Пи*ец, сказал отец

Не всякого позволительно подкалывать

Когда мне было десять лет, папа, не вняв голосу разума, вызвался тренировать нашу команду по бейсболу. Спустя полгода, весной 1991-го, карьера тренера Сэма Халперна оборвалась внезапно и со скандалом.

Тут требуется экскурс в прошлое. Когда в 1972-м мой папа обосновался в Пойнт-Ломе, приморском пригороде Сан-Диего, там жили преимущественно военные. Папа почувствовал себя в своей стихии — ведь он когда-то служил на флоте. Но со временем Пойнт-Лома стала привлекать богачей — как-никак до пляжа рукой подать. И вокруг нашего скромного домика вымахали настоящие дворцы. Папа морщился. А когда с нашей улицы съехал последний старик-офицер, наш сосед, и на его участке обосновалась молодая пара, папа вскричал:

— Ну вот! Теперь меня автоматически будут считать говенным яппи! Только за то, что я здесь живу! Тьфу, пропасть!

Итак, когда я пошел в школу, наша бейсбольная команда — она называлась «Маяк Тома Хэма» — состояла из ребят, чьих родителей мой папа терпеть не мог. Да и сами дети по большей части были наглые и избалованные. Я чуть ли не с первой минуты смекнул, что ничем хорошим дело не кончится. Но папа любил бейсбол и меня. И полагал: для того чтобы тренировать мою команду, этого вполне достаточно, разве нет?

Сделавшись тренером, папа установил одно-единственное правило: все игроки — и умелые, и неумелые — должны проводить на поле одинаковое количество иннингов. На первом же собрании он нам заявил:

— У нас детская секция, а не высшая лига. Почти все вы играете ужасно, и это вполне нормально. Хотите играть лучше? Играйте больше. Другого способа нет.

Итак, в каждом матче мы выходили на поле поочередно, и каждый играл по четыре-шесть иннингов. Если же кому-то приходилось загорать на скамейке не два иннинга подряд, а целых три, этим кем-то непременно оказывался я.

— Ты же отличный игрок. Сам знаешь. А эти паршивцы, когда я удаляю их с поля, ревут в три ручья, — утешал меня папа.

— Значит, если бы я разревелся, ты бы разрешил мне играть? Так нечестно, — сказал я, сидя на скамейке запасных.

— Нет, если бы ты разревелся, я бы все равно тебя удалил. На двойной срок — нечего реветь из-за пропущенного иннинга в какой-то дохлой детской секции. Ты — мой сын. А жизнь вообще никого по головке не гладит.

Моим товарищам и их родителям мой папа сразу же, мягко говоря, не очень приглянулся. Его правило насчет одинакового числа иннингов — просто издевательство, считали они. Как-то на матче один папаша принялся ругать моего прямо с трибуны. Возмущался, что его сыну не позволяют играть дольше других:

— Из-за вас мы вот-вот проиграем! Лучшего игрока — на скамейку запасных?!! Идиотизм!

Кстати, его сын был известен тем, что постоянно ковырял в носу.

— «Лучшего игрока»? Где его глаза, бля?! — пробурчал под нос мой отец.

Критик не унимался. Видно, не сознавал, что тренер на грани срыва. И когда тот бесконечный иннинг все-таки завершился, тренер Халперн взбежал на трибуну:

— Каждый играет столько же иннингов, сколько другие. Такое у меня правило. Или вы думаете, что пришли на чемпионат мира? Черт возьми, это детская секция! Наш райтфилдер весь матч чешет себе задницу, но даже он это правило усвоил. А вы что, не можете?

После папиной вспышки родители приумолкли, но в своем кругу продолжали роптать. Отголоски через детей доходили до меня. Через неделю на тренировке один парень, Маркус, тронул меня за плечо. Я обернулся и услышал: «Мой папа говорит, что твой папа мудак».

Я не сразу нашелся что ответить. Попросту остолбенел. Потом сказал:

— Ничего подобного. Твой папа неправ.

Тут в мою голень ударился мяч. Я обернулся и сообразил, что прозевал свою очередь принимать. Вот папа мне и напомнил:

— Не зевай, сын! Руки из задницы-то вынь!

Ох! Вот и заступайся за него перед командой!

С каждой тренировкой юные мажоры и их родители все сильнее доставали папу. Он-то пришел учить детей играть в бейсбол. А получалось, что это его учат терпению и сдержанности, хотя он никого не просил давать ему уроки.

И вот на одной из тренировок, в мае, напряженность переросла в открытые раздоры. День выдался жаркий, и ребята решили, что им неохота разминаться по папиной программе, которую он усвоил еще на флоте. Когда папа велел совершать пробежки между фаул-мачтами,[6] один парень взбунтовался.

— Дурацкое занятие. Бейсболисту бегать не обязательно. Это все настоящие тренеры знают! — заявил он во всеуслышание, стоя перед моим папой подбоченясь.

На эти слова смутьяна наш мужественный вождь среагировал, точно Брюс Уиллис в финале «Шестого чувства» — ну, когда он осознает, что в первой же сцене фильма был убит и стал призраком. Шок, полное смятение, частое пыхтение. Папа изо всех сил старался не потерять над собой контроль. Но все было тщетно: конфликт перешел на уровень, когда разум бессилен. Под конец папа заорал: «Раз так, тренируйте себя сами, козлы, и идите в жопу!», обращаясь к четырнадцати мальчишкам и насмерть перепуганному младшему тренеру Рэнди. Вообще-то Рэнди стал тренером только потому, что его бросила жена, — пытался отвлечься от грустных мыслей, так что его нервы были не в лучшем состоянии.

— Все, Рэнди, теперь ты главный! Успехов! — Папа побежал прямо на автостоянку, сел в свою машину и уехал. К сожалению, он так раскипятился, что забыл взять с собой меня. До нашего дома было три мили. Я рассудил, что не стану просить меня подвезти — момент неподходящий. Ребята как один смотрели на меня косо, а Рэнди так разволновался, что чуть ни плакал. Я пошел пешком.

Через час, в двух кварталах от дома, папа нагнал меня на машине, опустил стекло.

— О черт, я ведь про тебя забыл, один уехал? — Я кивнул. — Прости, пожалуйста. В общем, больше я эту вашу паршивую команду не тренирую.

Итак, папа покинул пост тренера, но по-прежнему ходил на все матчи и до конца сезона пристально следил за жизнью команды. В дополнение к официальным тренировкам папа тренировал меня сам:

— Рэнди в бейсболе — ни бе ни ме. Как он мяч подает! Так только бабы дротики кидают!

Дважды в неделю мы вдвоем отрабатывали подачу мяча. Но однажды, когда мы ехали тренироваться, папа свернул с обычного маршрута.

— Куда ты? Поле в другой стороне, — сказал я.

— Возьмем Роджера. Он будет с нами играть.

В нашей команде Роджер был самым, так сказать, чудаковатым. Я о нем почти ничего не знал. Помнил лишь, что от него всегда кошмарно воняло — словно бы гнилыми фруктами пополам с лосьоном «Олд спайс». Вообще-то питчер он был очень даже неплохой, но иногда посреди иннинга у него перемыкало мозги, и он начинал двигаться скованно, точно деревянная кукла.

— А зачем нам Роджер?

— Я учу тебя подавать. У вас два питчера — он и ты. Вот я и подумал: буду заниматься с вами обоими одновременно, — пояснил папа.

Мы затормозили у какого-то многоквартирного дома, и из подъезда выбежал Роджер. Следующие две недели Роджер тренировался с нами. Потом папа покупал нам обоим мороженое. О наших совместных занятиях я никому не говорил: в команде меня и так не очень любили, еще не хватало прослыть друганом Роджера.

В предпоследнем матче сезона мы играли с одной из сильнейших команд. Первые три иннинга подавал я, и мы шли вровень с соперниками. Потом вышел Роджер и показал класс. В конце пятого иннинга мы вырвались вперед. Но вот в шестом иннинге, когда Роджер поднялся на питчерскую горку, отец Кевина из другой команды встал прямо за оградой, в десяти футах от домашней базы. Это был здоровенный дядька с огромным пивным животом, типичный задира из мультиков про Попая. Каждый раз, когда Роджер готовился подавать мяч, Стив (так звали здоровяка) пытался его сбить:

— Да он же страйки подавать не умеет! Валяйте, ребята, берите мяч влегкую!

Вот так Стив подбадривал команду своего наследника. Без передышки. А Роджер с каждым разом подавал все хуже. Расстроился чуть ли не до слез. Мазал мимо страйк-зоны футов на шесть как минимум. Рэнди удалил Роджера с поля. Роджер плюхнулся на скамейку рядом со мной, уже не сдерживая рыданий. Рэнди выставил на поле своего сына — Рэнди-младшего. У них не только имя было одно, но и манера подавать. После шести перебежек Рэнди-младший капитулировал. В общем, нас разгромили в пух и прах.

После матча папа сказал мне:

— Обожди тут вместе с Роджером, мы его подвезем до дома. Но сначала я должен кое-что уладить.

Папа направился на автостоянку, где Стив помогал своему сыну уложить экипировку. Я подождал с полминуты и побежал за папой, ослушавшись его приказа. Собственно, я просто хотел улизнуть от Рэнди-старшего и Рэнди-младшего: их манеры меня настораживали. На прощание они всегда со всеми обнимались. Не могут просто стукнуться ладонями, как нормальные люди?

Я еще издали увидел, что папа и Стив горячо препираются.

— Так уж принято в бейсболе, Сэм, — говорил Стив.

— Бред собачий! — кричал папа.

— Сэм, выбирай выражения.

— У него отец пьяница. Та еще семейка, и ты это прекрасно знаешь. А сам стоишь и на него орешь, пытаешься его сбить, точно во взрослом матче, черт тебя возьми! И все ради того, чтобы твой сынок победил в матче детской лиги??? Стив, у тебя что, комплексы? Вроде взрослый дядька…

Стив что-то промямлил, сел за руль пикапа, усадил в кабину своего Кевина и уехал. Папа купил мне и Роджеру мороженое, а потом подбросил Роджера до дома. По дороге мы почти не разговаривали. Я не очень понял, что произошло, но чувствовал, что папа зол на Стива, и попробовал выразить свою солидарность.

— Знаешь, пап, мне Стив тоже не нравится. Он жирный, и Кевин тоже жирный, и они оба думают, что все умеют лучше всех, а сами ничем не лучше, разве что выше и жирнее, — выпалил я.

Папа молча припарковал машину у нас во дворе. И только после этого обернулся ко мне.

— Сын, ты мне сейчас что-то сказал, только я ни хрена не понял. Слушай, разуйся-ка на крыльце. По-моему, ты в собачье дерьмо наступил.

— Они празднуют тот факт, что ты восьмой класс окончил? Черт возьми, мы же только что ходили на твой выпускной из шестого класса! Всего два года прошло! Вот те на! Может, они станут устраивать праздник каждый раз, когда ты задницу правильно подтираешь?

— Ну как идет половое созревание?.. Откуда я узнал? Ох, даже и не помню. Наверно, увидел три сотни волос, которые остались после тебя на толчке. И вдруг осенило.

— Чего-о??? Конфет?! Тут людей в газовые камеры ведут, бля, а тебя на «Скиттлз» потянуло?

— Сардельки для собак? Я ел собачий корм? Какого хрена ты их кладешь вместе с людской едой? М-да, а между прочим, вкуснятина. Так что мне ни капельки не стыдно.

— Я тебе запрещаю. Ты слишком тощий… Нет. Не хочется тебя расстраивать, но ты не можешь делать все что вздумается. И ты определенно пока не взрослый человек.

— Запомни это лицо. Так выглядит человек, который сам себе противен.

— Тоже мне, высшая каста! Никаких аристократов на свете нет. Все они жрут, срут и трахаются, совсем как ты. Ну… может, не совсем, как ты — у тебя желудок слабый.

— Брось расстраиваться. Вот, поешь бекона… Что? Говоришь: «Неужели от бекона полегчает?» А мне почем знать? Я просто слишком много бекона нажарил.