Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

Глава 19

За десять дней до Осеннего Бала.

Добираться до берега в утлой лодчонке все же гораздо приятнее, чем вплавь. Только это и утешало шеена, стершего ладони веслами. Ещё не меньше трех часов грести под палящим солнцем, и то, если повезет успеть до отлива. Проклятый всеми демонами капитан наотрез отказался подходить к берегу ближе хоть на милю. И с каких это пор Свободные Охотники стали такими трусами? Невнятным объяснениям насчет странной разрушительной магии, с помощью которой этим летом торговые суда из Валанты потопили не меньше четырех кораблей Свободных Охотников, Нимуе Рустагир не особенно доверял. Уж на что, а не защиту от магии мидзаку никогда не скупились.

Не имея собственных магов, Полуденная Марка наверстывала упущенное с помощью науки. Совет Священных Старцев организовал чуть не на каждом крупном острове школы для одаренных детей, и несколько университетов, под чутким руководством Старцев изучающих различные науки. И прежде всего — все, что только может противодействовать магии. За два с половиной века упорных исследований и экспериментов университеты добились впечатляющих результатов — изготовленные в их стенах амулеты могли нейтрализовать практически любой вид магии. По крайней мере, магию артефактов, зелий и средних по силе стихийных магов. С рунами дело обстояло несколько сложнее, в силу того, что руны тоже скорее являлись наукой, нежели магией. В этих подробностях шеен не слишком хорошо разбирался, но вполне достаточно для того, чтобы усомниться в том, что Свободные Охотники столкнулись именно с магией, а не с новым, неизвестным доселе оружием. И, разумеется, это предположительно новое оружие заинтересовало его чрезвычайно.

Но пока, обливаясь потом и щурясь от нестерпимого блеска волн, шеен Рустагир ругал последними словами и глупость ирсидского купца, и жадность Свободных Охотников, из-за которых он лишился не только своего багажа, сгоревшего вместе с галеоном, но и мало-мальского комфорта во время остатка морского путешествия. Как на зло, ни одного торгового корабля, направляющегося в сторону Найриссы, в обозримом пространстве не наблюдалось. И самое лучшее, на что мог рассчитывать шеен, так это часа через три достичь почти дикого берега лигах в двух от порта и найти хоть какую помощь в рыбацкой деревушке. Если повезет, то купить там лошадь или нанять лодку, чтобы до Найриссы не пришлось топать пешком. Хорошо хоть письмо, драгоценный артефакт, оружие и кошель с золотом остались при нем.

Маленький поселок встретил вымотанного до потери сознания шеена ором чаек и рыбной вонью. Что на островах, что на континенте, запах гниющих моллюсков, рыбьей чешуи и развешанных для просушки сетей был совершено одинаков. Как и жалкие бедные домишки, еле видные из-за все тех же сетей. Как и голенькие дети, играющие с ракушками в прибое. Как и старые дырявые лодки, кверху днищами лежащие на берегу.

Несколько одетых в убогие обноски немолодых женщин, занятых починкой сетей, безо всякого любопытства наблюдали за его безуспешной попыткой втащить лодку на гальку, и проявили хоть какой-то интерес только тогда, когда он с вялой руганью отпустил ненужную посудину на волю волн.

— Эй, ты? Лодка-то того? — одна из женщин, помоложе остальных, оторвавшись от работы, окликнула его. Шеен устало посмотрел на неё, но ничего не ответил.

— Лодка-то! Не нужна, что ли? — женщина почти бежала к берегу, поободрав юбки выше колен.

— Не нужна, — еле передвигая затекшие ноги, шеен брел ей навстречу.

— Так я заберу? — глаза женщины не отрывались от покачивающейся у самого берега посудины.

— Угу, — стоило ему кивнуть, как рыбачка забежала в воду и потянула лодку к берегу. Остальные женщины смотрели на неё с неодобрением и качали головами, о чем-то тихо переговариваясь между собой. Рустагир же не интересуясь больше судьбой лодки, продолжил путь к деревне.

За его спиной вскоре послышался топот и тяжелое дыхание. До ближайших домов негостеприимной деревушки оставалось всего ничего, когда догнавшая его рыбачка бесцеремонно схватила его за локоть.

— Э, добрый человек, — он обернулся и встретился с ней глазами. Обветренная кожа, ранние морщины, выцветшие на солнце волосы, повязанные обтрепанной косынкой. Такая же бедная женщина, как и сотни других. Но на сей момент единственное существо, которому было хоть какое-то дело до утомленного путника. — Спасибо вам, — она улыбнулась смущенно, показывая плохие зубы. — Может, э… вон там я живу… — она махнула рукой несколько правее по берегу, к окраине деревушки.

Рустагир молча воззрился на неё, не пытаясь скрыть удивления и недовольства. Под его взглядом рыбачка зарделась и опустила глаза.

— Ну… у меня ничего такого нету, за лодку, в смысле… только суп, и рыба… — она покосилась на товарок, навостривших уши. — Может, вы пообедать не откажетесь, добрый человек?

— Не откажусь. А муж твой? — при слове «обед» рыбачка показалась ему гораздо привлекательнее. — Что-то мужчин ваших не видно?

— Так, это… на промысле они. После заката вернутся, — теперь женщина улыбалась более уверенно. — А то что ж… лодка-то, хорошая, да.

Шеен кинул ещё один, более внимательный взгляд, на поселение. Судя по бедности хибарок и их ничтожному количеству, лошадей здесь не водится. Как и таверны.

— А до Найриссы далеко отсюда? — стараясь не отставать, шеен шагал рядом с рыбачкой.

— Да нет, близко совсем. Как через бухту и за мыс, так и Найрисса.

— Дорога-то какая?

— А что дорога? Вон, за пару часов на лодке дойти можно. А при попутном и того меньше.

И рыбачка, и её муж, вернувшийся сразу после заката, оказались на редкость нелюбопытными людьми. Им вполне хватило коротенького рассказа о бегстве с торгового судна перед нападением пиратов, чтобы они поохали сочувственно, покачали головами и предложили ему переночевать, а назавтра отвезти его на своей лодке до Найриссы. Когда шеен заикнулся о плате, рыбак только укоризненно помотал головой. Похоже, брошенная шееном лодка для этих людей оказалась достаточно ценной вещью. Впрочем, в этом Рустагир убедился на следующее утро, увидев, на чем выходят на промысел немногочисленные обитатели деревушки. То, что он презрительно назвал про себя жалкой посудиной, оказалось намного лучше той лоханки с парусом, что рыбак гордо именовал своей лодкой. Разве что никакой латанной тряпки над ней не болталось.

Как и обещала женщина, всего через два часа он благополучно высадился в Найриссе. И, попрощавшись с довольным рыбаком, отправился для начала в одну из гостиниц — подальше от порта и поприличнее. Пора уже было возвращаться к привычному достойному облику путешественника, исследователя и писателя, ничего общего не имеющего ни с какими пиратами и прочими подозрительными личностями.

Кот в засаде. Кот, выбирающий мышку пожирнее. Светящиеся в темноте леса хищные, лениво прикрытые глаза. Кот наблюдает, и выжидает. Расслаблен в полной готовности к прыжку. Интересно, и кто тут мышка… Шу обернулась коконом невидимости и неслышно подошла к Тигренку. Близко, совсем близко, до него не больше шага… гибкая тень взметнулась незаметно глазу. Шу очутилась притиснутой к широкой груди, и горячие нетерпеливые губы впились в её уста.

Хилл позабыл обо всем, в упоении от её близости, её запаха, жара и податливости её тела, жадности её губ, рваного ритма её сердца. Она сбежала с этого дурацкого праздника к нему, она желала его, и ничего больше не имело значения. С трудом он вернулся в реальность, когда сильные тонкие ручки вцепились ему в волосы и потянули назад, от её сладких губ. Сияющие, счастливые, смеющиеся глаза, встрепанная прическа, раскрасневшиеся щечки, припухшие уста… как же она прекрасна, его принцесса.

— Тигренок, ты меня, случайно, ни с кем не перепутал? — он низко и чувственно рассмеялся в ответ, снова потянувшись к ней, — с мышкой там, или птичкой? — она отворачивалась, и его рот скользил по её скулам, ушкам, щекам в попытке добраться до губ. — Тигренок, перестань! Я не дичь… — он снова завладел её устами, и не отрывался, пока не кончился воздух в легких.

— Боги, ну что ты делаешь… — она никак не могла отдышаться, и тихо смеялась, уткнувшись в его ключицу, — если нас кто-нибудь увидит…

Хилл гладил её волосы, плечи, спину, вдыхал такой родной аромат кувшинок, и чувствовал себя безмерно счастливым. Ему достаточно было просто касаться её, и знать, что она будет с ним рядом, что они вместе вернутся сегодня домой, и проснутся утром тоже вместе… и не заглядывать дальше.

— Пойдем со мной, Тигренок, — шаловливо улыбнувшись, принцесса взяла его за руку и потянула из-под дерева. Хилл удивленно воззрился на неё, слегка упираясь. Что, Шу собирается вести его за руку у всех на виду? Его недоумение ещё сильнее развеселило Её Высочество:

— Нас никто не заметит, — она легонько поцеловала его в губы, привстав на цыпочки, и обвила его руку вокруг своей талии. — Мы с тобой призраки… только не наступай никому на ноги… — Шу захихикала, как девчонка, подложившая строгому учителю в карман лягушку.

Сейчас она больше всего напоминала Хиллу расшалившегося лесного духа, завлекшего случайного путника на ночной праздник эльфов и фей. Она скользила между не подозревающими о их присутствии парочками, подпрыгивала и пританцовывала, и устроила внезапный фейерверк над полянкой для танцев. Изумленные придворные застыли на миг, когда над ними запорхали огненные птицы, взмывая ввысь и рассыпаясь мириадами разноцветных падающих искр, и ароматными цветочными лепестками, и трепещущими мерцающими бабочками, садящимися на головы и плечи танцующим… когда цветы с деревьев взмахнули стрекозиными крылышками и оказались крохотными феями, перепархивающими с места на место, и засветились радуги над дорожками, а на них затанцевали забавные фигурки с пол-ладони ростом, притопывая башмачками и позванивая колокольчиками…

Озорная дриада сияла радостью, позволяла себя обнимать, и кидала на него из-под ресниц лукавые и соблазнительные взгляды, и он знал, что все это волшебство только для него, только потому, что она счастлива сейчас, с ним. Хилл, смеясь, поймал горсть мерцающих бабочек и рассыпал по её волосам, и увлек её в танце… они кружились, обнявшись, и сами себе казались призраками… или призраками были все остальные, не замечающие их люди. Так весело оказалось уворачиваться от них, чтобы не коснуться ненароком и не развеять чары невидимости, смотреть на недоумевающие лица дам и кавалеров, услышавших совсем рядом смех принцессы и оглядывающихся в безуспешной попытке её увидеть.

Довольные и немного задыхающиеся, Шу и Тигренок вбежали в беседку к Его Величеству. Кей и Зак удивленно воззрились на них, словно вынырнувших прямо перед столом.

— Вы тут ещё не всё съели? Нам что-нибудь осталось? — в отсутствие посторонних, в том числе слуг, Её Высочество не считала нужным обременять себя этикетом. — В чем дело, Кей? — Шу уселась на свободный стул. — Тигренок, садись за стол.

— Ты сегодня странная какая-то, — Кей с удовольствием смотрел на встрепанную и лучезарно улыбающуюся сестричку, и удивленно — на Тигренка. Куда подевалась его холодная невозмутимость? Юноша светился счастьем, и казалось, видит одну лишь принцессу.

— Правда? Может быть, — Шу повернулась к Тигренку, заметив его смущение. — Да, я, кажется, забыла вас познакомить. Ваше Величество, это Тигренок. Тигренок, это Его Величество. Зак, это Тигренок. Тигренок, это Закерим Дуклийон, наш лучший друг, — принцесса шутливо изобразила придворный поклон. — Кей, дай-ка мне вон ту тарелку.

Несколько минут Кей рассматривал Тигренка, воодушевленно поглощающего ужин, и довольную сестренку, и думал о том, что совершенно не понимает её. Видно же, что эти двое только что целовались, и смотрят друг на друга влюбленными глазами… и при этом она держит своего мужчину в ошейнике! Нет, у неё с головой сегодня явно непорядок. Кею нестерпимо хотелось высказать Шу всё, что он думает по этому поводу, но не при Тигренке. Их споры с сестрой никого больше не касаются. И Зак, похоже, не прочь с ней побеседовать… интересно, интересно. Ещё интересней, сколько правды в свежей сплетне, которую с придыханием разносят её фрейлины. Не может такого быть, чтобы Тигренок заявился к официальному завтраку Её Высочества с дамами совершенно раздетым. Он же не сумасшедший, и не самоубийца? Да и вряд ли человек, устроивший такой скандал, смог бы легко отделаться. Уж скорее сестричка бы его на клочки порвала, не сходя с места. Или что похуже придумала бы, фантазия на всевозможные пакости у неё богатая. Нет, врут наверняка.

— Шу, как там насчет… — Зак не выдержал. Беспокойство за Мию не давало ему расслабиться ни на минуту.

— Я отправила её домой, Зак. Надеюсь, через пару дней с ней все уже будет в порядке.

— Может, ты всё же объяснишь мне, что же с ней произошло?

— Да, Шу, неплохо бы. Так что с Мией? — кажется, причина беспокойства Зака нашлась, подумал Кей.

— Да ничего страшного, Зак, не переживай. Просто ей досталось то, что ей не предназначалось.

— Исчерпывающая информация. Всё сразу понятно! Шу, скажи по-человечески.

— Кей, не надо. Я скажу по-человечески. Попозже, ладно?

— Можно бы и сейчас.

— Ладно. Она попала под заклятие, предназначенное мне. Так по-человечески?

— Так уже лучше. И что за заклятие? — Кей обратил внимание, что Тигренок как-то странно ушел в себя и попытался сделать вид, что его тут вовсе нет. Чем дальше, тем интереснее…

— А вот как только я разберусь, что за заклятие, так сразу вам и скажу. Зак, не делай круглые глаза, ничего ей не угрожает.

— Так-так. Уважаемый Тайный Имперский Агент, а не достаточно ли увиливать? От твоих ответов, дорогуша, больше головной боли, чем ясности. То есть один туман. Ты не в дипломатию тут играй, а объясни толком, у нас что, ещё один маг объявился?

— Кей, ну зачем тебе…

— Она ещё спрашивает! Навела тут тень на плетень, а нам волноваться. Что ты такого натворила, признавайся.

— Кей, отстань. Это мое личное дело, и ничье больше. Я тебе непременно всё объясню, но только не сейчас, пожалуйста.

Его Величество замолчал, с подозрением глядя на несчастную рожицу сестренки и смущенного Тигренка. Вырисовывающаяся картина его совершенно не радовала, но пока другого объяснения, меньше похожего на бред сивой кобылы, у него не находилось. Это тоже здорово смахивало на бред, но… с Её Высочества станется посадить на цепь не только менестреля, но и мага. Особенно если он совсем ещё молод и не умеет толком колдовать. И то, что творится с Мией, похоже на действие только одного заклинания — приворотного. Какому сумасшедшему придет в голову привораживать его сестренку?! Судя по тому, что он только что наблюдал собственными глазами, только одному. Да, дела… и смех и грех. Доиграется принцесса, ох, доиграется. Но выпытывать у неё подробности сейчас — дохлый номер. При Тигренке она точно ничего больше не скажет. Ну и ладно, самое позднее, завтра утром, она все расскажет. А пока можно и расслабиться немного. Всё равно переубедить эту ослицу, уж если она упрется, можно только совместными усилиями всей компании. И то не всегда.

— Ну хорошо, потом, так потом. Кстати, а ты не хочешь завтра выбраться в город? Осенние Гонки на носу, а я до сих пор не знаю, на кого поставить. Не пойду же я в «Хромую Кобылу» в таком виде? — Его Величество кивнул с отвращением на щегольской малиновый камзол, небрежно валяющийся на стуле рядом.

— В «Хромую Кобылу»? Давай. После сегодняшней мороки хоть на простые человеческие лица взглянуть. Да, и Тигренок с нами пойдет. Да, Тигренок? — Шу ласково коснулась его руки, и Хилл улыбнулся в ответ.

Вот как развлекается Его Величество, кто бы мог подумать! Король Валанты в «Хромой Кобыле», в известном притоне нелегальных букмекеров, собирающий сомнительные слухи о лошадях! Может, они ещё и ставки там же делают? Вот бы старый Буркало удивился, узнай он, что стал придворным трактирщиком. Интересно, а как же с драками? У Буркалы дня без хорошей потасовки, а то и двух, не проходит. Или эта славная компания ещё и с пьяным отребьем подраться любит? Судя по шальному блеску глаз Его Величества, запросто. Что за семейка! Прелесть! С таким королем не соскучишься.

Хилл слушал, как цвет высшего общества Валанты увлеченно и со знанием дела обсуждает бега и — ещё интереснее! — бои без правил, и любовался очаровательным и оживленным личиком принцессы. Он бы сам с удовольствием поучаствовал в беседе на столь интересную тему, но… Хилл рассматривал украдкой короля и его приятеля, Дуклийона, и смеялся над своей сегодняшней ревностью. Похоже, он ненароком очаровал невесту этого самого Дуклийона, так что повод для ревности есть вовсе не у Тигренка. Между Заком и Шу совершенно точно нет ничего, кроме дружбы, теперь Хилл видел это совершенно ясно.

Его Величество подождал, пока принцесса и её Тигренок окончат ужин, и позвал слуг, чтобы всё убрали. Шу, похоже, не хотела, чтобы кто-то ещё видел Тигренка на неподобающем невольнику месте рядом с королем, и Хилл переместился на пол у её ног. Вспомнив, что Её Высочество представила его обществу, как домашнего кота, он довольно усмехнулся — у кота есть свои привилегии. Например, котов положено чесать и гладить. Тигренок устроился поудобнее и положил голову ей на колени, одну руку запустив под длинную пышную юбку и поглаживая ножку в шелковом чулке. Принцесса не протестовала. Напротив, она расстегнула заколку, и его волосы рассыпались по её ногам, а она запустила в них обе руки, перебирая и лаская. Все, как и положено — Её Высочество гладит кота. Хилл даже мурлыкнул пару раз, отчего Шу тихонько засмеялась.

Время от времени в беседку заглядывали придворные, но Его Величество отсылал их обратно, предпочитая неторопливую, даже ленивую дружескую беседу. Шу почти не участвовала в ней, лишь изредка вставляя фразы. Ей было спокойно и хорошо просто сидеть рядом с братом, не заботясь ни о чем. Она перебирала светлые пряди, наслаждаясь их прохладным шелковистым прикосновением, и поглаживала Тигренка по щеке, по закрытым глазам, по губам, ощущая на пальцах его спокойное дыхание.

Вечернюю идиллию нарушило внезапное появление леди Тейсин. Бледная, с горящими решимостью глазами, она возникла на пороге беседки. Увидев Тигренка у ног принцессы, Мия побледнела ещё больше, но решительности не утратила.

— Ваше Величество, Ваше Высочество, — фрейлина присела в глубоком реверансе.

— Леди Тейсин, — настроение девушки встревожило принцессу. Шу надеялась, что Мия уже давно дома, и позабыла о сегодняшних волнениях. Но, похоже, она всё это время бродила по парку в размышлениях, и доразмышлялась до чего-то не очень хорошего. — Что вам угодно?

— Ваше Высочество, пожалуйста, уделите мне несколько минут.

— Не здесь, леди. Пойдемте, — Шу поднялась, напоследок потрепав поднявшего на неё виноватые глаза Тигренка по макушке, и направилась к выходу. Мия бросила на Тигренка отчаянный взгляд, и попыталась ему улыбнуться. Но принцесса жестко ухватила её за локоть и буквально вытащила её вон из беседки. Фрейлина шла рядом с ней, напряженная и взволнованная, не заговаривая первой. Её Высочество отвела Мию подальше от придворных, в изящную ротонду в другой стороне сада, и отпустила. Шу строго смотрела на фрейлину, не собираясь облегчать ей разговор. Наконец, Мия вздохнула, и решилась.

— Ваше Высочество, — в её голоске слышались сдерживаемые слезы, — прошу вас, отпустите его.

Шу молчала.

— Ваше Высочество, пожалуйста! Здесь какая-то ошибка, он же не преступник, Ваше Высочество! Вы же сами видите, он не может быть рабом. Он такой добрый, и талантливый, и… — Мия примолкла, борясь со слезами. Шу не отвечала.

— Пожалуйста, Ваше Высочество! Для вас он всего лишь игрушка, вы можете завести себе ещё дюжину таких… а для меня… это моя судьба, Ваше Высочество, я люблю его! Пожалуйста, отпустите его! — Мия взволнованно и прерывисто дышала, упрямо вздернув подбородок и глядя принцессе прямо в глаза.

— С какой радости?

— Как… но я люблю его!

— И что?

— Но… но… я не смогу жить без него!

— А вы не забыли поинтересоваться у самого Тигренка, чего хочет он?

— Он хочет быть со мной.

— Это он сам вам сказал?

— Не издевайтесь, Ваше Высочество! Вы сами заколдовали его, и он не может говорить!

— Тогда откуда такие выводы?

— Он… он так улыбался мне, и танцевал со мной, и его гитара… я поняла, что он любит меня, когда он играл утром…

— Там было двенадцать девушек, Мия. С чего вы взяли, что он играл именно для вас?

— Я чувствовала это! Я знаю! Он так несчастен в неволе! Зачем, зачем вы держите его?! Он же вам не нужен! Зачем вам человек вместо кота! Он же надоест вам через неделю, и вы убьете его… — девушка испуганно умолкла, и зажала себе рот, осознав, что только что сказала. Принцесса стояла перед ней, неподвижная и спокойная, как изваяние, в её глазах не отражалось ничего, кроме темноты.

— Не вам решать, леди, что мне делать с моим невольником. И вы могли бы немного подумать головой. Чего вы требуете? Отпустить? Или подарить его вам? Что вы будете с ним делать, леди?

— Я… я буду любить его…

— Любить… я не спрашиваю вас, нужна ли ему эта ваша любовь. А вот что, кроме любви, Мия? Что вы знаете о нем? Готовы ли вы связать свою жизнь с абсолютно незнакомым вам человеком? Готовы ли вы выйти замуж за простолюдина?

— Он не может быть простолюдином! Он благородный человек, я не сомневаюсь в этом!

— Да? Вы знаете, кто он и откуда? Не всем достаточно благородства души, Мия. Над вами будет потешаться всё общество. И что вы будете делать, если Тигренок надоест вам через неделю? Выгоните его? Продадите?

— Как вы можете так говорить! Я люблю его! Вы не понимаете, что это значит, любить! Вы никогда и никого не любили! Для вас это просто развлечение, игра, а для меня — вся жизнь! — Мия осеклась, увидев странное выражение глаз принцессы. Она уже не боялась колдуньи, ей было всё равно, что та сделает с ней. Она боролась за свое счастье, и не думала ни о чем больше. Но то, что она увидела… жалость. Понимание и сочувствие. И боль. Острую, непереносимую боль — оказывается, Тёмные колдуньи тоже что-то чувствуют…

— Мия, не тебе судить. И, возможно, не мне, — Шу говорила тихо и устало, — я не отпущу Тигренка, и не подарю его тебе. Не потому, что не уважаю твои чувства. Он действительно стоит любви, Мия, но иногда не это главное. Ты видела его сегодня первый раз в жизни, и ради его прекрасных глаз готова растоптать собственное будущее. Тебе же всего шестнадцать лет! Задумайся на минутку, на что ты себя обречешь, если я тебе уступлю сегодня? Задумайся о тех людях, которые любят тебя. Об отце, например. Будет ли рад барон бесчестию дочери?

— Отец сделает всё для моего счастья!

— И чего ему это будет стоить?

— Ничего!

— Ты уверена? Он мечтает видеть свою единственную дочь навсегда изгнанной из общества? Презираемой? Обреченной на неравный брак?

— Почему изгнанной? Почему презираемой? Разве можно презирать того, кто выходит замуж по любви?

— Девочка моя, ты о ком сейчас говоришь? О своих подружках, перемывающих косточки всем и вся? Осуждающих любого, что осмелится надеть шляпку неподобающего фасона?

— Но вы то, вы… показываете всем своего любовника нагим, и… — Мия опять замолкла, поняв, что только что сорвалось с её языка. Любовник принцессы… она требует себе любовника принцессы… ну и что! У принцессы их и так предостаточно!

— Вот будешь принцессой, тогда и плюй на свою репутацию. Кстати, ты уверена, что мне удастся хоть когда-нибудь выйти замуж? Нет? — Мия растерянно покачала головой, вспомнив, что иногда говорили её подружки про Её Высочество.

— Посиди дома, Мия, и подумай хорошенько. Обо всем. Я обещаю тебе, что в ближайшую неделю я Тигренка не убью. Ты ведь этого боялась?

— Да, Ваше Высочество… но…

— Никаких но. Не испытывай мое терпение. Если я увижу тебя ещё раз, пока не разрешу появиться здесь, отправишься в монастырь. Гвардейцы тебя проводят до дому.

— Как вам будет угодно, Ваше Высочество, — леди Тейсин склонила голову, проигравшая сражение, но не оставившая надежды победить в кампании.

Вслед за принцессой Хилл зашел в её покои, немного растерянный и недоумевающий. Она вернулась после разговора с Мией строгая и задумчивая, всё её веселье исчезло и развеялось, словно утренний туман. Она не сказала ему ни слова, ни разу больше не посмотрела в его сторону. Что ей такое наговорила фрейлина? Почему Шу вдруг стала совсем чужой и равнодушной? Хиллу хотелось стукнуть себя как следует за идиотскую утреннюю выходку. Болван, сам всё испортил. Хилл попытался взять её за руку, заглянуть ей в глаза… непроницаемая маска холодности, даже её аура свернулась в зеркальный кокон, не позволяя увидеть и понять, что с ней происходит.

— Иди к себе, — и это всё, что он услышал от неё. Принцесса сразу ушла к себе в спальню и закрыла дверь.

Восемь шагов к окну, восемь шагов обратно. Разобранная холодная постель, на которую смотреть противно. Пустота и обида внутри. И сна ни в одном глазу. За окном щербато ухмыляется луна, кричит ночная птица, шелестят сонно ветви… восемь шагов туда, и восемь обратно. И сакральный вопрос — что делать? Ждать? Кто знает, чего тут можно дождаться. Если Её Высочество сердита, лучше не попадаться ей на дороге. Что же такое ей наговорила эта девица? Если весь тот бред, что и ему… но не могла же Шу ей поверить? После того, как… демоны, при одном воспоминании о сегодняшнем утре Хилл начинал задыхаться, его кожа горела, словно она снова прикасалась к нему. Неужели? Но она же не может не видеть, как он влюблен. Боги, он дышать не может вдали от неё! Хилл прислонился лбом к прохладному стеклу, стремясь погасить причиняющее боль желание. Коснуться её, только коснуться! Увидеть её глаза, вдохнуть запах… может быть, она просто злится на него? Может быть, если попросить прощения… но как? Ещё раз принести ей цветок? Прошлый раз она его чуть не убила за ослушание… Хилл метался по комнате, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Её голос? Она зовет? Нет, просто ветер за окном…

По комнате гулял ветер, шепча и колыхая прозрачные шелковые занавески. Она смотрела в зеркало, и не могла понять, что на уме у незнакомки за стеклом? Что, кроме ветра? Слова Мии, что она не знает, что такое любить, не давали ей покоя. Что, если Мия права? Почему она называет это любовью, если это чистой воды эгоизм? Как она сама похожа на девчонку, недавно выкрикивавшую ей в лицо — я, мне, для меня… в чем отличие? Только я, мне и для меня… а он? Ему? Для него? Что она может дать ему, кроме унижения и постоянной опасности? Какое она имеет право обрекать его на такую жизнь? И с чего она сама взяла, что он влюблен в неё? С того, что он хочет её? Что он занялся с ней любовью? И что?! Какой у него был выбор? Или ему надо было снова позволить избить себя? Шу смотрела на незнакомку в зеркале и стыдилась её. «Сексуально озабоченная маньячка. Колдунья психованная. Конечно, он займется с тобой любовью, жить-то хочется». Маньячка в зеркале не отвечала, изображая из себя умудренную и загадочную волшебницу. «Тьма. Тьма твой удел, и что ты рыпаешься? Смирись. Успокойся. Не дано тебе воспарить к небесам, крылышки не те. Посмотри на себя, загадочная. Эгоизм и жестокость, вот твоя суть. Ты можешь сколько угодно морочить голову хоть всей Империи, но себя-то ты не обманешь. Любовь — это не твое. Не хватит у тебя духу отказаться от мужчины, даже если он спит с тобой ради спасения собственной шкуры. Даже если ты знаешь, что единственное, что ему от тебя надо, это чтобы ты просто о нем забыла. Всё. Он проснется на следующее утро где-то очень далеко, и вспомнит тебя разок. Как страшный сон». Лицо в зеркале оставалось таким же холодным и безразличным. И в глазах плескалась та же тьма.

Снова шелест ветра, влажные и холодные прикосновения осенней ночи. Ветер шепчет и скрипит, словно… дверь? Нет, наверное, показалось. Шу снова уставилась на порождение тьмы в зеркале. И за плечом зазеркальной принцессы беззвучно возникла фигура. «Вот, уже бред начался» — она отвернулась от зеркала, но фигура никуда не исчезла. Он стоял перед ней на коленях, склонив голову, покорный и обнаженный. Шу с трудом выдохнула воздух сквозь стиснутые зубы.

— Уходи. Ты не должен.

Он не шевелился.

— Иди к себе. Я не желаю тебя видеть, — боги, как же хочется протянуть руку и дотронуться до струящегося золота, как хочется снова почувствовать жар его губ… — уходи.

Он поднял голову, и она увидела его глаза, полные тоски, и боли, и вины… его губы, беззвучно шепчущие — пожалуйста, не гони меня! — и плетку в его протянутых руках… предлагающую наказать его, если она сердита, только не прогонять…

— Тигренок, зачем… — она не могла пошевелиться. Что он делает? Зачем?

— Пожалуйста, Шу… — она видела слезы, стоящие в его глазах, ей казалось, что его боль убивает его…

Она заставила себя пошевелиться, забрать из его рук плеть, чтобы выбросить её… и он улыбнулся с облегчением.

— Ты простишь меня, Шу? — боги, о чем он? За что простить? — Пожалуйста… — его губы дрогнули в мольбе, и он склонился к её ногам.

— Не надо, милый, не надо… — Шу наконец откинула плетку в сторону и дотронулась до манящих прядей, вздрогнув от острого ощущения, и почувствовав его судорожный вздох, — не надо, поднимись…

Вина, боль, желание, надежда, нежность… она тонула, задыхаясь, в синих глазах, снова обращенных к ней. Он обнял её колени, и потерся о них лицом, поймал её руки, целуя каждый пальчик, и привлек к себе, поднимая на ноги, позволяя почувствовать свое пылающее, напряженное тело. Он бережно расстегнул пуговки на её платье, и, спуская его с хрупких плеч, следовал за ним горячими нетерпеливыми губами, вынимая её из одежды, словно жемчужину из раковины…

Шу таяла и горела в его руках, ласкала обнаженное тело, такое родное, прекрасное и желанное, целовала его, падая вместе с ним на постель, и понимала, что ей неважно, почему он это делает, неважно, почему он снова пришел к ней, и не имеет никакого значения, кто и что скажет или подумает о ней. В любом случае Тигренок принадлежит ей, и никуда она его не отпустит.