Пирс для влюбленных

Трое из миллионов

Л е й т е н а н т.

Ш о ф е р.

М а р т а.

Они — л е й т е н а н т и ш о ф е р — выходят одновременно из противоположных кулис, два человека среднего возраста, идут навстречу, как обычные прохожие на улице. Вот-вот минуют друг друга, почти не взглянув, но тот, что немного повыше, вдруг останавливается. Тут же останавливается и оборачивается второй.

Ш о ф е р. Товарищ лейтенант!

Л е й т е н а н т (смотрит). Да. Я так и подумал.

Ш о ф е р. Вот курьи ножки!

Л е й т е н а н т. Курьи ножки…

Пауза. Со слабой улыбкой приглядываются друг к другу.

Ш о ф е р (широко размахнувшись, протягивает руку). Ну, лейтенант…

Л е й т е н а н т (пожимает протянутую руку). Не шуми. Вон паренек как посмотрел. Лейтенант — и в старой кепке, в нечищеных ботинках! С этими вот… волосами. (На секунду снимает кепку, голова почти лысая.)

Ш о ф е р. Ну и ну! А когда это я вас, товарищ лейтенант, в чищеных ботинках видел? Тогда…

Л е й т е н а н т. Все равно. Не удивляй паренька.

Ш о ф е р (весело). Ну, чепуха, станет на нас паренек оглядываться! Тут кругом… есть на что поглядеть.

Л е й т е н а н т. Пожалуй, верно. (Улыбается.)

Ш о ф е р (мягко). А ладонь-то у вас… сухая.

Л е й т е н а н т. Да. Вот оно как.

Ш о ф е р. В порядке, значит?

Л е й т е н а н т (вдруг погрустнев). В полном…

Ш о ф е р. Что? Не так, что ль, чего я сказал?

Л е й т е н а н т. Все так.

Ш о ф е р. Значит, порядок. И хочется мне от радости орать, что старого, боевого…

Л е й т е н а н т. Ты как же, все шоферишь?

Ш о ф е р. Нет. Начальствую теперь. Над автопарком. В начальство вышел, курьи ножки.

Л е й т е н а н т. Курьи ножки…

Ш о ф е р. Вот что: рад я, товарищ лейтенант. Только говорить как-то не решаюсь. Знал бы причину моей радости тот паренек, может, действительно на нас оглянулся бы.

Л е й т е н а н т. Нет. Нас вон сколько кругом таких ходит.

Ш о ф е р. Да я говорю, знал бы он…

Л е й т е н а н т. Знать тут особенно нечего. Просто у тебя хорошая память.

Ш о ф е р. А у вас… лейтенант… а?

Л е й т е н а н т (оглядываясь). Стоим мы тут на самой дороге. Неудобно. Отойдем хоть в сторонку.

Ш о ф е р. Отойдем, ладно. Куда?

Л е й т е н а н т. Ну хоть сюда…

Пошел занавес. Шофер и лейтенант вместе с его движением медленно отступают в глубину сцены. Там видна тыльная часть платформы газика довоенного образца, с опущенным задним бортом. Над платформой — брезентовый навес в пятнах маскировочной окраски, на платформе — радиоустановка с микрофоном, раструб рупора. Возле газика — небольшой замаскированный костер, на котором кипятится котелок с чаем. Лейтенант и шофер, отступив в глубину сцены, опускаются возле костра. Слышна редкая перестрелка. Очевидно, затишье.

Ш о ф е р (заглядывая в котелок). Жаль немца-то. Хороший был парень. Как его… Гер… берт.

Л е й т е н а н т (руками обхватив колени). Герберт. Двадцать два года.

Ш о ф е р. Какие гады, а? В своего!

Л е й т е н а н т. В своего? Нет. В нашего Герберта.

Ш о ф е р. Может, и правда. Только он с ними в этих самых окопах вместе щи хлебал. Или чего они там едят по-немецки. И ведь он им — слова́, всю правду, а они — пулю… Хороший был парень этот Гер… берт.

Л е й т е н а н т (кашлянув). Ну как чай, кипит?

Ш о ф е р. Сейчас, товарищ лейтенант. (Вздохнув.) И еще я чего подумал: язык-то у них больно трудный. А как его привезли да послушал я… Прямо скажу, товарищ лейтенант, будто все я понимал, чего он им на солдатском языке говорит. Про жизнь, про будущее, опять же что пленных мы не убиваем. Вот все как есть я понимал, каждое слово нашего Гер… берта.

Л е й т е н а н т (нетерпеливо). Подбрось еще веток. До завтра, что ли, кипятку будем ждать?

Ш о ф е р. Да сейчас уж… согреетесь, товарищ лейтенант.

Л е й т е н а н т. Мне не холодно. Ненавижу безделье, ожидание.

Ш о ф е р. Да… интересно, кого теперь пришлют. Только, сдается мне, лучше, чем наш Гер… берт был…

Л е й т е н а н т (резко). Прекратить разговоры! (Задохнувшись, вдруг сухо кашляет.) Чертов дым… прямо в глотку.

Ш о ф е р (взглянув на него). Есть прекратить разговоры. (Снимает кепку, машет над костром, как бы разгоняя дым.)

Л е й т е н а н т (снова охватывает руками колени, опускает голову). Черт бы побрал это проклятое ожидание…

Ш о ф е р (осторожно). А я вот чего… представляю, будто это мы на рыбалке… с вечера еще… клев не начался… До войны я у одного начальника служил, большой был любитель на рыбалку ездить. Только одно смешно: нравится мне у костра песни петь. В пионерлагере еще эта привычка у меня выработалась. Но при рыбе петь нельзя. И теперь… тоже не запоешь. Так что с самого пионерлагеря при костре не удается мне песню завести. А хочется… эх как хочется…

Л е й т е н а н т (вдруг подняв голову). Тихо…

Входит М а р т а, в стеганом ватнике и брюках, заправленных в сапоги. На голове — пилотка. Вся одежда ей заметно велика, но аккуратно подтянута. Марта худенькая и чуть-чуть сутулится.

Ш о ф е р (вскакивает, негромко). Стой, кто идет?

М а р т а. Розетка. (Переводит взгляд на лейтенанта.)

Л е й т е н а н т (встает). Шнур. Слушаю вас.

М а р т а (вынимает из кармана и передает ему пакет). Вот.

Л е й т е н а н т (вскрывает пакет, пробегает глазами). Почему без сопровождающего?

М а р т а. Предпочитаю одна.

Л е й т е н а н т. Русская?

М а р т а. Там сказано.

Л е й т е н а н т. Немка?

М а р т а. Русская. Немка.

Ш о ф е р. Батюшки! Девчонка. Ну смеху…

Л е й т е н а н т (прячет пакет). Хорошо. Как прошли?

М а р т а. Без затруднений.

Ш о ф е р (улыбается). А по-немецки-то знаешь?

М а р т а. Да.

Л е й т е н а н т. Вас ознакомили?

М а р т а. Вполне.

Ш о ф е р. Сдается мне, будет большая удача. Как заслышат немцы-то девичий голосок, враз побегут сдаваться!

Л е й т е н а н т. Отставить.

Ш о ф е р. Есть отставить. Товарищ лейтенант, чай готов.

Л е й т е н а н т (Марте). Вы прибыли вовремя. Прошу к столу.

М а р т а. Я попросила бы без неуместных шуток.

Л е й т е н а н т (удивленно). Чай вскипел. Это серьезно.

М а р т а. У нас нет времени.

Л е й т е н а н т. На этом газике командую я.

Марта подходит к костру, садится. Шофер и лейтенант садятся возле нее.

Ш о ф е р (разливает кипяток в кружки, достает из вещмешка хлеб и сало). Сейчас мы настроение поправим…

Л е й т е н а н т (Марте). Волен зи брод, шпиг?

М а р т а (резко). Данке!

Ш о ф е р. Ого! (Покрутив головой.) И впрямь знает, курьи ножки!

М а р т а (вдруг обернувшись к нему, в упор). Что вы сказали?

Ш о ф е р. Я?» Чего я?.. Это приговорка такая, курь…

М а р т а. Я расслышала. Не надо повторять.

Л е й т е н а н т. Итак: хлеб, шпиг. Кипяток. Называется — чай.

М а р т а. Предпочитаете поужинать перед работой?

Л е й т е н а н т. Да. Веселее идет.

М а р т а. Комфортабельные условия.

Л е й т е н а н т (протягивает ей толстый кусок хлеба). А как же. Почти передовая.

М а р т а (усмехнувшись). Почти…

Лейтенант вдруг закашливается, как бы снова поперхнувшись дымом.

Ш о ф е р (подает ему кружку). Запейте, товарищ лейтенант.

Л е й т е н а н т (пьет, Марте). Берите же хлеб.

М а р т а. Я сказала «спасибо». Это значит — не хочу.

Ш о ф е р. Ишь ты. А не мешало бы. Из фигуры один скелет.

М а р т а. Я хотела бы знать, мы будем работать или…

Л е й т е н а н т. Повторяю: на этом газике командую я.

М а р т а. Я знаю одного лейтенанта. Он командует ротой, чуть западнее нас.

Л е й т е н а н т (жестко). Значит, мы можем спокойно поужинать.

М а р т а. Да. Вы можете спокойно поужинать.

Близкий разрыв снаряда. Шофер, пригнувшись, быстро гасит костер. Еще разрыв. Лейтенант хватает Марту за плечи, прижимает к земле.

Ш о ф е р. Два… Три.

Разрыв снаряда. Тишина.

М а р т а (оттолкнув лейтенанта). Пожалуйста, без нежностей.

Л е й т е н а н т. Вечерний звон. Артиллерия почистила зубки.

Ш о ф е р. Ага. Хорошо, что не нами.

М а р т а (отряхивает телогрейку). Моему бы знакомому лейтенанту да ваши заботы.

Л е й т е н а н т (жестко). Вот что: ешьте быстро, и начнем.

М а р т а (встает). Начнем.

Л е й т е н а н т (быстро дергает ее за руку, заставляя пригнуться). Я не давал команды вставать!

М а р т а (от неожиданности покачнувшись, почти падает рядом с лейтенантом). Как вы смеете?!

Ш о ф е р (негромко). Ты, девушка, не кипятись. Пришла к нам — наша теперь. Лейтенант-то лучше разбирается, что к чему.

М а р т а. Вижу, вы здесь удобно окопались! Хлеб, сало, когда люди гибнут! Когда кругом…

Л е й т е н а н т. Отставить разговорчики! (Резко закашливается и, пригнувшись, старается подавить кашель.)

Ш о ф е р. Не кипятись, девушка. Ты откуда такая горячая?

М а р т а. Выбрали себе тихую позицию! Думаете, я с вами тут сидеть буду? Лейтенант — четырьмя колесами командует! Другие…

Ш о ф е р. Ты откуда, спрашиваю, девушка? Родом-то откуда?

М а р т а. Лейтенант, если сию минуту…

Л е й т е н а н т (выпрямляясь). Идите в машину! Ну!

М а р т а. Я…

Ш о ф е р. Подсадить, что ли?

Марта быстро взбирается в кузов.

Л е й т е н а н т. Все, конечно, вам ясно?

М а р т а. Да.

Л е й т е н а н т (берет с платформы газика рупор и моток провода). Готовьтесь. (Отходит.)

Ш о ф е р. Товарищ лейтенант…

Л е й т е н а н т. За руль. В случае чего…

Ш о ф е р. Товарищ лейтенант, вы же…

Л е й т е н а н т (продевая руку в моток провода). За руль!

Ш о ф е р (умоляюще). Товарищ лейтенант…

Л е й т е н а н т. Все! (Пригнувшись и разматывая провод, уходит.)

Ш о ф е р. Эх, курьи ножки…

М а р т а (обернувшись). Что?

Ш о ф е р. Да с рупором пошел! Чтобы голос от нас отвести, на ничейную землю.

М а р т а. Вам же было приказано: за руль.

Ш о ф е р. А ты молчи! «Чуть западнее нас…». Что ты понимаешь.

М а р т а. Вы на меня голос не повышайте. Я понимаю только одно: если бы я была здоровым и сильным мужчиной, как он, я бы… на опушечке не отсиживалась.

Ш о ф е р (сплевывает, в сердцах). Ты, видно, и вправду немка.

М а р т а. Да! Немка! И поэтому я говорить им буду!

Ш о ф е р (отступая). Ну… Ну…

М а р т а. Я сражаюсь как могу, и все должны, все! Все! Не должно быть покоя, хлеба, сала, пока вот так…

Л е й т е н а н т (быстро вбегает, вскакивает на платформу). Приготовились!

Шофер скрывается за платформой, там, где предполагается кабина газика.

М а р т а. Есть!

Л е й т е н а н т. Давай!

М а р т а (говорит в микрофон, издалека доносится ее голос, усиленный установленным рупором). Дойтше Зольдатен! Геноссен! Их бин айне дойтше… (Ее голос заглушается бешеной стрельбой автоматов.)

Л е й т е н а н т. Давай! Давай!

М а р т а. Варум зухен зи тот ин руссише вальдер?!

Разрыв снаряда. Потом ближе. Марта продолжает говорить в грохоте обстрела. Ее голоса почти не слышно.

Л е й т е н а н т (кричит). Стой! Рупор сняли! (Выпрыгивает из машины, бежит к кулисам.)

Ш о ф е р (выскакивает из-за газика). Куда?!

Л е й т е н а н т (на ходу). За руль! Пристрелят!

Ш о ф е р (догоняет его). Я… я пойду!

Л е й т е н а н т. За руль! Хочешь, чтобы и ее… как Герберта?.. За руль — и полный ход отсюда!

М а р т а (вскакивает, кричит). Дойтше зольдатен! Нихт шиссен!

Взрыв. Темнота. Тишина. Затем снова медленно возникает свет.

Платформа газика чуть сдвинута, как будто это уже другое место, другая стоянка после бешеной езды под обстрелом. На платформе, скорчившись, спит л е й т е н а н т. Приткнувшись у колеса, сидят М а р т а и ш о ф е р.

Ш о ф е р. Вот так оно и приключилось с нашим Гер… бертом. Хороший был парнишка, хоть и немец.

М а р т а. Нельзя говорить «хоть». Это неправильно — «хоть».

Ш о ф е р. Эх, Марта, нам сейчас не до тонкостей. Гм…

М а р т а (опускает голову). Я помню только… Нет, я ничего не помню. Наверное, только так кажется. Какой-то высокий серый дом… коричневая тяжелая дверь с блестящей ручкой, звериная лапа держит шар… Я, кажется, спала. Отец меня нес на руках. Потом — смешная деревенька, солнце и снова ночь, лес… вот как сейчас. И все. Может быть, я сама все это придумала, когда родители рассказывали мне, как они перешли границу.

Ш о ф е р. Ага, вот, значит, чего. Партийные?

М а р т а. Конечно. Помню, как я пошла в первый класс и ребята смеялись. Я все слова коверкала. Дома мы говорили только по-немецки.

Ш о ф е р (сочувственно кивает головой). Ну и ну!

М а р т а. Как я хотела быть русской! Как не выносила этого смеха!

Ш о ф е р. Ты, Марта, говоришь так, будто ребята со зла…

М а р т а. Нет. Это на самом деле было смешно. Но я этого не понимала, пока не научилась говорить, как они. Как вы…

Ш о ф е р. Э, в разговоре ли дело…

М а р т а. И в разговоре тоже. Язык помогает понять. Поэтому я сейчас здесь.

Ш о ф е р. Много ли они поняли из того, что ты сказала?

М а р т а. У меня есть еще отличный помощник — жизнь. Жизнь подтвердит им мои слова. Тем, кто еще не понял.

Ш о ф е р (вздохнув). Выходит, ты русская. По всему выходит.

М а р т а. Нет. Это я только в школе мечтала. А потом… в июне, я стала немкой. Я виновата. Я виновата!

Ш о ф е р. Да что ты, Марта. И помнишь-то всего серый дом.

М а р т а. Виновата! Люди убивают друг друга! Немецкая Марта виновата перед русской Мартой!

Ш о ф е р. Ну ладно, ладно… на-ка вот, хлебушка поешь, успокойся.

М а р т а. Нет.

Ш о ф е р. Чего — нет? Чего ты тут мне фанатика представляешь? Теперь силенки нужны. Вот они — в нашем хлебушке.

М а р т а. Я не поэтому… я…

Ш о ф е р. Потом разберемся. Бери-ка, ешь. Оформляй скелет. Ну?!

Марта секунду смотрит на него, потом берет хлеб и начинает торопливо жевать.

(С жалостью глядя на нее.) Ты где в школе-то училась?

М а р т а (перестав жевать). В Ленинграде.

Ш о ф е р (встает). Гм… да. (Снимает с себя куртку, осторожно набрасывает на лейтенанта.)

Лейтенант закашливается во сне.

М а р т а (тихо). Что это… с ним?

Ш о ф е р. А ничего.

М а р т а. Он кашляет… как-то странно.

Ш о ф е р. Может, приснилось чего. Ты ешь, ешь.

М а р т а. Скажите…

Ш о ф е р. Чего сказать?

М а р т а. Он болен?

Ш о ф е р. Да нет.

М а р т а. Это что… он только сегодня так кашляет?

Ш о ф е р. Я не женщина. Внимания не обращал.

М а р т а. Странный какой кашель.

Ш о ф е р. Чудная ты, Марта. На фронте, в ситуации вроде разбираешься, а на кашель внимание обращаешь.

М а р т а. Чудно другое: скажем, на фронте умереть от воспаления легких.

Ш о ф е р. Нет у него никакого воспаления. Давай ешь и спать ложись. Недолго уж осталось…

М а р т а. Откуда вы знаете, что это не воспаление?

Ш о ф е р (хочет отойти). Прямо мушиная липучка.

М а р т а. Вернусь в штаб, доложу.

Ш о ф е р (быстро). Нечего докладывать. Нормально кашляет человек, и все. Воздух тут такой, болота кругом.

М а р т а. Вы не кашляете. Я не кашляю.

Ш о ф е р. Эх, курь… (Обрывает.) Иди, значит, в кабину. Все же там теплее.

М а р т а (настойчиво). Почему он кашляет?

Ш о ф е р. Ну кашляет! Имеет право! Иди в кабину.

М а р т а. Не пойду.

Ш о ф е р. Это почему же?

М а р т а. Не хочу. Имею право. Почему он не пошел?

Ш о ф е р. Ему там душно.

М а р т а. Что?

Ш о ф е р (растерянно и сердито). А, надоели вы с этими разговорчиками! Пойду и лягу, чем вас, чертей, уговаривать…

М а р т а. Скажите! Ну пожалуйста… (Негромко.) Очень прошу. Мне показалось, что-то я сделала не так.

Ш о ф е р (решившись, безнадежно махнув рукой). У него ранение было. Пол-легкого нету. Знают они, в штабе-то. Он там им голову заморочил, пока хоть сюда, на этот газик, добился назначения. В госпитале-то ему дали чистую. И не приставай ты больше. Ни ко мне, ни к нему… со своим знакомым лейтенантом. (Уходит за газик.)

Марта сидит неподвижно, дожевывая хлеб. Лейтенант снова закашливается, тихо стонет, пытаясь во сне натянуть повыше куртку. Марта, обернувшись, смотрит на него. Затем поднимается, подходит к платформе, снимает ватник и укрывает им лейтенанта. Сама остается в пестрой кофточке с короткими рукавами.

Л е й т е н а н т (в полусне). А?.. А?.. Кто?..

М а р т а. Я, товарищ лейтенант. Спите.

Л е й т е н а н т (двинувшись беспокойно). Сейчас… сейчас! (Кашляет.)

М а р т а (подтыкает покрепче под его спину ватник и куртку). Все… хорошо. Так… теплее?

Л е й т е н а н т (открывает глаза). Теплее.

Марта садится возле колеса, обхватив себя руками, пытается укрыться от ветра.

(Осторожно.) Вы… А вам… удобно?

М а р т а. Нет.

Л е й т е н а н т. Я… согрелся. Уже. Давайте поменяемся местами.

М а р т а. Я буду спать так.

Л е й т е н а н т. Я что-нибудь… крикнул? Во сне?

М а р т а. Нет.

Л е й т е н а н т (напряженно). Кашлял?

М а р т а (после паузы). Нет.

Л е й т е н а н т. Я больше не буду спать. Вы можете отдохнуть.

М а р т а. Хорошо.

Л е й т е н а н т. Это значит — ложитесь на платформе. А я посижу.

М а р т а. Мне удобно и здесь.

Л е й т е н а н т. Ладно. Будем считать, что это правда.

М а р т а. Считайте на здоровье.

Л е й т е н а н т (после паузы). Вам нужно побольше есть. Вы ослабеете. Сегодня вы ничего не ели.

М а р т а. Я ела. Оформляла скелет.

Л е й т е н а н т. А?

М а р т а. Я говорю, что наврала. У меня нет никакого знакомого лейтенанта. Кроме вас.

Л е й т е н а н т. А у меня есть мама, бабушка и три сестренки.

М а р т а. Можно мне вам что-то сказать?

Л е й т е н а н т. Да. Конечно, можно.

М а р т а. Я хотела, чтобы вы согрелись и спали спокойно. А вышло, что я вас разбудила.

Л е й т е н а н т. Я никогда не был соней. И даже теперь, когда люди научились спать на ходу…

М а р т а. Значит, у вас легкий сон. Или вы много о чем-то думаете, а это мешает спать.

Л е й т е н а н т. Нет. Просто я не устаю.

М а р т а. Как… совсем?

Л е й т е н а н т. Совсем.

М а р т а. И ни о чем не думаете?

Л е й т е н а н т. Ни о чем.

М а р т а. Разве так можно?

Л е й т е н а н т. На данном этапе ситуация предельно ясна. Нельзя уставать.

М а р т а. А я вот… думаю… Все время. Тут — окопы, и там — окопы. Тут люди говорят на моем языке, и там — тоже на моем. А между окопами — смерть. Люди разрушают города, топчут урожай, взрывают плотины — все, что создавали трудом, все, без чего людям плохо. А где-то там, в своем замке, сидит Гитлер.

Л е й т е н а н т (осторожно поворачивается, пытаясь увидеть лицо Марты). Ну, Марта… ну… (Очень мягко.) А что это на мне за ватник?

Марта молчит.

(Встает, спускается с платформы, берет ватник и накидывает на плечи Марты. Садится рядом.) Ситуация ясная. Он должен исчезнуть. А мы — остаться жить. (Высвободив руку из-под куртки, неловко проводит рукой по волосам Марты.) А теперь — спать. Идите ложитесь. А то вы устали.

М а р т а (замерев). А вы?..

Л е й т е н а н т. У меня еще будет время уставать. После войны.

Тишина. Они не двигаются. Потом вдруг слышится едва уловимый звук, как бы хрип, и далекий, усиленный громкоговорителем голос с сильным немецким акцентом: «Русские зольдаты, бросьте оружие… ваша ситуация плохо, сдавайся в плен и остается жить… иначе получается котел…» Марта и лейтенант резко вскакивают.

М а р т а. Дайте! Дайте мне микрофон!

Ш о ф е р (выбегая из-за газика). Товарищ лейтенант!

Л е й т е н а н т (бросаясь к рации). Сейчас…

Начинается резкая перестрелка.

М а р т а (вскакивает на платформу, хватает микрофон). Скорее!.. (Ватник падает с ее плеч.)

Л е й т е н а н т (шоферу). Жми к самому краю, к опушке! (Марте.) Пригнуться!!

Ш о ф е р. Есть! (Бежит за газик.)

Слышится шум взревевшего мотора. Перестрелка, которую покрывает голос: «Сегодня в пять ноль-ноль германские войска вошли в Ленинград церемониальным маршем…»

М а р т а (вскакивая, кричит). Врете! Врете!

Л е й т е н а н т. Пригнись! (Хватает ее за руку.)

Перестрелка становится оглушительной.

М а р т а (вырывая руку). Врете! Вре…

Резко обрываются все звуки. Абсолютная тишина. Марта медленно оседает на платформу. Лейтенант, замерев, смотрит на нее.

Закрывается занавес. Из-за кулисы неторопливо выходят л е й т е н а н т и ш о ф е р.

Л е й т е н а н т. У нас в совхозе климат благодатный. Я уж и забыл, сколько у меня легких. Вот разве что ты припомнил. Оказывается, человек о человеке больше помнит, чем сам о себе.

Ш о ф е р. Как же нам забывать-то, товарищ лейтенант. (Улыбнувшись.) Сами видите, вон паренек на девушек оглядывается. А я так считаю: надо бы на вас.

Л е й т е н а н т. Нет. Пусть оглядывается на девушек. Только на девушек. (Приостанавливается.) Ну что, это сквер?

Ш о ф е р. Точно. Здесь, значит?

Л е й т е н а н т (оглядывается). Да. (Смотрит на часы.)

Ш о ф е р. Часто вы в город приезжаете?

Л е й т е н а н т. Не очень.

Ш о ф е р. Значит, совсем в сельские жители перешли?

Л е й т е н а н т. Пожалуй.

Ш о ф е р. Эх, курьи ножки! Теперь, значит, так: весь автопарк к вашим услугам. Если нужно чего — первым делом. Лично ко мне, раз я теперь начальствую.

Л е й т е н а н т (улыбнувшись). Обязательно. (Смотрит на часы.)

Ш о ф е р. И… детишек, значит, трое?

Л е й т е н а н т. Да. Три сестренки… (Вдруг, подтянувшись, делает шаг кому-то навстречу.) Вот.

Входит М а р т а. На ней широкий плащ, в руке — небольшая сумка с покупками. Увидев лейтенанта, радостно улыбается.

Ш о ф е р. Марта!

М а р т а (пристально смотрит на него, останавливается). Шофер… (Быстро протягивает лейтенанту сумку, затем этой же рукой обнимает шофера.) Шофер! Мой милый, хороший…

Л е й т е н а н т. Вот видишь, Марта… видишь…

М а р т а (оборачивается к нему. Видно, что второй рукав широкого плаща пуст и засунут в карман). И как же… мы теперь? Встретились — надо поговорить, надо.

Ш о ф е р (смотрит на пустой рукав). Вот, курь…

М а р т а. Курьи ножки! Курьи ножки!

Ш о ф е р. Фу ты… а я… помню, не нравилось тебе.

Л е й т е н а н т. Он все помнит, Марта. Все. (Радостно.) Как это чертовски здорово устроено — человеческая память.

М а р т а (рукой проводит по лицу). Курьи ножки…

Ш о ф е р. Привык, никак не отучусь.

М а р т а. Да не надо, не надо.

Ш о ф е р. А почему тогда… ты не велела?

М а р т а. Тогда… (Спокойно.) Мама у меня в Ленинграде… в блокаду… все бредила: «куриные ножки…» Я до сих пор не знаю, почему именно куриные ножки. Хотелось ей съесть куриную ножку, что ли…

Пауза.

Ш о ф е р. Я тут совсем рядом… совсем недалеко живу… А?

М а р т а. Даже если бы за тысячу километров. За миллион километров. Это не имеет значения.

Ш о ф е р. Значит, пошли?

Л е й т е н а н т. Пошли.

М а р т а. Пожалуй, я тоже кое-что вспомню, шофер!

Л е й т е н а н т. Он теперь начальник автопарка. В начальство вышел.

Ш о ф е р (с торжеством). Вот курьи ножки!

М а р т а (улыбнувшись). Ладно, потом разберемся.

Ш о ф е р. Пошли!

М а р т а (обернувшись к лейтенанту, берет его за руку; нежно, негромко). Ты не устал, дорогой?

Л е й т е н а н т (обнимает за плечи ее и шофера). Не устал, родная. Пошли.

Они уходят со сцены прямо в зрительный зал. Их не провожает луч прожектора, и они как бы растворяются, исчезают, смешавшись со зрителями.