Певчие Ада

Особый Заказ

Иван Паринов считался в Рамони человеком беспутным и никчемным, но его возвращение в село после многолетней отлучки вызвало пересуды — где он был, да что делал в прошедшие годы.

Наведались к нему по поводу недоимок, накопившихся за семьею. На удивление, Иван рассчитался сполна. После этого пошел наниматься лесником и, не без колебаний, был принят на службу.

Колебания управляющего оказались напрасными — Паринов не давал потачки ни близким, ни дальним (Париновых в Рамони — каждый четвертый), ни чужим. Строжко смотрел за хозяйским лесом и пресекал малейшие поползновения односельчан поживиться на барском угодье.

Только достанет мужик топор, примерится к ладному столу, как неизвестно откуда налетал Иван Паринов, ловкой подсечкой валил с ног и дальше уже бил таким боем, что вдругорядь соваться в лес не хотелось. А когда братья Салмановы, Осип да Фрол, сами известные скуловороты, пошли ночью на кордон с намерением и поживиться, и Ваньку поучить, но не вернулись, самые бедовые головы поняли — лес для воровства закрыт.

Салмановых, конечно, искали, да что докажешь? Не заявишь же — пошли-де воровать. Решили, что проверяли верши в реке, и утонули.

Но лишь год поработал лесником Иван. Потом заболел. Болезнь его была странною, и доктор Павел Павлович Хижнин ночами погружался в медицинские фолианты, пытаясь отыскать в литературе хоть что-нибудь подобное. Проявлялось страдание тетрадой — светобоязнью, извращенной формулой сна и заметным снижением температуры и массы тела.

Иван Паринов не выносил солнечного света — кожа его под воздействием лучей мгновенно краснела, а спустя несколько часов покрывалась пузырями величиною с пятак и больше. Глаза также не выносили солнца, и потому целые дни Иван проводил в избе с занавешенными окнами. К тому же и спал он теперь только днем, а ночью выходил наружу и часами при звездах или луне сидел на скамеечке, или шатающейся походкой удалялся в лес. За два месяца он потерял двадцать фунтов веса, а температура тела снизилась до тридцати двух градусов шкалы Цельсия.

Неизвестно, как болезнь развивалась бы дальше, но Иван Паринов решил положить конец страданиям. 14 февраля 1895 года (даты здесь и далее по старому стилю) его нашли повесившимся в сарае.

Как человек бывалый, Иван оставил бумагу, в которой написал, что вешается из-за того, что нет больше сил сносить мучения и просил сжечь его тело на костре.

Следствие вполне удовлетворилось этой запиской, но тела, разумеется, сжигать никто не стал — не заведено это на Руси. Поскольку самоубийц на кладбище хоронить не принято, могилой его стал все тот же лес — точнее, кордон «Зверинец». Похоже, управляющий поступил так не без умысла: суеверные рамонцы боялись Ивана живого, пусть же и мертвый охраняет он лес и зверье.

И задумка сработала: среди селян поползли слухи о том, что ночами Иван Паринов выбирается из могилы и бродит по Зверинцу, подстерегая незадачливых любителей барского добра или просто невинных путников, идущих ночью из Графского в Рамонь или наоборот за своей надобностью.

Более того, поговаривали, что вместе с Париновым видели и братьев Салмановых, и в виде самом престранном — оборванные с горящими глазами рыскают они в ночи в поисках христианской крови.

До поры до времени просвещенные рамонцы на рассказы эти внимания не обращали: известно, человеческая фантазия ищет, где бы ей развернуться. Но утром двадцать шестого апреля в Рамонь прибежал некий Игнат Орхипенко и сказал, что на него с отцом ночью напали по дороге из Графского. Напали трое, с виду (стояла полная луна) страшно оборванные, перемазанные грязью люди, от которых тянуло мертвечиной. Ему, Игнату, отец приказал бежать, а сам принялся стрелять в нападавших из револьвера — Орхипенки занимались торговлей и, из опасения лихих людей, имели при себе оружие.

Немедленно организовали поиски. До тридцати человек пошли на левый берег реки, в лес. В месте, указанном Орхипенкой—младшим нашли несколько стреляных гильз, револьвер с пустым барабаном да изрядные пятна крови на траве. Поиски же тела или тел никакого результата не дали, несмотря на то, что искали со рвением, брали с собою и собак. Но собаки вместо помощи оказались обузой — скулили, жались к земле, тянули прочь.

В описании младшего Орхипенки рамонцы распознали и Паринова и братьев Салмановых, хотя описание было скупым и сбивчивым, и под него подойти мог любой, обрядившийся в рванину. Слухи пошли совсем нехорошие — вурдалаки-де населили лес.

В это время из Санкт-Петербурга приехали хозяева леса Ольденбургские — лето они обыкновенно проводили в своем рамонском имении.

На удивление, Александр Петрович принял известие о происшествии на кордоне со всей серьезностью. Он подробно расспросил доктора Хижнина о болезни лесника, родных Паринова — о том, где побывал Иван (те знали мало), говорил и со старожилами о слухах, ходящих по Рамони.

Слухи тем временем перерастали в панику. Наиболее отчаянные рамонцы вспомнили завет Ивана о том, что тело его следует сжечь, и решили исполнить, пусть и запоздало, последнюю волю умершего. Как это обыкновенно случается, мужики подбодрились свекловичной водкой и спешно принялись за дело. Когда Александр Петрович с сыном на лошадях прискакали на кордон, могилу уже начали разрывать.

Принц не стал кричать и браниться, а предоставил мужикам довести дело до конца, хотя те, протрезвев, готовы были отказаться от вздорной затеи.

Рыхлая земля подавалась легко, вот уже заступ стукнул о крышку — но крышка лежала отдельно от пустого гроба.

В смятении мужики обступили принца и стали просить, чтобы тот вызвал войска.

Как мог, принц их успокоил, объяснив, что, верно, лихие люди нарочно перепрятали тело лесника. Перепрятали, а теперь пугают людей, одеваясь в похожую одежду и нарочно измазавшись землей. Пообещав изловить злодеев и тем отчасти успокоив мужиков, Ольденбургский с сыном вернулся во дворец и тотчас сел за письмо уроженцу Рамони Сергею Ивановичу Мосину, ставшему чрезвычайно известным оружейником. Принц просил конструктора изготовить необычную вещь — гладкоствольное ружье, стреляющее пулями с особо высокой скоростью — тысяча шестьсот метров в секунду.

Пять лет назад знаменитая трехлинейка победила в ожесточенной конкуренции с изделием бельгийского оружейника Л. Нагана. Решающим было мнение царя Александра Третьего, мнения, как считали, подсказанного Александром Петровичем Ольденбургским Поэтому Мосин чувствовал себя обязанным выполнить заказ. Кроме того, конструктору было просто интересно создавать новый вид оружия.

Практического значения подобное ружье не имело — любое животное убивала пуля значительно меньшей скорости, классическая пехотная винтовка при стрельбе стандартным патроном обеспечивала скорость 880 метров в секунду. Для получения скорости почти вдвое большей пришлось увеличить массу порохового заряда измененного состава, что вело к резкому повышению нагрузки на ствол. Даже при использовании лучших сортов стали ствол едва выдерживал пятьдесят выстрелов — при том, что обыкновенная винтовка рассчитывалась на тысячи и тысячи выстрелов.

Второе отличие заказанного ружья заключалось в том, что пули были из платины. Никакой мистики — удельный вес платины в полтора раза больше, чем у свинца, и потому масса пули сохранялась при меньшем ее калибре. А чем меньше калибр — тем меньше сопротивление воздуха полету пули. Для армии ружье, рассчитанное на пятьдесят выстрелов и стреляющее платиновыми пулями, безусловно, не годилось, но как конструкторский эксперимент имело право на существование.

Изготовил ружье Мосин в мастерской Ораниенбаумской офицерской стрелковой школы. Ствол пришлось заметно удлинить, в ложе вворачивались нагельные винты, приклад для гашения отдачи делали дубовым, массивным и весило оно около девяти с половиною килограммов, из-за чего мастера сразу прозвали изделие «царь-ружьем». Несколько стволов пришло в негодность после первого же выстрела, и сделать пригодные экземпляры удалось только к осени.

В ноябре два новых ружья Мосин сам и повез в Рамонь, снедаемый любопытством — зачем принцу понадобилась этакая диковина.

Но прежде случилось многое.

Летом на левом берегу реки у леса любили отдыхать воронежцы — из тех, кто мог себе позволить провести праздно три-четыре недели в легких летних домиках. Вырос дачный поселок «Радчино». Ловили рыбу, ходили по грибы, В этом году люди приехали, как и обычно. Рамонцы твердо решили ничего дачникам не говорить, чтобы не лишиться немалого по сельским меркам дохода. И около месяца неприятностей не было, но после ужасного происшествия с семейством Бельских дачное место опустело в один день. Здесь вину возложили на бешеного волка, которого, однако, никто не видел, а доктор Хижнин определенно заявлял, что раны, обнаруженные на телах несчастных, нанесены скорее человеческими зубами.

За голову волка была объявлена награда, но получить ее не удалось никому.

Крестьяне роптали, пастухи отказывались пасти общественный скот, гулявший обычно на заливных пойменных лугах. Да и рабочие сахарного завода, которых происходящее вроде бы и не затрагивало напрямую, стали все чаще критиковать власти за бессилие и неспособность защитить население

Тем временем отряд, присланный в Рамонь по требованию Oльденбургских, безуспешно вел поиски орудующих в лесу злодеев. Однажды приметили кого-то на опушке леса, бросились ловить, один из служивых в азарте вырвался вперед, исчез за деревьями — и больше его никто не видел. Принято было считать — убежал, дезертировал, но солдаты с той поры без команды шагу не ступали в лес, да и с командой шли неохотно, держась кучею и ощетинясь во все стороны штыками. Поручено им было охранять мост через реку, и никогда они не исполняли порученного столь тщательно и неукоснительно. Задремать на посту, закурить, просто отвлечься никто себе не позволял.

Вечерами Рамонь, прежде веселая и бойкая, замирала. После захода солнца всяк запирался у себя и сидел тихо и смирно. Тишина висела над селом, даже обычно брехливые собаки, и те вдруг потеряли кураж и стремились забраться в избу, чего деревенские, разумеется, не допускали.

Под благовидным предлогом пришлось перенести визит великого князя Михаила — тот собирался было поохотиться в угодьях Ольденбургских.

Встретили Мосина в Рамони радушно, но, как только первый долг гостеприимства был исполнен, Александр Петрович поспешил осведомиться о заказе.

Мосин в ответ показал на упакованные детали ружья — ввиду больших размеров везлись они в разобранном состоянии. Собрать их не доставило труда.

На деликатный же вопрос Сергея Ивановича, чем вызвана необходимость в «царь-ружье», принц Ольденбургский рассказал Мосину о серии загадочных и мрачных происшествий. Но почему именно специальные ружья, недоумевал конструктор, если пехотная трехлинейка наповал уложит и человека, и зверя хоть за тысячу шагов, хоть за две? Быть может, ответил принц, источником несчастий является не человек и не зверь.

Девятнадцатого ноября 1895 года выпал преизобильно снег, и в ночь на двадцатое принц Александр Петрович, сын его Петр, Сергей Иванович Мосин, врач Павел Хижнин и друг Ольденбургских полковник Ганикс вместе с выжлятником Никифором и парой гончих отправились к кордону «Зверинец».

Александр Петрович уверил, что на первый взгляд странное время для поиска злоумышленников впоследствии получит необходимое разъяснение. Впрочем, полная луна над белой, покрытою снегом землей давала достаточно света.

На опушке ясно виднелись следы — но следы престранные. Отпечатки напоминали человеческие, но несомненны были и различие — деформация стопы, высокий свод, когти.

Собаки след взяли с неохотою, но подбадриваемые Никифором, а, более, близостью решительно настроенных людей, разошлись. Голый лес сменился хвойным, стало темнее, но идти пришлось недалеко — углубясь в лес всего на версту, собаки встали у огромной коряги, под которой, видно, и было логово.

Расставив людей по номерам, принц Александр Петрович подошел к отверстию, ведущему в логово, поджег ароматическую свечу, бросил ее внутрь и отбежал на свой номер.

Запах, весьма странный и резкий, распространился по лесу. Оговорено было, что стрельба откроется сразу, как только зверь или злодей выйдет наружу. Признаться, мало кто верил, что в логове могут скрываться люди. Тем более все были поражены видом существа, выскочившего наружу. Изъеденное лишаями лицо, изъязвленные конечности, тело, едва прикрытое лохмотьями, произвело столь ошеломляющее впечатление, что стрелки замешкались. К существу же прибавились еще двое, подобных первому. Собаки оказались ближе всех к этим существам — и они же стали их жертвою. Проворно существа бросились на гончих и, разорвав их передними конечностями, начали тут же пожирать, не обращая внимание на людей.

Первым выстрелил принц Александр — из «царь-ружья». Второе ружье было дано Петру Александровичу, и тот вторил отцу. Мосин доверился пехотной винтовке, полковник Ганикс и доктор стреляли из охотничьих ружей Лепажа.

Стрельба продолжалась несколько минут, израсходовались десятки зарядов, и почти все они попали в цель. Но, судя по всему, наибольшие поражающие свойства принадлежали платиновым пулям — плоть вокруг раны превращалась в кашицу и распадалась при малейшем прикосновении.

Подоспели слуги, которые крючьями зацепили тела сраженных и погрузили их на сани.

Тела отвезли в сарайчик у избушки лесника, тот самый, где нашли повешенного Паринова. При тщательном осмотре в убитых признали лесника и пропавших братьев Салмановых. Доктор извлек мозг и некоторые внутренние органы из тел, после чего те были сброшены в загодя вырытую яму и обильно засыпаны негашеной известью.

Позднее, за ужином с обилием крепких напитков Александр Петрович Ольденбургский высказал предположение, что Паринов во время скитаний заразился редкой болезнь, родственной бешенству. Болезнь изменила и психику, и физиологию организма, погружая его время от времени в состояние, схожее с летаргическим сном. Вероятно, зная о последствиях болезни, Паринов с отчаяния и полез в петлю, но не умер, а впал в оцепенение, расцененное, как смерть.

Пробудившись, Паринов покинул могилу и стал жить, как жили человеческие предки миллионы лет назад — охотою на животных и на своих соплеменников.

Салмановы, вероятно, заразились при контакте с Париновым и тоже заболели — инфекция иногда принимает молниеносный характер.

Троица мнимоумерших образовала подобие стаи, которая и наводила ужас в окрестностях Рамони.

Сказания о вурдалаках, продолжал принц, основаны на реальных событиях — эпидемиях атипичного бешенства. Физиология меняется настолько, что обычные ружья становятся малополезны, и лишь применение пуль особой разрушительной силы позволило уничтожить носителей смертельного заболевания.

Ароматическая свеча сделана была по древнеегипетскому рецепту и воздействовала на органы трансформированных существ так, что те временно потеряли ориентировку и потому не напали на людей.

Странно, но извлеченные органы, несмотря на то, что были они погружены в раствор формалина, через сутки утратили структуру и превратились в комок слизи, так что исследовать их не было никакой возможности.

Мосин покинул Рамонь и больше в нее не возвращался. После его смерти в 1902 году по распоряжению принца Ольденбургского в Рамони был установлен бюст конструктора с надписью «Мосину от благодарных земляков». Как знать, если бы не его «царь-ружья», возможно, эпидемия бы охватила всю Рамонь.

Памятник был разрушен в 1920 году, поскольку царский генерал (Мосин умер в звании генерал-майора) казался неуместным в эпоху переустройства мира.

Восстановили памятник в 1967 году.