Пир или голод

Глава 5

Военно-транспортный турбовинтовой самолет С-130 «Геркулес» неуклюже замер в конце посадочной полосы военно-морской авиабазы Южного Веймаута. Несколько лет назад, когда Римо еще не жил в Массачусетсе, выбор нового местожительства в немалой степени определялся близостью к Южному Веймауту, где базировалось много военно-транспортных самолетов, готовых в любую минуту доставить Римо туда, куда требовалось в соответствии с новым заданием. Несколько раз базу пытались прикрыть, и всякий раз Харолду В. Смиту при помощи невидимых покровителей удавалось отстоять ее.

В конце концов стремление закрыть Южный Веймаут стало столь сильным, что у Смита не оставалось иного выхода, кроме как в открытую заявить о том, для чего эта база нужна. Но поскольку делать этого он ни в коем случае не собирался, поэтому пришлось согласиться на закрытие авиабазы. Собственно говоря, в техническом смысле она все еще продолжала функционировать. Сокращенный донельзя штат сотрудников занимался окончательным демонтажем оборудования и приведением территории в первоначальный вид. Сходя с трапа военно-транспортного самолета, Римо подумал, что, возможно, он здесь в последний раз.

У ворот авиабазы, благодаря заботам главы КЮРЕ, Римо ожидало такси: не стоило Римо лишний раз мозолить людям глаза. Машина довезла ассасина до тортового центра, где он пересел в другое такси – еще одна мера предосторожности, предпринятая Харолдом В. Смитом. Если бы Римо, подобно известному персонажу из детской сказки о мальчике с пальчик, оставил за собой след из хлебных крошек, то глава КЮРЕ наверняка сам бы подобрал их с земли ради конспирации.

Подъехав к дому, Римо поймал себя на мысли о том, что не очень-то рад возвращению.

Причина такого уныния появилась в дверном проеме сразу же, едва Римо звякнул ключами.

На пороге стояла миниатюрная седая азиатка все в том же выцветшем халате оттенка лаванды, который она надела в первый день своего переезда в Замок Синанджу, бывший кондоминиум, организованный на месте церкви.

– Привет, – буркнул Римо, который никак не мог запомнить ее имя.

– Скатертью дорога! – выпалила экономка.

– Я никуда не уезжаю. Наоборот, я вернулся!

– Явился, не запылился!

Римо сердито нахмурился.

– Чиун дома? – мрачно спросил он.

– Он в башне для медитации, педераст несчастный!

– Не пори чепухи!

– И как тебя земля носит? Каждую ночь ты уходишь в город и возвращаешься-таки живым и невредимым. Хоть и слишком тощим, но все же живым!

– Заткнись!

– А вот возьми и заткни меня! Пора бы тебе сменить объект внимания, гомосек!

В ответ Римо лишь заскрипел зубами. Подобные сцены начались с того самого дня, когда Римо вернулся домой, похваляясь, что стюардессы его уже не любят, как прежде.

– Педераст! – возмущенно процедила экономка, сплюнув от отвращения.

Римо попытался исправить ошибку экономки, которая неправильно расценила его слова.

– Брось, мне нравятся женщины!

– Нравятся! Их любить надо! Ку-ка-ре-ку!

– Дело в том, что я слишком нравлюсь стюардессам, – пытался объясниться Римо.

– Слишком нравишься? Как бы не так!

При следующей встрече экономка вручила ему брошюру о том, как предотвратить заболевание СПИДом, и большую коробку презервативов всех цветов радуги.

– Слушай, – снова заговорил Римо. – От женщин у меня отбоя нет, и я вынужден сдерживать их натиск. Чтобы чуть притушить их порывы, я стал есть акулье мясо. От этого уменьшается количество феромонов, и женщины уже не так безоглядно бросаются в мои объятия.

– Онанист!

– С чего ты взяла?!

– Ха! Меня не проведешь!

Это была та самая ложка дегтя, которая портила всю бочку меда, что олицетворяла собой нынешнюю сравнительно спокойную жизнь Римо. Решив наконец проблему с излишне любвеобильными стюардессами, белый мастер Синанджу столкнулся с гораздо более серьезной проблемой – сварливой и вздорной экономкой.

До сих пор он никак не мог взять в толк, зачем Чиун после переезда первым делом нанял экономку. Капризная и старая, она к тому же время от времени курила крепчайший табак. Правда, всегда на улице.

Поднявшись по лестнице в башню для медитации, Римо обнаружил там лишь круглый татами, на котором имел обыкновение медитировать Чиун. Сняв башмак, Римо коснулся татами босой ногой. Судя по тому, насколько он остыл, учитель уже с полчаса как удалился.

Спустившись с лестницы, Римо заглянул на третий этаж. Звука игральных костей слышно не было. Старика корейца не оказалось ни в одной из комнат, где он обычно проводил досуг, – ни в той, где хранились его многочисленные дорожные сундуки, ни в той, где были складированы мешки с рисом всевозможных сортов, которого хватило бы всем обитателям Замка Синанджу по крайней мере до 2099 года.

Комната, отданная под одно из последних страстных увлечений Чиуна, сейчас была закрыта на висячий замок. Обостренный слух и тончайшее обоняние помогли бы ученику уловить сердцебиение мастера Синанджу и его специфический запах рисовой бумаги. Интересно, зачем Чиуну понадобилось запирать дверь на замок? С тех пор, как он страстно влюбился в телеведущую Читу Чинг, а потом разочаровался в ней, никаких новых увлечений у него не было. До Читы Чинг, правда, старик очень увлекался Барбарой Стрейзанд. Главное, чтобы Чиун не влюбился вдруг в жену Президента или в какую-нибудь столь же не подходящую для этого даму.

В конце концов Римо нашел учителя в помещении, недавно приспособленном для размещения многочисленных аквариумов с живой рыбой. Причина подобного новшества заключалась в том, что мастера Синанджу не на шутку встревожило состояние рыбных ресурсов планеты Земля. Пища Синанджу сводилась в основном к рыбе, утиному мясу и рису, правда, в неограниченных количествах. Лишаясь хотя бы одного из перечисленных компонентов, обитатели Замка Синанджу перестанут полноценно питаться, а значит, жизнь их станет невыносимой.

Чиун как-то объяснял Римо суть диеты Синанджу:

– Сила нашего интеллекта проистекает от употребления в пищу рыбы, а наши душевные силы поддерживаются большим количеством риса.

– Зачем же тогда утиное мясо? – удивился ученик.

– Чтобы мы понимали, что, какой бы однообразной ни показалась еда, состоящая лишь из рыбы и риса, все могло быть гораздо хуже, если бы пища состояла только из утиного мяса. Хе-хе-хе...

Римо не знал, шутит учитель или говорит всерьез, но лично он с удовольствием поглощал утиное мясо, когда рыба приедалась уже до невозможности.

Вдоль стен переоборудованного помещения рядами стояли большие емкости с пресной и морской водой. Создавалось такое впечатление, что здесь размещена небольшая телевизионная студия, снизу доверху заставленная мониторами, каждый из которых показывал телепередачу из Музея-аквариума Новой Англии. Только рыбы были настоящими, живыми. Их привезли и продолжали ежемесячно привозить со всех концов мира, чтобы у мастеров Синанджу всегда имелся собственный запас съедобной рыбы. Эту привилегию Чиуну удалось выторговать у Харолда В. Смита во время последних переговоров насчет возобновления контракта о сотрудничестве.

В самом дальнем углу помещения находились холодильные и коптильные камеры, где копченая и мороженая рыба дожидалась, как однажды выразился кореец, своего звездного часа.

Чиун, казалось, не заметил, как вошел Римо. В профиль старик сейчас здорово смахивал на старого, сморщенного, словно печеное яблоко, колдуна, ростом не больше пяти футов[4]. Его костлявое и с виду хрупкое старческое тело было тщательно спрятано в складках традиционного шелкового кимоно неопределенного цвета. Длинные широкие рукава скрывали сложенные на животе руки. Голова была низко опущена, словно он молился. Мерцающие блики света, отраженного одним из аквариумов, играли на его морщинистом бесстрастном лице.

Когда Римо приблизился, Чиун произнес:

– Мне не нравится выражение твоего лица.

– А все из-за твоей дурацкой экономки!

– Из-за кого?

– Как ее зовут?

– Не понимаю, о ком ты говоришь, – пожал плечами мастер, не отрывая взгляда от плавающей в аквариуме рыбы.

– Я не знаю, как ее зовут. Она не назвалась.

– Может, это Матушка Шелковица?

– Это ее так зовут?!

– Вполне возможно, – задумчиво кивнул Чиун, и его жидкая бороденка тоже качнулась, словно от ветра, так же как и белый пушок за ушами.

– Ну, если уж ты не знаешь... – протянул Римо.

Учитель ничего не ответил. Римо проследил за взглядом Чиуна и увидел стремительно передвигавшихся зигзагами трех серебристо-голубых рыбок. На вид они показались ему слишком маленькими, чтобы их можно было есть. Римо так и сказал.

– Может, тебе больше понравятся рыбы-прилипалы? – в ответ произнес Чиун.

– Вряд ли, если судить по их названию.

Протянув к стенке аквариума костлявую, похожую на птичью лапу руку, кореец длинным ногтем указательного пальца постучал по стеклу. Самым длинным из всех ногтей, скорее похожих на настоящие когти.

– Не пора ли обрезать этот ноготь? – спросил Римо.

– Мне нравится наблюдать, как он растет из-под ногтевого ложа, появляясь словно из ничего.

И Чиун снова постучал по стеклу.

– Вот, смотри.

Черная рыба размером с человеческую ладонь, раскрыв рот, прикрепилась к стенке аквариума, словно вакуумной присоской.

– Значит, рыба-прилипала?

– Она вполне съедобна.

– Ну, если ты так считаешь, – пробормотал ученик.

– Но сегодня у нас на ужин будет арктический голец.

– Вот и хорошо.

Помолчав, Чиун, все так же не сводя глаз с аквариума, произнес:

– Ты чем-то обеспокоен, сын мой.

– Я ассасин.

– И что?

– Ты учил меня убивать.

– Да?

– Показывал мне, как попадать пальцами в межреберное пространство, чтобы поразить сердце жертвы.

Старик согласно кивнул:

– Ты отлично владеешь этой техникой.

– Ты научил меня дробить тазовые кости одним ударом пяткой.

– И ты весьма неплохо это делаешь.

– Ты научил меня моментально отключать спинной мозг, поражать печень и мозг жертвы без видимых следов на коже.

– Ты в совершенстве постиг и это искусство.

– Но кое-чему ты все-таки меня не научил...

Тут мастер Синанджу в первый раз за все время разговора взглянул на Римо. В его по-молодому ясных глазах читался недоуменный вопрос.

– Ты не научил меня, как расправляться с экономками, которые действуют мне на нервы.

– Да как ты смеешь!

– Она хуже самой скандальной торговки рыбой, Чиун! – взорвался Римо. – Какого черта она здесь делает?

– Она выполняет вполне определенную работу по дому.

– Если ты ее прогонишь, я буду до конца своей жизни сам готовить для тебя все завтраки, обеды и ужины!

– Она отлично стирает.

– С радостью возьму всю стирку на себя!

– Она моет полы. Ты считаешь мытье полов ниже собственного достоинства. Сам мне говорил!

– Купи швабру, и у нас будут самые чистые полы во всем городе!

– А окна? Вот уже несколько лет подряд ты отказывался их мыть!

– Я изменюсь. Я вылижу все окна собственным языком, если тебе так захочется!

– Нет, – коротко произнес мастер Синанджу.

– Что значит «нет»?

– Среди ее обязанностей есть и такие, которые ты выполнить не сможешь.

– Это какие же, например?! Она весь дворик провоняла своим табачищем! И как ты только терпишь?

– Ну, привычка вполне безвредная.

– Да она подожжет весь дом!

– Пока еще этого не случилось. А если случится, мы вернемся к обсуждению твоего предложения.

– Нет, я все-таки ничего не понимаю! – сердито воскликнул Римо.

– Потому что ты еще слишком молод, – откликнулся мастер Синанджу и, протянув руку к аквариуму, коснулся его боковой стенки.

Что-то едва слышно щелкнуло, как будто выключили телевизор.

Римо удивленно уставился на крошечную белую точку посреди почерневшего вдруг аквариума.

– Это специальный канал, посвященный рыбам, – как ни в чем не бывало объяснил Чиун. – Очень успокаивает, особенно когда приходится выслушивать мелочные жалобы.

И мастер Синанджу тотчас направился к двери, на ходу приговаривая:

– Сегодня на ужин у нас арктический голец с жасминовым рисом. Так мы отпразднуем успешное выполнение твоего задания по устранению подлого генерала.

– Я снес его мерзкую голову!

– Вот и отлично. В таком варварском убийстве никто не заподозрит руку Синанджу. Ты поступил правильно.

– Я хотел вышибить из него дух, но все время думал о нашей склочной экономке и потому слишком увлекся.

– Визуализация – штука полезная. Если ты сумеешь по-настоящему представить свой успех, он не замедлит к тебе явиться.

– А вот теперь я мысленно представляю себе сиену повешения...

Поднимаясь по лестнице вслед за мастером Синанджу, Римо бормотал себе под нос:

– Матушка Шелковица... Держу пари, это не имя, а кличка!