Пиранья. Озорные призраки

Глава 13 Будни кинематографа, взгляд изнутри

Настроение у Мазура отчего-то было сквернее некуда.

Так иногда случается: без всяких поводов и причин, ни с того ни с сего накатывает неприятная смесь уныния и злости, и отделаться от нее никак не удается. И на стену не лезешь, и особо не переживаешь, просто-напросто впадаешь в некое спокойное, устойчивое отвращение ко всему на свете.

А поводов не было, вроде бы. Лазурный небосвод радовал взор идеальной синевой, сверкало море мириадами солнечных искорок и большой белый катер под названием «Альбатрос», у руля которого стоял Мазур, скользил себе по океанской глади, подчиняясь малейшему движению руки. И управлять этой посудиной оказалось проще некуда – минимум рычагов и кнопка, никакого моториста, Мазур особых усилий и не затрачивал.

Одним словом, все прекрасно, спокойно и безоблачно. А вот поди ж ты, на душе смурно, и все тут. Он решил поначалу, что это очередное дурное предчувствие – бывало в его профессии, чуял заранее – но скоро вынужден был признать, что ничем подобным тут и не пахнет. Просто хандра.

А так – все сложилось великолепно. Завтра наверняка предстоит вернуться во Флоренсвилль, куда уже сдернул Лаврик, как всегда в таких случаях и бывает (они, сговорившись предварительно, должны были сматываться из того места, где крупно нашалили, поодиночке, разными дорогами). Благо было кому понаблюдать украдкой со стороны, что станет делать дальше неожиданно лишившийся всего своего добра Бешеный Майк.

Так что совершенно права была взбалмошная принцесса, хоть и сама того не знала – рассеянно поцеловав его на прощанье, она посмотрела пристально и сказала с непонятным выражением лица:

– У меня такое чувство, что больше мы не увидимся...

Мазур, конечно, ухмыльнулся беззаботно и сказал, что все это глупости – но про себя-то прокомментировал: так оно и обстоит, в точку, то ли от матери ей и в самом деле достались непризнанные официальной наукой способности, то ли просто женское чутье...

Пожалуй, все дело было в принцессе. Совершенно непонятно отчего он начал хандрить из-за нее – нельзя сказать, чтобы особенно зацепила, сквозь все его фальшивые жизни просквозила масса людей, с иными из которых связывали эмоции и посильнее, он прекрасно умел выкидывать прошлое из памяти. И все равно...

Это точка, подумал он. Нечто похожее в свое время подробно развивал доктор Лымарь: бывает, мол, в жизни точка, когда любой пустяк вышибает из колеи, потому что подошла пора захандрить. И никуда не денешься, этим всего-навсего надо переболеть, не придавая особенного значения.

Доктору все же было полегче – хотя бы оттого, что, когда на него накатила его собственная точка, как нельзя более кстати случилась та заварушка в далекой знойной Африке, и они всей оравой принялись пресекать происки, крушить и разносить вдребезги. Нет лучшего лекарства от хандры, кроме как побегать с ручным пулеметом посреди хорошей заварушки, когда по улице несутся броневики, паля из всего бортового, горят дома, бухают разрывы, в панике разбегается президентская гвардия, и нужно в сжатые сроки эту поганую ситуацию переломить самым решительным образом. Какая тут хандра...

А у него все обстояло мирно и благолепно. Стоял в чистенькой рубке, сверкавшей никелем и белой пластмассой, крутил штурвал и следил за немудреными приборами. В качестве капитана корабля ему даже ни разу не пришлось ни на кого рявкнуть. Порядок на борту царил безукоризненный. Мазур, сначала увидев, что на суденышко грузится та самая компания, с которой Гай в вволю оттянулся в «Ацтекской принцессе», решил, что веселье и в море продолжится на полную катушку уже в открытом море. И с садистским предвкушением приготовился при первой возможности навести дисциплину: коли уж наняли капитаном, извольте слушаться...

Однако получилось наоборот. Народ выглядел слегка удрученным после вчерашнего, но никто не делал попыток не то что пуститься в разгул, но даже и чуток опохмелиться, хотя видно, что всем этого хотелось. Сидели себе смирнехонько кто на палубе, кто в салоне, покуривали и попивали прохладительные.

Мазур уже совершенно точно убедился, что такое положение не само собой сложилось – безукоризненный порядок на борту быстренько навел режиссер. Вульгарный тип, чертовски легкомысленный на вид, но дисциплину, как выяснилось, поддерживать умел, что Мазуру понравилось. Никакой тебе богемы, верится, что плывут работать...

На призрачно-зеленоватом круге радара возникла белесая ломаная линия – впереди был остров, судя по карте, тот самый, к которому они и стремились. Переложив штурвал чуть вправо, Мазур подумал: это все из-за того, что она принцесса. Душа подсознательно просила сказки на старинный манер. Увы, в реальности принцессы, как выяснилось, нюхают порошочек, употребляют боцманские словечки и черт-те что вытворяют в туалетах дорогих кабаков. Двадцатый век, какие там сказки... И непременно нужно уточнить, что сам он в сказочные персонажи не годится нисколечко, а потому не стоит сетовать на то, что принцесса не вполне правильная...

В рубку на цыпочках вошел Гай, с уважением покосился на браво манипулировавшего штурвалом Мазура и присел в уголке. Мазур и ухом не повел. Как-никак судно гражданское, владелец, он же суперкарго, имеет право присутствовать всюду...

Он стоял, положив ладони на белоснежный обруч штурвала, громко нудил себе под нос:

– Это что, ваша австралийская? – поинтересовался Гай.

– Ага, – сказал Мазур. – Классическая австралийская баллада...[2] Подходим, хозяин. До острова километров десять, вон уже и виднеется нечто зеленое, что может оказаться только островом…

На горизонте над лазурным морем мало-помалу поднималась протяженная зеленая полоса – необитаемый остров, но отнюдь не крохотный. Мазур уже видел высокие скалы, покрытые сплошным ковром буйной растительности – меж ними виднелись проплешины темного камня – неизменные пальмы в низине, широкую полосу бледно-желтого песка.

– Что дальше? – спросил он, не оборачиваясь.

Гай встал рядом с ним, уверенно показал рукой:

– Вдоль берега плыви, пока не увидишь крепость и хибару...

– Откуда здесь крепость? – удивился Мазур.

– А вот...

Через несколько минут и впрямь показалась крепость – солидных размеров серое сооружение из больших серых камней, с двумя башнями, зубцами по гребню стены и развевавшимся на высоком шесте желто-красным флагом. Что-то с ней было решительно не в порядке.

Мазур очень быстро догадался. Крепость стояла нелепо– прямо на широком песчаном пляже, на полпути меж белой кромкой прибоя и высоченными скалами. Она ничего не защищала, не прикрывала, не имела абсолютно никакого военного значения, ее даже никто не взялся бы осаждать – на кой черт?

Гай ухмылялся с гордым видом, и до Мазура дошло.

– Тьфу ты, – сказал он. – Так это декорация?

– Ага. Доподлинная. На триста баков картона и фанеры... но убедительно, а? Денек простоит, а больше и не надо...

Кораблик продвинулся дальше, и теперь Мазур видел, что нет никакой крепости, а есть лишь две стены из четырех, укрепленные множеством подпорок, а вся изнанка – в планках и брусках. Метрах в ста от бутафории стояла хлипкая лачуга, скорее просто навес, и там сидели люди, а у берега стояло белое суденышко, покороче «Альбатроса» на добрую треть.

Увидев их, люди под навесом оживились, повалили оттуда к воде всей гурьбой. Судя по эхолоту, глубина была подходящая, и Мазур аккуратно подвел «Альбатрос» к тому суденышку; нос катера стукнулся в песок. Мазур выключил мотор.

Гай проворно выбежал из рубки, и Мазур слышал, как он орет:

– Шевелись, дорогие мои, шевелись! Время – деньги!

Отжав вниз рукоятку с белым пластмассовым шаром на конце, Мазур отдал якорь. Спустился из рубки, без особых усилий перекинул через борт легонький трап в виде доски с набитыми поперечинами и перильцами с одной стороны. На этом его обязанности, пожалуй, были исчерпаны. Больше вроде бы и нечем заниматься, пока кораблик стоит у берега. Он с деловым видом встал у трапа, сложив руки на груди, и смотрел, как народ спускается на песок. Подумав, шлепнул по заду одну из актрисочек, чтобы не выходить из образа морского волка. Девица добросовестно завизжала и ничуть не обиделась.

На палубе остался один Гай. Мазур спросил:

– Ну что, босс, какие будут распоряжения?

– Распоряжения? – рассеянно переспросил Гай, мыслями уже явно всецело погруженный в работу. – А какие, к черту, распоряжения. Сейчас начнем снимать... Ты вот что, смотри, сколько хочешь и мотай на ус, а потом поговорим. Есть тут одна идейка, чует мое сердце, для всех выгодная... Отдыхай, короче. Только без спиртного, знаешь ли.

– На службе не пью, – сухо сказал Мазур.

– Вот и ладненько...

Гай проворно сбежал по трапу, балансируя обеими руками. Засуетился на берегу, размашистыми жестами сопровождая ценные указания с видом полководца, намеренного выиграть какую-нибудь чертовски важную битву. Вся эта суета результаты принесла мгновенно – киношный народ послушно взялся за дело. Одни переодевались за установленными в трех местах пластиковыми щитами, другие извлекали кинокамеры, третьи тоже что-то делали, непонятное пока. Мазуру было не на шутку интересно: в гуще киносъемок он еще не бывал. Он принес себе из холодильника-бара несколько банок кока-колы и расположился на палубе со всеми удобствами.

К его легкому разочарованию, камеры, обе, казались довольно маленькими и без штативов, гораздо миниатюрнее тех громад, что он видел в каком-то кино. Ни рельсов с тележками, ни микрофонов, вообще – минимум техники.

Ага, началось. Один из операторов нацелился объективом на бутафорскую крепость – с той точки, конечно, откуда она смотрелась как настоящая. К нему шустро подбежали два субъекта со сковородками на длинных ручках, принялись их совать чуть ли не в объектив. В одной горело яркое бездымное пламя – похоже, бензинчику плеснули – из второй валили клубы дыма. Гай бегал рядом, кричал и махал руками, добиваясь некоего идеала. Дело ясное: зритель на экране сковородок не увидит, зато ему будет казаться, что крепость окутана нешуточным пожарищем. Вот, значит, как это делается.

Дурят нашего брата, подумал Мазур философски, откупоривая приятно холодившую ладонь банку. За эту обманку мы, получается, денежки и выкладываем. Видывал подобное не раз, а теперь смотреть киношные пожары будет скучно...

Гай заорал что-то вроде: «Пошли пираты, мать вашу!»

Субъекты со сковородками проворно смылись из-под прицела камеры. Слева объявилась одна из девиц, загорелая блондинка с потрясающим бюстом, облаченная в синюю юбку до пят и белую блузочку, открывавшую плечи и большую часть помянутого бюста. Припустила по песку, то и дело оглядываясь с ужасом и визжа так, что даже у находившегося в отдалении Мазура уши заныли. Гай завопил, чтобы звук сделала потише.

– Спотыкайся, пора!

Она добросовестно споткнулась – и растянулась на песке… Получилось довольно натурально. Тут и погоня объявилась – два несомненных флибустьера в длиннополых кафтанах на голое тело и с кривыми широченными саблями наголо. Один был с классической черной повязкой на глазу, другой щеголял в ботфортах с огромными шпорами, что, в общем, ни к селу ни к городу – на кой черт морскому разбойнику шпоры?

Они добежали до распростертой на песке в трогательной позе девицы, картинно воткнули сабли в песок, подняли за руки упиравшуюся беглянку и без лишних церемоний принялись стягивать с нее блузку – неторопливо, картинно, определенно работая на внешний эффект. В жизни, надо полагать, и пираты былых времен избавляли добычу от одежды гораздо быстрее и не так фасонно.

Гай суетился рядом, вполне профессионально держась так, чтобы ненароком не влезть в кадр, орал и махал руками. У Мазура тем временем стали зарождаться нешуточные подозрения касаемо рождавшегося на его глазах шедевра кинематографии. Если это и будет шедевр, то в весьма специфическом жанре...

Очень быстро его подозрения подтвердились полностью. Вслед за блузкой блондинку столь же картинно избавили и от юбки. Оказалось, что под этим нарядом на ней имеется черное кружевное бельишко, абсолютно неуместное во времена флибустьеров и их сомнительных подвигов.

Ее и от белья избавили, а потом на полном серьезе, без всякого имитаторства принялись вдумчиво и обстоятельно пользовать в два смычка. Гай и тут ухитрялся давать какие-то ценные указания, неслышные Мазуру на его наблюдательном пункте.

Мазур почувствовал, что у него уши заалели. Свидетелем подобного зрелища он при всем своем жизненном опыте еще не оказывался. В южноамериканском борделе и то обстояло пристойнее – там все происходило по нумерам и без лишних свидетелей. Почувствовав себя неопытной гимназисткой, он отвернулся, но тут же подумал, что выпадать из роли не следует. Любой нормальный австралийский парняга таращился бы, распахнув глаза до хруста. Приходилось посматривать. Остальные подобной щепетильностью не страдали – толпились вокруг съемочной площадки, некоторые, судя по их старинным костюмам, ожидали своей очереди вступить в кадр, а троица на песке как ни в чем не бывало старалась так, словно не было ни камеры, ни зрителей, и этак, и всяко, и вовсе уж замысловато. Скорее всего, настоящим флибустьерам прошедших веков иные заковыристые переплетения и в голову не приходили.

Вот это так попал, подумал Мазур, поперхнувшись ледяной кока-колой после того, как узрел под палящим солнцем вовсе уж экзотическую позицию. Вот это так гримасы капитализма... Ладно, в конце концов, его лично никто в этом не заставлял участвовать, так что придется перетерпеть. Могло оказаться и хуже – контрабанда, наркотики, гангстеры какие-нибудь. На фоне того, в чем он участвовал – форменная детская забава, игра в песочнице...

Композиция постепенно усложнялась. К кувыркавшейся под прицелом двух кинокамер троице присоединялись, послушно следуя рыканью Гая и его наполеоновским жестам, новые участники, одетые в том же стиле, быстренько избавляли друг друга от незатейливых шмоток и разворачивали групповуху во всей красе. Их там уже было столько, и переплетения вкупе с позициями составили столь впечатляющую кучу-малу, что у Мазура даже стыдобушка прошла, осталось чистой воды любопытство, сродни азарту футбольного болельщика: ну-ка, какие финты нам еще тут покажут? Ух ты, эх ты, это ж надо...

А потом перезаряжали камеры. Потом Гай разогнал массовку, осталась только блондинка, выглядевшая так непринужденно и обыденно, словно забыла волшебным образом, что совсем недавно опрометью убегала от страшных пиратов. К ней присоединилась столь же щедро одаренная природой брюнетка, судя по кафтану на голое тело и внушительному набору пистолетов за поясом – полноправная флибустьерша, и напоследок они вдвоем отчебучили перед камерой такое, что хоть святых вон выноси.

На этом творческий процесс закончился. Все отправились переодеваться, операторы паковали камеры, все до единого держались совершенно естественно, словно только что отсняли не порнуху, а документальный фильм из будней птицефабрики.

Если прикинуть, полезный жизненный опыт, подумал Мазур. Будет о чем порассказать в кругу людей посвященных. Что-то он никогда прежде не слышал, чтобы кому-то из коллег удавалось поприсутствовать на съемках западной порнографии. Разумеется с оглядочкой придется делиться впечатлениями, попадется бдительный товарищ из числа надзирающих за чистотой идеологии и моральным обликом, хлопот не оберешься...

– Ну, как тебе? Голову даю на отсечение, никогда раньше не видел кухню с изнанки?

Рядом стоял Гай с усталым, но гордым видом помянутого полководца, выигравшего-таки сражение.

– Не доводилось, – сказал Мазур.

Гай хихикнул:

– Парень, а у тебя вид ошарашенный, как у старой леди из провинции, что ненароком забрела на стриптиз вместо Шекспира. Уши еще красные.

– Поди ты...

– Точно, красные.

– Мы в Австралии – люди консервативные, – сказал Мазур.

– Но смотреть-то смотрите?

– Бывает, – сказал Мазур.

– Вот то-то... Пойдем, разговор есть. Деловой.

Они спустились в каюту. Гай извлек из небольшого бара бутылку виски, плеснул в два стопарика, сунул один Мазуру и задушевно сказал:

– Я, конечно, понимаю, что вы в вашей Австралии парни консервативные и старомодные, но доллары, знаешь ли, они и в Австралии доллары. Точно? Вот видишь... Короче, у меня к тебе профессиональное предложение. Будь другом, шорты спусти и покажи агрегат.

– Чего-о? – спросил Мазур недобро.

– Эй, ты не понял! Я в частной жизни интересуюсь только бабами и совращать тебя не собираюсь, дубина ты этакая! Никакого покушения на твою непорочность, это мы Кристине оставим. Говорю же, чисто профессиональный интерес! Хочу тебя к делу приспособить, если ты еще не понял?

– Меня? – чуточку ошалел Мазур.

– А что? Мы тут не Шекспира экранизируем, Дикки, и не на Оскара рассчитываем. От тебя и не требуется изощренного мастерства, психологического проникновения в классические образы и прочей хренотени. От тебя, проще выражаясь, как раз и требуется одна сплошная хренотень. Каламбурчик, а? Короче, можешь ты показать свое добро в профессиональных целях?

– Поди ты.

Гай вытащил из нагрудного кармана две стодолларовых бумажки и, развернув веером, продемонстрировал Мазуру:

– Смотри, деревенщина австралийская. Двести баксов за недолгую демонстрацию, причем, повторяю, без тени сексуальных домогательств... Ну?

Интересно, а как в подобной ситуации должен себя вести настоящий австралийский бродяга? Ох, чутье подсказывает, что не упустил бы случая срубить дуриком денежку...

– Ладно, – сказал Мазур сердито, решив не выходить из образа, спустил шорты вместе с плавками и постоял. Ехидно осведомился: – Ну как, подходит под твой размерчик?

Гай пропустил это мимо ушей, ничуть не обидевшись. Он задумчиво разглядывал предъявленный ему на обозрение предмет с отрешенно-циничным видом опытного доктора.

– Порядок, – сказал он задумчиво. – Ладно, держи бабки, и можешь одеваться. Что я тебе скажу... Я тебя, наверное, огорчу, но агрегат твой, уж пардон, не вытягивает на героя первого плана. Для, как бы это выразиться, частного лица вполне приличный размерчик, но для нашего бизнеса недотягивает, извини.

– Как-нибудь переживу, – фыркнул Мазур. – Меня вполне устраивает и образ жизни частного лица...

Гай прищурился:

– Есть существенная разница, Дикки... Как частное лицо, ты свою машинку либо пускаешь в ход бесплатно, либо сам вынужден девке платить. А тут тебе платят... И неплохо. Чувствуешь нешуточное отличие?

– Ты же сам говоришь, что я не гожусь.

– На первый план, я имел в виду. В любом фильме, кроме звезд, есть еще и второй план. А на него ты вполне катишь. Ты погоди, не фыркай так и не пускай дым из ушей с возмущенным видом... Дикки, ты и не представляешь, какие бабки в этом бизнесе крутятся даже для второго плана... Яхточку мою ты уже видел. И глубоко ошибешься, если решишь, что мне ее в наследство оставил дедушка или подарил папаша. Мой папаша до сих пор держит паршивую бензозаправку в штате Вермонт, и от него таких подарочков за три жизни не дождаться... Все, что есть, я, да будет тебе известно, заработал своим горбом. Улавливаешь масштаб? Я, конечно, не говорю, что у тебя тоже будет такая – но в любом случае, бабок настрижешь гораздо больше, чем сейчас, болтаясь по морям в качестве прислуги за все... Пока стоит мир, люди будут вот это покупать, – он показал большим пальцем на иллюминатор, в сторону «съемочной площадки». – А значит, все мы будем жить неплохо... Ну, ты просекаешь?

– Что-то не манит меня такая карьера, – сказал Мазур.

– Потому что ты еще не взвесил как следует все выгоды. От тебя, дружище, требуются сущие пустяки – вдумчиво трахать перед камерой этих телок. Есть свои профессиональные секреты, но они нехитрые, в два счета обучишься. – Он уставился в потолок и продолжал мечтательно: – Есть у меня давняя мечта, Дикки, – приподняться на ступенечку повыше. Обратил внимание, я даже декорацию построил? А целая куча народу из нашего бизнеса и не почешется, цента не выкинет на подобные, по их мнению, излишества. Работают убого: камера, пара девок да какой-нибудь снятый по дешевке на день пустой склад. Сущая дешевка... У меня, старина, замыслы покруче. Хочу снимать что-нибудь самую чуточку посложнее и побогаче в смысле бутафории. Ну, не доводя до этого самого искусства – нужно же учитывать специфику нашего потребителя... Но все равно, чтобы приподняться над кучей вовсе уж дешевых ремесленников, нужно заделать нечто классом повыше. Есть куча идей. И ты в эти планы удачно вписываешься.

– С какого перепугу?

– У тебя рожа культурная, парень, – сказал Гай. – Ну ты сам видел Слима с Беном... Аппарат у каждого по колено, зато физиономии подгуляли: как усы ни наклеивай и в какие шмотки ни наряжай, все равно вылезает харя тупого детинушки с бандитской окраины, если ты понимаешь, что я имею в виду... Молодежные банды, два класса задрипанной школы, исправительная колония для несовершеннолетних, две с половиной извилины и все такое... А у тебя физиономия... – он неопределенно покрутил пальцами, – ну, я ж тебе говорю, культурная. Этакий сеньор из общества, не зря Кристи на тебя запала. Присутствует этакий шарм, как выражаются в Париже. Есть категория зрителей, на которых, по моим расчетам, именно такая физиономия должна будет подействовать – пусть даже в сочетании не с самым большим агрегатом. Забабахаем что-нибудь костюмное, пейзажики какие-нибудь вставим, виды зданий и все такое... Вместе подумаем. Я тебя в люди выведу, верь моему слову. Уж если мои нынешние обормоты зашибают кучу бабок... При грамотной постановке дела ты у меня озолотишься, благодарить потом будешь!

Мазура поневоле прошиб идиотский смех. Он представил себе лица иных хозяев высоких кабинетов вкупе с замполитами. «А где это капитан Мазур, что-то его давненько не видно?» – «А капитан Мазур, товарищи дорогие, отколол шутку: он сейчас на Западе в порнографических фильмах снимается...» Вот был бы номер! С начала времен такого еще в военно-морском спецназе не случалось, это ж даже получается гораздо циничнее и необычнее вульгарной измены Родине...

– Зря ты лыбишься, – сказал Гай. – Обмозгуешь все старательно, сам поймешь, что это золотое дно... Давай попробуем?

Он приоткрыл дверь каюты и кого-то позвал. Почти сразу же, словно за дверью дожидалась – а может, так и было, – вошла роскошная блондинка, час назад настигнутая пиратами на морском берегу. Окинула Мазура бесстыжим взглядом и преспокойно спросила:

– Ну как?

– Парнишка сопротивляется, – сказал Гай весело. – Они в Австралии, видишь ли, люди старомодные, уши у него алеют и вянут, и все такое... Ломается, короче. Как думаешь, Эби, сможешь ты с этой целочкой грамотно справиться?

– Да без проблем, Гай, – промурлыкала Эби.

Одним движением освободилась от коротенького халатика, под которым ничего не оказалось, медленно направилась к Мазуру, колыша бедрами, томно улыбаясь и облизывая губы розовым язычком. Мазур отступил было, но вскоре оказался у стены. Девица придвинулась вплотную, без церемоний сграбастала его мужское достоинство, ослепительно улыбнулась и сообщила:

– Не переживай, малыш, это не больно и не страшно, а мамочке мы ничего не скажем...

Гай деловито сказал из-за ее плеча:

– Дик, это называется – кинопроба. Представь, что меня тут нет, и валяй, покажи, на что способен. Чистейшей воды бизнес, парень. Пятьсот баксов, как с куста, сразу по окончании. Если окажется, что из тебя будет толк, контракт можно будет прямо сейчас обмозговать, предварительными наметками... Эби, что ты тянешь?

– Сейчас все наладится, – сказала Эби, нахальничая уже обеими руками. – Проказник уже оживает, Дикки у нас нормальный мальчик, не импотент какой-нибудь, правда? Ну, расслабляйся, сейчас испорченная девочка Эби тебя посвятит в тайны большого кино... Тебе понравится.

В столь заковыристые ситуации Мазур еще не влипал – и, что самое печальное, это был не тот случай, чтобы отбиваться по всем правилам, с применением боевых искусств. Не ломать же шею голой девице, запустившей ему блудливые рученьки в шорты, чтобы завербовать в порнографические актеры?