Пещера Лейхтвейса. Том второй

Глава 69 ЧУДЕСНЫЙ ЛАРЧИК

На другой день около полудня все начальствующие лица пражского гарнизона собрались во дворце Аделины Барберини к обеду, устроенному ею по случаю дня ее рождения. Несмотря на то, что в Праге уже свирепствовал голод, Аделина ухитрилась раздобыть не только хороший обед, но и лакомства в достаточном количестве, чтобы угостить на славу офицеров.

Роскошно убранный стол в лучшей комнате дома ломился от всевозможных яств и вина. За деньги, даже в осажденной Праге, можно было достать все что угодно, а Аделина не пожалела их, чтобы оказать внимание офицерам в благодарность за отважные подвиги по обороне крепости. Нечего и говорить, что в числе гостей был также и граф Батьяни; он даже удостоился чести быть кавалером очаровательной хозяйки, возбуждая этим зависть своих товарищей по оружию. После десерта, когда подали шампанское, Аделина сделала лакеям знак удалиться, заперла собственноручно двери столовой и опустила тяжелые портьеры.

— Теперь, друзья мои, — заговорила она, вернувшись к столу, — побеседуем о том, что нас больше всего волнует — об участи города. Скажите, надеетесь ли вы отстоять крепость, и дайте мне материал для доклада, который я намерена как можно скорее отправить нашей возлюбленной государыне, императрице Марии Терезии.

— Полагаю, — отозвался старший по чину генерал, — что об этом должен докладывать наш начальник, комендант, граф Сандор Батьяни.

Глаза всех присутствующих обратились на Батьяни. Комендант крепости бросил сигару и встал. Он был бледен и, видимо, утомлен бессонными ночами. Глаза его как-то странно блуждали; он все время старался улыбаться, чтобы скрыть свое тайное волнение. Хотя он был превосходным актером в жизни, Аделина все-таки успела заметить, что он чем-то сильно озабочен. За обедом она даже несколько раз спрашивала, не болен ли он.

— Доклад мой будет короток, господа, — чуть дрожащим голосом заговорил Батьяни. — Я буду говорить о том, что всем нам и без того известно, потому что этого желает наша очаровательная хозяйка. Неприятель продолжает осаду с неослабевающим упорством. Мы сделали все, что от нас зависело, чтобы отстоять крепость. До сих пор наши усилия увенчивались успехом: наши укрепления, наши стены устояли против прусских ядер, и приступы неприятельских войск были отбиты. Но внешний враг нам не так страшен, как внутренний. Я говорю о голоде, о недостатке жизненных припасов, ядер и патронов. Недостаток этот чувствуется все сильнее. Пока мы еще держимся, но если пройдут еще две недели и к нам не явится на выручку ожидаемая армия, то дело кончится плохо. Нам тогда придется сделать отчаянную вылазку, чтобы победить или умереть под развалинами Праги.

Батьяни произнес последнюю фразу с большим усилием и, под тяжелым впечатлением своих собственных слов, опустился в кресло.

Но тут вскочила Аделина Барберини. Со сверкающим от воодушевления взором она воскликнула:

— Опасения графа Батьяни не оправдаются! Фельдмаршал Даун со своей армией находится на расстоянии каких-нибудь десяти миль от Праги. До сих пор он не имел возможности помочь нам потому, что прусская армия отрезала всякое сообщение, препятствуя его переправе через Влтаву. Но сегодня утром я получила письмо от Дауна, в котором он сообщает, что ухитрился обмануть пруссаков и дней через пять появится под стенами Праги, чтобы дать неприятелю решительное сражение или оттеснить его от нашей крепости по направлению к Колину. Отсюда вы видите, господа, что нам остается бороться и отбиваться от неприятеля всего только пять дней. В течение пяти коротких дней мы еще должны будем переносить нужду и лишения, в течение пяти суток мы не должны смыкать глаз, чтобы предупредить неожиданное нападение неприятеля. Но после этого мы будем свободны, и отечество с гордостью будет приветствовать нас, защитников и спасителей золотой Праги. Предлагаю вам, господа, поднять бокалы и воскликнуть вместе со мной: «Да здравствует наша всемилостивейшая государыня, императрица Мария Терезия! Да здравствует Австрия! Да здравствует Прага!» Слова «Мария Терезия» и «победа» пусть будут нашим паролем!

— Мария Терезия и победа! — восторженно крикнули офицеры. — Ура! Ура! Ура!

Аделина Барберини подбежала к окнам и распахнула их настежь. По улице пронеслись восторженные крики:

— Мария Терезия! Победа!

Собравшаяся на улице перед окнами толпа услышала возгласы офицеров, и по всей Праге пронеслись ликующие крики. Вскоре вся улица перед домом Аделины Барберини была заполнена густой толпой. Все взоры были обращены к окну, в раме которого появилась очаровательная чернокудрая красавица с розовыми щеками и сияющими глазами. Одной рукой она опиралась на плечо стоявшего рядом с ней графа Батьяни, а другой высоко подняла бокал с шампанским. За ее спиной виднелись блестящие формы генералов и офицеров.

— Этот бокал, — воскликнула Аделина, обращаясь к толпе, — я пью за вас, храбрые граждане Праги! Не сетуйте за то, что я устроила обед в то время, когда вы голодаете. Я сделала это для ознаменования отрадной вести. Слушайте! Фельдмаршал Даун с огромной армией, присланной нашей великой государыней, находится на расстоянии десяти миль от Праги. Через пять дней он разобьет наголову прусских варваров и прогонит их за пределы нашей дорогой родины. Тысячи и тысячи пруссаков лягут костьми на наших полях.

— Да здравствует Мария Терезия! — заревела толпа, бросая в воздух шапки. — Да здравствует фельдмаршал Даун! Да здравствует Аделина Барберини, защитница Праги!

— Не меня вы должны чествовать, друзья мои! — воскликнула Аделина. — Чествуйте того, кто стоит рядом со мной, графа Сандора Батьяни. Он защищает вас во время осады, он свято исполняет клятву отстаивать крепость до последней возможности. Честь и слава ему! Он достоин лавров победителя.

Аделина Барберини сорвала с груди две пышные розы и под восторженные крики толпы приколола их к мундиру графа Батьяни. Но Батьяни стоял неподвижно, бледный как смерть. Ликование толпы, выкрикивавшей его имя, казалось ему жестокой насмешкой. Толпа чествовала его, предателя и изменника, продавшего крепость неприятелю за миллион талеров, выдавшего письменное доказательство своего предательства. Если бы эта толпа подозревала его злодеяние, то ликование ее превратилось бы в яростный рев. Она приступом взяла бы дом, и тысячи рук разорвали бы на клочки коменданта-изменника. В полночь Батьяни должен был открыть неприятелю ворота укрепления. Он обязался сделать это, подписав документ, переданный Илиасу Финкелю. Даже если бы он переменил решение и отказался от миллиона, то этим ничего не поправил бы, так как предательский документ так или иначе сделается достоянием населения Праги. Это было равносильно его гибели, позору и смерти.

«Раз я уже зашел так далеко, — подумал он, — то должен решиться и на дальнейшее. Сегодня ночью исполню свое обязательство, открою пруссакам ворота, получу миллион и скроюсь. Миллион мне обеспечен — у меня в кармане лежит перевод, доставленный сегодня утром прусским лазутчиком».

Лондонский банк обязан выдать миллион талеров предъявителю перевода без удостоверения его личности. Батьяни не знал, каким образом прусский посредник проник в город. Тот и не говорил об этом, а ограничился лишь передачей графу перевода и получением взамен расписки, которую Батьяни и выдал дрожащими от волнения руками. Получив эту расписку, пруссак повторил:

— Сегодня в полночь, когда большой колокол собора пробьет двенадцать, вы должны открыть нам ворота. Не заставляйте нас ждать, граф Батьяни. Если вы измените вашему слову, то завтра утром на всех улицах Праги будут расклеены копии вашего обязательства, а подлинник отправлен в Вену.

Затем прусский посредник исчез. Граф Батьяни и не подозревал, что это был Зигрист, преданный товарищ разбойника Лейхтвейса. Зигрист отлично сыграл свою роль и сунул графу в руку подложный перевод, по которому английский банк никогда не уплатил бы ни гроша. Лейхтвейс перехитрил графа, но последний не подозревал этого…

Батьяни отошел вместе с Аделиной от окна. Мало-помалу собравшаяся на улице толпа разошлась. Генералы откланялись, и Аделина осталась наедине с графом Батьяни. Они перешли из столовой в уютный будуар и уселись в мягкие кресла. На маленьком столике стояли чашки с душистым кофе. Аделина предложила своему гостю папиросу и сама закурила.

— Что с вами сегодня? — спросила она, придвигая свое кресло к графу. — Вы бледны и расстроены, в ваших глазах нет обычного огня. Не больны ли вы, друг мой?

— Да, я болен, Аделина, — порывисто произнес Батьяни. — Меня пожирает внутренний огонь, погасить который можете только вы. Аделина, вы обещали принадлежать мне. С того времени и во сне и наяву меня преследует ваш образ; я не в силах больше бороться со страстью. Аделина, вы прелестнейшая женщина во всем мире. Будьте моей!

Аделина в недоумении взглянула на взволнованного Батьяни.

— Что с вами? Вы оскорбляете меня. Вы как будто собираетесь сделать меня своей любовницей, а не женой.

— О нет, Аделина! — страстно прошептал Батьяни. — Я дам тебе мое имя, и если бы ты захотела, то могла бы еще сегодня носить имя графини Батьяни. Священника можно пригласить немедленно, он повенчает нас, а затем я увезу тебя в Градшин, и в старинных покоях королевского замка мы сегодня же отпраздновали бы нашу свадьбу.

— Что за сумасбродство! — обиженным тоном воскликнула Аделина. — Вы бредите, граф. Не следует ли вам обратиться к врачу, быть может, он даст вам успокоительное средство.

Батьяни вскочил и почти с ненавистью взглянул на Аделину.

— Но ведь вы же обещали сделаться моей женой? — крикнул он.

— Я поставила условием избавление Праги от осады.

— Вы все о Праге да о Праге. У вас только она на уме. Для меня же, Аделина, моя любовь выше всего.

— Но почему вы не хотите подождать еще пять дней? — спросила Аделина. — Через пять дней Прага будет свободна, и тогда я стану вашей женой. Победителю я отдамся охотно.

— А если наши надежды не оправдаются? — глухо проговорил Батьяни, косясь исподлобья на Аделину. — Если фельдмаршалу не удастся провести прусского короля? Если, вопреки всей нашей бдительности, над нами разразится несчастье? Если пруссакам удастся взять Прагу приступом?

Аделина, скрестив руки на груди, пытливо взглянула на своего собеседника.

— Вы спрашиваете, что будет, если это случится? — произнесла она. — Тогда мы все умрем геройской смертью.

— Вы говорите о смерти, Аделина? С нею погибнет ваша красота и очарование. Нет, Аделина, этого не должно быть. Вы хотите погубить свое дивное тело, роскошные волосы, пышную грудь, подставив себя под пули и сабли пруссаков? Аделина! Еще раз умоляю, будь моею сегодня же. И насладимся жизнью, которой, быть может, мы вскоре лишимся. Аделина! Я хочу обнять тебя теперь же, прижать к своей груди тут, в этой комнате.

— Прочь, безумец!

Но Батьяни уже обнял Аделину, пытаясь прижать свои губы к ее. Глаза его горели безумным огнем. Он так крепко сжал ее в своих объятьях, что она почти задыхалась, пытаясь вырваться от него, но не могла совладать с ним. Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.

— Граф Батьяни, опомнитесь! — кричала она. — Оставьте меня!.. Это смертельное оскорбление!.. Вы забылись! Ваши поцелуи оскверняют меня. Вон отсюда! Я презираю всякого, кто не умеет управлять своими страстями.

Отчаяние удвоило ее силы, и ей, наконец, удалось оттолкнуть его от себя. Вся пылая гневом, стояла она перед графом, угрожающе смотря на него. Батьяни тщетно пытался прийти в себя и прижимал обе руки к груди, чтобы успокоиться.

— То, что вы совершили, граф Батьяни, — беззвучным голосом произнесла Аделина, — я никогда не простила бы ни одному мужчине и предала бы его смерти. Вы нарушили нашу дружбу и открыли мне глубину вашей души. Мне страшно сознаться, что человеку, не умеющему владеть своими страстями, я помогла подняться до должности коменданта Праги, что я доверила участь крепости необузданному развратнику. Но я поборю свой гнев, я скрою его от других, так как забочусь не о себе, а лишь о крепости моей императрицы, доверенной вам. Я забочусь о спасении Праги. Господин комендант, то, что произошло между нами сегодня, я никому не расскажу и постараюсь простить, если вы останетесь верны клятве и отдадите свою жизнь за Прагу. Но горе вам, граф Батьяни, если вы измените вашему долгу, если и в этом отношении станете рабом своих страстей, каким показали себя по отношению ко мне. Тогда я буду способна совершенно хладнокровно убить вас. А теперь уходите, граф, и не являйтесь больше в этот дом без моего приглашения.

Величественным жестом Аделина отняла у графа возможность возразить что-нибудь, и ему пришлось подавить свой гнев. Он направился к двери, а Аделина отвернулась к окну. На пороге Батьяни обернулся и с насмешливой улыбкой взглянул на Аделину. На его хитром лице появилось какое-то странное выражение. В эту минуту он уже не жалел, что совершил предательство. Он задумал потребовать от неприятеля, кроме миллиона талеров, на который, как он думал, перевод уже лежал в его кармане, еще и другую награду и не сомневался, что требования его исполнят. Он решил потребовать у победителей выдачи ему красавицы Аделины.

— Погоди, Аделина, — бормотал Батьяни, спускаясь по устланной коврами лестнице, — ты будешь не женой моей, а наложницей. Не священник повенчает нас, а победоносный неприятель приведет тебя ко мне, и тогда ты будешь всецело в моей власти. За свое предательство я получу миллион талеров и Аделину Барберини. За такую цену я продал бы не только Прагу, но и всю австрийскую империю.

Вечером того же дня Аделина Барберини сидела на большом балконе, украшенном цветными стеклами, и смотрела на улицу, наблюдая за пестрым зрелищем суетящейся толпы — солдат, рабочих и торговцев. В комнату вошла пожилая служанка и доложила, что явился какой-то торговец, настаивающий, чтобы синьора Барберини лично посмотрела его товары.

— По-моему, — сказала служанка, — вам следовало бы посмотреть на вещи, которые он принес с собой в корзине. У него там есть украшения, кружева, ленты, словом, много такого, что нравится женщинам.

— Теперь не время заниматься побрякушками, — уныло возразила Аделина. — Если бы этот человек мог продать нам хлеба, чтобы накормить граждан Праги, мы радостно приветствовали бы его. Пока в городе царит голод, я не могу интересоваться украшениями, я хочу страдать вместе со страждущими, голодать с голодными и делить с горожанами все невзгоды.

— Так-то оно так, — ответила служанка, — а все-таки не мешало бы вам взглянуть на принесенный товар. Торговец большой чудак, а вы, синьора, интересуетесь такими личностями. Он утверждает, что приехал с вашей родины, из прекрасной, солнечной Италии и привез вам оттуда привет.

Не успела служанка сказать последней фразы, как Аделина воскликнула:

— Приведи его сюда. Если он итальянец, я хочу его видеть. Быть может, он в чем-нибудь нуждается и я смогу помочь ему.

«Я так и знала, — подумала служанка, уходя, — что госпожа не откажется принять своего земляка. Итальянца она всегда примет и всегда ему поможет».

Через некоторое время в комнату вошел рослый мужчина, по лицу которого сразу можно было узнать в нем южанина. Он был в национальном костюме сицилианца. Его смуглое лицо было окаймлено коротко подстриженной иссиня-черной бородой, волосы густыми прядями спадали ему на плечи, а в ушах блестели маленькие золотые серьги. В общем он производил впечатление скорее итальянского рыбака, чем торговца. Но Аделина отлично знала, что рыбаки Сицилии часто вынуждены скитаться по белу свету, когда им не везет или когда буря разобьет их судно.

— Мое почтение, синьора, — произнес вошедший, сделав рукой характерный жест итальянцев. — Я счастлив видеть итальянку, да еще такую красивую и знаменитую. Да благословит вас Мадонна! Не гневайтесь, если я осмелюсь выложить перед вами мои товары, быть может, вы удостоите своим вниманием ту или иную вещичку. Прошу святого Кристиана, чтобы он помог мне заслужить ваше внимание.

Аделина приветливо кивнула торговцу головой и указала рукой на кресло.

Но тот не сел, а только снял свой тяжелый узел со спины и поставил его на одно из кресел.

— Как вас зовут, друг мой? — спросила Аделина, которой очень понравился рослый итальянец.

Она вспомнила свою родину и соотечественников. Молодой девушкой, живя в Италии, она была счастлива, так как в то время еще не знала житейских дрязг и волнений, не знала страстей и всего того, что втянуло ее в водоворот жизни.

— Меня зовут Франческо Гольдони, — ответил итальянец, — родился вблизи Палермо. Я был рыбаком, но два года назад буря разбила мою лодку и я с трудом спасся. Я потерял все, что у меня было, но сохранил веру в Божью помощь. Я собрал последние крохи, накупил на них всякой всячины, выделываемой в сицилийских деревнях, и пустился в путь-дорогу, пройдя пешком Италию, Швейцарию и Австрию; наконец я попал на театр войны. Теперь я поневоле нахожусь взаперти в Праге. Дела мои очень плохи, синьора. Никто ничего не покупает. Вот взгляните на этот талисман: он сделан из камня Голубого грота на острове Капри, и кто носит его, того Мадонна будет охранять, так как талисман этот окроплен святой водой. А вот крест из розового дерева. Вот воротник ручной работы из тонких кружев, лучше которых вы не найдете даже в Брюсселе. Думаю, что этот воротник вам должен понравиться, он вполне достоин украшать вашу красивую шею.

— Плохое время выбрали вы для торговли, — ответила Аделина, — даже у богатых людей в Праге теперь нет денег. Война поглотила все и отняла у женщин даже охоту наряжаться. Женщины гордятся теперь не украшениями, а ранами своих мужей, полученных в кровопролитных боях.

— Борьба эта скоро кончится! — воскликнул сицилианец и как-то странно исподлобья взглянул на Аделину. — Прага скоро избавится от страданий.

— Да будет на то воля Мадонны, — произнесла Аделина и невольно сложила молитвенно руки. — Как бы мне хотелось, чтобы ваше предсказание оправдалось! Но ведь в наше время пророков нет, чудес не бывает, и я боюсь, что ужасная осада затянется еще надолго.

— Нет, она не затянется, синьора. Осада кончится сегодня ночью.

Аделина в изумлении взглянула на итальянца, как бы не понимая его слов. Ее поразил решительный тон, которым он произнес их.

— Кто вы такой? — воскликнула она. — Почему вы с такой уверенностью предсказываете события, такие важные для блага десятков тысяч людей?

— Я уже сказал, что я бедный рыбак, — ответил итальянец, — но дело в том, что сегодня ночью мне приснился странный сон. Я верю в сны, и кроме того, Мадонна дала мне знамение, что мой сон исполнится. Вот почему я не сомневаюсь, что мое предсказание тоже исполнится.

Аделина, как все итальянки, была суеверна. Хотя она побывала во многих странах, получила хорошее образование и была очень начитанна, все же она не могла отделаться от первых впечатлений молодости и предрассудков воспитания. Услышав о знамении, данном Мадонной рыбаку, она попросила его рассказать ей все, как было. Итальянец согласился не сразу, ссылаясь на то, что тайны сновидения не следует рассказывать, так как это таинственные откровения, даруемые святыми только избранным смертным. Однако Аделина уговорила его, и он рассказал следующее:

— Вчера вечером, по обыкновению, я лег спать очень рано, так как денег у меня нет и я не могу следовать примеру других, которые каждый вечер собираются в трактирах и болтают о делах. Я занимаю каморку в одном из больших домов. Днем я исходил весь город, поэтому был очень утомлен и сразу заснул. Вдруг мне показалось, будто моя каморка озарилась чудным сиянием. Стало так светло, что я не мог даже открыть глаз. Они болели, точно я смотрел на яркое солнце. Мало-помалу сияние приняло более мягкий, голубоватый оттенок, и вместе с тем зазвучала дивная музыка, вроде той, какую я слышал один-единственный раз в Риме в соборе св. Петра, когда его святейшество благословлял пилигримов. Открыв глаза, я вдруг увидел, как разверзся потолок и на розовых облаках ко мне спустилась Мадонна.

— Как? Мадонна? — в изумлении воскликнула Аделина, крайне заинтересованная рассказом.

— Да, именно Она, — подтвердил Гольдони, — в таком виде, как Ее изображают на картинах у нас на родине. Она была облачена в белое одеяние, а с плеч спускалась голубая мантия, голова была украшена диадемой, а в руках Она держала младенца Иисуса. Я вскочил с постели и бросился перед ней на колени, не смея поднять глаз. Я бормотал молитвы, пока не услышал: «Франческо Гольдони! Ты избран Мною, чтобы оказать благодеяние городу, в котором живешь, где много церквей и где столько верующих христиан». «Неужели ты, Мадонна, — воскликнул я, — избрала меня, ничтожного раба Твоего?! Мне не пристала такая благодать, есть более достойные, которые лучше сумеют исполнить Твое поручение!» «О, нет, — возразила Она с дивной улыбкой на устах. — Слушай меня. Завтра ночью, в это время, осада Праги придет к концу. Отнеси эту весть той, которая ближе всего принимает к сердцу судьбу города, которая действовала более решительно, чем все генералы и офицеры, и которая одна заслуживает название охранительницы Праги. Имя ее Аделина Барберини. Всякий ребенок скажет, где ты сможешь найти ее. Ей ты и снеси эту весть, сказав только, что Я явилась тебе и дала поручение. Все остальные сведения Аделина найдет в серебряном ларчике, который ты возьмешь утром в соборе. Там, за дверью, ведущей из церкви в сакристию, стоит этот ларчик. Это очень ценная вещь, но она не должна соблазнить тебя, и ты в тот же день должен передать ее Аделине». Затем Мадонна благословила меня и исчезла. Дивная музыка умолкла, сияние померкло, и меня снова окутала тьма.

Аделина пришла в сильное волнение.

— Странно, очень странно, — проговорила она. — Скажите, Гольдони, что вы сделали, когда проснулись?

— Я последовал велению Мадонны. Сначала я подумал, что видел сон, но тем не менее оделся и отправился в собор, так как хотел удостовериться, хотя и не рассчитывал найти серебряный ларец.

— Но вы нашли его? — дрожащим голосом спросила Аделина. — Да?

Итальянец взял с лотка маленький серебряный ларчик старинной работы.

При виде ларчика Аделина зашаталась и опустилась на диван. Потребовалось довольно много времени, прежде чем она успокоилась.

— Скажите, Гольдони, — почти шепотом спросила она, — вы нашли ларчик именно в том месте, на которое указывала Мадонна?

— В том самом. Едва я немного приотворил дверь в сакристию, как увидал на полу что-то блестящее. Я поднял этот предмет, сдул с него пыль и в изумлении увидел серебряный ларец. Будьте любезны, синьора, рассмотрите его внимательно. Вы, вероятно, помните, что несколько лет назад из собора св. Петра в Риме были похищены разные драгоценности, находившиеся вблизи главного алтаря. В то время по всей Италии были опубликованы описания похищенных вещей, но они так и пропали, точно их бросили в море. Я отлично помню, что среди них находился ларчик, подобный тому, какой я теперь держу в руках. Осмотрите крышку: это дивная работа старинных итальянских мастеров. Сам Бенвенуто Челлини не мог бы сделать ничего лучшего.

— Вы правы, — согласилась Аделина, взяла дрожащей рукой ларчик и в сильном волнении начала его рассматривать. — Но не объясните ли вы, каким образом эта вещь могла попасть в Прагу?

— Объяснить нетрудно, синьора. Воры, вероятно, бежали из Италии, опасаясь продать там похищенные вещи. Быть может, у них заговорила совесть, и они, находясь случайно в Праге, вернули ларчик в собор, чтобы тем хоть отчасти загладить свою вину. Прошли года, святыня покрылась пылью, никто не обращал на нее внимания. Словом, так или иначе, ларчик теперь найден и по праву и справедливости принадлежит вам, синьора, так как сама Мадонна предназначила его вам.

— Да, я принимаю его! — воскликнула Аделина, прижимая ларчик к груди. — Теперь у меня есть доказательство, что к вам во сне действительно явилась Мадонна. Но тем не менее я не понимаю, какое отношение имеет этот ларчик к судьбе Праги?

— Об этом я тоже не могу сказать, синьора, — ответил итальянец, — но мне думается, вы узнаете это из содержимого его.

Аделина поставила ларчик на маленький золоченый столик.

— Я последую вашему совету, — сказала она, — но сделаю это, когда буду одна. Если Мадонна действительно прислала мне весть, то я должна ознакомиться с этим наедине, без свидетелей. Поэтому позвольте теперь поблагодарить вас, мой друг. Правда, я не имею возможности возместить вам стоимость ларчика, но дам вам возможность по окончании этой ужасной войны как можно скорее вернуться на родину. Там вы приобретете маленькую усадьбу, а также и лодку, так как настоящий сицилианец не может жить без моря, как хороший всадник без коня.

— Да благословит вас Господь, синьора. Вы правы. Наш брат чувствует себя хорошо, только когда сидит в своей лодке. Мы знакомы с непостоянством моря и чувствуем себя на волнах, как у себя дома.

Аделина подала торговцу туго набитый кошелек.

— Берите, друг мой. Тут золотые монеты, которые в Италии имеют такую же ценность, как и повсюду. Не смущайтесь тем, что на монетах имеется изображение еретика, нашего врага, прусского короля. Он когда-нибудь ответит за все, что натворил, но золото его имеет полную цену.

Сицилианец, нисколько не смущаясь, положил кошелек в кожаную сумку, которую носил на поясе, затем поднял свой узел и торопливо стал собираться.

— Прощайте, синьора, — сказал он, — да благословит вас Мадонна и да просветит Она вас на благо Праги, которую вы охраняете.

Он низко поклонился, прикоснулся губами к краю одежды Аделины и быстро вышел.

Аделина и не подозревала, что беседовала с человеком, с которым ей уже однажды пришлось встретиться в ущельях гор Таунуса, когда он отнял у нее важное письмо, похищенное ею у прусского короля. Оставшись одна, она прежде всего заперла на ключ дверь, затем зажгла лампу на камине, так как во время ее беседы с переодетым Лейхтвейсом наступила ночь. Покончив с этим, Аделина опустилась на колени и помолилась. Только тогда она подошла к маленькому столику и, взяв ларчик в руки, благоговейно начала рассматривать его, как-то робко к нему прикасаясь.

Вдруг крышка открылась. Аделина слегка вскрикнула и подошла с ларчиком поближе к лампе. К крайнему изумлению, она увидела, что в ларчике лежит сложенная бумага, запечатанная красной печатью. Аделина внимательно рассмотрела эту печать и, к удивлению своему, увидела, что на сургуче имеется печать города Праги. Она сразу сообразила, что бумага только недавно была положена в старинный ларчик. Адреса на конверте не было, так что нельзя было догадаться, кому предназначалось это письмо.

Аделина, подумав немного, вскрыла конверт и, развернув бумагу, с напряженным вниманием начала читать; она впилась глазами в бумагу, как бы желая лучше воспринять каждое слово, каждую букву. Но, прочтя первые две строчки, она глухо вскрикнула. Руки ее задрожали, и она едва не уронила бумагу, побледнев как полотно.

— Боже праведный! — простонала она. — Неужели это правда? Батьяни — изменник. Негодяй! Подлец! Клятвопреступник! Да, это его почерк, он сам писал это письмо. В этом нет сомнения.

Аделина задыхалась от волнения. Снова начала она читать, стараясь превозмочь свое волнение, чтобы яснее понять содержание документа. Наконец она испустила дикое проклятие и скомкала бумагу. Глаза ее засверкали зловещим блеском.

— Ты сам произнес себе приговор, граф Сандор Батьяни! — проскрежетала она. — Гнусный предатель! Подлый изменник! Вот каким образом ты печешься о благе доверившегося тебе города. Вот каким образом ты исполняешь обязанности, возложенные на тебя самим Богом. За миллион прусских талеров ты готов предать нас, отдав в руки врага. За деньги ты продаешь жизнь и имущество десятков тысяч людей, охранять которые ты призван. Ты сам погубил себя, граф Батьяни, и тебе не миновать позорной смерти. Кто бы ни прислал мне эту весть — Мадонна или простой смертный, — ошибки тут нет, всякое недоразумение исключается. Слишком ясен почерк Батьяни, слишком отчетлива печать коменданта крепости. Но я, помимо этого, сумею удостовериться, на самом ли деле человек способен дойти до такой неимоверной подлости. Вот почему он настаивал, чтобы я вышла за него замуж сегодня же. Он намеревался не только получить за предательство деньги, но и обеспечить за собой живую добычу. Слава Богу, мне удалось избежать этого. А теперь я исполню свой долг. Я постараюсь поймать его на месте преступления и, если удостоверюсь, что он предатель, то придумаю такую казнь, ужаснее которой еще не бывало. Такое ужасное преступление заслуживает соответствующего наказания.

Вдруг Аделина разразилась судорожными рыданиями. Она подбежала к окну, отдернула занавес и взглянула на город.

— Ты спокоен, великий, золотой город! — сквозь слезы воскликнула она. — Жители твои голодают, отказывают себе в последнем. Они осаждены лютым врагом, но терпеливо переносят все невзгоды, желая остаться верными государыне и тем обеспечить победу за нами. Граждане, вы служите великому делу и страдаете за него, а среди вас находится злейший враг, предатель, жадно ожидающий часа, чтобы погубить вас. Но будьте покойны, добрые люди, я не дремлю. Вас охраняет женщина, у которой хватит сил довести борьбу до конца и уличить изменника. Я сегодня же раздавлю эту змею, которую взлелеяла на собственной груди. Мерзавец Батьяни, твой смертный час не за горами.

Аделина взглянула на часы, стоявшие на камине рядом с лампой. Было ровно восемь часов вечера. Она позвонила и спросила вошедшую служанку, кто из офицеров командует дежурным караулом.

— Поручик Альфред фон Бенсберг, — ответила та.

— Адъютант графа Батьяни? — пробормотала Аделина. — Странно. Неужели это случайное совпадение? Но нет, Бенсберг не предатель. Открытое лицо его внушает доверие. Он ничего не знает о замыслах Батьяни, который назначил его на дежурство, по всей вероятности, только для того, чтобы избавиться от него на сегодняшний вечер.

Аделина, не высказывая своего волнения, приказала служанке подать ужин. Она поужинала одна в столовой. Потом взялась за книжку, чтобы рассеяться чтением, но не могла следить за текстом и бросила ее на диван. Когда, наконец, часы пробили одиннадцать, Аделина ушла в спальню. Она сняла платье и нарядилась в мужской костюм, в который обыкновенно одевалась, когда совершала обходы вместе с Батьяни. За пояс она заткнула кинжал и запаслась двумя заряженными пистолетами. Письмо, уличающее графа Батьяни в измене, она спрятала в карман. Затем, накинув плащ и надвинув на лоб шляпу, она вышла из дома. На улице она остановилась на минуту, как бы раздумывая, куда направиться, но это продолжалось недолго, и она направилась к караульне.