Певчие Ада

Эхо далеких взрывов

1.

14 августа 1886 года шхуна «Молли Уо» легла в дрейф близь атолла Ронгелап. Пережив накануне свирепый шторм, экипаж занялся поправкой такелажа. К вечеру работа была закончена, но капитан Якобсон решил остаток вечера и ночь отвести на отдых, чтобы наутро продолжить путь в водах, богатых опасными рифами. Сейчас же, когда команда была измотана, это сулило неоправданный риск.

Барометр стоял высоко, и никаких подвохов от природы в ближайшее время ждать не приходилось.

Тропическая ночь выдалась очень спокойной, полная луна при полном штиле придавала окружающему вид театральной декорации, во всяком случае так считал единственный пассажир шхуны, английский писатель и драматург Эдвард Сноу. Он зафрахтовал «Молли Уо» с тем, чтобы в южных морях отдохнуть, развеяться, набраться свежих впечатлений — и переждать скандал. Два-три года — и можно возвращаться в Лондон, говорили друзья.

Приближалось время рассвета — но заря занялась не на востоке, а на северо‑западе! Даже не заря — зарево! Небо вспыхнуло, а потом медленно начало гаснуть. Матросы, случайно смотревшие в ту сторону, ослепли — по счастью, таких было всего двое.

Спустя две-три минуты донесся продолжительный раскат то ли грома, то ли взрыва, и над шхуной пролетел горячий, опаляющий ветер. Порыв его был настолько силен, что шхуну едва не опрокинуло — и это при зарифленных парусах.

Перепуганные матросы не могли ничего рассказать толком ни капитану Якобсону, ни Эдварду Сноу — к тому времени, когда они поднялись на палубу, все стихло, и лишь небо на западе несколько минут отсвечивало багряными отблесками.

Подобные феномены не описаны в лоции. Единственное, что приходило на ум — где-то неподалеку возник вулкан.

Пропустить такое редкостное зрелище Сноу не хотел и, поскольку целью плавания было развеять его скуку, «Молли Уо» изменила курс. При слабом да еще встречном ветре трудно было предположить, сколько времени уйдет на то, чтобы достигнуть неведомой точки — на то она и неведомая. К полудню теория вулкана получила подтверждение: из тучи, что принесло с запада, посыпался пепел, устлавший палубу шхуны трехдюймовым слоем.

По счастью, встречный ветер сменился на попутный, свежий, ровный, «Молли Уо» пошла бодро и быстро, но и через тридцать миль, и через шестьдесят никаких новых свидетельств близости вулкана не обнаруживалось.

Вдобавок к вечеру у экипажа появились признаки отравления — солонина оказалась подпорченной, либо пепел принес с собой ядовитое начало. Тошнота сменилась рвотой, желудочно-кишечное расстройство в той или иной степени поразило всю команду, даже капитан и пассажир, питавшиеся, разумеется, отдельно от матросов, и не солониной, а свежим мясом (на шхуне в клетке держали две дюжины кур и прочую мелкую живность) не избегли недомогания. Познания в медицине у капитана имелись, себе и Сноу он прописал ром и каломель, команде только каломель. Помогло лекарство, или здоровая натура взяла свое, но рвота и понос мало помалу унялись, хотя слабость и головокружение сохранялись и даже нарастали — то ли от рома, то ли просто.

Капитан решил забыть про вулкан и взял курс на ближайший порт, Таонги, и решение было совершенно верным — вскоре экипаж выполнял простейшие приказы с величайшим трудом, и ни брань, ни побои делу не помогали, болезнь день ото дня брала больше и больше. Самый простой маневр приходилось проводить ценой неимоверных усилий. Когда «Молли Уо», наконец, подошла к причалу Таонги, экипаж ее напоминал экипаж легендарного «Летучего Голландца» — крайне истощенные, похожие на скелеты люди с трудом сошли на берег.

Судьба туземных матросов в те времена никого не интересовала, но известно, что и капитан Якобсон, и Эдвард Сноу долго болели. Спустя месяц капитан продал шхуну и решил вернуться в родной Гетеборг. Добрался он до отчизны или нет, история умалчивает. Драматург Эдвард Сноу скончался в Лондоне весной следующего года, предварительно описав все происшествие в рассказе «Месть Гефеста». Последние дни, по свидетельству современников, он походил на многострадального Иова.

2

13 августа 1886 года (по Юлианскому календарю) в Архангельскую больницу доставили четверых рыбаков-поморов. Все они, исхудавшие, измученные несварением желудка, жестоко страдали: самый здоровый из них весил не более трех с половиной пудов. На коже виднелись множественные высыпания, более всего напоминавшие внутрикожные кровоизлияния, у всех наблюдалась кровоточивость десен и расшатанность зубов, волосы выпадали клоками. Напрашивался диагноз скорбута (цинги), но доктора Колыванова смущала история заболевания и всего плавания рыбаков, рассказанная старшим, Захаром Лыновым.

Поморы вышли в море три недели назад на шняве «Мария». В поисках трески забрались далеко на северо-восток от Архангельска, благо море было чистым и свободным ото льда. Там, далеко на северо-востоке, они нашли треску, которую и взяли изобильно. Все поморы были крепкими, здоровыми людьми, никакого стеснения в питании не имели и работали, как обычно, охотой (в те времена считалось, что цинга развивается от длительной темноты, отсутствии свежей пищи и недостатка физических упражнений).

Набрав трески столько, сколько вмещала шнява, они пустились в обратный путь, и здесь случилось странное — далеко на севере словно вспыхнуло второе солнце. Горело оно недолго, но, после того, как погасло, по небу прокатился тяжелый низкий гул, а вслед пролетел горячий ветер. Это не понравилось поморам, и они, подняв парус и положась на Николая Угодника, заспешили домой. В пути их настиг снег, но странный снег, пополам с пеплом. Со снегом пришла и болезнь, и если бы не треска, вернее, не ее печень, поморы, быть может, до берега и не добрались бы. Было-то их пятеро, так пятый печень не ел, и за день до того, как они дошли до дома, скончался.

Лечил поморов Колыванов так, как и положено человеку, посвятившему себя медицине. Уход за больными был самый лучший, диэта — максимально полезная при цинге. Доктор даже на собственные средства купил лимонов и поил поморов лимонным соком, который, как доказал великий мореплаватель Джеймс Кук, является лучшим противоцинготным средством: ни один корабль Британии, владычицы морей, не отправится в трудное плавание без запаса лимонов или лаймов.

Но лимоны помогали слабо. Тогда доктор вспомнил о треске, с которой в Архангельске было много проще, нежели с лимонами. И действительно, печень трески помогла! Поначалу большие ее дозы (а съедали поморы по фунту за раз) привели к обыкновенному результату — головной боли, облезанию кожи, сердцебиению (особенно опасна в этом отношении печень белого медведя, сто граммов которой может вызвать серьезное отравление), но новая кожа была свободна от высыпаний, постепенно прекратилось и кровотечение десен, рыбаки набрали вес.

Доктор Колыванов следил за поморами и после того, как те покинули больницу. Полностью они не оправились, прежних сил не набрали и в море больше не выходили, ища работу по силам не берегу.

Случай этот доктор Колыванов описал и опубликовал в «Терапевтическом архиве» за 1887 год, где обратил внимание медицинской общественности на то, что цинга, возможно, может вызываться и особым видом излучения, например, полярным сиянием (вспышку, о которой рассказали поморы, он расценил именно как необыкновенно мощное полярное сияние). В этом случае помимо проверенных средств полезно применять печень морских и океанических рыб.

3

Селение, на которое набрели Джек Гриффин и Билл Смит, располагалось в двух неделях пути к северо-западу от озера Мид. Точнее определиться они не могли — подробных карт осенью 1886 года не существовало, места кругом разведаны были плохо. Это-то и привлекало золотоискателей, каковыми являлись Гриффин и Смит — слухи о золоте в местных горах долетели до Хендерсон‑сити и побудили двух торговцев скобяными изделиями попытать счастье.

Но вместо золота они нашли селение — три длинных дома, похожих на жилище ирокезов. Жили в них явно не краснокожие: земледельческие орудия, одежда, сушившаяся на веревках, а, главное, четвертое строение с крестом на вершине выдавали соплеменников.

Жителями поселения оказались арониты — члены секты, отпочковавшейся от мормонов в середине девятнадцатого века.

Судьба оказалась к аронитам суровой: поселение было поражено цингой — или болезнью, чрезвычайно похожей на цингу.

Странным было то, что поселение аронитов выглядело образцово противоцинготным: у них в достаточном количестве были куры (иной живности по религиозным мотивам арониты в пищу не употребляли). В изобилии имелись и овощи нового урожая — томаты, бобы, поспела пшеница.

Но убирать пшеницу было некому — сил на это у поселенцев не осталось.

Гриффин и Смит, люди отзывчивые и добросердечные, стали ухаживать за поселенцами — всего их было сорок семь человек. Число их сократилось до сорока двух, прежде чем Гриффину пришло на память старое индейское средство — сырой картофель.

Поскольку картофель на полях, возделанных аронитами, водился, лечение начали проводить широко и интенсивно — каждый съедал миску тертой сырой картошки трижды в день. И дело пошло на лад — язвы затянулись, кровотечения, которые особенно донимали женщин, прекратились, силы стали постепенно возвращаться к людям.

Поселенцы рассказали, как в августе затряслась, задрожала под ногами земля, а где-то вдалеке долго грохотал гром. На следующий день принесло облако пыли, что покрыла тонким слоем все и всех. «Словно дьявол вырвался из подземелья на волю», говорили они.

Дьявол или не дьявол, но болезнь поразила поселение, и не пришли Провидение добрых людей, как знать, чем бы все кончилось.

А дальше все было, как в классическом коммерческом рассказе — с богачеством и хэппи-эндом. Дьявол-то вырвался не просто так, а потому, что арониты нашли золото в горах. Но поскольку аронитам богатство не подобает, и жить они должны только плодами своего труда, прежде всего земледелием, явилось искушение, которое поколебало веру. Вот дьявол и вырвался.

Арониты решили покинуть проклятое место и уйти на сотню-другую миль к югу — труда они не боялись, боялись распрей, зависти и недовольства, которые, по их мнению, являются неотъемлемыми спутниками золота. А месторождение подарили своим спасителям.

Смит и Гриффин разбогатели, стали известны всему американскому миру, и, вероятно, именно они и послужили прототипами Смока и Малыша, героев Джека Лондона.

4

Истории эти объединяет то, что во всех описано некое явление, случившееся 14 августа 1886 года. Вулкан, полярная вспышка или взрыв — всяк объясняет в меру своего разумения. И после физического феномена людей поражала странная, похожая на цингу болезнь.

Можно предположить, что люди страдали не цингой, а лучевой болезнью. А вулкан и полярная вспышка были ядерными взрывами.

Или эхом ядерных взрывов. Эхом не в пространстве, а во времени.

Термоядерные реакции задевают фундаментальные законы вселенной. Звезды, объекты, на которых происходят эти реакции, обладают свойством искажать пространство. Возможно, они искажают и время.

Как знать, не происходят ли подобные искажения и при искусственных термоядерных реакциях?

В своих мемуарах Э. Теллор пишет, что практическая мощность ядерных взрывов обычно составляет 55 — 60 процентов от теоретической. Куда исчезают 40 — 45 процентов? Теллор заявляет, что они теряются не в пространстве, а во времени!

И тогда явления, о которых написано выше — это своего рода гармоники, эхо. Быть может, гармоники уходят и в более далекое прошлое, о котором мы просто ничего пока не знаем.

Как образуются эти гармоники? Не исключено что когда количество взрывов превышает некий критический порог, происходит прорыв во времени, и все взрывы проявились в один день в 1886 году. Воистину критический день.