Пик Сталина

ШТУРМ ПИКА

Н. А. Гусак оказался прав: лавина сгладила большинство неровностей ледника и облегчила наше продвижение в лагерь «5600 м». Там, где, по рассказам членов подготовительной группы, была целая сеть глубоких трещин, мы видим гладкий склон. С каждой сотней метров пути мы углубляемся в верхний цирк ледника Сталина, справа от нас высятся скальные стены восточного ребра.

Высоко над головой нависают фирновые сбросы, откуда двумя днями ранее сорвалась гигантская лавина. Мало вероятно, чтобы катастрофический обвал повторился через такой короткий промежуток времени. Но все же, проходя эту часть маршрута, мы предпочитаем о нем не вспоминать. Первая группа под руководством начальника штурма ускоряет темп движения и уходит вперед. Сегодня же ей надо добраться до второго высотного лагеря «5900 м». Движемся по следам товарищей. Вскоре видим, как они сворачивают вправо по направлению к гребню. Пологий снежник остается позади, и наша группа начинает подниматься по скалам. Путь найден, мы здесь даже не связываемся между собой и преодолеваем 200 м последнего подъема, двигаясь вплотную друг за другом, чтобы не попасть под «обстрел» случайно сброшенных камней.

Через 7 часов после выхода из Ледового лагеря мы достигаем гребня. Перед нами на небольшой скальной площадке лагеря «5600 м» лежат две палатки, полузасыпанные снегом. Воздушная волна, вызванная лавиной, сорвала их и они не упали на ледник Орджоникидзе только потому, что уцелела часть оттяжек. Приводим лагерь в порядок и устраиваемся на ночлег. Восстанавливая порядок в лагере, то и дело отрываемся от работы и следим за продвижением наших товарищей из первой группы. Мы видим, как Аристов, Гусак и Киркоров начинают подъем по скалам второго «жандарма». Вот они подходят к месту гибели Н. А. Николаева, слышен грохот падающих камней. Продвижение по разрушенным скалам «жандармов», несмотря на принятые меры, остается опасным и требует от альпинистов большой осторожности. Еще через два часа передовая группа сигнализирует нам сверху о том, что она благополучно достигла площадки лагеря «5900 м».

Утром 4 сентября наша группа, включающая носильщиков-таджиков Хаита, Турамбека и Исмаила, выходит к следующему лагерю на гребне. Из всех видов альпинистского снаряжения у наших товарищей по походу пользуются признанием только горные ботинки. Штормовых костюмов носильщики носить не хотят. Они лезут по скалам восточного ребра в халатах, подоткнув для удобства их полы за широкие цветные кушаки. Носильщики переносят высоту неважно. Особенно плохо чувствует себя Турамбек, он побледнел и жалуется на головную боль. Недалеко от лагеря «5900 м» сорвавшийся у кого-то из-под ног камень ударяет по руке Хаита; Федорков тут же накладывает повязку на два пораненных пальца и мы движемся дальше.

Лагерь «5900 м», где мы уже никого не застаем, это — две крохотные площадки, выложенные на гребне из обломков камней. Края их нависают над обрывами в сторону ледников Сталина и Орджоникидзе. Площадки так малы, что еле хватает места для наших палаток, но боковые оттяжки закрепить негде и их приходится спускать в пропасть, привязав к ним тяжелые камни. В двух шагах за второй палаткой начинается крутой ледяной гребень, ведущий к основанию третьего «жандарма».

^{_{Лагерь «5600 м». Впереди «жандармы» восточного ребра}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

Установив палатки, начинаем готовиться к ночевке. Турамбек лежит на нижней площадке в состоянии полного изнеможения, свесив голову над обрывом в сторону ледника Орджоникидзе. Он бледен, у него начинается тяжелый приступ рвоты, это действие горной болезни. Посовещавшись, мы решаем немедленно отправить вниз Турамбека и Хаита: оба они уже не в состоянии оказать нам какую-нибудь помощь. Наши больные товарищи еще засветло успеют спуститься в лагерь «5600 м», где их встретят поднимающиеся по нашим следам Б. Трапезников и Н. Афанасьев.

Утром 5 сентября исчезают последние надежды на помощь носильщиков в переноске груза хотя бы до лагеря «6400 метров». Самый настойчивый из них — Исмаил пытается начать подъем к третьему «жандарму», но и он уже настолько ослаб, что после первых же двух шагов шатается и падает на склон гребня. Мы снимаем с него рюкзак и делим между собой необходимый груз. В моем вместительном станковом рюкзаке уже уложены двойной спальный пуховый мешок, штормовой и меховой костюмы, утепленные ботинки, пуховые и брезентовые рукавицы, шерстяные носки, теплое белье, меховой шлем, кошки, которые я и Гусак решили взять с собою до верхних лагерей, радиостанция, фотоаппарат «ФЭД», разная необходимая в походе мелочь и небольшой запас продуктов. К этому приходится теперь прибавить несколько килограммов продуктов из ноши Исмаила. Вес моего рюкзака достигает теперь не менее 22 кг, не считая ледоруба и альпинистской веревки, связывающей меня с товарищами. Увеличивается также нагрузка моих спутников. Снизу подошли Б. Трапезников и Н. Афанасьев; они предлагают нам свою помощь на первом участке подъема, и мы выделяем им также часть груза.

Трапезникову не повезло. Еще в одном из самых нижних лагерей на склонах пика Ленина, перед началом штурма вершины, он почувствовал себя плохо. Выйдя на восхождение, он не мог справиться с недомоганием и вынужден был спуститься, когда до цели оставалось всего дна дня пути. Теперь на восточном ребре пика Сталина он чувствует себя великолепно. Я вижу, что ему нелегко, когда он полон сил и энергии, примириться с решением оставить его внизу во главе вспомогательной группы. Но он ничем не выдает своих чувств и всеми силами старается облегчить наше продвижение к цели.

^{_{По восточному ребру}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

Начинаем преодолевать стены третьего, а затем и четвертого «жандармов». Карабкаемся с тяжелыми рюкзаками по скалам на высоте, значительно превышающей вершины Эльбруса, но не ощущаем горной болезни. Сказываются результаты нашей последовательной тренировки и предыдущие высотные походы. Недалеко от пятого «жандарма» выходит из строя Афанасьев; он говорит, что ему очень холодно, и мы видим, как трудно ему двигаться. Трапезников крепко меня обнимает, еще раз желает нам успеха и, вместе с Афанасьевым, начинает спуск. Мы же снова идем вверх и, пользуясь навешенными веревками, осторожно продвигаемся к основанию пятого «жандарма». На самом крутом участке его стены закреплена веревочная лестница, навешенная здесь еще в дни подготовки к восхождению 1933 г. Средняя температура на этой высоте редко поднимается выше нуля. Воздух сух и поэтому веревки лестницы еще достаточно прочны. Пытаюсь подняться по ней, но на первых же шагах терплю полную неудачу. Мои ноги вместе со ступенями уходят внезапно куда-то вперед, тяжелый рюкзак тянет тело назад и отбрасывает меня от скалы. Я повисаю на руках в неудобном положении над пропастью. С помощью товарищей спускаюсь с предательской лестницы и, так как у меня уже нет времени учиться лазить по ней, то я начинаю подъем прямо по стене скалы, пользуясь висящей рядом веревкой. Товарищи внимательно страхуют меня снизу, и скоро мы все преодолеваем пятый «жандарм» — последнее серьезное техническое препятствие на восточном ребре. К вечеру мы достигаем площадки лагеря «6400 м» и присоединяемся к нашим товарищам из передовой группы.

Пока все идет нормально, и мы полностью выполняем принятый план штурма. К сожалению, неблагоприятный прогноз погоды начинает оправдываться. К ночи ветер заметно усиливается. Он нещадно треплет нашу палатку, в конце концов рвется одна из ее главных оттяжек, и палатка обрушивается на нас. Врач Федорков берется за исправление повреждения. Он вылезает из теплого спального мешка на пронизывающий ветер и работает в темноте до тех пор, пока ему удается установить палатку в прежнем положении. Федорков не удовлетворяется достигнутым результатом и старается укрепить оттяжки палатки добавочными камнями.

Он делает все неторопливо, но основательно. Для экспедиции Федорков незаменимый человек: в его лице отряд приобрел опытного альпиниста-высотника, хорошего врача и заботливого товарища.

^{_{Пик Сталина. Лагерь «6400 м»}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

В 1933 г., поднявшись на Эльбрус, И. М. Федорков совершил свое первое восхождение, и с тех пор каждый год проводит свой отпуск в горах. В качестве врача-альпиниста он принимал участие в походе командиров Советской Армии на пик Ленина и получил там первый опыт высотных восхождений. В 1936 г. Федорков уже выполнял ответственные обязанности организатора и начальника похода на главную вершину Алтая — Белуху. Теперь Иван Михайлович наравне с нами переносит все тяготы походной жизни и устает, вероятно, больше нас, так как он старше всех в отряде. Но у него всегда находятся время и силы для того, чтобы справиться о самочувствии каждого из нас и оказать помощь тем, кто в ней нуждается.

Утром 6 сентября включаем нашу «Лену» и передаем в Ледовый лагерь последние сообщения. Как было решено раньше, радиостанция останется в лагере «6400 м» в резервной палатке до нашего возвращения с вершины. Я уславливаюсь с Лебеденко об аварийном расписании связи. Он будет на приеме на случай внеочередной связи трижды в день.

— Заканчиваю передачу, конец, конец… — говорю я в микрофон.

Рвется последняя ниточка, связывавшая нас с Ледовым лагерем и внешним миром. Наша маленькая группа теперь одна на огромной высоте среди снежных склонов пика Сталина. Но мы чувствуем за собою поддержку всей нашей могучей Родины и полны решимости отдать все свои силы и использовать весь опыт, чтобы добиться победы и выполнить поставленную перед нами задачу.

Аристов торопит нас с выходом. Погода хмурая. Небо почти полностью закрыто высокой облачностью. Неужели нам придется пройти через испытания непогоды, выпавшие на долю участников экспедиции 1933 года?

Подъем по снежному гребню не представляет серьезных технических трудностей. Первая группа идет в связке, изредка пересекая встречающиеся по пути трещины, полузасыпанные снегом. Наличие скрытых трещин обязывает к осторожности. Подъем в условиях большой высоты представляет для каждого из нас привычную, но тяжелую и однообразную работу. Сильно колотится сердце. Мы стараемся идти размеренно и безостановочно, — в конечном счете это лучший способ экономного расходования сил. Подходим к месту, где находился последний лагерь группы Абалакова в 1933 г. Перед нами все те же однообразные снежные склоны, мы не видим ни одного выступа скал. От высотной метеостанции, установленной здесь в 1933 г., не осталось следа. Вероятно, она была сорвана с места зимними ураганами и давно уже погребена под толстым слоем снега. Мы решаем расположить наш очередной лагерь на высоте около 6900 метров. Со стороны вершины дует сильный ветер. Быстро устанавливаем наши палатки входом в подветренную сторону и распаковываем рюкзаки. Устраиваясь на бивуак, мы прежде всего заботимся о наших защитных очках: укладываем их в самое безопасное место — в карманы палаток. На пол палатки укладываем штормовые костюмы и все теплые вещи — это защитит нас от неприятного соседства со снежным склоном; поверх них кладем спальные мешки. В головах ставим свои опустевшие рюкзаки. Когда таким образом приготовлено место для сна, возле выхода складываем продукты и устанавливаем спиртовую кухню. Когда вход в палатку плотно застегнут и все мы забираемся в спальные мешки, Федорков принимается за приготовление ужина. В кухнях синеватым пламенем горит сухой спирт, в палатке становится даже уютно. Правда, температура у нас не поднимается выше минус 5°; дыхание осаждается на полотнище кровли белым инеем, но мы чувствуем себя в спальных мешках великолепно.

Пьем чай сразу же после того, как только он начинает кипеть. Вода на этой высоте закипает при температуре всего около 70°; даже приготовление манной каши, на которое при нормальном атмосферном давлении уходит несколько минут, в этих условиях дело длительное. Это обстоятельство определяет примитивность приготовляемых нами блюд, но простота нашей кухни никого не трогает; едим мы очень мало, вероятно, сказывается утомление, и высота.

К ночи погода портится окончательно. Первые сильные порывы ветра бросают на наши палатки сухой снег, и вскоре вокруг нашего лагеря уже бушует снежная буря. Ветер неистово рвет палатки, свистит и завывает вокруг лагеря и непрерывно обрушивает на нас вихри снежной пыли. Шум ветра и шелест снега сливаются в один монотонный ровный гул. Гусак, переживший на склонах Эльбруса не одну бурю, определяет, что скорость ветра достигает не менее 60 м в секунду. В плотно застегнутую палатку начинает пробиваться снежная пыль. Зажигаем свечу и при свете ее колеблющегося пламени наглухо зашиваем вход в палатку и клапан окна. Мы еще раз удовлетворенно отмечаем предусмотрительность, благодаря которой взяли с собою вместительные и прочные палатки: в «гималайках» нам теперь пришлось бы туго.

Как это ни странно, но с ухудшением погоды и началом снежной бури бодрое настроение пашей группы не исчезает. Нам не повезло, но мы знаем, что теперь самое важное для успеха — суметь переждать непогоду и сохранить силы для продолжения восхождения. Продуктов для этого у нас достаточно. Никто не помышляет об отступлении, и все мы твердо рассчитываем дойти до вершины пика. Наш лагерь в этот момент — самый высокий из лагерей советских альпинистов. Отсюда всего лишь день пути до высшей точки пика Сталина. Разговоры в палатках смолкают, мы лежим в наших спальных мешках и стараемся уснуть. Но на высоте около 7000 м это не так-то просто. Один за другим возникают в дремлющем сознании обрывки несвязных мыслей. Медленно тянется время. Сквозь шум бури я порой слышу, как кто-нибудь из моих соседей по палатке в сонном забытьи тяжело дышит, ему вдруг не хватает воздуха. Несколько судорожных вздохов, и снова все утихает. Мои товарищи приняли снотворные порошки, я же стараюсь избежать этого средства и засыпаю только около двух часов ночи.

С наступлением утра буря не утихает. Я выбираюсь наружу и пытаюсь осмотреться, но сильный порыв ветра сразу же валит меня с ног. Удержаться на склоне можно только на четвереньках. Ухватившись за оттяжки палатки, я смотрю в сторону вершины. Ее не видно, впереди все скрывает белесая мгла. Откуда-то сверху несутся по склонам пика завесы снега. Ветер пронизывает плотную ткань штормового костюма, очень холодно. Мы и не помышляем о движении вверх. Из рук в руки переходит томик романа П. А. Павленко «На востоке», захваченный мною на восхождение. Чтение отвлекает нас от докучливых мыслей и позволяет, даже в этой необычной обстановке, коротать время.

В середине дня Совва пожаловался на боль в груди, у него начинается глухой тяжелый кашель. Эти признаки сильно беспокоят нашего врача. Серьезное простудное заболевание в условиях высотного восхождения — смертельно опасно. Проходит несколько часов, болезнь Соввы дальше не обостряется, однако силы этого рослого здоровяка уже надломлены. К утру 8 сентября, в ответ на наше предложение, он охотно соглашается спуститься к палатке лагеря «6400 м», чтобы там переждать бурю.

^{_{После бури в лагере «6900 м»}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

Мы уславливаемся с Соввой, что в этом лагере он будет дожидаться нашего прихода, а в случае обострения болезни, вызовет по радио помощь снизу, из Ледового лагеря. Совва опытный альпинист, и он заверяет нас, что не предпримет опасной попытки самостоятельного спуска по «жандармам» гребня.

8 сентября мы делаем попытку отвести Совву в нижний лагерь. Связавшись веревкой, Гусак, Совва, Киркоров и я начинаем спуск. Я иду последним. Едва мы делаем несколько шагов, как палатки нашего лагеря исчезают за пеленой бешено несущегося снега. Не прошло и десяти минут, как неожиданное происшествие остановило нашу группу: я провалился в трещину, которая до меня была благополучно пройдена моими товарищами, и повис на ее краю, удерживаясь за еще сохранившуюся часть непрочного снежного мостика. В довершение несчастья с моей ноги сваливается ботинок. Однако я успел заметить, что, падая в трещину, он задержался на небольшом выступе несколькими метрами ниже. Товарищи не слышат моих криков: мой голос пропадает в шуме бури, и моих спутников задерживает только натянувшаяся до отказа веревка, связывающая нас. Помощь приходит вовремя и я благополучно выбираюсь на склон; соединенными силами мы извлекаем из трещины также и ботинок. Однако за те несколько минут, которые продолжалось все это приключение, я успел подморозить разутую ногу и пальцы руки. Мы решаем, что двигаться дальше в такую погоду неблагоразумно, и поворачиваем обратно. С трудом разыскиваем площадку лагеря и забираемся в палатки…

На следующий день, воспользовавшись относительным затишьем, Гусак и Киркоров отправились с Соввой в лагерь «6400 м» и к вечеру благополучно возвратились, принеся снизу несколько запасных пачек сухого спирта. Совва остался один. Несмотря на то, что палатка лагеря «6400 м» не была защищена от ветра, там было значительно теплее. Очевидно, граница потока холодного воздуха находилась выше 6500 метров. У Соввы было достаточно продуктов и горючего для того, чтобы он мог, как было условлено, дождаться нашего возвращения и спуститься вниз с группой. Однако снежная буря, одиночество, простуда и, главное, действие высоты непрерывно подтачивали не только физические силы альпиниста, но и действовали на его психику. Совва постепенно утратил способность здраво оценивать обстановку и принимать правильные решения.

Вскоре он вспомнил о радиостанции, которая стояла у изголовья спального мешка, подготовленная нами к работе. Не задумываясь, он включил передатчик, с трудом откашлялся и передал свои позывные:

«Говорит „Лена“, — глухо прозвучал его простуженный голос, — говорит „Лена“… Слушайте, слушайте. Говорит „Лена“…»

Приступ кашля прервал передачу. Отдышавшись, он снова сообщил в микрофон позывные станции и не прибавил к сказанному ни слова. Оставив передатчик включенным, он откинул от себя микрофон и наушники и забылся в тяжелом сне.

…Шли часы. Темнота ночи сменилась сумрачным светом дня, буря не утихала. Совва уже потерял представление о времени. Иногда все происходящее казалось ему дурным сном. Он думал, что достаточно ему еще немного, на несколько десятков метров, спуститься по ребру и он окажется в Ледовом лагере. В одну из таких минут Совва беспорядочно засунул в рюкзак спальный мешок, личные вещи и громоздкий фотоаппарат с запасом стеклянных пластинок. Потом он вышел из палатки, резким привычным движением забросил рюкзак на плечо и… потеряв равновесие, рухнул с площадки лагеря вниз, на склон, спускающийся к леднику Сталина. После двух метров падения ему удалось ухватиться за выступ скалы и удержаться над пропастью. Толчок был настолько сильным, что прочная кожаная лямка рюкзака лопнула и ноша Соввы, ударяясь о выступы скал, полетела вниз. Альпинист выбрался на площадку лагеря и лег на склон, лицом в снег. На минуту прояснившееся сознание снова угасло и, поднявшись, он, шатаясь, начал спуск по склону шестого «жандарма»…

Странная передача из лагеря «6400 м» была принята 9 сентября не только Лебеденко, но и радистами других отрядов нашей экспедиции. Все они знали, что в районе пика Сталина бушует буря. Наблюдение за радиостанцией штурмовой группы велось непрерывно в течение суток. Приняв сигналы Соввы, Лебеденко более часа подряд терпеливо вызывал «Лену». Но радиостанция молчала и люди, находившиеся в Ледовом лагере, пришли к выводу, что наверху, на склонах пика, что-то случилось. Обстоятельства требовали немедленных действий. Правила поведения советских альпинистов в подобных случаях формулируются четко: невзирая на любые трудности, немедленно оказывать помощь терпящим бедствие. Через час по направлению к ребру пика вышли Б. Трапезников, Н. Афанасьев и все носильщики. Несмотря на испытанную горную болезнь, носильщики ни минуты не колебались, давая согласие на выход. Группа пробиралась вверх с огромным трудом. Люди шли наперекор непрекращающейся снежной буре, видимость была ничтожной, уже в двух-трех метрах нельзя было разглядеть товарища. К 3 часам дня группа Трапезникова подошла к лагерю «5600 м». Палатка на гребне была повалена ветром и забита внутри обледенелым снегом. Двигаться дальше со своей группой Трапезников не решился: ветер здесь достигал ураганной силы и при движении по узкому гребню кто-нибудь обязательно был бы сброшен в пропасть.

На следующий день погода несколько улучшилась. Носильщики остались на месте, а Трапезникову и Афанасьеву удалось добраться до следующего лагеря. Карабкаться по засыпанным снегом скалам было очень холодно. Афанасьев подморозил ступню. Пришлось остановиться на площадке лагеря «5900 м». Чувствительность пальцев ноги восстановилась только после двухчасового оттирания. Когда двое альпинистов были готовы продолжать путь, туман и усилившийся снегопад снова преградили им путь. Только 11 сентября им удалось продолжить подъем к лагерю «6400 м». Трапезников и Афанасьев подходили уже к четвертому «жандарму», когда вдруг они заметили выше себя, на скалах, фигуру альпиниста, собиравшегося спуститься куда-то влево по скальной стене, круто спадающей к леднику Сталина. Движения человека были неуверенны. Даже на расстоянии было видно, что он с трудом держится на ногах.

— Эй, на гребне! — крикнул Трапезников. — Где же остальные? Вершину взяли?

— Берут еще вершину. Ребята наверху, там ветер… — прозвучал после минутного молчания простуженный голос. — Я спускаюсь вниз один…

Трапезников узнал Совву. Видя состояние товарища, он быстро полез по скалам и, подойдя вплотную, привязал его на свою страховочную веревку. Совва тем же хриплым голосом, путаясь в словах, предложил подошедшим немедленно же начать спуск прямо вниз по стене для того, чтобы разыскать на леднике Сталина его фотоаппарат и спальный мешок. Он был сильно простужен, тяжело дышал и находился почти в невменяемом состоянии. Кое-как Трапезникову удалось уговорить больного отказаться от выполнения своего намерения. Но этого было недостаточно, нужно было срочно выяснить, что случилось с остальною частью группы. В результате длительных расспросов, во время которых Совва то и дело возвращался к своему потерянному рюкзаку, Трапезникову удалось получить сведения о ходе штурма до 9 сентября, то есть до того дня, когда Гусак и Киркоров помогли Совве спуститься в лагерь «6400 м». Было ясно, что штурмовая группа не отказалась от восхождения и, вероятно, в это самое время выжидает улучшения погоды где-нибудь на предвершинных склонах пика Сталина. Было ясно также, что Совву необходимо спешно спускать вниз. К вечеру группе Трапезникова, сопровождающей больного, удалось спуститься в Ледовый лагерь. По мере спуска состояние Соввы заметно улучшалось. На следующий день он мог уже отправиться дальше, в нижний лагерь у ледника Федченко.

Пока бушевала буря и всего в 500 м ниже разыгрывалось трагическое приключение Соввы, в лагере штурмовой группы на высоте 6900 м все оставалось без перемен. Вот уже пятые сутки как мы отсиживаемся в палатках, проводя ночи и большую часть дня без движения, в спальных мешках. Мы стараемся сберечь силы для предстоящего восхождения. Книга Павленко уже давно всеми прочитана, темы для разговоров постепенно исчерпываются, и мы лежим молча, погруженные в собственные мысли. Экономя сухой спирт, зажигаем кухню редко и только утром и вечером выпиваем по кружке чая. Есть совсем не хочется: консервы, шоколад и печенье кажутся нам безвкусными и мы съедаем в среднем не более 300–350 г продуктов в день на человека. Все мы понимаем серьезность своего положения, но, кажется, нет такой силы, которая могла бы заставить нас теперь отступить от вершины. Должна же буря когда-нибудь стихнуть?! Все готовы выжидать хорошую погоду до тех пор, пока в лагере будет оставаться хотя бы одна банка консервов и пока мы в силах идти вверх. Мы уверены, что даже после изнурительного действия кислородного голодания и борьбы с холодом у нас сохранится еще достаточно сил для того, чтобы дойти до вершины.

К вечеру 11 сентября ветер начинает стихать. Туман плотно окутывает все вокруг, еще более холодает, но мы рады: все это предвестники улучшения погоды. Рано утром 12 сентября, по отблескам света на крыше нашей палатки, мы угадываем, что она освещена лучами восходящего солнца. Не без труда мы выбираемся наружу: палатки наши наполовину закрыты сугробами снега. Небо чисто, дует резкий холодный ветер. Мы снова можем продолжать подъем к вершине.

Вся группа собирается для совещания в одну палатку. Аристов предлагает свернуть лагерь и не спеша пойти вверх, чтобы разбить еще один промежуточный лагерь на высоте около 7100 м, у начала самого крутого подъема к вершинному гребню. По мнению начальника штурмовой группы, такое решение обеспечит успех попытки достижения вершины, которую он предлагает предпринять на следующий день. План начальника группы представляется нам правильным. Погода еще не установилась, мы, вероятно, будем не в состоянии подниматься так быстро, чтобы сегодня до наступления темноты дойти до высшей точки пика и спуститься благополучно вниз.

Свертывание лагеря оказывается не простым делом. Палатки наши снаружи и внутри обледенели. Влажные оболочки спальных мешков на морозе твердеют, и мы с трудом втискиваем свое непокорное снаряжение в рюкзаки. Руки стынут от холода, мы зябнем, несмотря на то, что на нас одеты все теплые вещи. Наконец, мы собираемся и выходим, но движемся мы очень медленно, видимо, сказывается наша длительная отсидка на высоте в 6900 метров. Через каждые 15–20 шагов мы останавливаемся и, опираясь на ледорубы, переводим дыхание. Но, несмотря на это, весь отряд неуклонно идет вверх дружной и сплоченной группой, отстающих нет. К четырем часам дня подходим к началу крутого подъема, выводящего непосредственно на вершинный гребень, и здесь, на высоте около 7100 м, разровняв на снегу две площадки, устанавливаем палатки. Перед тем как мы забираемся в спальные мешки, Аристов отдает последние распоряжения. Завтра побудка в семь часов утра. К вершине отправимся налегке. Бюст Сталина понесет Киркоров, его будут по очереди сменять все участники штурма. Мы берем с собой только веревку, запасные носки и рукавицы, все бивуачное снаряжение остается в лагере.

К вечеру ветер снова крепчает, он сдувает со склонов свежий снег и вокруг наших палаток вырастают сугробы.

^{_{Сборы в лагере «7100 м», перед штурмом пика}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

Но это уже последние проявления уходящей непогоды. На востоке из-за далеких горных хребтов выплывает огромная луна и заливает своим светом снега вершины. На темно-синем, почти черном небе не видно ни облачка, и мы спокойно залезаем в спальные мешки. Засыпаем поздно, уже глубокой ночью, когда до выхода остается лишь несколько часов.

Утро 13 сентября. Последние приготовления к выходу не отнимают много времени. Одеваем все теплые вещи. Некоторые из нас прикрепляют к шлемам полотняные маски, которые должны будут защищать лицо на сильном ветру. Подъем к вершинному гребню мы начинаем всей группой, идем друг за другом. В начале пути снег тверд, но склон становится круче, и нам начинает попадаться сыпучий снег. Он скопился здесь после бури и не успел еще уплотниться. Прокладывать путь в таких местах очень трудно. Киркоров, Гусак и я поочередно выходим вперед и вытаптываем узкую траншею, по которой за нами поднимаются остальные. Все мы быстро устаем.

Наш вид во время подъема к вершинному гребню, вероятно, произвел бы на постороннего наблюдателя странное впечатление. Группа уставших людей, низко пригнувшихся к склону и опирающихся при каждом шаге на ледорубы, бредет вверх, задыхаясь от недостатка кислорода. Применительно к условиям равнины это движение нельзя было бы даже назвать медленным, так, вероятно, идут только до предела измученные люди. Мысленно рвемся вверх, но ускорить подъем уже не в состоянии: мы задыхаемся, но этот невероятно медленный темп движения — наш предел.

Аристов и Федорков отстают. Олег жалуется врачу на то, что у него мерзнут ноги. Федорков заставляет его немедленно разуться и на морозе и сильном ветру оттирает их спиртом. Однако Аристову кажется, что этого недостаточно, он рвет на куски свои запасные пуховые, стеганые брюки и обертывает ими ботинки. Это не помогает: вероятно, его обувь недостаточно просторна. Через 20 минут врачу приходится повторить оттирание. Несмотря на эти задержки, товарищи не отстают от нас: мы заняты протаптыванием следа. На гребень выходим почти одновременно. Перед нами последняя часть подъема. Узкий острый гребень ведет к югу. Гряда скал скрывает путь к его пологой части. Выйти туда удобнее всего обходом справа, по скалам. После этого, до самой высокой точки пика Сталина, путь снова лежит по острому, как нож, гребню.

Рассматривая пик во время разведывательного полета, Аристов был обманут кажущейся легкостью этой части пути. Выйдя на гребень, убеждаемся, что идти приходится по твердому льду, присыпанному сверху тонким слоем снега. Кошек у нас нет (мы с Гусаком оставили свои кошки еще в лагере «6900 м»), и передвижение усталых людей здесь очень опасно.

Я считаю, что нужно принять специальные меры предосторожности, сообщаю об этом Аристову и предлагаю ему идти дальше только в связке, использовав для этого веревку, которую несет Гусак. При движении мы должны тщательно страховать друг друга и, если нужно, рубить ступени. Аристов в раздумье смотрит на гребень, а потом на свои часы. Видно, что он колеблется принять решение. Движение связкой замедлит подъем, а теперь уже 3 часа дня. Наконец он решает, что мы продолжим наш подъем, не связываясь. Гусак советует ему снять с ног самодельные чехлы, закрывающие острые шипы его обуви, но Аристов только качает головой и молча продолжаем подъем.

Сильный ветер дует в лицо и обжигает кожу. Я опускаю на лицо маску, но уже через несколько минут она обмерзает, и становится трудно дышать. Снова откидываю маску на шлем, дышать легче, но опять очень холодно, мороз не менее 25°. Идем вверх, придерживаясь скал, и гораздо быстрее, чем ожидали, выходим на площадку перед последним взлетом вершинного гребня.

В сторону ледника Сталина гребень нависает небольшим карнизом. Правый же склон круто падает к узкой гряде скал, лежащей в нескольких метрах ниже гребня. За скалами — обрыв в сторону северного предвершинного плато[72] над ледником Фортамбек. Несколько десятков метров подъема отделяют нас от цели. Мы уже видим вершинную площадку и большой округлый выступ скалы, за которым 3 сентября 1933 г. Евгений Михайлович Абалаков сложил свой тур.

Я оцениваю трудность оставшегося пути и снова предлагаю Аристову связаться веревкой. Подниматься прямо по гребню мы не можем, он слишком остр и крут. Нам придется придерживаться правого, западного склона, а падение на нем может привести к весьма неприятным последствиям.

— Думаю, что все обойдется благополучно, — медленно говорит начальник группы. Срыв не так опасен, как ты предполагаешь: если кто-нибудь упадет и не задержится на склоне, то он обязательно остановится у гряды скал…

Подходят Гусак и Киркоров, и Аристов двигается с ними вперед, начиная последний подъем. Я вспоминаю о своем фотоаппарате. Он спрятан у меня на груди, чтобы не замерз механизм его затвора. Задерживаться для фотографирования у меня нет никакого желания, но я все же заставляю себя сделать снимок. В это время начальник группы и его спутники подходят уже к самой крутой части гребня. Я прячу аппарат и тороплюсь к ним.

…Совершенно неожиданно для себя я падаю. Чувствую, что скольжу по крутому склону, мгновенно переворачиваюсь на грудь и стараюсь задержаться на склоне, тормозя клювом ледоруба. Он скользит несколько мгновений по льду, и, наконец, я останавливаюсь в двух метрах ниже места падения. Хочу подняться, но все мои попытки встать на ноги остаются безрезультатными, шипы ботинок беспомощно скользят по льду и я сползаю вниз еще на полметра ближе к обрыву.

Я вижу, как впереди меня медленно бредут вверх три альпиниста, они не заметили моего падения. Ближе всего в пяти метрах от меня Аристов.

— Олег… — тихо зову я его. — Я сорвался.

Он поворачивается ко мне, и я вижу его спокойное лицо. Он явно не понимает опасности моего положения. Очевидно, на его обычно устойчивую психику подействовали высота, трудности пути и огромная ответственность за успех восхождения.

— Закрепись ледорубом и выбирайся к нашим следам, — говорит он неторопливо.

Сделать это мне удается только при помощи Федоркова, замыкающего цепочку нашей группы. Он вырубает во льду две ступени и протягивает мне как опору свой ледоруб. Я поднимаюсь, — и вот мы снова движемся вперед, шаг за шагом приближаясь к вершине. Каждые пять-шесть метров кто-нибудь из нас останавливается для отдыха. Все физические силы, все напряжение воли вложены сейчас в медленное поступательное движение. До вершины остается какой-нибудь десяток метров, я останавливаюсь отдохнуть и смотрю на товарищей. Первыми идут Гусак и Киркоров. За ними след в след движется Аристов. Вижу, как он останавливается на минуту, затем снова делает шаг с левой ноги и, споткнувшись, падает на спину. В следующее мгновение он уже скользит по ледяному склону, сметая с него тонкий слой снега. К моему удивлению, он не делает энергичной попытки задержаться. Я вижу, как он медленно переворачивается, чтобы вонзить клюв ледоруба. На лишнее движение уходит драгоценное мгновение. Скольжение ускоряется, Аристов оказывается уже у каменного барьера и, к моему ужасу, не задерживается на нем. Его тело перелетает через скалы, как через трамплин, и он падает вниз.

Падение Аристова видели только я и Киркоров, остальные, не заметив случившегося, продолжали идти к вершине. Мы с Киркоровым, пораженные, стоим без движения, без звука. Впрочем, мы оба были так далеко от места происшествия… Киркоров стоит выше, и ему видно, как тело Аристова, ударяясь о скалы, набирает скорость и гигантскими скачками, исковерканное, падает на северо-запад по направлению к снежному плато. Я вижу, как по поверхности склона скользит изломанное тело и, наконец, останавливается, полузасыпанное снегом, в 700 м ниже нас перед трещинами, ледопада.

Кто-то впереди хриплым голосом торопит нас идти к вершине. Мы объясняем трагическую причину нашей остановки: Олег Дмитриевич Аристов — наш начальник и друг — погиб…

С того места, где находится группа, трудно разглядеть, что делается внизу, тем более здесь нет пути для спуска на плато… Быстро преодолеваем последние метры подъема и доходим до первых камней вершинной площадки. Это высшая точка пика. На прочном выступе скалы устанавливаем скульптурный бюст Иосифа Виссарионовича Сталина.

Победа! Вторично советские восходители покорили высочайшую вершину своей земли.

^{_{Высшая точка пика Сталина. На гребне В. А. Киркоров, Н. А. Гусак и О. Д. Аристов}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

Долго на вершине группа не задерживается. Нам некогда писать записку и разыскивать тур Е. М. Абалакова. Быстро связываемся и спускаемся на площадку вершинного гребня. Отсюда на запад, к снежным полям огромного плато, где лежит тело нашего товарища, спускается крутой ледяной желоб. Киркоров и Федорков начинают спуск, остальные следят за ними сверху. Но они идут без кошек, и в течение часа им удается преодолеть всего около сотни метров опасного и трудного пути по льду. Начинает темнеть. Дальнейшие попытки спуска к телу Аристова привели бы к гибели всего отряда. Наши товарищи поднимаются на гребень, и все мы с тяжелым сердцем отправляемся в обратный путь, возвращаясь по пути нашего восхождения на вершину. Только около 11 часов вечера, при свете луны, подходим к палаткам нашего последнего лагеря.

Измученные трудностями восхождения и пережитым, лежим в спальных мешках. Несмотря на невероятную усталость, никто не может заснуть. Думаем об одержанной победе и о нашем погибшем товарище, настойчивость и мужество которого были для нас примером на всем протяжении многодневного штурма.

Ночь после возвращения с вершины провели почти без сна. После труднейших испытаний наступила разрядка. Казалось, что гибель товарища и усилия, потраченные нами вчера на восхождение, отняли у нас все силы. Люди были еще в состоянии свернуть свой лагерь, могли идти по снежным склонам и страховать друг друга при переходе через трещины, но все это делалось уже как бы по инерции.

Утром Федорков отметил легкие обморожения лица и ног у всех участников штурма. Пальцы ног потеряли чувствительность. Снимаю правую рукавицу и вижу, что мякоть большого пальца правой руки почернела: леденящий холод от лопатки ледоруба проник через толстую пуховую перчатку и брезентовую рукавицу. При таких обстоятельствах нужно во время спуска соблюдать особую осторожность, чтобы не вызвать новой катастрофы. Принимаем решение двигаться только связавшись, не торопиться и равняться по наиболее ослабевшим участникам восхождения.

К вечеру отряд подходит к палатке лагеря «6400 м», установленной выше скал восточного ребра. Лагерь пуст; делаем заключение, что Совва уже спустился вниз. Переключатель радиостанции стоит на передаче, батареи разряжены; все попытки вызвать Лебеденко оказываются безрезультатными. Осматриваем скалы на пути спуска. Стены «жандармов» неузнаваемы, все выступы и зацепки скал закрыты толстым слоем свежего снега. В девять утра 15 сентября мы вдвоем с В. Киркоровым первыми начинаем спуск, за нами идут остальные товарищи. Палатку и радиостанцию оставляем на площадке лагеря «6400 м», чтобы не перегружать себя на опасном спуске. Поочередно то Киркоров, то я идем первыми. Ведущему приходится особенно трудно. Он должен разгребать глубокий снег, расчищать уступы на скалах, только после этого можно делать очередной шаг. Движемся очень медленно и неуверенно. На снежных гребнях за время бури появились предательские карнизы, здесь идем особенно осторожно, с попеременным охранением.

Возле четвертого «жандарма» неожиданно слышим окрик, навстречу нам торопливо поднимаются Б. Трапезников и Н. Афанасьев. Сообщаю им об успехе восхождения и гибели начальника группы О. Аристова. Я разговариваю за себя и за спутника: он сильно простужен, хрипит и почти потерял голос.

К концу дня, несмотря на частые остановки, добираемся к лагерю «5600 м» и в ожидании отставших товарищей организуем ночлег. Уже совсем близко расстилается ширь ледника Сталина. Вершины соседнего хребта Федченко, лежавшие еще накануне у наших ног, теперь закрывают линию горизонта. Над нами клубятся облака, но наступающая вновь непогода уже не пугает: мы почти «дома». Ночевка в лагере «5600 м» несколько восстанавливает силы. Утром 16 сентября, на тринадцатый день после выхода к вершине, быстро завершаем спуск и подходим к палаткам Ледового лагеря.

На следующий день весь состав отряда оставляет Ледовый лагерь. На большом камне, рядом с памятной надписью об экспедиции 1933 г., мы оставляем свое сообщение о втором восхождении на пик Сталина и о гибели О. Д. Аристова. В последний раз смотрим на пик Сталина. Верхняя часть массива затянута облаками, на склонах у вершины пика снова бушует буря. Но запорошенные снегом скалы восточного ребра видны четко. Можно различить уступ, где был лагерь «5900 м», видна черная стена неприступного пятого «жандарма». Восстанавливаем в памяти все знаменательные этапы нашего восхождения. Наш путь был тяжел, но высочайшая вершина СССР еще раз покорена советскими альпинистами. Наш опыт, наши неудачи, наша завоеванная в суровой борьбе с силами природы победа проложат дорогу к высочайшим вершинам Родины новым отрядам советских горовосходителей.

^{_{Над вершинами Алайского хребта}}

^{_{Фото Е. Белецкого}}

…Жаркий сентябрьский день на Ошском аэродроме. Заканчиваются последние приготовления к полету. Липкин застегивает свою меховую куртку и подтягивает лямки ранца парашюта. Я устраиваюсь поудобнее на втором сидении, на мне теплая одежда, в которой мы недавно штурмовали вершину пика Сталина. Ревет мотор, и после короткого разбега самолет взмывает в воздух.

Под нами медленно проплывают зеленые пригородные сады, квадраты поливных полей, на углах которых можно различить белые груды хлопка. Скалы горы Сулейман-баши уходят вниз, и мы летим над выжженными солнцем желтыми склонами предгорий. Липкин ведет самолет на юго-запад, по направлению к вершинам Алайского хребта.

Стрелка высотомера ползет по циферблату. Духота сменяется сначала приятной прохладой, а вскоре за прозрачный козырек врывается резкий ветер высокогорья. Становится холодно: ртутный столбик термометра, закрепленного на стойке крыла, непрерывно ползет вниз и переходит нулевую черту. Под нами снега Алтая, сотни еще те покоренных вершин. Ревет мотор, ледники уходят все дальше, мы летим уже выше 6000 м над уровнем моря. Под нами тускло блестит тонкая ленточка Кызыл-су. С этой высоты я стараюсь определить места наших бивуаков во время прошлых путешествий по просторам Алайской долины. Разворачивается панорама ледников Заалайского хребта. Михаил Алексеевич оборачивается ко мне и что-то кричит, показывая рукой куда-то вверх.

Пик Сталина! Я вижу его вечноснежные поля и цирки ледников. Теперь уже ни горы, ни облака не заслоняют вершину. Она высоко вздымается над окружающими хребтами, напоминая правильную стройную пирамиду, поднятую силами природы в заоблачные выси. Грани вершины устремлены вверх к солнцу и освещаются его яркими лучами. Темно-синее, безоблачное небо бросает отсвет на снега и ледники пика Сталина, окрашивая их в нежные голубоватые тона. Отвесы черных скал оттеняют белизну свежего снега.

Мы всматриваемся в хорошо знакомые очертания вершинного гребня. Вот и скалы, где мы, советские альпинисты, установили бюст вождя и учителя советского народа. И мы думаем о том, что величественная вершина, медленно проплывающая мимо крыла нашего самолета, высшая точка нашей необъятной Родины, не случайно носит имя Иосифа Виссарионовича Сталина: это памятник великих побед сталинского гения и достойное выражение народной любви к своему вождю.