгая история, — вымолвил Джон. — Мы делимся на две категории: на осторожных и на чертовски отчаянных. Кажется, Реджис последовала за мной во вторую.

— Невозможно всегда выбирать, за кем следовать, — улыбнулся Брендан.

— Тут, пожалуй, ты прав, — согласился Джон.

Взглянув на юношу, заметил под его улыбкой скрытую печаль, вспомнил, как Сес нашептала, что у него умер брат, а сам он был усыновлен. Джон хотел расспросить его о семье, но сначала решил выяснить все насчет Реджис.

— Что она еще рассказала?

— После того, как Сес и миссис Салливан легли спать, а Агнес совсем выдохлась, я попрощался и пошел к машине. Реджис меня догнала, попросила отвезти ее назад в Хаббард-Пойнт… Я спросил, не к Питеру ли, а она сказала, что должна найти вас.

— Беспокоилась за меня…

Парень кивнул.

— Я сказал, что вы наверняка уже возвращаетесь берегом.

— Верно, — подтвердил Джон, удивляясь, откуда он знает.

— Тогда она меня попросила присматривать за Агнес, фактически, за обеими сестрами — за Сес тоже. Вела себя странно, будто что-то задумала. Я спросил, что происходит, в чем дело…

— И что она ответила?

Брендан глубоко вдохнул.

— Сказала, что ей снятся ужасные сны. Начали сниться сразу же после вашего возвращения. Ей снится, что в тюрьму посадили невинного — вас вместо нее.

Желудок у Джона сжался в тугой комок, по спине между лопатками потекли струйки пота.

— Сны это сны, — пробормотал он. — Не реальность.

— Но ведь вам известно, что она имела в виду? — тихо спросил Брендан.

— Нет. Неизвестно.

— По ее словам, ей снится… что она кого-то убила.

— Нет. — Джон тряхнул головой. — Не она, а я.

— Ей снится, что за вами кто-то гонится и она его убивает.

— Ничего подобного не было, — твердил Джон с колотившимся сердцем.

Голубые глаза Брендана сверкнули в слабом свете, сочившемся сквозь жалюзи на окнах участка. Джон увидел нечто знакомое — вспышку прозрения, пробившуюся сквозь скорлупу, — и вспомнил Тома Келли.

— Мистер Салливан, я знаю, вы хороший отец, вижу, как к вам относятся девочки, слышу, как вы сейчас стараетесь защитить Реджис…

Джон напряг плечи, зная, что за этой преамбулой должно последовать «но», как часто бывает в разговорах с Томом.

— Она моя дочь, — сказал он. — Разумеется, я стараюсь ее защитить.

— Тогда расскажите ей правду.

— Эй… — пробормотал Джон.

— Дети всегда понимают, когда родители им лгут, — сказал Брендан.

Джон возмущенно взглянул на него — как едва знакомый парень посмел сказать такое? Но его гнев как возник, так и улегся: было что-то особенное в глазах юноши — сострадание, слишком глубокое, слишком взрослое в его годы, — и поэтому он просто слушал.

— Я в первый раз это понял, когда мне объявили, что у Падди грипп. Я знал — дело гораздо хуже, потому что его не выписывали из больницы. Потом братишка вернулся домой, и родителям пришлось признаться, что он болен лейкемией.

— Сочувствую.

Брендан кивнул, торопливо продолжив, давая понять, что не в том суть.

— Мне говорили, химиотерапия поможет. Я все ждал, когда это случится. А Падди становилось хуже и хуже. Он уже больше не мог играть. Мне говорили, он просто ослаб от лечения. У него во рту были жуткие язвы, он плакал, соленые слезы разъедали их… Ему советовали представить, как мы все отправимся на рыбалку, когда он поправится.

— Он любил рыбачить?

— Больше всего, — кивнул Брендан. — Мы держали моторку в протоке за кафе-мороженым «Рай». Всегда выходили, когда мимо стаями шел голубой люциан, и столько ловили, что лодка едва не тонула.

— Может быть, ваши родители просто хотели облегчить его страдания, — заметил Джон. — Чтобы Падди думал о чем-то приятном и ждал.

— Знаю, — согласился Брендан. — Но они и мне лгали. Все время твердили, что мы снова все вместе будем рыбачить, когда я уже знал, что никогда не выйдем в протоку, не поплывем в пролив.

— И вы…

Брендан покачал головой.

— Нет. Больше никогда не рыбачили. Падди совсем терял силы. Родители повторяли, будто это от химии, от сильнодействующих препаратов. Уверяли, что он уже выздоравливает. Я возненавидел врачей, потому что он так и не выздоровел.

— Не вини своих родителей, Брендан, — тихо сказал Джон, думая, как вел бы себя сам, если бы кто-нибудь из дочерей заболел. — Они хотели сделать, как лучше.

— Знаю. По-настоящему с ума сходили. Очень любили Падди. Мы все его любили. Я узнал, что один мальчик из нашей школы спас брата, дав костный мозг для пересадки. Сказал родителям, что хочу это сделать для Падди, а они ответили, что я еще слишком мал.

— Ты действительно был слишком мал?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Дело вовсе не в том. На самом деле я не мог стать донором, потому что был усыновлен.

— Раньше не знал?

— Нет. Никакого понятия не имел. Мне ни разу не дали прямого ответа, пришлось обращаться с расспросами к тетке. Она и рассказала. После смерти Падди родители не были расположены отвечать на вопросы. Тетка объяснила, что они не могли зачать ребенка, и поэтому взяли меня. Через несколько лет моя мать забеременела, родился Падди… Они об этом молчали.

— Брендан, родители любят приемных детей не меньше, чем родных. Не считают правду, подробности важными.

— Но правда и подробности очень важны, — мягко заметил Брендан. — И для Реджис важны точно так же.

На Джона нахлынули воспоминания, в мыслях вновь возникли знакомые картины: серебристо-зеленые холмы Западного Корка, накрытые черной тенью штормовых туч; отвесные утесы Баллинкасла, волны, бившиеся внизу о камни; хлещущий со всех сторон дождь, покосившаяся на самом краю скульптура, маячившие надо всем руины башни. Обезумевший Грег Уайт уничтожает его работу, вопя, что он ему должен деньги…

— Если бы она тогда не выбежала на утес… — услышал он теперь собственный голос.

— Вы должны сказать ей правду, — проговорил Брендан.

— Я никогда ей не лгал, — прохрипел Джон с перехваченным горлом, понимая, что лжет даже в эту минуту.

— Вы взяли вину на себя, — сказал Брендан. — Переписали историю, чтобы Реджис не узнала правду… И она на шесть лет потеряла отца.

Джон утратил дар речи, глядя на юношу не старше двадцати четырех лет, в глазах которого виделась глубокая печаль и мудрость.

— Ее во сне преследует призрак, — добавил он.

— Где она? Куда направилась?

— Не знаю.

В комнату вошли два детектива. Гаффни поманил за собой Брендана, а детектив Каван открыла перед Джоном дверь в маленькую приемную.

Он огляделся, не в силах удержаться от воспоминаний о предварительном допросе в участке в Ирландии. В ушах звучали слова Брендана о родительской лжи, о том, что каждый достоин знать правду, и, прокручивая в памяти прошедшие шесть лет, вспоминая свое решение, желание, необходимость облегчить Реджис жизнь, Джон задумался, не совершил ли страшнейшую в жизни ошибку.

— Мистер Салливан… — Детектив Каван жестом предложила ему сесть.

Джон сел, она расположилась напротив за небольшим письменным столом. Чуть за сорок, в черных брюках, накрахмаленной белой рубашке, с выгоревшими на солнце светло-каштановыми волосами, с искренней доброй улыбкой, под которой проглядывает суровость служителей закона из Баллинкасла.

— Я должен отыскать свою дочь, — сказал он.

Она кивнула, с молчаливым согласием глядя на него.

— Ей многое… пришлось пережить, — запинался Джон, с трудом подбирая слова. Если удастся вызвать сочувствие женщины-детектива, которое он подметил в гроте и на какое рассчитывал теперь, может, удастся уговорить ее отправиться на поиски Реджис и взять его с собой.

— Что значит «многое»?..

Джон молчал. Надо немедленно требовать адвоката — в этом смысле в Ирландии он допустил непростительный промах. Стараясь спасти Реджис, сделал заявление, которое было использовано против него. Опытный поверенный сумел бы смягчить в суде дело, не привлекая ее.

И сейчас лучше замкнуться, промолчать, отказаться отвечать на любые вопросы без адвоката. Позвонить Тому — в его семье в Хартфорде юристов больше, чем камней в стенах вокруг Академии. Тяжелая артиллерия, представляющая интересы архиепископства и страховых компаний. Главный прокурор — троюродный брат; половина помощников окружного прокурора связаны с Келли кровным родством; общественный защитник наречен при крещении именем самого Франциска Ксавьера…

Вся эта сплоченная ради общего блага когорта юристов, прославившихся своей проницательностью и умением ухватиться за последний шанс, съезжается летом к Келли. Стоит только ему воспользоваться конституционным правом, и кто-нибудь из Келли через час будет рядом.

Но Джон в данный момент был по-детски наивен, абсолютно ничего не соображая в уверенности, что детектив, тем более женщина — тоже человек, — непременно поймет, что он любит дочь и должен выйти отсюда, чтобы помочь ей.

— Ей двадцать лет, — сказал Джон. — Она помолвлена, но, по-моему, передумала выходить замуж. Была со мной в Ирландии, когда… когда…

— Когда вас арестовали за непредумышленное убийство, — подсказала детектив Каван, заглядывая в какие-то бумаги, отчего у него упало сердце: зачем они затребовали из Ирландии его дело?

— Да, — подтвердил он. — Я только что вернулся домой. Наша семья всегда была близка, мы просто воссоединились. К этому надо привыкнуть.

— Что вам известно об актах вандализма в Академии?

Джона ошеломила смена темы. Неужели он недооценил женщину-детектива? Увидел в ней сочувствие, когда ее интересует вовсе не Реджис, а надписи, нацарапанные на стене.

— Послушайте, — сказал он, — я знаю, по какому поводу моя сестра вас вызвала, но сейчас самое главное — дочь. Она не из тех, кто просто убегает, исчезает из дома, никогда раньше этого не было. Мы с ее матерью беспокоимся…

— Понимаю, мистер Салливан, — кивнула детектив. — Мы стараемся разобраться, понять, имеет ли бегство вашей дочери какое-то отношение к происшествию в гроте.

— В гроте? — переспросил он, вскочив и едва не взорвавшись. — Где кто-то, не знаю, кто — вандал, религиозный фанатик, неведомо что нацарапал? Меня это не интересует, я думал, вы собираетесь отыскать Реджис!

— Сядьте, — приказала она.

Джон закрыл лицо руками, не в силах поверить в происходящее — время идет, Реджис нет, тогда как он ей сейчас особенно нужен. Подумал о ее снах, пересказанных Бренданом. Рассказывает ли он об этом детективу Гаффни?

— Прошлым вечером, — читала по бумаге детектив Каван, — Реджис неадекватно вела себя в Хаббард-Пойнт, буквально набросившись на человека с криком: «Не трогайте моего отца».

— Она на него не бросалась. Правда, немного вышла из себя.

— Один свидетель утверждает, что она защищала вас от словесного оскорбления.

Джон понял. Вот откуда ей известно о том, что он отбыл тюремный срок. Вчера вечером, когда полицию вызвали в Хаббард-Пойнт, кто-то сообщил об этом. Он покачал головой.

— Слушайте, детектив, это наше с ней личное дело. Неужели вы неспособны поверить и отпустить меня, чтобы я ее отыскал?

— Ничего хорошего не выйдет, если вы не расскажете мне, что случилось.

— Вы носите фамилию Каван[30], значит, знаете ирландцев. У моей дочери душа поэта. — Он старался говорить убедительно, зная, что должен уговорить детектива отпустить его. — Она очень глубоко переживает и чувствует. Прошлым вечером ей показалось, что ее будущий свекор грубо со мной обошелся. Вот и все. Ее это задело.

— Интересно, — кивнула детектив Каван, читая бумажку, на которой Джон даже через стол видел гриф ирландского суда. — В Ирландии ее тоже что-то задело?

— Нет, — пробормотал он с упавшим сердцем, зная, что последует дальше.

— В протоколе предварительного допроса, составленного полицией Баллинкасла после вашего ареста за убийство Грегори Уайта сказано, что по прибытии на место происшествия полиция обнаружила истерически рыдавшую Реджис, которая без конца повторяла одно: «Не трогайте моего отца». Потом замолчала и больше вообще не сказала следователям ни единого слова.

Сердце Джона громыхало. Они получили досье из Ирландии. Видно, через родителей Питера.

— Вы не понимаете, — вымолвил Джон. — Она чуткая девочка. Разве вы не получили бы шок, став свидетелем убийства? Для нее это было ужасно.

— Еще бы, — кивнула детектив, вытащив что-то из переднего ящика письменного стола.

Это была записка Реджис, которую Хонор отдала полиции в Голубом гроте. Джон опустил глаза…

Он откинулся на спинку стула, уставился в окно. По Шор-роуд бежали машины, сквозь стекло, сквозь гул кондиционера слышался глухой шум уличного движения — люди ехали на пляж и возвращались с пляжа, — треск моторных лодок, голоса жен и детей. Джон подумал, как Хонор переживала за дочек, и крепко вцепился в подлокотники, чтобы не рявкнуть на детектива.

— Что она имела в виду, — спросила Каван, — говоря, что должна взять вину на себя?

Он по-прежнему смотрел в окно.

— И вот здесь, — продолжала она, указав на последнюю фразу, — «я хочу сделать то, что должна»?

— Мне нужен адвокат, — тихо вымолвил Джон, понимая, что адвокат нужен не столько ему самому, сколько Реджис.