Письма, рабочие дневники. 1985–1991 гг.

1988

В прошедшем году перестройка развернулась полным ходом. В начале нового года журналисты спешат услышать мнение многих популярных людей о переменах в жизни страны. 1 января сразу три газеты публикуют высказывания Авторов. «Учительская газета» спрашивает АНа.

Писатель Аркадий СТРУГАЦКИЙ: Процесс перестройки оказался парадоксально противоречивым. Выяснилось, что большая часть людей не подготовлена ни к свободе слова, ни к свободе действий. Пример — отсутствие культуры дискуссий. Кроме того, иные члены общества понимают свободу слова как возможность откровенно, а чаще под прикрытием фраз из лексикона перестройки высказать свои лжепатриотические взгляды. Что ж, о таких умонастроениях надо знать непременно, если есть у общества потребность жить в согласии со здравым смыслом. Но в истории есть немало примеров тяжкой расплаты за ошибочно поддержанные идеи. В сегодняшней острой идеологической борьбе от прогрессивных сил общества требуется сплоченность, мужество, последовательность в разоблачении позиции тех, на кого свежий ветер действует отравляюще.

Но я очень хочу думать, что новое мышление победит. Пусть сегодняшний авангард перестройки не такой уж многочисленный, но его духовный, нравственный, интеллектуальный потенциал очень силен. Меня не удивляет, что бойцами перестройки стали С. Залыгин, В. Быков, Г. Бакланов, А. Адамович. Этих людей я неплохо знал и раньше, был уверен, что только так они и могут поступать в нынешних условиях. Но то, что Виталий Коротич, Егор Яковлев создали самые читаемые журнал и газету, для меня открытие. А со сколькими другими замечательными современниками познакомило новое время! Удивительно, как ярко оно проявило людей. И сколько вопросов набросало… Почему, например, деятели кино и театра сегодня — наиболее передовая часть художественной интеллигенции? Почему в творческих союзах музыкантов, писателей, художников, архитекторов лелеют привычки застойной жизни?

Лично мы с братом, Борисом Стругацким, живем и работаем, наслаждаясь работой и жизнью. И беспрерывно тревожимся. И радуемся, что застали такое удивительное время. Никогда еще мне не было так интересно жить, как сейчас!

Из событий года, безусловно, самое значительное — первый в истории человечества договор о разоружении. Это самый важный результат двухлетнего процесса перестройки. Надеюсь, что это не последний договор о разоружении при моей жизни.

«Советская культура» публикует подборку «Спор оптимиста с пессимистом», где дает высказаться и Авторам.

Что внушает оптимизм? Вопрос для целой книги. Скажем только, что все решится в ближайшие год-два. Если перестройка не изменит своему поступательному движению, то хорошо будет не только в недалеком будущем, но и в следующем веке. Фантазии вообще больше присущи молодым. Нас же порой «вынуждает» на то профессия. Хотя мы всегда считали, что прогнозирование не есть задача фантастики и если фантастам что-то удавалось угадать, то это, как правило, случайность. О будущем, особенно в наше время, нужно не фантазировать — его надо рассчитывать. Угадать его просто невозможно. Реальность окажется все равно невероятнее.

Разум и нравственность отвоевывают позицию за позицией: недавние события — подписание Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности — мощное тому подтверждение.

Мы все успешно учимся говорить и слышать правду, хорошо бы на основе этого энергичнее переходить к делу, действию, поступкам. В искусстве пока еще положение весьма типичное. Есть творцы, а есть потребители. Творцы, соответственно, творят, но вот потребители не всегда получают их произведения. Сложности существуют с передаточным механизмом. У литераторов — это издатели, а в кино — кинофикаторы. Надо, наверное, поменять механизм.

Мы верим в фантастические возможности человека. К тому же мы оба большие оптимисты. А поскольку пессимисты в наше время не доживают до старости, то из нас самый большой оптимист — Аркадий, как старший брат.

Хотелось бы пожелать всем крепкого здоровья, что всегда необходимо. А еще радостной и счастливой личной жизни, которая покоится на «трех китах» — дружбе, любви и работе.

Что внушает пессимизм? Иногда ряды противников перестройки, вольных или, что еще хуже, невольных, кажутся несокрушимыми. Ужасаешься при мысли о том, какую же работу надо сделать, чтобы перестройка давала свои плоды. Огромные массы людей еще остаются на своих позициях, как будто ждут команду: «Все назад». Вот это пусть останется в области их фантазий.

«Литературная газета» публикует мнения писателей, в том числе и АБС, по поводу прошедшего года.

Главное литературное событие прошедшего года — это появление Издателя. Мы и раньше догадывались, что рукописи не горят (во всяком случае, некоторые) и что хорошие писатели неистребимы (хорошее всегда хорошо, жаль вот, что плохое не всегда плохо). Но только теперь мы осознали всё это вполне, когда появился Издатель и к нам наконец прорвался поток первосортной литературы. И хотя Издатель заявил себя только в периодике, а кооперативные издательства признаны, по слухам, нецелесообразными (каким целям несообразными? Преодолению пропастей и завалов между писателями и читателями?), всё же хочется воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ибо и такого мы не видывали никогда в жизни и увидеть при всем нашем оптимизме не чаяли».

Январский номер журнала «Знание — сила» публикует еще один отрывок из ГО.

В двенадцатом номере нашего журнала уже был опубликован другой отрывок из этой повести. Целиком ее печатает журнал «Нева». Напоминаем, что в повести «Град обреченный» участвуют люди разных стран и разных времен, вовлеченные некими таинственными Наставниками в эксперимент, конкретные цели и движущие силы которого самим героям не ясны.

Немало времени Авторы отводят общению с иностранными издательствами. 4 января БН пишет ответ в Болгарию.

Уважаемые товарищи!

Спасибо за любезное предложение. Однако прежде чем дать какой-либо ответ, я хотел бы ясно представить, что именно от меня требуется?

Должен ли я полностью организовать сборник ленинградской фантастики или только дать рекомендательный список авторов и произведений? Должен ли я обращаться в ВААП, или этим займется ваше издательство? Какой именно сборник интересует вас? Одна только научная фантастика или фантастика в широком смысле этого понятия, включая фэнтези, сатиру, философскую фантастику, мениппею и т. д.?

Сборник признанных, апробированных авторов или, наоборот, сборник молодежи?

В Ленинграде сейчас активно работают и признанные мастера жанра, такие как Александр Шалимов, Александр Щербаков, Ольга Ларионова, и большая группа молодых, но уже заявивших о себе авторов — Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, Андрей Измайлов, Ирина Тибилова, Святослав Логинов, Феликс Дымов… Кроме того, многие известные писатели-ленинградцы не считают себя фантастами, хотя пишут превосходную фантастику — Даниил Гранин, Вадим Шефнер, Александр Житинский, Нина Катерли, Валерий Попов, Наталья Галкина…

Я был бы рад получить от вас письмо, где предложения ваши были бы полностью конкретизированы.

С уважением [подпись БНа]

10 января БН пишет рецензию на готовящийся сборник Андрея Измайлова — очередную книгу очередного «семинариста».

Четыре повести Андрея Измайлова открывают перед читателями мир, одновременно и вполне знакомый, и совершенно необычный. Все приметы времени налицо, и налицо знакомые люди — пестрый хоровод таких привычных, таких обыкновенных, таких надоевших даже… Граждане квартиросъемщики во всей неистребимой красе — со своими привычными, обыкновенными, надоевшими заботами, страстишками, проблемками…

Нетрудно заметить, однако, что мир этот при всей его обыденности и знакомости отнюдь не тускл и не скучен. Он странноват. Он все время пребывает как бы на границе чуда и зачастую нечувствительно соскальзывает по ту сторону этой границы. То вдруг ухнул в невесомость и поплыл по воздуху главный герой, то некие таинственные шушарики, не описанные никаким Линнеем, забегали по коммунальному обиталищу, а вот и новый Хоттабыч появился — современный, отнюдь не сказочный, а вполне даже научно («анабиоз — манабиоз») обоснованный, и не волшебник какой-нибудь, а всего лишь регулировщик на перекрестках судьбы…

Свойство нашего мира постоянно пребывать на грани странности отметили еще Гоголь с Гофманом. Уже они не могли и не хотели обходиться без фантастики, описывая самые, казалось бы, банальные жизненные ситуации.

В отличие от многих и многих, кто сегодня полагает фантастику лишь неким эзоповым языком XX века (годным только для построения кукишей в кармане), А. Измайлов ясно видит ВСЕ замечательные возможности этого литературного приема и использует прежде всего способность фантастики делать тусклое ярким, банальное свежим, пресное острым. И он УМЕЕТ пользоваться этим приемом, так что фантастическое у него входит в повествование легко, изящно, как бы между делом, но всегда вовремя и всегда уместно.

Фантастика обостряет сюжет, а Измайлов любит острые сюжеты. Он умеет создать для своих героев экстремальные ситуации и без всякой фантастики, средствами вполне реалистическими. Тут главное, чтобы герой не знал ни минуты покоя, чтобы поток событий швырял его и так и этак, беспощадно перебрасывая от одного житейского рифа к другому, чтобы галдела вокруг шумная толпа граждан квартиросъемщиков, или Дедов Морозов, или каких-нибудь гидр-гидшгидов женского пола… Сюжет всегда закручен до отказа умелой и решительной рукой, так что герою (и читателю вместе с ним) приходится успевать поворачиваться, чтобы не отстать от событий. (Это — чудесное свойство всех повестей Измайлова, к сожалению, оно не часто встречается в нашей молодой прозе.)

Герои Измайлова все как на подбор молоды. Это та самая нынешняя молодежь, которая к тридцати годам успевает перебрать пять профессий, трех спутниц жизни, десять мест работы, пятнадцать тысяч друзей — и странным образом ничему толком не научиться и ничего толком не понять в жизни. Главные герои Измайлова не блещут никакими особенными достоинствами, но они безусловно честны, они надежны, они дьявольски симпатичны. При этом они неустроены, непрактичны и сами толком не знают, чего им хочется.

Впрочем, они никогда и нигде не пропадают. Да и чего ради пропадать? Ведь мир вокруг, по сути своей, так интересен, забавен, так добр! Во всей книге читатель не найдет ни единого безусловного мерзавца, подлеца, негодяя, но зато он обнаружит целую толпу диккенсовских персонажей. Строго говоря, все без исключения герои Измайлова — диккенсовские персонажи, нелепые, забавные, каждый со своей «загогулиной», каждый чудак чудаком и при этом искренне полагает чудаком не себя, а соседа.

В этом мире всегда торжествуют юмор и смех. Причем не желчный юмор и не ядовитый смех. Никакой горечи! Так смеются и шутят над теми, кого любят, на кого можно рассердиться (дело житейское), но всегда готовы простить, потому что ясно же — все люди славные существа, даже те из них, кто не умеет быть славным. Так смеются (посмеиваются) в дружной семье или в старой доброй компании с многолетним стажем.

И смех побеждает. В мире Измайлова смех побеждает всегда и всё и всех.

Пестрый, яркий, знакомый и странный мир… Мне кажется, сейчас Андрей Измайлов представляет собою вполне самостоятельное явление в нашей молодой литературе. Он, пожалуй, один такой — совершенно ни на кого не похож, никому не подражает, совершенно оригинален в своей литературной манере и в своем виденье мира. И как такое самостоятельное явление, он, безусловно, заслуживает, на мой взгляд, самого профессионального и тщательного разбора и анализа. О нем, безусловно, будут писать. А пока его надобно издать. И чем скорее, тем лучше, — и для него лучше, и для издательства, и для читателей.

Вообще в этом году много предисловий БНа к публикациям «семинаристов». В февральском «Литературном Киргизстане» (к А. Щеголеву), в мартовском казахском «Просторе» (к А. Карапетяну, А. Измайлову, А. Столярову), в августовском питерском «Костре» (к А. Тюрину и А. Щеголеву). В ленинградском отделении «Советского писателя» — целый сборник молодых авторов «День свершений», к которому БН пишет предисловие «Что такое фантастика?»…

В середине января АБС встречаются в Репино — они дописывают ОЗ.

Юлии-Клавдии:

Тиберий (14–37)

Калигула (37–41)

Клавдий (41–54)

Нерон (54–68)

Из ГО восстановить для «Невы»: стр. 1–20, 193–218.

В Томске не могут найти приличную типографию. Будут печатать без ВГВ.

«Дас моторрад унтер дем фенстер ам зонтагсморген».

15.01.88

Прибыли в Репино писать ОЗ.

Сделали 4 стр. (131) 149

Вечером сделали 6 стр. (137) 155

16.01.88

Сделали 9 стр. (146) 165

Вечером сделали 5 стр. (151) 171

17.01.88

Сделали 10 стр. (161) 182

Вечером сделали 6 стр. (167) 189

Незаурядный человек хочет оставить мир иным, нежели тот, в который он явился, лучшим, обогащенным его собственным творчеством. Для этого он готов пожертвовать большей частью радостей или даже всеми радостями, которыми наслаждается человек заурядный[46].

18.01.88

Сделали 10 стр. (177) 200

Вечером сделали 5 стр. (182)

И ЗАКОНЧИЛИ ОЗ НА 205 СТР.

19.01.88

Обдумывали ЖвМ-С.

1). Мы не верим людям, профессионалам, лит<ературному> вкусу.

2). Мы готовы принять участие в восстановлении здания Ф<антастики>, но не плечом и ногой, [1 строка нрзб]

3). Мы понимаем, что перестройка необходима, но начинать надо с того, что заменить всех.

Писали ответ Федорову.

20.01.88

Написали начало ЖвМ-С.

Вечером Б. уехал за рукописью.

21.01.88

Заболела Ленка.

22.01.88

Болеет Ленка. Не работаем.

23.01.88

Написали рекомендацию В. Рыбакову.

24.01.88

Валяемся. (Настроение дрянь — из-за Каляма.)

Вернувшись домой, день 25 января БН посвящает ответам на письма. Пришло письмо из немецкого издательства.

Дорогие Аркадий Натанович и Борис Натанович!

Недавно у нас вышла из печати — в сборнике — Ваша повесть «Пять ложек эликсира». Надеемся, что авторские экземпляры уже дошли до Вас.

Теперь мы вернулись к вопросу об издании «Сказки о Тройке», на которую мы когда-то не получили договора через ВААП. Тогда мы — без «Сказки о Тройке» — отложили всю идею издания романа в повестях «Понедельник начинается в субботу». А теперь мы издадим сперва «Сказку о Тройке» отдельно, в нашей авторитетной серии «Спектрум», а потом уже вернемся к вопросу о всем романе.

«Сказку о Тройке» мы переводим по публикации в журнале «Смена», № 11–14/1987, переводчиком является Хельга Гуче. Известно ли уже, в каком издательстве предусматривается книжное издание?

Конечно, нам хотелось бы впредь оставаться «издательством братьев Стругацких» в ГДР, где мы Вас впервые представили нашим читателям уже в 1961 году («Страна багровых туч»). Для этого было бы желательно узнать: как обстоит дело с «Извне», с «Улиткой на склоне»? Мы читали «Хромую судьбу» в «Неве», ждем полной рукописи, которую нам обещал ВААП. Какие у Вас на будущее планы?

Жаль, что во время ММКВЯ-87 не удалось повидаться с Вами в Москве. Вы могли бы нам предоставить хотя бы новые Ваши фотоснимки? А на будущее надеемся все-таки и на «персональную» встречу.

С большим интересом мы прочли Вашу статью «Многие из вас спрашивают» в «Уральском следопыте» № 4/1987.

С уважением

Юрген Грунер, директор

Лео Кошут, зав. отд. сов. лит.

На письме пометка БНа об ответе: «25.01.88. Сообщил про ГО и ОЗ».

Вскоре пришло письмо от немецкой переводчицы Хельги Гуче.

Дорогой Борис Натанович,

Только сейчас, под Новый год, окончила черновой перевод вашей «Сказки о Тройке» для издательства Volk und Welt. Это очень интересная работа, которая доставила мне большое удовольствие, но для переводчика это «твердый орешек». Поэтому я была бы Вам очень благодарна, если бы вы мне помогли его раскусить. Надеюсь, что моя просьба Вас не слишком затруднит, извиняюсь за глупые вопросы и благодарю Вас заранее за Ваш ответ.

В прошлом году я перевела вашу повесть «Пять ложек эликсира», которая уже вышла в Берлине и Гамбурге — произведение тоже очень интересное, но при переводе я там с такими трудностями не встретилась.

Поздравляю Вас и Вашего брата с Новым годом и желаю Вам всего доброго, крепкого здоровья и много новых творческих успехов.

С глубоким уважением Helga Gutsche

Вот список непонятных слов и вопросов

«Смена» 11/1987:

стр. 26/3 (в середине) преобразование Киврина-Оппенгеймера / определитель Жемайтиса (Это ист. личность или придуманные фамилии?)

26/3 число Одина (Один фамилия или цифра 1?)

27/1 (31-я строка) хватать и тикать

27/1 (36-я строка) рвануть когти

27/2 (20-я строка) номенклатурный бювар

28/1 (21-я строка снизу) гыгыкал как в цирке

28/3 Когда поэт сказал: «И на ответы нет вопросов» (Какой поэт это сказал?)

30/1 (третий абзац)… как «непупок» вскарабкался по «жандарму» и запилил по гребню и как потом «ланцепупа» «пробило на землю»

30/1 (28-я стр. снизу) Говорун выпендривался перед Эдиком.

«Смена» 12/1987:

26/1 голубяван (это название снежного чел. на каком языке?)

26/1 Клавдии-Публии-Аврелии

26/3 (в середине) штемпельная печать (четырехугольная?)

27/3 (40-я стр.) во избежание имперсонаций

29/2 (27-я стр.) магодетерминант Иерусалимского (придуманная фамилия?)

29/2 (29-я стр.) Роже де Понтреваль (ист. личность?)

30/1 (6-я стр.) Кин (ист. личность?)

30/1 (28-я стр.) домушник

30/2 Ойра-Ойра (от какого слова эта фамилия произведена?)

«Смена» 13/87:

27/1 (23-я стр. снизу) Николай Вавилов (ист. личность?)

28/2 (23-я стр.) прокол

28/2 (40-я стр.) белые китежградские черемушки

29/3 (14-я стр.) мы миновали овсы

31/2 (38-я стр.) в бозе почил

31/3 (15-я стр.) Таврий Юбеллий (ист. личность?)

«Смена» 14/1987

21/1 (32-я стр. снизу) известные строки «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым…» (кого это строки?)

26/3 (в сер.) выбивали ему бубну

26/3 (18-я стр. снизу) мастера-крупчатники

27/2 (в сер.) как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?

28/1 (в сер.) Волосянис, Л. А. / Тьмутараканов (ист. личности?)

30/1 (31-я стр.) дух некоего Винера (ист. личность?)

30/3 (в середине) Мари Брийон и барон де Водрейль (ист. личности или герои литературы?)

31/2 (2-й абзац главы девятой) Хороший у нас председатель, молодца, молодца!

32/1 (7-я стр.) сто девятнадцать (опечатка? 190?)

32/1 (26-я стр.) бухгалтером ВНИТАГОРА

На письме опять же рукописная пометка БНа: «Ответ 25.01.88».

Есть письмо и от Марка Амусина.

Уважаемый Борис Натанович!

Посылаю Вам, как и договаривались, свою статью. К сожалению, первые два экземпляра находятся в редакции «Невы». Вопрос о публикации статьи решается вот уже четверть месяца, что, несомненно, свидетельствует о высоком чувстве ответственности, присущем сотрудникам редакции и ее руководству. Замечу, кстати, что по ходу соглашений и увязок статья подвергалась некоторой — не слишком существенной — переработке, шлифовке. Например, суждения о «Жуке в муравейнике» сведены в одно место.

О том, что статья прочитана, Вы можете сообщить мне по телефонам: <…>

С уважением,

[подпись]

Сама статья была опубликована во втором номере «Невы». Марк Амусин позднее неоднократно обращался к творчеству АБС, а в 1996 году даже издал книгу «Братья Стругацкие: Очерк творчества» (Иерусалим: Бесэдер, 1996). Литературные изыскания Марка Амусина, иногда спорные (каждый любитель творчества Авторов имеет свой взгляд на произведения АБС), но неизменно основательные и обоснованные, требуют вдумчивого чтения. Из-за их объемности здесь приводятся лишь некоторые выводы статьи. В ней Марк Амусин уделяет основное внимание тематике творчества АБС и изменениям индивидуализации их героев.

<…>

[О первых произведениях] Как и подобает рыцарям, они закованы в доспехи — доспехи своих добродетелей, которые делают их похожими друг на друга, несмотря на добросовестные попытки авторов их индивидуализировать. Лишь иногда мелькнет из-под забрала своеобразное выражение лица — и тут же скроется. Общность цели, необходимость ради ее достижения складывать силы вдоль одной оси неизбежно оттесняют на второй план психологические различия, делают их малосущественными.

Эти люди еще не до конца отделились от той могучей и прекрасной техники, которая помогает им покорять пространство и время.

<…>

В «Стажерах», «Попытке к бегству», «Трудно быть богом» писатели выходят к теме превратностей исторического развития, драматической его диалектики. Конфликты всех этих произведений имеют общую основу: столкновение представителей коммунистической цивилизации, духовно зрелой и высокогуманной, с социально-историческим злом, с реальностью, к которой неприложимы мерки и критерии гуманизма.

<…>

<…> НИИЧАВО — выступает в повести символом современного научного учреждения, а его сотрудники — маги — явно представительствуют от лица молодой интеллигенции, столь активно и победительно входившей в жизнь на рубеже 60-х годов. Интеллигенция эта несла с собой дух абсолютной преданности делу, непочтительности к любым авторитетам, кроме авторитета точной научной истины, дух бескорыстия, независимости, оптимизма. Немало наивного, не выдержавшего испытания временем было в упованиях и декларациях этого поколения. Но можно ли отрицать его искренность, убежденность, нравственный максимализм?

<…>

Как видим, в середине и конце шестидесятых годов Стругацкие в своих произведениях поднимают вопросы, актуальные и для того времени, но особенно громко резонирующие сегодня — вопросы демократизации общественной жизни, раскрепощения творческой энергии народа. Они ведут борьбу с самыми различными проявлениями косности, социальной рутины. Они берут «социальный интеграл» конформизма, эгоизма, безответственности, они рассматривают эти качества «под знаком вечности» и обнажают их несовместимость с идеалами коммунизма, с родовыми интересами человечества. И не случайно противники всего живого, честного, мыслящего наносят в это время Стругацким несколько ощутимых ударов — не полемической шпагой, а дубиной.

<…>

Слишком смело было бы утверждать, что именно Стругацким лучше других удается справиться с духоподъемными задачами. А все же постоянный читательский интерес к их книгам говорит о небезуспешности усилий писателей. Какие же особые средства воздействия призвали они себе на помощь? Тут не обойтись без того, чтобы заглянуть в их творческую лабораторию. Ведь лаборатория «магов» — место интересное.

Прежде всего Стругацкие побуждают читателя удивиться, заинтересоваться, стряхнуть с себя инерцию восприятия — будь то восприятие литературы или самой жизни. И здесь им на помощь приходит фантастический «хронотоп» — сочетание обстоятельств времени и места действия. Кабина космического корабля, экзотические инопланетные реалии, далекое будущее Земли — все эти неотъемлемые принадлежности фантастического жанра сами по себе мобилизуют читательское воображение. Но и заслуга авторов тут несомненна. Они владеют даром особо выразительной передачи атмосферы необычного. И добиваются они этого отнюдь не «экстенсивным» путем, не механическим нагнетанием фантастического, что часто встречается в тривиальной литературе. Стругацкие верят: эффект необычного тем ярче, чем больше разность потенциалов между этим необычным и объемлющим его обыденным, привычным.

<…>

Раз уж это слово прозвучало, поговорим об игре — еще одном существенном элементе поэтики Стругацких. Игра в их творчестве присутствует в самых различных формах и обличьях, на разных уровнях организации повествования. Прежде всего игровое начало воплощено в самих героях, особенно молодых. Избыток сил, радость жизни, удовольствие от занятия любимым делом — все это отливается в абсолютную раскованность поведения, в постоянную готовность к шутке, каламбуру, веселому розыгрышу.

<…>

Любят писатели и подразнить пуристов, радетелей чистоты и иерархического разделения жанров. Отсюда — маскарады, переодевания, перекройка устойчивых жанровых схем и стереотипов. В романе «Трудно быть богом» костюмы, реквизит, весь фон действия взят напрокат из рыцарских и мушкетерских романов. «Обитаемый остров», роман воспитания, наполненный к тому же интересными и острыми размышлениями о методах социального действия, обряжен в одежды авантюрного, «шпионского» повествования, наполнен погонями, схватками, резкими переменами декораций и так далее.

А сколько в произведениях Стругацких внутрилитературной игры — изящной и озорной! Писатели не скрывают своего пристрастия к хорошей литературе и не упускают случая вкрапить в свой текст «чужое слово», строки и фразы любимых авторов. Открытые и скрытые цитаты, реминисценции, лукавые отсылки к источникам обогащают повествовательную ткань новыми смысловыми «капиллярами», активизируют литературную память читателей.

<…>

Активность художественного мира Стругацких, его «агрессивность» по отношению к читательскому сознанию подчинены ясной цели — раскрепостить энергию восприятия этого сознания, освободить его от тянущих вниз вериг эмпиричности, от праздной созерцательности. Но и этим дело не ограничивается. В художественном строе прозы Стругацких выражается авторская концепция бытия, к которой писатели стремятся нас приобщить. Под цветистыми покровами фантастической условности здесь явственно ощутима упругая материя жизни, исполненной драматизма, внутренней напряженности. Жизнь эта волнует и влечет своей загадочностью, незавершенностью, она бросает человеку свой извечный вызов, требуя от него напряжения всех его сущностных сил в поисках достойного ответа. Стругацкие словно говорят нам: да, жизнь сложна, Вселенная безмерна, природа не расположена к человеку, путь социально-исторического развития изобилует мучительными противоречиями, благополучный итог не предрешен. Но только осязая неподатливость субстанции бытия, преодолевая ее сопротивление, мы обретаем смысл существования, утверждаем свое человеческое достоинство. Стругацкие заражают нас своим неутолимым интересом к многодонности жизни, к ее непредсказуемости, к безмерности, отразившейся в зрачке человеческого глаза. Их герои — истинные герои — живут жизнью, полной борьбы, телесных и нравственных усилий, они испытывают радость деяния, боль утрат, стыд за ошибки, они остро ощущают — и заставляют ощутить нас — реальность и необходимость своего присутствия в мире.

<…>

С неопровержимой наглядностью — но и без дидактического нажима — выступает в финале романа [ПНО] мысль о жестоком несоответствии индивидуализма как мироощущения современному состоянию мира, о необходимости усвоения нового, планетарного мышления всеми людьми, находящимися на борту «корабля по имени Земля».

Что ж, в этом и состоит одно из важнейших свойств «феномена Стругацких» — они делают жгуче увлекательной, насущной для нас социальную, этическую, философскую проблематику высокого уровня общности. Стругацкие умеют придать отвлеченным и абстрактным на первый взгляд категориям — будущее человечества, судьбы цивилизации, нравственная самостоятельность личности — живую плоть, претворить их в жизненную практику своих героев. А средством «концептуализации» сюжетного материала в зрелой прозе писателей все чаще становится ситуация выбора.

<…>

Что ж, полемика, споры, откровенное высказывание несовпадающих мнений стали в последнее время привычными явлениями нашей жизни, не только литературной, но и общественной. И разве нет в этом заслуги братьев Стругацких, книги которых всегда внушали нам, что думать — не право, а обязанность человека? Да и на сегодняшнем, сложном и многообещающем этапе нашего развития творчество Стругацких остается в высшей степени актуальным. Ведь их книги, помимо прочего, — отличные «тренажеры» мысли, социального воображения, чувства нового. Они вновь и вновь напоминают нам о «неизбежности странного мира», помогают нам готовиться к встречам с будущим, которое ведь наступает с каждым новым днем.

Не забывают АБС и о своей кинодеятельности. 5 февраля они пишут письмо на киностудию «Ленфильм».

ЗАЯВЛЕНИЕ

Предлагаем внести некоторые изменения в титры кинофильма «Дни затмения».

1. Добавить текст: «По мотивам повести А. Стругацкого и Б. Стругацкого ЗА МИЛЛИАРД ЛЕТ ДО КОНЦА СВЕТА».

2. Авторов сценария логичнее расположить в следующем порядке: «Сценарий Ю. Арабова при участии А. Стругацкого, Б. Стругацкого, П. Кадочникова» (не изменяя договорного распределения гонорара).

Позже Юрий Арабов вспоминал о перипетиях кинофильма.

<…>

— С картиной «Дни затмения» была другая ситуация. В основе лежал сценарий, написанный братьями Стругацкими, режиссером выступил ваш постоянный соавтор Александр Сокуров…

— Да, эта картина стоит особняком. Александр Сокуров вообще очень осторожно относится к фантастическому элементу, и в этой картине происходила, я бы сказал, борьба с фантастикой. В повести «За миллиард лет до конца света», которая легла в основу сценария, гениальный сюжет! О том, как что-то в природе, в космосе препятствует интеллектуальной деятельности человека и ставит ему планку. В первом варианте сценария так и было: ученый делает открытие, но кто-то или что-то бьет его по рукам. Режиссер приступил к съемкам и вдруг понял, что не хочет снимать этот сюжет, а желает рассказать о том, как социальная и культурная жизнь бьет человека по рукам. Не космический закон, а вот эта социальная и культурная жизнь ставит запреты, потому что ты не такой, как другие, потому что ты более тонкий человек, чем другие, и они, эти другие, тебя уничтожают. Близкий сюжет, но иной. Для такого поворота мне пришлось прекрасную повесть Стругацких «перелопатить». Сокуров захотел провести съемки в Красноводске, где прошла его молодость. Его привлекла эта идея: иноязычная среда, мусульманская культура и внутри — русский человек. Фантастические элементы, имеющиеся в этом фильме, суть «атавизмы» Стругацких, которые режиссеру и сценаристу не удалось до конца перебороть. Так что, если смотреть с точки зрения фантастики, то это несчастная картина.

— Но, кстати, был ведь еще один соавтор сценария — Петр Кадочников.

— Сценарий, написанный Стругацкими и Петром Кадочниковым, долгое время лежал на «Ленфильме». Я уже не помню — то ли Петр сам хотел его снимать, то ли он был только соавтором, а режиссера не было. А потом он погиб. Он полез на сосну смотреть закат, а ветка под ним обломилась. Вот такая поразительная и ужасная история. Вообще вокруг этого сценария все время происходили какие-то мистические события. С авторами картины начали случаться примерно такие же истории, как с их героями. Но в фильме роль мистического элемента снижена.

<…>

Февральский седьмой номер газета «Книжное обозрение» посвящает фантастике. Начать разговор предлагается Авторам.

Есть идеал — коммунистическое человечество; вот с этих позиций и надо пером вытаскивать из всех щелей сегодняшнюю дрянь. И не удивляться ее шипению, а то и укусам. Ведь если советские фантасты будут искать спокойных бережков над речкой, у общества одним гребцом станет меньше. А этого быть не должно.

Мы рады, что «Книжное обозрение» свой специальный выпуск посвящает фантастике. Нам представляется это и своевременным, и симптоматичным.

Тридцать лет назад мы написали свою первую статью о положении в советской фантастике. Она не была напечатана, и слава богу, ибо читать ее сегодня было бы, наверное, и странно, и неловко.

То было время, когда девяносто пять процентов издательских работников и литературоведов искренне полагали, будто фантастика — это такая специальная научно-популярная литература для подростков. И что характерно — большая часть писателей-фантастов понимала фантастику так же. Издательства выпускали в год не более полдюжины названий — главным образом переиздания классиков (Жюль Верн, Г. Уэллс, А. Беляев), а писательский актив составляли авторы, имена которых сегодня помнят только специалисты да коллекционеры.

Впрочем, любителей фантастики было много уже и тогда, но никто из них не слыхал в те времена имен А. Днепрова, Е. Войскунского и И. Лукодьянова, С. Гансовского, И. Варшавского, В. Савченко, М. Емцева и Е. Парнова, Д. Биленкина, В. Михайлова, Кира Булычева. Михаила Булгакова знали только библиофилы. А. Азимова, Р. Брэдбери, С. Лема — только те, кто читал по-английски и по-польски. Р. Шекли, К. Воннегута, С. Кинга — вообще никто.

Как видите, кое-что все-таки переменилось за эти тридцать лет. Появились новые имена, наша фантастика пережила небывалый взлет 60-х и сокрушительный разгром в 70-х. Престиж ее внутри нашей страны и за рубежом неизмеримо вырос. Заявили о себе специалисты-теоретики этого вида литературы. Фантастика пришла в кинематограф.

И в то же время количество проблем не уменьшилось, а вроде бы даже возросло.

Казалось бы, названий литературной фантастики, издаваемой ежегодно, не так уж и мало, но ХОРОШАЯ фантастика по-прежнему остается дефицитом.

Казалось бы, авторский актив увеличился на порядок, но буквально десятки талантливых авторов пробиться к читателю так и не могут.

Казалось бы, уже и сами инстанции, от которых зависит издание высококачественной фантастики, на словах признали роль и важность этого вида литературы, но на практике не делают ничего для его успешного развития, а зачастую попросту мешают этому развитию.

И сегодня, как и тридцать лет назад, приходится объяснять, убеждать и ругаться.

В конце февраля АБС встречаются в Москве. Они собираются работать над сценарием ЖВМ, но отводят время и правке черновика ОЗ.

фотохромные очки

20.02.88

Вчера Б. прибыл в Мск писать ЖвМ-С.

Сделали 5 стр. (7)

Вечером сделали 5 стр. (10) (22)

21.02.88

Сделали 8 стр (18)(53)

«Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх».

Евангелие от Иоанна[47].

Вечером сделали 5 стр. (23) (71)

22.02.88

Сделано 10 стр.(33)(107)

Вечером сделали 5 стр. (38) (137)

23.02.88

Сделали 11 стр.(49) (161)

Вечером сделали 6 стр. (55) (180)

24.02.88

Сделали 7 стр. (62) (209)

Вечером сделали 7 стр. (69) (217)

«…порожденные страхом, подозрениями и тайной»[48].

25.02.88

Сделали 6 стр.

И ЗАКОНЧИЛИ СЦЕНАРИЙ НА 76 СТР-ЦЕ.

26.02.88

Составляем планы изданий и вообще подбиваем всякие бабки.

1. Человек, который мог все.

2. Антиутопия. Конец перестройки.

27.02.88

Б. уезжает.

В мартовском номере журнала «Детская литература» выходит еще одна умная и основательная статья о творчестве АБС.

<…>

Интеллект, способный к детальному анализу заданного предмета (костяк прозы Стругацких); развитое воображение, несомненные литературные данные, в частности склонность к игре, к мистификации, к актерству; упорное творческое совершенствование и, как следствие, успех у широкого читателя — все это обусловило создание уникального мира прозы Стругацких. Предметом своего исследования Стругацкие, повторяюсь, раз и навсегда избрали социум.

<…>

В начале шестидесятых «наступил естественный период разочарования. Мы потеряли ориентировку тогда», — скажет впоследствии Борис Стругацкий. Потеряли ориентировку не только Стругацкие. Проза тех лет дала резкий крен в сторону лиризации, романтизации действительности. Это как раз заставило Стругацких все более осознанно искать, моделировать «трезвые» варианты объективно-возможного будущего. Именно это, в конце концов, определило место и роль детства в их прозе. Детства — не возрастной категории, не розового периода развития личности, но категории философской. Воплощенного будущего. Принципиальной новизны в этом нет, но… Стругацких интересует неожиданная грань взаимодействия этих величин: мера и формы воздействия будущего на настоящее.

<…>

Детство как таковое присутствует уже в первой повести Стругацких («Страна багровых туч», 1957). Пока вполне номинально. Довольно уверенное тогда ощущение «коммунизма — в четыре пятилетки» как единственно возможного варианта будущего снимало какие бы то ни было споры о детях. Могут ли в коммунизме быть плохие дети?.. Конечно, нет, а поэтому и внимание Стругацких коснулось детства лишь однажды. И то вполне традиционно по тем временам: «Вообще назначение человека, — скажет Дауге, — превращать любое место, куда ступит его нога, в цветущий сад. И если мы не доживем до садов на Венере, то наши дети доживут…»

Но уже через семь лет, в шестьдесят четвертом, Стругацкие вполне сориентировались в ситуации, и, как следствие, доктор Опир из «Хищных вещей века» надует великолепный мыльный пузырь, внешне совершенно безобидный, но будящий странные ассоциации: «Еще несколько десятков лет, — провозгласит он, — и мы достигнем автоматического изобилия, мы отбросим науку, как исцеленный отбрасывает костыли, и все человечество станет огромной счастливой детской семьей. Взрослые будут отличаться от детей только способностью к любви, а эта способность сделается опять-таки с помощью науки — источником новых, небывалых радостей и наслаждений…»

А чтоб ассоциации эти обрели нужную интонацию, тут же соображения доктора Опира будут сведены к широко обобщенным понятиям: «Неооптимизм… Неогедонизм и неокретинизм… Неокапитализм… — брезгливо подумает Жилин, слушая его монолог. — Нет худа без добра, сказала лиса, зато ты попал в Страну Дураков. Надо сказать, что процент урожденных дураков не меняется со временем. Интересно, что делается с процентом дураков по убеждению». Действительно…

Что же до умственных построений доктора Опира на предмет «способности к любви», то к этому вопросу обратится через три года герой «Гадких лебедей» Виктор Банев. Глядя на детишек, он подумает с отчаянием: «Жалко их… подрастут… полезут друг на друга, размножатся, и начнется работа за хлеб насущный…»

Но это, напомню, случилось некоторое время спустя, а в пятьдесят седьмом отсутствие детей (будущего) в «Стране багровых туч» обозначит грядущее, превращенное в утопию. И это грядущее отчетливо проявится в «мечтании» героя.

<…>

«Полдень. XXII век. Возвращение» (1960–1966) — книга, оказавшаяся для Стругацких необыкновенно важной. Собранная из рассказов, которые писались в течение почти десятилетия, она вдруг явственно обнаружила у Стругацких развитие. Развитие творчества Стругацких как такового, направление этого движения.

<…>

Мир детства, нарисованный как взрослый в миниатюре, — очень важная и принципиальная ступень в творчестве Стругацких: детский мир, идущий вслед за взрослым, здесь наконец догнал его и впоследствии уже неизменно будет впереди, вплоть до полного отъединения будущего от настоящего.

Здесь же, пожалуй впервые, Стругацкие осознанно разделили своих героев на «людей действия» (Кондратьев и иже с ним) и «философов» (Панин и другие). Отныне центр тяжести прозы Стругацких будет ощутимо смещаться в сторону духовного бытия человечества.

В «Полдне…», кроме того, появится формула, сути которой впоследствии авторы будут придерживаться неукоснительно: «…цель — это только средства… Счастье не в самом счастье, но в беге к счастью».

И уже в «Гадких лебедях», вслед уходящему будущему, Банев, герой повести, произнесет с чувством: «Трудность в том, чтобы представить себе их (детей. — Е. К.) работу, идеи, возможности — куда уж мне… Это вообще невозможно. Шимпанзе не может написать роман о людях. Как я могу написать роман о человеке, у которого никаких потребностей, кроме духовных?»

«Лебеди», на мой взгляд, — лучшее из всего написанного Стругацкими. По сути, это материализация извечных надежд отцов на то, что дети будут умнее их, нужнее. Дети не хотят больше жить так, как живут отцы. Не хотят они вырасти пьяницами и развратниками, мелкими людишками, рабами, конформистами…

«Лебеди», в целом, может быть, одна из самых земных повестей Стругацких, одна из самых горьких… Сказалось, конечно, и время их написания.

<…>

«…все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться».

Они не забудут вернуться. Они останутся с настоящим — всматриваться в окружающих, пробуя различить «щупальца» и угадать по ним будущее. Как сказал бы один из героев Стругацких времен «Далекой Радуги» Леонид Горбовский: «…их занимает вопрос об эволюции человека, и они строят модели».

Модели эти, выстроенные последовательно, при всей их внешней несхожести, укладываются тем не менее в определенную систему. Долго и трудно разрабатывая тему детства (дети как спутники будущего, дети как свидетели настоящего, его жертвы; дети как модельки взрослых, их мира; наконец, дети как предвестники будущего), Стругацкие в итоге сумели выделить из своего опыта очень важную мысль («внутри вида зарождается новый вид») и выразить эту мысль в необычной литературной ситуации. Терминологическое обозначение («вертикальный прогресс») она получит в «Малыше» (1970).

Намечена была эта ситуация еще в шестьдесят втором в «Далекой Радуге», потом откликалась в «Улитке на склоне» (достаточно посмотреть на эпиграфы), в «Хищных вещах века», в «Трудно быть богом», в «Полдне…».

«Лебеди» сумели подойти к решению многих вопросов, кроме, пожалуй, одного: этики взаимоотношений стремительно расходящихся отцов и детей, настоящего и будущего. Введя между отцами и детьми разницу таких масштабов, что она показалась сопоставимой с разницей между обезьяной и человеком, Стругацкие, естественно, не смогли снять единство земного происхождения этих видов. То есть отцы и дети неизбежно получались, с одной стороны, как бы очень разными, а с другой — совершенно одинаковыми.

Распутывать подобный узел оказалось нелегко. Его разрубили в «Малыше», введя в повествование, помимо землян, негуманоидную инопланетную цивилизацию, спасшую после катастрофы звездолета человеческого ребенка. Вырастившую его. Отталкиваясь от этого обстоятельства, можно было уже решать земные проблемы.

<…>

Спустя почти пятнадцать лет в повести «Волны гасят ветер» у изголовья умирающего «дедушки Горбовского» будут произнесены важные слова: «Он был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что доброта всегда побеждала. „Из всех возможных решений выбирай самое доброе“. Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и уж, конечно, не самое эффективное — самое доброе!»

Примерно этим и разрешилась ситуация «Малыша». Но, одновременно, возник следующий вопрос. Стась Попов, один из героев «Малыша», будет мучительно и совершенно бесполезно биться над ним уже тогда, в семидесятом: «Ведь нельзя же ставить вопрос: будущее Малыша или вертикальный прогресс человечества. Тут какая-то логическая каверза… Или не каверза? Или на самом деле вопрос так и следует ставить? Человечество все-таки…»

Зная за Стругацкими потребность в логической завершенности начатого, можно было предвидеть такой исход — разговор поднялся на общечеловеческий уровень и получился, на наш взгляд, не совсем мотивированным, скорее спонтанным, но он получился.

Из вопроса Стася Попова в значительной мере вырос «Жук в муравейнике». Только здесь уже Малыша звали Лев Абалкин, а его будущее стало синонимом будущего человечества. Судьба же его решалась человеком по имени Рудольф Сикорски, человеком, вольно и невольно исповедующим принцип, провозглашенный в «Лебедях»: «Будущее — это тщательно обезвреженное настоящее».

<…>

Постепенно настали новые времена, и времена эти заставили Стругацких, а вслед за ними и их героев иначе взглянуть на собственное прошлое, на эпоху.

В определенном смысле «Жук…» (равно как и «Полдень…» в свое время) — книга, подводящая итоги, завершающая второй цикл развития Стругацких.

«Волны гасят ветер» (1984) — уже начало следующего витка (так же, как «Лебеди» когда-то). В традиционной для Стругацких ситуации раскола человечества авторский интерес смещается в сторону новой расы — детей человечества.

«Боже, спаси взрослых, — истово произносит „господин беллетрист“ в „Гадких лебедях“, глядя на детей, — боже, спаси их родителей, просвети их и сделай умнее, сейчас самое время… А то построят они себе вавилонскую башню, надгробный памятник всем дуракам, которых ты выпустил на эту Землю плодиться и размножаться, не продумав как следует последствий акселерации. Простак ты, братец».

…Времена меняются, и Стругацкие очень тонко предчувствуют эти изменения. То, что было сказано «господином беллетристом» в шестьдесят седьмом, — в восемьдесят четвертом, когда писались «Волны…», повторено быть не могло и не было. Вместо насмерть испуганного «господина беллетриста» слово было передано Горбовскому.

«Да-а, — сказал он, будто назад оглянулся, — это серьезный вызов нашему оптимизму. Но если подумать, человечество принимало вызовы и пострашнее… И вообще я не понимаю вас, Геннадий (опять Комов. — Е. К.). Вы так страстно ратовали за вертикальный прогресс. Так вот он вам — вертикальный прогресс! В чистейшем виде! Человечество, разлившееся по цветущей равнине под ясными небесами, рванулось вверх. Конечно, не всей толпой, но почему это вас так огорчает? Всегда так было. И будет так всегда, наверное… Человечество всегда уходило в будущее ростками лучших своих представителей. Мы всегда гордились гениями, а не горевали, что вот не принадлежим к их числу»…

Ну, что ж, новые времена действительно наступили. Как-то они будут осмыслены Стругацкими?..

Не забывают имя Стругацких и критики «почвеннического» толка. В мартовском номере журнала «Молодая гвардия» публикуется статья Михаила Лобанова «История и ее „литературный вариант“», критикующая историческую прозу Б. Окуджавы. Дважды упоминаются и АБС. Оба раза практически всуе.

<…>

Знакомясь со студентами [Литературного института имени А. М. Горького] нового семинара, я обычно спрашиваю каждого из них о любимых писателях. И нередко можно слышать ответы вроде: «Толстой, Паустовский, братья Стругацкие»; «Достоевский, Ильф и Петров, Катаев»…

Как это возможно? Впрочем, подобное смешение в одном ряду великих имен с именами, мягко говоря, отнюдь не великими стало общим местом в литературной печати. Читатель уже привык к этому, и то, что казалось еще недавно диким, сейчас примелькалось. И если извинительна такая несообразность для молодого, начинающего автора, по неопытности еще не разбирающегося в ценностях (есть надежда, что со временем может разобраться), то уже совсем не так безобидно, когда нелепость такой всеядности не понимает человек вполне взрослый, с «литературным стажем». В науке немыслимо утвердить себя в качестве ученого, невозможно вообще работать, оперируя только арифметическими правилами сложения и вычитания. А в литературе, оказывается, можно и писать, и рассчитывать на известность, усвоив самые элементарные правила сочинительства, беря за образец посредственных авторов, даже не догадываясь о духовных глубинах подлинной литературы.

<…>

Вообще нет удержу авторскому «черному юмору». Один из офицеров говорит: «А знаете, почему князь Барятинский помчался на Кавказ сражаться? Великая княжна Ольга Николаевна предпочла ему, по желанию, естественно, своего папаши, принца Вюртембергского, и бедный князь вынужден был сделаться патриотом». «Патриот» здесь произносится со своим смыслом. В этом Окуджава не одинок. В свое время братья Стругацкие в одном из своих фантастических сочинений о будущих космических цивилизациях с той же многозначительной иронией поминали «патриотизм» в качестве дикого атавизма человечества.

<…>

9 марта БН пишет в болгарское издательство «Христо Г. Данов».

Дорогие товарищи!

Я готов составить для вашего издательства сборник рассказов молодых советских писателей-фантастов.

Ориентировочное название: «Мы, поколение семидесятых».

Ориентировочный объем: 20 авторских листов.

Ориентировочное содержание: рассказы ленинградских молодых писателей, членов Ленинградского постоянного семинара при Союзе писателей. Большинство рассказов опубликовано, но попадаются и неопубликованные.

Ориентировочный список авторов: Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов, Андрей Столяров, Святослав Логинов, Феликс Дымов, Наталия Никитайская, Андрей Карапетян, Николай Ютанов и др.

Не исключено, что я расширю географию сборника и включу туда молодых писателей Москвы и других городов, в частности, Виталия Бабенко, Владимира Покровского, Эдуарда Геворкяна, Михаила Веллера, Бориса Штерна и других.

Если такого рода сборник может вас заинтересовать, заключайте договор с ВААПом, причем с Северо-Западным (Ленинградским) отделением ВААПа, — они свяжутся со мной, и я возьмусь за дело.

Разумеется, я напишу к сборнику небольшое предисловие, в котором расскажу о судьбах советской молодой фантастики и об авторах сборника.

Всего доброго.

Б. Стругацкий

С 15 по 20 марта под эгидой ЦК ВЛКСМ в Киеве проходит Всесоюзная конференция Клубов любителей фантастики. Три дня в Киеве находится и АН. На конференции планируется рассмотреть организационные вопросы.

<…>

По многим параметрам КЛФ можно отнести к тому, что сейчас называется «неформальными объединениями». Однако, как шутят сами члены клубов — «самые формальные из неформальных». Судите сами. Клубам по роду своей деятельности, так сказать из-за объекта любви, постоянно приходится иметь дело с бумагой — читать, собирать, писать. А фантастика, кроме всего прочего, воспитывает логику мышления, «дисциплину ума». Поэтому «фантасты» научены четко отличать бюрократизм от порядка, анархию от демократии. Еще одно важное отличие КЛФ от многих нынешних неформалов — активная жизненная позиция, обеспокоенность судьбами как всего мира, так и своих ближайших соседей. Этому тоже учит фантастика.

До недавнего времени это движение существовало несколько неоформленно, стихийно. Тому виной и неготовность к полному объединению некоторых клубов, и сомнения вышестоящих инстанций. Для полного объединения движение должно было «созреть». <…>

Нынче клубам предстоит выбрать центральный совет, утвердить типовое положение.

Проекты документов, разработанные рабочей группой, снимают много вопросов и сомнений. У будущего объединения четыре организации-учредителя — Союз писателей, ВЛКСМ, Общество книголюбов и Федерация космонавтики. Согласно проекту документов, в Центральном Совете КЛФ две трети мест обеспечены клубным делегатам.

Всесоюзная конференция КЛФ проходит так.

<…>

На конференцию, организованную киевскими КЛФ «Световид» и «Перевал» при помощи ЛКСМ Украины, приехали представители около 100 КЛФ со всего Советского Союза, писатели-фантасты: А. Н. Стругацкий, В. Д. Михайлов, С. Ф. Гансовский, Е. И. Парнов, Б. Штерн, А. Дмитрук, И. Росоховатский, П. Амнуэль, Ф. Дымов, В. Головачев, Л. Козинец, В. Заяц, О. Бердник, В. Щербаков, А. Больных, представители общественных организаций — заведующий отделом культуры ЦК ВЛКСМ М. А. Шмойлов, заведующий отделом пропаганды ВОК А. Симонян, заместитель заведующего главной редакции художественной литературы Л. В. Ханбеков, главный редактор издательства «Молодая гвардия» А. Вышовец, работники журналов «Уральский следопыт», «Техника — молодежи», «Советская библиография», ЦК ЛКСМ Украины. Конференция проходила в здании издательства ЦК ЛКСМ Украины «Молодь».

16 марта и первую половину дня 17 марта с докладами выступали участники конференции. В большинстве выступлений прозвучало много добрых слов в адрес любителей фантастики и КЛФ. Было сказано, что КЛФ являются одним из наиболее плодотворно работающих воспитателей подрастающего поколения. Движение КЛФ привлекает много способных людей, которые стремятся развивать фантастику в нашей стране. КЛФ помогают в развитии технического творчества.

Но были отмечены и проблемы — как движения КЛФ в нашей стране, так и советской фантастики в целом: отсутствие материальной базы, недостаток помещений у клубов, малые тиражи книг фантастики, отсутствие помощи со стороны комсомольских организаций на местах, незначительное количество названий книг, низкое качество выпускаемой фантастики.

Одна из наиболее острых проблем КЛФ в нашей стране — отсутствие собственного периодического органа КЛФ, несмотря на уже более чем двадцатипятилетние разговоры о нем. <…>

Прозвучало много критики в адрес издательства «Молодая гвардия». Выпускаемые в последнее время годовые сборники «Фантастика» и книги серии «Библиотека советской фантастики», за редким исключением, очень низкого качества.

<…>

В конце дня 16 марта проходила встреча с известным советским писателем-фантастом Аркадием Натановичем Стругацким. На встрече он рассказал о 45-м конвенте мировой научной фантастики, проходившем в Брайтоне (Великобритания) с 27-го августа по 1-е сентября 1987 года, на который он был приглашен вместе с братом Борисом Натановичем в качестве почетных гостей. На конвенте братьям Стругацким был вручен приз «За независимость мысли». Затем А. Н. Стругацкий ответил на вопросы, рассказал о творческих планах, о ближайших публикациях в журналах. В 1989–1990 годах планируется выпуск двухтомника их произведений.

Вторая половина дня 17 марта была посвящена выборам Всесоюзного Совета КЛФ. В Совет вошли 31 человек, из которых 20 человек от КЛФ, 4 человека от творческих организаций (их избирала конференция), 7 человек от организаций-учредителей. От КЛФ были избраны: И. Г. Халымбаджа (Свердловск), Б. А. Завгородний (Волгоград), М. А. Якубовский (Ростов-на-Дону). Л. Куриц (Николаев), В. Борисов (Абакан), А. Лукашин (Пермь), Р. Арбитман (Саратов), В. Орлов (Москва), М. Исангазин (Омск), В. Черник (Горловка), А. Белошистая (Мурманск), А. Сидорович (Ленинград), Л. Ткачук (Одесса), И. Вахтангишвили (Тбилиси), А. Ливенцев (Краснодар), Ю. Шмаков (Хабаровск), Л. Хаес (Кемерово), Б. Сидюк (Киев), В. Пидоренко (Ставрополь), Г. Береснявичус (Вильнюс). От творческих организаций были избраны: редактор журнала «Уральский следопыт» В. И. Бугров (Свердловск), писатели A. Н. Стругацкий и В. Д. Михайлов (Москва), критик B. Гопман (Москва).

18 марта в первой половине дня проходила встреча участников конференции с писателями-фантастами. Во встрече участвовали писатели: В. Д. Михайлов (Москва), C. Ф. Гансовский (Москва), Б. Штерн (Киев), А. Дмитрук (Киев), П. Амнуэль (Баку), Ф. Дымов (Ленинград), В. Головачев (Днепропетровск), В. Заяц (Киев), О. Бердник (Киев), В. Щербаков (Москва), А. Больных (Свердловск). На встрече писатели ответили на вопросы и рассказали о своих творческих планах.

Во второй половине дня 18 марта театр пантомимы показал спектакль «Люди и роботы» (автор сценария А. Дмитрук), затем были показаны фантастические мультфильмы киностудии «Киевнаучфильм» и японский мультфильм «Корабль-призрак».

<…>

<…>

Громом аплодисментов встретили участники совещания Аркадия Натановича Стругацкого, занявшего свое место в президиуме вместе с другими писателями и представителями общественных организаций. Первое заседание открыл М. А. Шмойлов, зав. отделом культуры ЦК ВЛКСМ. Два дня сменяли друг друга на трибуне писатели и издатели, члены различных клубов — любители фантастики в возрасте от 20 до 50 лет. Они говорили о том громадном значении, которое имеет фантастическая литература для развития подрастающего поколения, о влиянии ее на формирование личности человека эпохи НТР, о той огромной работе, которую ведут КЛФ среди молодежи, и о задачах КЛФ-движения. К сожалению, у многих молодых людей чтение книг перестало быть социальной потребностью, и необходимо использовать все возможности, чтобы противостоять этому мировоззренческому инфантилизму.

Немало слов было сказано о необходимости иметь в нашей стране журнал, специализирующийся на фантастике. Говорится об этом давно, и мы надеемся, что теперь ЦК ВЛКСМ примет соответствующее решение. Скорее всего, НФ-журналом станет «Уральский следопыт», который и сейчас уже ведет «журнал в журнале» — фантастический раздел «Аэлита».

Не были обойдены и проблемы издательской политики, так как проблема снабжения читателей хорошей фантастикой сегодня стоит очень остро. (По меткому выражению М. А. Шмойлова, «чтобы быть любителем, надо иметь, что любить».) Заслуженные упреки в свой адрес выслушало издательство «Молодая гвардия» в основном за то, что издаваемая им серия «Библиотека советской фантастики» давно уже не соответствует уровню современной литературы. Выяснилось, например, что это издательство не сотрудничает с лидерами отечественной фантастики братьями Стругацкими и по всей видимости не собирается налаживать контакта с ними в дальнейшем (как сказал редактор издательства В. Щербаков, «я никогда не видел автографа Стругацких»). Таким образом, судьба «Библиотеки советской фантастики» вызывает серьезные опасения.

<…>

АН на Совете выступал так:

<…>

А. Н. Стругацкий: Я никого не представляю, кроме писательских масс братьев Стругацких. Я ехал сюда в легкой растерянности и не вполне представлял, чем вы тут собираетесь заниматься. Мы не представляли, каков истинный объем деятельности КЛФ. Вы — клубы профессиональных читателей, элитных читателей. Поэтому мне было весело, когда академик К. М. Сытник рассказывал вам, что такое фотосинтез. Он перепутал: наверное, думал, что выступает перед писателями-фантастами — вот они, действительно, часто не знают… Я с облегчением понял, что работа идет. И еще какая большая работа. Где-то проводятся Ефремовские чтения, фестивали. Журнал «Уральский следопыт» стал прообразом печатного органа клубного движения. Тогда вокруг него может складываться все остальное.

После конференции АН возвращается в Москву, туда же приезжает БН — они готовят рукописи для двухтомника в издательстве «Московский рабочий».

23.03.88

Б. прибыл в Мск организовывать объединенный вариант СоТ.

Был Мирер.

24.03.88

Закончили обработку СоТ.

25.03.88

Сделали коррекцию СоТ.

26.03.88

Сделали коррекцию ГО и ПкБ.

27.03.88

Сделали коррекцию зМЛдКС.

Сделали коррекцию ТББ.

28.03.88

Б. уезжает.

29 марта БН, вернувшись домой, уделяет время почте. Среди прочего он пишет ответ на очередное письмо от немецкой переводчицы Хельги Гуче.

Уважаемый Борис Натанович,

Спасибо большое за Ваше письмо и за объяснения. Разрешите еще раз обратиться к Вам с некоторыми вопросами к «Сказке о Тройке» и к «Повести о дружбе и недружбе», которую перевожу для журнала «Сов. литература».

Сначала еще раз к «Сказке»:

Вы согласны следующие имена и фамилии латинскими буквами писать таким образом:

Christobal Junta

Gian Giacomo

Janus Poluektowitsch

Kin (он русский?)

«Смена» номер 13 стр. 31/2:

Плеть сломалась раньше духа (или плоть?)

И вот вопросы к «Повести о дружбе и недружбе» («Мир приключений», изд-во «Детская лит-ра», М., 1980)

Стр. 400 Если человек дал списать контрольную, человеку ставят «банан» за то, что он списал…

Грибановская караулка (местечко так называется? домик Грибановых? домик в Грибановском?)

стр. 400 декабрь — последний месяц второй четверти?

Стр. 403 в позе Багиры, Черной Пантеры

421 хоть рыбы не есть, зато и в воду не лезть (смысл мне непонятен)

421 только здесь вам не отломится

421 теорема о бесконечном количестве пар

424 опять тебя, родимого, зациклили

424–425 филуменисты, бонисты

431 густые и кудрявые (оч-чень попсовые!) волосы до плеч

434 И был еще там попсовый — нет, не просто попсовый, а прямо-таки забойный молодой человек

434 роскошная зажигалка «ронсон»

<…>

В апрельском номере журнала «В мире книг» продолжилось обсуждение издательства «Молодая гвардия». Было помещено открытое письмо В. Щербакова.

Следует ли отвечать на анонимное письмо? Вопрос вновь актуален в связи с публикацией «Кто поднимет шлагбаум на дороге в неведомое?» («В мире книг», № 10, 1987).

В письме «преподавателя Р. А.», пожелавшего скрыть свое имя, речь идет о фантастике. Казалось бы, разговор на страницах журнала мог быть открытым: тема его простая, ясная и интересная. Однако, дав высказаться Р. А., журнал не предоставил такого же права издательству «Молодая гвардия», выпускающему фантастику, а ведь именно к ней Р. А. предъявляет претензии. Пригласив в арбитры братьев Стругацких, ссылающихся на критика В. Ревича и др., журнал лишил слова автора этих строк, работающего в жанре с начала шестидесятых годов по настоящее время, причем в последние годы в качестве руководителя редакции той самой фантастики, которой посвящено письмо. Можно было бы закрыть глаза на неравноправие с автором анонимного или полуанонимного письма, — а именно в этом неравноправном положении оказался автор этих строк. Но дело не только и не столько в этом. По милости журнала я был лишен возможности ответить и автору анонимки, и братьям Стругацким, и критикам, упоминаемым в публикации.

Как это могло получиться в условиях гласности и демократизации? Ответ на этот вопрос мне неведом. После письма «преподавателя Р. А.» помещено сообщение «От редакции», и тоже без подписи.

<…>

Аноним «шьет политику», говоря простым языком. Ему помогают братья Стругацкие, избранные некой верховной инстанцией. Они, в свою очередь, избирают в эксперты В. Ревича. Ни в одном из справочников Союза писателей имени критика В. Ревича не значится, но ссылок на его публикации предостаточно. <…>

Сама логика автора анонимного письма вполне соответствует временам средневековой инквизиции. Перечисляя писателей, по которым «ударила критика», скажем, в семидесятых — начале восьмидесятых годов, он «законно возмущается», что спустя несколько лет увидели свет их новые книги.

Немалая роль в письме, статье Стругацких и репликах «критиков» отведена автору этих строк и его книгам. Не хотелось бы отвечать на обвинения, продиктованные желанием свести счеты, да, видно, пора.

В. Ревич обвиняет, к примеру, меня в том, что герой романа «Семь стихий» подглядывает за купающейся девушкой. Между тем эта девушка и герой романа любят друг друга. Однако, наряду с «пустячком», В. Ревич обвиняет автора романа и в чудовищном отношении к экологии, в том, что он хочет перегреть океан с помощью Солнца. Но вспомним: солнечная энергия — самая экологичная, и в романе к тому же сказано: «солнечная энергия поможет сохранить ледники». Критик фантастики не знает, что именно сжигание топлива может привести к перегреву атмосферы и океана, как не знает, видимо, принципа действия холодильника: чтобы получить холод, нужна энергия.

Не завидую писателям и редакторам, которые окажутся в моем положении или в положении моих коллег, которым анонимщики и нуль-критики выдают «аттестации», не гнушаясь мелким подлогом, крохотными «репликами», передержками, внешне правдоподобными ярлычками и ярлыками, например: «Слабо в художественном отношении». Поверят. Книг-то не достать! Верит же кто-то заочно в непорочное зачатие. <…>

Аноним приписывает мне «нелепость и странность концепций» и угрожает: «Критика еще скажет слово о новых „открытиях“ автора». Стругацкие назвали меня третьестепенным литератором. Да, ни одна из моих книг не переиздавалась на русском, несмотря на миллионные заказы и заявки. Это мое горе, моя беда. За восемь лет работы в редакции я лишь однажды попросил договор на издание книги. Это была «Чаша бурь». Но что касается ее «степени» и уровня в сравнении с многократно переизданными повестями Стругацких, то я доверился бы мнению читателей и любителей фантастики, которые читают книги, а не организуют письма в инстанции под руководством иных нуль-критиков и штатных поборников групповщины и травли.

Стругацкие обвиняют сотрудников издательства в разрушении «стройного здания» фантастики шестидесятых годов. Вот уж поистине странная концепция. Ведь хорошо известно, что даже рукописи не горят, как же можно разрушить здание литературы? Его, очевидно, можно лишь достраивать или перестраивать.

Авторы шестидесятых годов продолжали и продолжают ныне выступать в жанре прежде всего в «Молодой гвардии». Разве не свидетельствуют о том книги Г. Гуревича, С. Гансовского, Д. Биленкина, З. Юрьева, О. Ларионовой и других фантастов шестидесятых?

<…>

7 апреля журнал «Простор» посылает БНу свой мартовский номер с публикациями «семинаристов» Андрея Измайлова и Андрея Карапетяна.

Здравствуйте, Борис Натанович!

Посылаю Вам номер с публикацией Ваших славных питомцев. Спасибо Вам за поддержку журнала и доброжелательное отношение к нам. Очень надеемся, что однажды получим и рукопись братьев Стругацких: пусть это будет не объемная вещь, пусть рассказы или же фрагмент какого-либо произведения — мы рады будем всему. Что Вы на это скажете?

В № 5 выходит В. Рыбаков. Со Столяровым у нас тоже возникли хорошие контакты. Так что, с Вашей легкой руки, дело движется.

Всего Вам самого наилучшего!

Н. Чернова

16 апреля к Авторам обращается директор киностудии им. Горького.

Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович!

Как Вы, вероятно, знаете, на киностудии имени М. Горького произошли организационно-структурные изменения, в результате которых образовались новые объединения.

Таким образом, Ваш сценарий трехсерийного телевизионного фильма по одноименному роману «Жук в муравейнике» рассматривало вновь созданное объединение телевизионных фильмов, а не расформированное нынче I творческое объединение, которое заключало с Вами договор.

Начатая Вами работа по экранизации романа, как нам представляется, еще далека от завершения. К сожалению, на наш взгляд, с Вами произошло то, что нередко происходит с авторами романов или повестей при экранизации своих произведений.

Вам не удалось пока найти драматургическую форму, перевести роман из прозаического произведения в драматургическое.

Пока получился еще не сценарий, а сокращенный роман, причем при сокращении размылась и проблематика романа.

Вот почему объединение не может принять этот вариант сценария.

Мы готовы рассмотреть и обсудить Ваши предложения по дальнейшей работе.

С уважением,

директор киностудии А. Г. Рыбин

И 11 мая киностудия расторгает договор с Авторами.

Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович!

Сообщаем Вам, что по договоренности с Вами договор № 222 от 24.03.87 г. на написание литературного сценария «Жук в муравейнике» трехсерийного телевизионного фильма по Вашей одноименной повести расторгается по причине творческой неудачи (с оставлением за Вами полученного аванса).

Директор киностудии А. Г. Рыбин

В мае АН едет в Свердловск на очередной фестиваль «Аэлита».

три дня — с 13 по 15 мая — продолжался традиционный праздник любителей фантастики «Аэлита»-88. В этом году вручение приза за лучшее произведение фантастики совпало со знаменательным событием — 30-летием журнала «Уральский следопыт», того, что по праву считается «родителем» ежегодного праздника фантастики «Аэлита».

Поздравить редакцию любимого журнала, обменяться опытом, встретиться с журналистами и писателями приехали более трехсот гостей из шестидесяти четырех городов страны.

Чествование журнала и вручение приза «Аэлита-88» писателю-фантасту из Томска В. Колупаеву состоялись в первый день праздника во Дворце молодежи. В президиуме — члены редколлегии журнала, известные писатели А. Стругацкий, В. Крапивин, Б. Рябинин, А. Балабуха, В. Бабенко, К. Симонян, В. Головачев, В. Станцев, представители ЦК ВЛКСМ, издательств…

В этот вечер были присуждены и специальные призы имени Ивана Ефремова. Их удостоены писатель-фантаст Д. Биленкин (посмертно) и заведующий отделом фантастики журнала «Уральский следопыт» В. Бугров.

Если первый день был «ритуальным», торжественным, то на следующий началась работа: съехавшиеся на праздник представители клубов любителей фантастики (КЛФ) занимались по секциям фант-семинара. А до этого — утром в обкоме ВЛКСМ состоялась пресс-конференция с писателями, работающими в жанре фантастики. Кроме того, специальный семинар (и, заметим, впервые проведенный на «Аэлите») с молодыми авторами прошел в редакции «Уральского следопыта».

В Доме культуры автомобилистов, где «фэны» обменивались мнениями на занятиях по секциям: «Фантастиковедение», «Библиография», «Развитие творческого воображения и реализация фантастических идей», «Работа с детьми», «Кино» и «Изо», была развернута выставка художников-графиков и живописцев, представивших свои произведения в жанре фантастики.

Вечером Дом культуры превратился в необычный игровой зал, вернее — в лабиринт «Зона», устроенный членами свердловского КЛФ «Миф» по мотивам произведений братьев Стругацких. Выбравшийся из фантастического лабиринта получал право участвовать в необыкновенном карнавале. Были здесь и викторины, победители которых получали памятные сувениры, и книги с автографами авторов, и состязания в ловкости, находчивости, знании фантастики, даже в… везении.

Последний день праздника был посвящен клубной работе, завершались занятия по секциям. Любители фантастики обменивались адресами, книгами, газетными вырезками.

<…>

АН на пресс-конференции «Аэлиты-88» отвечал на записки. Позже разные издания публиковали отрывки из этого выступления АНа.

С. МЕШАВКИН: На вопросы отвечает Аркадий Стругацкий. (Аплодисменты.)

А. СТРУГАЦКИМ. Товарищи, тут многие вопросы одинаковы. Поэтому записки я читать не буду — это заняло бы слишком много времени. Помните, Остап Бендер жаловался, что, когда он выступал в роли пророка Самуила, аудитория задавала ему, по преимуществу, два вопроса: «Еврей ли вы?» и «Будет ли в продаже сливочное масло?». Это, конечно, шутка, но вопросы более или менее совпадают. (Аплодисменты)

Группа вопросов касается нашего литературного творчества. Например, такой, так сказать, подвопрос: насколько произведения, опубликованные в последнее время, соответствуют тому, что мы написали? Я должен вам прямо сказать, что на редакции — во всяком случае, в последнее десятилетие — нам жаловаться не приходится. Если редакции что-то просят или требуют заменить, то это такие мелочи, на которые обращать внимание ну просто не следует. Конечно, имеют здесь место и некоторые, так сказать, вкусовые симпатии, да и потом, мы люди грубые, позволяем себе порой некоторые выражения, как говорится… Например, когда в журнале «Знание — сила» публиковалась повесть «За миллиард лет до конца света» — там у нас жена Малянова, вернувшись домой, обнаруживала женский лифчик. Это редактору не понравилось, и поэтому мы заменили его рубашечкой (Смех.), но согласитесь, что особого урона от этого повесть не потерпела. Ну, а уже при книжной публикации, там, конечно, будет женский лифчик, как и было…

Как я понимаю, эти вопросы вызваны главным образом некоторыми недоумениями в связи с манерой нашего письма, изменившейся по сравнению с прошлыми нашими произведениями. В частности, мы теперь не даем развернутые развязки сюжета, мы обрубаем развязку, что и вызвало, например, такой вопрос: «Почему так внезапно закончилась повесть „Волны гасят ветер“?». Начались подозрения в адрес редакции. Нет, товарищи, таков замысел, он может нравиться читателю, может и не нравиться, но он нравится нам. И так мы, с вашего разрешения, будем продолжать работать и дальше. Вот такой же совершенно рубленый конец будет и в новом нашем произведении, которое будет опубликовано в журнале «Юность» в 6-м и 7-м номерах за этот год, и которое называется «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя». Кстати, эту повесть у нас прямо со сковородки схватили, впервые в жизни с нами такое случилось. Так вот, там тоже развернутая экспозиция, как это всегда у нас делается, затем, так сказать, кульминация, и обрублен конец. В этом вы сами убедитесь, когда прочитаете. Это по вопросу о вмешательстве издателей в наши произведения. Когда вмешательство более грубое… более, так сказать, насильственное, когда оно касается уже не мелочей, а принципа произведения, то мы просто забираем рукопись и уходим, не обижаясь, потому что я и сам был, так сказать, в шкуре редактора, и многие мои друзья тоже были редакторами… и мы отлично понимаем, какое положение было с этой работой еще два-три года назад…

<…>

<…>

Теперь о том, где и что у нас появится в ближайшее время.

На протяжении пяти номеров, начиная с 11-го, в журнале «Смена» будет полностью опубликована повесть «Улитка на склоне».

«Юность» в шестом-седьмом номерах за этот год будет печатать повесть «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя», которую журнал принял к публикации практически сразу же после ее написания.

В журнале «Нева» запланирована повесть «Град обреченный». Это огромная повесть, самая большая по листажу из всего нами написанного — примерно 18 авторских листов. Редакция по каким-то своим соображениям «разрубила» повесть пополам: первые три части, названные «первой книгой», запланированы на 2-ю половину 1988-го года, а «вторая книга» (остальные три части) — на 1-ю половину 1989-го.

Вы спрашиваете о повести «Экспедиция на Север», опубликованной в прошлом году. Это предпоследняя часть «града обреченного», сильно переработанная для отдельной публикации.

Издательство «Московский рабочий» действительно собирается опубликовать наш двухтомник. Меня просят сообщить состав. В первый том войдут примерно следующие вещи: дилогия «Понедельник начинается в субботу» — «Сказка о Тройке», повести «Трудно быть богом» и «Парень из преисподней». А вот у второго тома состав интереснее: «Отягощенные злом», «Град обреченный», «Второе нашествие марсиан». Первый том обещают выпустить в конце 1989-го года, второй — в начале 1990-го. Это первый в нашей стране случай появления какого-то издания Стругацких «во множественном числе». Возможно, будет даже подписка.

Что касается заявления журнала «Природа и человек» о намерении печатать Стругацких, то я первый раз слышу, что «Природа и человек» собирается нас публиковать.

Спрашивают о возможности сотрудничества братьев Стругацких с братьями Вайнерами. Действительно, братья Вайнеры очень ловко пошутили как-то на эту тему, но потом мы все четверо приняли шутку всерьез и даже успели кое-что сделать. До конца дело доведено не было, а то, что мы успели сделать, частично вошло в нашу повесть «Отягощенные злом».

Теперь о некоторых вопросах, связанных с кинематографом.

Как известно, П. Фляйшман, владелец западногерманской фирмы «Аллилуйя», задумал снять фильм по нашей повести «Трудно быть богом». Сами мы сценарий писать отказались. То, что появилось затем под названием сценария, было страшно читать. Правда, это неважно — вопреки поговорке «что написано пером, не вырубишь топором» в кинематографе все это еще как вырубается! Фляйшман вложил в фильм немалые деньги, в Крыму были построены дорогостоящие декорации. На них, кстати, пока съемки затягивались из-за нераспорядительности нашего кинопроизводства, успели снять два других фильма: «Янки при дворе короля Артура» и еще что-то. Сейчас, судя по сообщению в «Советском экране», Фляйшман снимает вовсю. Правда, это будет «боевик»…

Над режиссерским сценарием другой киноверсии «Трудно быть богом» работает Алексей Герман, наш (и в особенности Бориса Натановича) давний и хороший знакомый. Сценарий по «Трудно быть богом» был написан нами и Германом еще в 1968 году — это один из самых первых наших киносценариев. Что сейчас из всего этого получится — не знаем.

Еще меня спрашивают о «Дне затмения» А. Сокурова. Я этот фильм не видел, а видевший его Борис Натанович отозвался о фильме неодобрительно, сказав, что это опять снято «по Стругацким без Стругацких».

И, наконец, вас интересует, почему фильмы «Сталкер» и «Чародеи» столь разительно отличаются от «оригиналов». Дело в том, что режиссер — такой же творческий работник, как писатель, и он имеет право на свое видение проблемы. Особенно это справедливо в отношении покойного А. А. Тарковского, который снял, не побоюсь этого слова, подлинный шедевр. <…>

<…>

— Жаль, что ваш творческий метод еще не проанализировала как следует литературная критика, которой, кстати, так и не было по вашим произведениям, настоящей-то, не считая огульного охаивания на протяжении многих лет, когда каждой очередной вашей повести ставилась в пример предыдущая ваша же вещь, охаянная в свою очередь в свое время. Критики эти прекрасно видели, как далеко вы можете зайти, вот и хватали за пятки, чтобы остановить, вернуть назад, не дать набраться силы…

— Да, настоящего литературоведческого анализа нашей работы еще не было. Хотя попытки такие случаются. Интересные рецензии пишут молодые ребята — члены клубов любителей фантастики. А однажды пришла ко мне студентка, обливаясь слезами — она писала о нас диплом. Пришлось половину за нее написать…

— Аркадий Натанович, вот вы в общении веселый человек, я вас слушал на нескольких пресс-конференциях — вы часто шутите…

— Нет, на пресс-конференциях приходится говорить и очень серьезные вещи. Например, в Брайтоне, на международном Конвенте фантастики один тамилец с тревогой меня спросил, не собирается ли Советский Союз угнетать другие народы. Я сказал, что нет, а к тамильцам мы особенно доброжелательны. Он вскочил и бросился меня лобзать…

— …Вот и говорю: вы часто шутите. А между тем, современная критика утверждает, что в ваших книгах последних лет все чаще прорывается пессимизм. Так ли это? Или это отголоски прежней критики, ностальгия по окрикам и запретам?

— И то, и другое. Возраст действует на писателя, так что лучше его запретить, чем убирать пессимистические ноты.

<…>

В третьем, майско-июньском номере журнала «Советская библиография» публикуется беседа Владимира Гопмана с АНом. После разговора о прошлом они переходят к дню сегодняшнему.

<…>

— И все же в 1987 году «Гадкие лебеди» появились в журнале «Даугава» (хотя и под другим названием — «Время дождя»), а «Сказку о Тройке» полностью напечатала «Смена». И тогда стало ясно, что эти вещи современны, как и десятки книг, снимаемых сейчас с «запретной полки». Сотни тысяч читателей получили возможность увидеть, насколько ваши повести, написанные двадцать лет назад, точно указывали на симптомы болезни общественного организма: чиновный бюрократизм, голое администрирование. Нынешнее положение дел в науке, экономике, народном хозяйстве демонстрирует, каким пророческим было ваше предупреждение.

— Конечно, то, что «Сказка…» и «Гадкие лебеди» увидели свет, говорит о переменах в общественной атмосфере, духовном, нравственном климате страны, связано это с демократизацией всех сторон нашей жизни. Но демократия не рождается из ничего, она — следствие усилий честных, мужественных людей, обладающих высоким уровнем гражданской ответственности — таких, например, как Владимир Михайлов, талантливый писатель, бывший главный редактор «Даугавы».

— Какой интересный журнал он сумел создать буквально за считанные месяцы из унылого, безликого ежемесячника! А потом его «сняли». Для читателей это было шоком, я знаю, что многие отказались из-за этого от подписки.

— Перестройка идет очень непросто, сопротивление управленческой структуры в области культуры мощное. Для чиновников от литературы Михайлов, работавший честно и высокопрофессионально, был бельмом на глазу. А сколько пришлось вынести создателям фильма «Письма мертвого человека» и студии? Если бы не вмешательство высоких инстанций, например «Комитета советских ученых в защиту мира, против ядерной угрозы» во главе с академиком Велиховым, едва ли удалось бы сломить сопротивление Госкино и мы могли бы не увидеть эту прекрасную ленту, получившую Государственную премию.

<…>

— Именно в середине 70-х годов начались разговоры о кризисе фантастики, разговоры, которые не смолкают и поныне.

— Основаниями для таких разговоров послужил тот поток псевдолитературы, который стал главной, доминирующей чертой советской фантастики последних полутора десятков лет и который складывается, в основном, из книг «Молодой гвардии». Фантастика безликая, серая была очень по вкусу чиновникам от литературы. Чем серее, тем безопаснее, спокойнее — и удобнее для благостной отчетности. А то, что ярко, необычно, талантливо, не укладывается на прокрустовом чиновничьем ложе, надо резать. И резали…

— В прошлом году вы писали об этом в «Уральском следопыте» и в журнале «В мире книг».

— И никакого толку. Критики возмущаются низким художественным уровнем научно-фантастических книг «Молодой гвардии», читатели шлют гневные письма в издательство, в газеты и журналы — в одну «Литературку» сколько писали, да куда только не пишут…

— В апреле 1987 года в Свердловске на ежегодном празднике вручения премии «Аэлита» представители 58 клубов любителей фантастики из 62 городов направили письмо в ЦК ВЛКСМ.

— Необходимо совещание — открытое, демократическое, с участием Госкомиздата, «Молодой гвардии», писательской и читательской общественности. Только так, предав все факты искажения книгоиздательской политики гласности, можно решить проблему. Нельзя, чтобы фантастика находилась и дальше в таком состоянии.

— А какова в этой ситуации позиция Совета по приключенческой и научно-фантастической литературе СП СССР?

— До недавнего времени совет возглавлял А. П. Кешоков. Автор романов на историко-революционную тему, своеобразных стихов, Алим Пшемахович фантастику не знал и не интересовался ею. А потому и проблемы ее были ему чужды. Сейчас структура совета изменена, создано бюро. Надеюсь, что оно выведет совет из спячки.

— За то время, что началось оздоровление нашего общества, произошли, на ваш взгляд, какие-либо ощутимые перемены в НФ?

— К сожалению, нет. Правда, сняты ограничения на выпуск фантастики в республиках. Много сейчас говорится об увеличении издательских мощностей, но разговоры — это еще не книги. Сейчас выходит предпринятая Госкомиздатом СССР библиотека фантастики. Великолепно оформленные тома, отлично изданные, а содержание? Уж сколько раз писали о том, что состав библиотеки не отражает нынешнее состояние НФ-литературы и в мире, и в нашей стране, но гораздо проще выпускать тысячный раз Жюля Верна. Необходимы другие серии фантастики; на хозрасчет переходят многие издательства, вот им-то и выпускать НФ.

<…>

— В некоторых ваших произведениях ощутима недоговоренность. Это делается специально?

— Недоговоренность, недосказанность необходимы литературе как воздух. Читатель должен получать пищу для самостоятельных размышлений, мы стремимся заставить его думать, стать нашим соавтором, работать с нами.

— «Думать — не развлечение, а обязанность». По-моему, в этих словах вы выразили ваше понимание творчества.

— Может быть… А договоренность, досказанность хороши, мне кажется, только в книгах по уходу за комнатными цветами. Чем больше противоречивых мнений вызывает художественное произведение, тем активнее оно вызывает столкновение читателя с самим собой. Человек, таким образом, приучается мыслить, расти — через духовные, нравственные усилия.

<…>

— Ваше отношение к книге многие читатели знают по вашим интервью и различным выступлениям в печати. А каково ваше отношение к библиографии, ее роль в вашей работе?

— Библиография, по-моему, один из самых важных факторов в развитии человечества, значение ее огромно и возрастает с каждым годом. Это тот цемент, который скрепляет кладку здания духовной культуры. В нашей работе мы постоянно обращаемся к различным указателям, библиографическим справочникам, источниковедческим пособиям.

— А что вы думаете о библиографии НФ-работ и критики по ним — насколько, по вашему мнению, нужны такие публикации?

— Я убежден, что по фантастике должно выходить как можно больше пособий — самых разных. Ведь справочных, библиографических изданий по фантастике, не считая книги Б. В. Ляпунова и нескольких тощеньких указателей, изданных малыми тиражами, практически нет. Вышел недавно указатель «Мир глазами фантастов», солидно изданный, большим тиражом, с красивой картинкой на обложке, а под ней… Повторюсь: нет у нас никаких справочных изданий по фантастике, а они совершенно необходимы широкому читателю, а не только для развития критики, теории, которые, кстати сказать, находятся сейчас в личиночном состоянии. <…>

— В настоящее время в стране действуют около двухсот клубов любителей фантастики (КЛФ). Движение КЛФ существует почти двадцать лет, в его развитии были и взлеты, и падения. Каково ваше отношение к КЛФ, их целям и возможностям, наконец, каким вам представляется их будущее?

— Для меня КЛФ — это прежде всего культурное движение. Клубы объединяют людей культурных или стремящихся таковыми стать. Из многочисленных встреч с членами клубов любителей фантастики из разных городов я вынес твердое убеждение: это люди, объединенные, в своем большинстве, благородными целями, честные, мыслящие. Фантастика — жанр социально активный, она учит гражданственности, ответственности за будущее, поэтому у нее так много поклонников. К сожалению (что делать, говоря о фантастике и ее состоянии, который раз приходится начинать с этого слова), сейчас клубное движение носит хаотичный характер. Нужен центр — организационный, научно-методический, без него разброд будет продолжаться. Однако клубами никто всерьез не занимается[49].

<…>

Шестой номер рижского журнала «Даугава» публикует интересный материал. В письме в редакцию автор письма сообщает о партийном взыскании, полученном им за «потерю политической бдительности, выразившуюся в попытке размножить книгу идеологически вредного содержания» — «Гадкие лебеди». Поскольку этот роман был в 1987 году опубликован в журнале «Даугава» под названием «Время дождя», А. Кладовщиков просит выдать ему справку об этой публикации, для снятия вышеупомянутого взыскания.

Ниже напечатана справка: «Дана настоящая Кладовщикову А. В. в том, что опубликованный нами роман Стругацких „Время дождя“ („Даугава“, 1987 г.) имел ранее название „Гадкие лебеди“». Редколлегия журнала выражает возмущение действиями партийных чиновников и надеется, что «их время окончательно кануло в прошлое».

24 июня АНу пишет Владимир Савченко.

Аркадий-джан!

До чего же меня тронуло это «Ты меня любишь?». И хоть, как я понял, ты был малость поддатый, но все равно.

Нам не стоит сомневаться друг в друге. Вычеркни меня, себя, Бориса — кто остается-то? В общении с остальными надо переходить на четвереньки. Так что какие мы ни есть разные — с норовами, амбициями, настроениями, — мы заодно, ибо такова природа вещей.

«…И сам Николай Хрисанфыч Рыбаков положил мне вот так руку на плечо (интермедия Счастливцева) и сказал: ты, брат, да я, брат… умрем, брат!»

И замечательно, что, когда мне не приходит в голову отнестись к тебе, подсказывают другие. Вот и с этим делом: нашли, в сам деле, авторитетных «ядерщиков» братьев Стругацких! А куда денешься? Сидели мы с этим Ярмышем, гл. редактором, гадали: дать физикам — на зарубон. Значит, фантастам… кому? Он считает, что ваше имя произведет достаточно гипнотическое действие на «лит». Дай-то бог.

Когда в мае мне вернули из «Сов. писа» рукописи с твоей (и еще двумя) рецензией, я читал ее — с удовольствием, но и с обидой не только за себя, но и за тебя. Ты им все расписываешь по высшему классу, с глубоким пониманием и знанием Мастера — а я читаю и морщусь: перед кем он бисер мечет!

Потому что после маститого профессионала Стругацкого дали на зарубон некоему Ст. Гагарину. Сей Гагарин-не-тот в январе-86 в Голицыно набился на знакомство, выражал восхищение романом «За перевалом», «Откр. себя», чем-то еще — ценитель. Осенью 86-го, после Чернобыля, когда я ему в том же Голицыне показал «Штормовое предупреждение», он возбужденно орал: «Надо поднимать людей! Я к маршалу пойду!..» — у него маршал знакомый.

А осенью следующего года, когда в «Сов. писе» решалось его включение в план-89 тиражом аж 30 000 и намекнули, что надо сделать, он обгадил вещи любимого автора, как с дерева. Рецензия просто воняет. А затем для полной компенсации Стругацкого дали еще совершенно неведомому мне Ткаченко.

В общем-то хрен с ним. В мае я подписал верстку «Похитителей», к сентябрю книга будет. «Пятое измерение» та же «Радуга» выдала этой зимой в трех номерах. Но противно, что без необходимости испачкался об «Сов. пис», да еще тебя в это дело втянул.

А в мае ты зря на мое душевное «Ну, как ты?» буркнул по телефону «Тринадцать». Мог бы я дохромать и к тебе — но вспомнилось, что в прошлом году ты общался со мной с матерком (что я лично по отношению к гостям никогда не практикую), и расхотелось. Может быть, и напрасно. <…>

Ну, обнимаю тебя

[Подпись Савченко]

Вспоминал о посещении АНа в это время и другой известный писатель — Владислав Крапивин.

<…>

Дома у Аркадия Натановича, на проспекте Вернадского, я был только раз. Причем я не просто в гости зашел, а с каким-то делом от «Следопыта». Аркадий Натанович жаловался на хвори. Извинился, что не может угостить коньяком и вынужден ограничиться газировкой. Посидели, поговорили о делах в издательствах, поругали редакторов. Он вдруг спохватился: что подарить гостю?

— Да что вы, Аркадий Натанович, у меня все ваши книги есть!

— Жаль. А то я хотел тебе вот эту… — И достал «Обитаемый остров» в пунцовой обложке детлитовской приключенческой библиотеки — в «рамке».

— А вот этой как раз нет! То есть была, но дал почитать — и…

Он быстро написал на титуле: «Дорогому Славе Крапивину с любовью. 26.06.88.»

Видно было, что ему нездоровится. Я допил газировку, и мы распрощались. Это оказалась наша последняя встреча… <…>

30 июня БНу посылается письмо из Правления Союза писателей РСФСР.

Уважаемый Борис Натанович!

Совет по приключенческой и научно-фантастической литературе сообщает, что Вы избраны членом бюро объединения писателей-фантастов.

Председателем объединения является т. Можейко Игорь Всеволодович.

Приглашаем Вас принять участие в заседании объединения, которое состоится в Союзе писателей рСФСр (Москва, Комсомольский проспект, 13) 12 июля с. г. в 15 часов.

С наилучшими пожеланиями

Ответственный секретарь Совета А. Свиридов

Седьмой номер минского журнала «Парус» полностью посвящается фантастике. Публикуется там и интервью с БНом.

<…>

— Мы говорим о молодых писателях, то есть о будущем фантастики как рода литературы. Однако есть ли у фантастики будущее? Не исчерпала ли она саму себя бесконечным варьированием тем, повторением раз найденных приемов, сюжетных ходов? Только что на вашем семинаре молодых фантастов мы видели, что разбор произведений неизбежно включает в себя и выяснение источников вдохновения. Эту идею, говорят «семинаристы», автор взял из такой-то книги и переиначил, а здесь сознательно подражает такому-то известному писателю…

— Мы с Аркадием Натановичем Стругацким на подобные вопросы уже отвечали не раз. Повторю снова: фантастика очень разнообразна.

Фантастика научная исследует, главным образом, проблемы взаимоотношения человека и природы, человека и науки, а фантастика реалистическая (назовем ее так) — отношения человека с человеком, человека и общества.

Очень долго вся литература без исключения была фантастической: в древних мифах, легендах действуют боги, дьяволы, происходят волшебные события, которые воспринимались читателями или слушателями того времени как совершенно достоверные. Позже литература расщепилась, а собственно научная фантастика возникла совсем недавно, она порождена была уже эпохой научно-технической революции. И более того, такая фантастика существует лишь до тех пор, пока продолжается эпоха НТР. Если мы представим себе ситуацию, что эта эпоха кончилась, то есть темпы развития науки предельно замедлились, проблемы НТР отошли на второй план, то неизбежно человечество потеряет интерес к научно-фантастической литературе. Реалистическая же фантастика — вечна, она будет существовать столько времени, сколько существует человек и, следовательно, существует у него интерес к самому себе.

— Советское общество вступило сейчас в переломный период своего развития. Как фантастика отражает наш интерес к тому, что происходит в стране?

— По идее, перестройка должна привести прежде всего к революционному преобразованию экономического механизма. Прежде всего. Поскольку экономика — основа всех основ. И пока этого не произойдет, говорить об успехах рано. Другое дело, что перемены в экономике должны сопровождаться переменами в общественных отношениях, в сознании людей. И поскольку литература может способствовать этому процессу, постольку и фантастика может принимать участие в перестройке.

Конечно, перестройка возможна и без фантастики, но, согласитесь, это было бы скучно. Классик говорит: «Человечество смеясь расстается со своим прошлым». Давайте и мы будем, смеясь, расставаться с негодным экономическим механизмом, со всем, что в обществе уродливо.

— Известно, что в Америке в некоторых учебных заведениях фантастику преподают как предмет, развивающий воображение. С другой стороны, существует мнение, что тот же самый предмет способствовал становлению антинаучного мышления…

— Что касается второго — полная чушь! Ученые самого высокого ранга — верные поклонники фантастики. Самый известный пример — Георгий Михайлович Гречко, космонавт, доктор наук, дважды Герой Советского Союза. Он не раз говорил, что фантастика позвала его в космос. Не надо забывать, что фантастика — это разновидность литературы. То, что она используется для развития творческого воображения на курсах изобретателей (это делается и у нас), очень мило, но это вовсе не главное. Главный козырь фантастики тот же, что и у всей остальной литературы, — фантастика создает и поддерживает мировоззрение. Только фантастика «хватает за горло» с самых ранних лет, и поэтому ее влияние может быть особенно велико.

Я вижу одну из задач фантастики еще и в том, чтобы приучать человека к чтению. Любовь к книге начинается ведь со сказок… Если б это зависело от меня, я бы полностью переделал школьный курс литературы: не с Тредиаковского начинал, как мы когда-то (вот, кстати, верный способ отбить охоту к чтению), а со сказок и фантастики; потом переходил к реалистической литературе — к Пушкину, Гоголю, Толстому.

— Что можно сказать о советской фантастике, сравнивая ее с зарубежной?

— Недавно мы с Аркадием Натановичем были в Англии, на съезде всемирной ассоциации любителей фантастики. Точнее, любителей англоязычной фантастики — другие страны их мало интересуют. Вот там я немножечко увидел, что такое фантастика за рубежом. Это громадный самостоятельный кусок культуры, целая страна, целое государство. Свои живопись, кино, музыка, свой пантеон героев и авторов — все, что угодно. На этом фоне советская фантастика, скажем прямо, теряется. И хотя в последнее время целый ряд книг наших писателей появился на западном рынке, вес советской фантастики ничтожен…

— По количеству или по качеству?

— Я имею в виду сейчас очень простую вещь: если какой-нибудь Джон Смит приходит в книжную лавку и хочет купить что-нибудь из фантастики, вероятность, что ему попадется советский автор, очень мала. Хотя я сам видел там один сборник Ивана Ефремова, наши книги, томик Кира Булычева, Еремея Парнова и Михаила Емцева. Вот и все, пожалуй.

Качество? Считаю, что лучшие произведения лучших советских авторов вполне конкурентоспособны.

<…>

Очередной этап перестройки обозначила XIX конференция КПСС, оказавшаяся для правившей семьдесят лет партии последней. Ее решения и резолюции бурно обсуждались в прессе.

29 июля газета «Тюменский комсомолец» публикует подборку «Обсуждаем итоги партконференции», где слово предоставляется и АНу.

<…>

— Аркадий Натанович, в чем вы видите, прежде всего, ценность состоявшейся конференции?

— Прежде всего, пример для всех последующих партийных съездов и конференций — как их надо проводить.

— По-вашему, оправдано ли было столь концентрированное внимание конференции на выступлениях Б. Н. Ельцина и Е. К. Лигачева?

— В высшей степени оправдано. Лично я и многие мои товарищи, с которыми имею дело, очень разочарованы выступлением Е. Лигачева. Он ровным счетом ничего не объяснил нам в так называемом «деле Ельцина».

— Кто и за что, по вашему мнению, хотел «согнать с трибуны» Григория Бакланова?

— Совершенно очевидно, что среди делегатов имелось достаточное количество людей, которые были готовы освистать Бакланова. Ведь он говорил чрезвычайно неприятные для них вещи. Я и мои друзья возмущены поведением части делегатов по отношению к писателю Бакланову. Мы ему благодарны за его честность и стойкость.

— Какими вы видите основные моменты Закона о печати?

— Прежде всего, в основе закона должны лежать принципы несомненной гласности. В конечном счете, все возражения против Закона о печати — это возражения тех людей, которым чрезвычайно невыгодно выставление на позорище их «подвигов». Я полагаю, что фундаментом для нового закона должно стать право любого человека выступать в печати по поводу любых фактов борьбы за перестройку. Любому должны быть гарантированы все политические права.

Закон, на мой взгляд, должен основываться на Уголовном кодексе. То есть за зажим выступлений необходимо привлекать ко всем видам ответственности. Вплоть до снятия со всех постов. Вплоть до уголовной.

— По-разному сегодня истолковывают выступление на конференции Юрия Бондарева… Не могли бы вы объяснить «простодушному» тюменскому читателю — в создавшейся ситуации, — что такое хорошо и что такое плохо?

— Высказывания Юрия Бондарева меня страшно разочаровали. Чрезвычайно ретроградные высказывания. Деятельность того же Викулова, главного редактора «Нашего современника», положительно охарактеризованная Бондаревым, меня не радует. Но, с другой стороны, такие обскуранты сталинского времени, как С. Викулов или А. Иванов, главный редактор «Молодой гвардии», являются достойными оселками, на которых наша гласность отточит свои перья…

«Простодушный» писатель Стругацкий для «простодушного» тюменского читателя может сказать вот что: выступление Бондарева является провокационным. Оно, на мой взгляд, основано не на каких бы то ни было идейных или политических позициях, а на горьких обидах бывшего «генерала» Союза писателей, на которого перестали обращать внимание.

— Ваше мнение по поводу фразы Бондарева: «Мы как бы предаем нашу молодежь, опустошаем ее души скальпелем анархической болтовни, пустопорожними сенсациями, всяческими чужими модами, дешево стоящими демагогическими заигрываниями». Кто же эти — «как бы предатели»?

— Бондарев обрушивается на формальные и неформальные объединения молодежи… Если вас интересует мое мнение, то я еще пока не разобрался в этой мешанине, но считаю ее, эту мешанину, бокалом шампанского по сравнению с кружкой протухшего пива брежневских времен.

Вообще, наша молодежь понесла слишком много потерь за последние два десятка лет, чтобы в одночасье во всем определиться. И не Бондареву об этом судить.

— Что вы пожелаете читателям «Тюменского комсомольца»?

— Думать. Читать и думать. И еще учиться. И еще раз думать.

Заканчивая беседу с известным писателем-фантастом, я спросил: «Сколько вам выслать экземпляров газеты?» «Что за вопрос? — удивился Аркадий Натанович. — Вы что, серьезно думаете, что мои ответы напечатают? Я за последнее время дал четыре интервью, и ни одно не напечатали. С какой стати я должен поверить именно в вас?»

В августовском номере журнала «Знание — сила» выходит еще одна глубокая и основательная статья о творчестве АБС. Автор ее — писатель и литературовед Александр Мирер. Без всякого преувеличения статью можно назвать выдающейся. Она блестяще анализирует УНС: рассказывается история опубликования повести, рассматриваются ее структура, литературные связи, проблематика, выделяется «стилистический блеск» повести. Статья приурочена к окончанию первой полной публикации повести в журнале «Смена».

<…>

Так уже в первых двух главах даются характеристики обоих миров. Лесу нет дела до Управления, Управление зря пытается командовать Лесом — оно не может ничего понимать в лесных делах и лучше бы ему сюда не соваться. Во второй главе наполняется смыслом не очень значительный, на первый взгляд, диалог из первой главы:

«— Когда выйдет приказ, — провозгласил Домарощинер, — мы двинем туда не ваши паршивые бульдозеры и вездеходы, а кое-что настоящее, и за два месяца превратим там все в… э-э… бетонированную площадку, сухую и ровную.

— Ты превратишь, — сказал Тузик. — Тебе если по морде вовремя не дать, ты родного отца в бетонную площадку превратишь. Для ясности».

Сейчас, в конце восьмидесятых годов, этот диалог кажется достаточно заурядным: очередная разработка экологической темы… Хочу, однако, напомнить, что в начале шестидесятых эта тема в нашей литературе не существовала, что едва-едва проходили первые научные публикации. Стругацкие же, изобразив биологическую цивилизацию, сделав своих «аборигенов» полностью зависимыми от живой природы — и столкнув ее с домарощинерами, — сразу, выпукло и отчетливо, раскрыли суть понятия экологической катастрофы: вместе с природой под «кое-чем настоящим» погибнут люди, спасения не будет… если самим себе «по морде вовремя не дать»…

Итак, в первых двух главах «Улитки» читатель знакомится с главными героями и как будто начинает понимать суть происходящего. Но шагом дальше, уже в третьей главе, появляется ощущение, что понять пока не удалось ничего, что суть много страшнее, чем мы заподозрили вначале. Так будет до конца книги, ибо и Перец, и Кандид до самых последних страниц будут рваться к истине, к пониманию — падая, поднимаясь, расшибаясь в кровь… Оба они «больны тоской по пониманию» — вот что делает их столь необычными для фантастико-приключенческой литературы. Они не любят и не хотят атаковать, преследовать, убегать, они ученые, то есть люди мысли, внутреннего действия. Они очень разные — Перец — гуманитарий, мягкий, созерцательный характер; Кандид — полевой биолог, активный исследователь; Перец несколько напоминает заглавного героя «Идиота» Достоевского, Кандид — умных и человеколюбивых героев Фолкнера.

И в финале романа оба они получают возможность влиять на ту часть мира, в которой они живут. Это очень важно и символично: не мускулы супермена, не козни интригана, не воля властителя, а мысль, понимание приводят к успеху, весьма и весьма относительному, правда… Филолог Перец получает право издавать директивы, пользоваться словом; биологу Кандиду попадает в руки предмет, в лесу неведомый: скальпель, хирургический нож. Двойной символ; знаки слова и ножа не просто отвечают профессиям героев, они давно вошли в русскую классику; например, в «Идиоте» оба символа пронизывают все действие. Великолепный пример истинной литературной преемственности и — живой и подвижной! Если у Пушкина и Достоевского слово было символом горнего пророчества, то здесь оно — символ устроения жизни людей. А нож, этот, по Достоевскому и Булгакову, знак черных, разрушительных сил, обернулся спасительным орудием хирурга. Ему возвращен первоначальный, пушкинский смысл: скальпель в руках Кандида — благородный кинжал, орудие рыцаря без страха и упрека.

Итак, два героя продвигаются по роману, глава за главой; снова и снова Управление сменяется Лесом. И мы видим парадоксальную картину. Управление, которое поначалу выглядело организованной системой — пусть устроенной дурно и нелепо, — оказывается хаосом, машиной, которая сама по себе неуправляема. И напротив, сквозь рисунок Леса — хаотический и бессмысленный — постепенно проступают контуры диктатуры, твердо знающей свою жестокую цель.

Лес, воплощение идеи свободного развития, и Управление, раз и навсегда устроенная организация, поменялись местами. Противоположности более чем сошлись; это — знак равных возможностей. То, что происходит в Лесу, могло случиться в Управлении; хаос Управления с легкостью мог завладеть Лесом. Нам как будто демонстрируют два вида ловушек, подстерегающих весь спектр людских организаций и обществ. <…>

Если окинуть книгу взглядом — так сказать, отодвинуть ее на нужную дистанцию, — то окажется, что все подчинено единой цели — возбудить познавательный интерес, заставить нас непрерывно ориентироваться — настороженно оглядываться, выбирать, куда поставить ногу, — воистину, как в тропическом лесу. И читатель, который поддается этому литературному колдовству, пытается — более или менее безнадежно, а потому нескончаемо — разобраться в делах загадочного Управления и таинственного Леса. Это в высшей степени увлекательно, но с какого-то момента читатель незаметно для себя перестает доискиваться, кто такие, скажем, «гиппоцеты» или «рукоеды», почему завгаражом называется менеджером, а сотрудники «инженерной охраны» носят картонные маски, на которых карандашом нацарапаны имена… Мы обживаемся в странном мире «Улитки» и тогда задаем книге и себе главный вопрос — о людях. Почему такие реальные, узнаваемые и в большинстве хорошие люди покорно принимают заданные им правила дурной игры? И в Управлении, и в Лесу? Как эти правила забрали такую силу? Тогда, сменив направление ориентировки, мы и начинаем понимать, что книга рассказывает не о дурных системах управления, а о людях, которые эти системы создали и удерживают их у власти.

<…>

Методично, глава за главой, без нажима нам показывают, что люди везде одинаковы, да так и говорит Алевтина. Все они заслуживают сочувствия — еще одна традиционная идея русской литературы.

Утверждая глобальное единство человечества, Стругацкие как бы ставят этнографический эксперимент: Кандид, подобно Миклухо-Маклаю, помещен в абсолютно чуждую европейцу среду. Такая едва заметная черточка: «аборигены» даже не черные и не желтые, а пятнистые. Но отличает их от типичных европейцев Управления всего лишь более высокая степень гражданской пассивности. Кандид колотится об эту пассивность, как муха о стекло.

«Аборигены» отлично знают дела своей деревни и знакомы с ее ближайшими окрестностями, но дальше ни шагу: остальной мир представляется им ирреальным. Писатели как будто объясняют такую пассивность, задав им райские условия жизни. В самом деле, о чем беспокоиться, если еда и одежда растут под ногами?

Но в Управлении-то ничего подобного нет, а его служащие во многом подобны лесовикам. Они толкуют о «спецобработке» с такою же тупой покорностью, как те о «дрессировке»… <…>

Но картина на деле шире. Рядом с Лесом идет Управление, жесткая структура, казалось бы, не восприимчивая ни к каким новым веяниям; не тирания, а бюрократия. Вспомним, однако, что люди там также заражены пассивностью, что блокнотики Домарощинера уже ведутся — почва для тирании готова… Человеческое сообщество, не устремленное к доброй цели, лишается нравственного иммунитета и может поддаться любой инфекции.

Мир «Улитки на склоне» сущностно диалектичен. Противоположности сливаются в единство; глубинное содержание вступает в диалог с сюжетной поверхностью. Ведь на поверхности мы видим Переца и Кандида, личности, противоборствующие общественному устройству. Но их борьба — во благо, их личности прямо противоположны личностям тиранов, их добрый коллективизм противопоставлен дурному коллективизму «подруг».

Социофилософия Стругацких принадлежит к марксистской диалектической школе во всей ее гармонической сложности. Они не дают рецептов, они как будто ничего не объясняют; их дело — показать, описать, раскрыть неимоверную сложность человеческого бытия. Может быть, предупредить нас об угрозе, скрытой в пассивности и невежестве, а может быть, заодно — о трудах и опасностях, подстерегающих тех, кто берется переделывать людей. Лес жизни — «место опасное, гибельное, куда многие ходили, да не многие назад возвращались, а если возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные…» В этом смысле «Улитка на склоне» действительно роман-предупреждение. Поразительно, сколь точны бывают в этой философской вещи конкретные предостережения: столько лет назад Стругацкие уже писали: «Демократия нужна, свобода мнений, свобода ругани <…> всех и скажу: ругайте! Ругайте и смейтесь… Да, они будут ругать. Будут ругать долго, с жаром и упоением, поскольку так приказано, будут ругать за плохое снабжение кефиром, за плохую еду в столовой, дворника будут ругать с особенной страстью: улицы-де который год не метены, шофера Тузика ругать будут за систематическое непосещение бани…» Перечитав это место, я вспомнил горькие слова Юрия Власова, знаменитого спортсмена, сказанные им в телевизионном интервью, — его больше всего оскорбляет в нашей сегодняшней жизни то, что все принялись критиковать, по команде, дружно…

В полифоническом романе трудно отыскать центральную тему — это как с лесом, главного дерева в нем не бывает. Тем не менее мне кажется, что, при всей многомерности «Улитки на склоне», в романе есть центральный ствол, классический стержень русской прозы — совесть, сострадательность, нравственность вообще. В конце романа говорится: «Здесь не голова выбирает. Здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали!» Вот пробный камень, на котором поверяется все. <…>

В сентябре журнал «Литературное обозрение» публикует обширное интервью с АБС.

<…>

— Опять беседа, — насмешливо произнес Борис.

— Если вы настаиваете… — пожал плечами Аркадий.

<…>

Корр. Да, но попутно, выводя фантастику из резервации, вы ведь решали вопросы самостановления, самоосознания. Насколько зрячим в этом смысле было движение Стругацких?

Б. С. Если вообще говорить на эту тему, то я вам могу сказать только одно: мы старались, чтобы каждая новая наша повесть была непохожа на предыдущие…

Корр. Внешне или внутренне?

Б. С. Чем более непохожа, тем лучше. Между собой мы могли рассуждать на самые разнообразные темы, мы могли смотреть на мир с самых разных точек зрения, в голову нам могли приходить самые непохожие друг на друга фантастические ситуации, но когда мы, наконец, останавливались на чем-то и садились писать, главным критерием — главным! — была непохожесть того, что пишется сейчас, на все предыдущее. И чем больше была эта непохожесть, тем с большей охотой мы садились работать.

А. С. Понимаете, очень страшно написать скучную книгу. Наш любимый Уэллс в конце своего жизненного пути, в последнее двадцатилетие своей писательской деятельности, стал писать страшно скучные книги, хотя и гораздо более глубокие, чем те, что принесли ему известность… У него есть роман, показывающий английского политикана-мещанина, «Бэлпингтон Блэпский». Роман скучнейший. И время от времени, когда у нас что-нибудь не ладится, мы с братом, показывая друг другу палец, говорим: долой бэлпингтонизм-блэпкизм! И начинаем сначала. Читатель должен глотать!..

Б. С. И чтоб нам самим-то при этом интересно было писать!

А. С. Ведь это, может быть, самое тяжелое дело: написать интересно. У нас так долго корили писателей за «дешевую развлекательность», что, кажется, почти совсем отучили их писать интересно.

<…>

Б. С. <…> Но дело в том, что «Жук» не детектив. Это повесть о выборе. И выбор этот читатель должен делать вполне серьезно и вместе с героем. Мы построили повесть таким образом, чтобы в каждый момент времени читатель знал ровно столько же, сколько знает герой. И вот на таком основании изволь делать выбор. Поэтому многое в повести так и осталось нераскрытым — Максим, герой ее, просто не узнал этого по ходу дела.

А. С. Мы когда-то подсчитали, что внимательный читатель по ходу повести наберет к нам одиннадцать вопросов. Ответов на них в повести нет. Их не может знать ни читатель, ни Максим. Нам хотелось заставить читателя таким образом сделать нравственный выбор.

Б. С. Все дело в том, что жизнь каждого реального человека представляет собой непрерывный выбор в условиях нехватки информации. Книги, как правило, дают нам несколько облегченную ситуацию. Если в книге читателя ставят перед проблемой выбора, то в этот момент читатель знает больше, чем герой. Он имеет информацию, достаточную для верного выбора. Так устроена литература. Читатель как бы проверяет героя… Возьмите любое классическое произведение… Да хоть бы судьбу Раскольникова. Мы знаем о нем больше, чем кто бы то ни было из героев. Мы знаем мысли Раскольникова, мы знаем все обстоятельства убийства, поэтому и все моральные и нравственные проблемы, связанные с Раскольниковым, мы имеем возможность решать на основании полной информации. В то время как если б мы встали на точку зрения, скажем, Порфирия Петровича, мы сразу бы обрубили для себя огромный кусок информации. И здесь именно Порфирий Петрович, делающий свой выбор относительно Раскольникова, находится в реалистической ситуации. Он знает только часть из того, что произошло. О чем-то еще догадывается, а о чем-то и догадываться не может.

«Жук» — книжка, оказавшаяся совершенно новой для нас как раз в смысле установления равноправия между читателем и героем. Впрочем, это только наше мнение, не знаю, разделят ли его читатели. Для нас же, повторюсь, это одна из самых главных, поворотных вещей. <…>

Корр. Во что верят братья Стругацкие?

Б. С. Это очень непростой вопрос… Братья Стругацкие, наверное, во что-то верят… потому что человек устроен так, что он без веры существовать не может. Если человек думает, значит, он уже верит, хотя бы потому, что думать, размышлять можно только на основании неких аксиом, а аксиома это всегда вера — утверждение, принимаемое без доказательств.

Но вот во что именно верят братья Стругацкие, сказать очень трудно…

Мы неоднократно беседовали о том, что человеку, который верит в Бога и в соответствующие догматы, скажем, христианской религии, в рай, в ангелов, в дьявола, в ад, — такому человеку жить легче, чем тому, который базируется на строго материалистических представлениях о мире. Потому что, раз мы верим в Бога, значит, мы верим в чью-то защиту, значит, мы предоставлены не самим себе и можем на кого-то надеяться. Если мы верим в рай — это значит, мы верим в вечность, это значит, мы не боимся смерти или, скажем, боимся меньше, чем остальные люди.

Рассуждая о таких вещах, мы неоднократно сетовали друг другу на то, что мы лишены всего этого. Как бы хотелось верить в личное бессмертие. Как бы хотелось верить в переселение душ. Насколько проще и легче, наверное, стало бы жить. Но этой веры нет. Увы. Мы вынуждены жить, прекрасно понимая, что мир, Вселенная, окружающая нас, — нечто равнодушное к человеку. Надеяться не на кого. Кроме себе подобных, никто не поможет. А себе подобные? Может быть, некоторые из них более могущественны, чем мы, но не намного. Так что нас окружает холодный и неприветливый мир. От этого никуда не уйдешь. И в будущем — соответственно: старость, смерть — это все очень неприятные вещи.

Но как-то с этим надо жить. Как-то к этому надо приспосабливаться, потому что веры нет… <…>

Б. С. <…> Я бы сказал, что герои наших последних повестей — это просто повзрослевшие и хлебнувшие лиха герои ранних повестей. Это те же самые люди, только им уже не 20–30, а 50–60. Они всякого повидали и многое поняли в жизни. В частности то, о чем в молодости и не подозревали. Оказалось, что труд, даже любимый, совсем не всегда приносит радость. Это открытие очень серьезное. Если вы помните, один из наших ранних героев, Дауге, говорит, что человеку дано три радости в жизни: работа, дружба и любовь. С любовью у нас все благополучно. Поскольку о ней мы почти не пишем, то и открытий или существенных изменений здесь нет. Что же касается дружбы, то и старые наши герои, и новые одинаково высоко ценят ее.

Корр. Ну, для поздних героев этот вопрос несуществен, поскольку они одиночки… Взять, скажем, Сорокина из «Хромой судьбы».

Б. С. Вы не правы, у него есть друг: его, если помните, Шибзд [зовут]. Только это другая дружба. Это дружба шестидесятилетнего человека. «Хромая судьба» — это повесть о старости, не забывайте… не пропустите эпиграф: «Осень рвется в дом»!

Корр. Я могу только поверить вам на слово. Но даже в этом случае мне хотелось бы возразить против определения ваших поздних героев как «постаревших» ранних. Я не ощущаю у них за плечами той дружбы двадцатилетних, которую вы писали в своих ранних повестях и которой я верил.

Б. С. Может быть, они и подзабыли уже друзей своей юности… <…>

Б. С. Дело здесь, наверное, еще и в том, что в той истории будущего, которую мы пишем последние тридцать лет, нет сквозного героя. Поэтому эволюцию проследить очень трудно. Но, с нашей точки зрения, герои ранних Стругацких — люди очень общительные, очень добрые, очень легкие на знакомства, очень контактные… Герои поздних Стругацких — люди более замкнутые. Это чисто возрастное. Чем старше человек, тем он индивидуалистичней. Так уж он устроен, и это, по-видимому, нормально. Старик всегда существо много раз битое. Это, как правило, человек, который не раз уже раскрывал объятия, а его взамен хлестали по морде. Поэтому старик не очень любит раскрывать их.

Корр. Насколько автобиографичны ваши герои?

А. С. Чтобы далеко не уходить от жизни, мы стараемся придерживаться собственных биографий. Во всяком случае, стремимся не выдумывать героев, а брать их готовенькими из нашего окружения, вытаскивать их из наших друзей, знакомых. <…>

Корр. Отсюда естественно было бы возвратиться к третьему киту ваших героев — к работе.

Б. С. Да, наши герои меняются в этом смысле очень сильно. Для героев ранних Стругацких работа — это высшее наслаждение, высшее счастье. Ничего более интересного они просто не знают. Они везде тащат с собой на развернутых знаменах лозунг: «РАБОТАТЬ ИНТЕРЕСНЕЕ, ЧЕМ РАЗВЛЕКАТЬСЯ!» Потом, со временем, они начинают медленно понимать, что работа прекрасна и интересна только тогда, когда она получается. Иначе из наслаждения она превращается в муку. Здесь есть некоторая аналогия с любовью: любовь прекрасна, когда тебе отвечают взаимностью, но любовь — это неописуемая мука, когда она не разделена.

Герои наших последних повестей зачастую уже относятся к работе как к тяжелому и неприятному труду. Человеку, оказывается, бывает мучительно трудно работать. Вспомните, как пишет тот же Сорокин в «Хромой судьбе». У него ничего не выходит, он себя разогревает, садится — вот сейчас напишу! — опять не выходит. И от этого ему еще горше становится, еще больнее. То есть работа перестала быть абсолютным счастьем, убежищем. Именно это ощущение характерно для героев поздних Стругацких. Так что если вернуться к нашим определениям героев Стругацких, то наиболее емким все-таки будет: постарели.

Корр. Получилось, что все три опоры, на которых держались ваши герои, под нажимом времени как бы съежились, стали занимать гораздо меньше места. Но тогда должна была образоваться некая пустота?

Б. С. Да… это та самая пустота, которая так характерна для старости.

Корр. Она ничем не заполняется?

Б. С. Она заполняется чем-то… Она заполняется, во-первых, вспышками, назовем их вдохновением, хотя я терпеть не могу этого слова. Человек продолжает работать. Работа перестает быть для него источником постоянного наслаждения. Это уже некий рутинный процесс, который иногда вдруг дает вспышку удовольствия. Вот ради этих вспышек имеет смысл месяц за месяцем, год за годом писать формулы, рвать бумагу, писать тексты, рвать тексты, рвать на себе волосы, кричать: «Я уже ни на что не способен! Все кончено!» Но продолжать писать. И вот, через год, через два — вспышка! И ты снова на коне. Нечто аналогичное — в любви. Нечто аналогичное — и в дружбе. Правда, в дружбе с возрастом начинаешь больше всего ценить вспышки нежности, которые возникают к другу. Они прекрасны, и они бывают до глубокой старости — я уверен теперь в этом. Только с годами друга ты ценишь уже скорее за постоянство, за то, что он как бы твое alter ego… как будто на Земле есть еще один экземпляр тебя самого. А наслаждение, которое получаешь от понимания с полуслова? Это великое наслаждение! В молодости мы не способны оценить, как это прекрасно!

И любовь, конечно, с годами меняет свою окраску, все больше превращаясь во что-то подобное дружбе. И ценятся в ней с годами не столько радости соития плоти, сколько — соития духа. Когда для тебя женщина становится прежде всего другом, а уже потом существом противоположного пола… Это просто другое отношение к жизни. Но это тоже естественное отношение к жизни, и нам интересно писать о нем. Если же говорить об оппозиции нынешних героев Стругацких к ранним героям, то степень та же, что и во взаимоотношениях старости и молодости. Это ведь тоже своеобразная оппозиция, хотя и здесь все далеко не так просто, как черное и белое.

<…>

Корр. Ну, что же, тогда последний вопрос. Если бы волею фантастических обстоятельств вам, Борис Натанович Стругацкий, и вам, Аркадий Натанович Стругацкий, случилось бы сейчас повстречаться соответственно с Боренькой и Аркашей Стругацкими, что бы вы им хотели сказать?

Б. С. О-о! Боюсь, я бы ему ничего не сказал… Потому что, пожалуй, все бы ему пошло во вред. Боренька Стругацкий рос и развивался в соответствии с собственной судьбой, то есть в полном соответствии и единении с тем обществом, в котором он жил. И всякая попытка предварить его ошибки обязательно выбила бы его из этой колеи, сделала бы его несчастным… Так мне сейчас кажется. Ведь уберечь мальчика от чего бы то ни было словами — нельзя, а вот сбить с панталыку очень даже можно. Действительно, что бы я ему мог сказать? Что Сталин, перед которым он преклоняется, — кровавый палач, загубивший для многих саму идею коммунизма? Ну и что? В лучшем случае Боренька просто не понял бы этого, в худшем — понял бы и побежал доносить на себя самого. Вот и все.

Корр. А вы, Аркадий Натанович?

А. С. Я бы от Аркаши бежал без задних ног.

В конце августа в 35-м номере газеты «За рубежом» публикуется информация о съемках ТББ.

Трудно вообразить ту суету, которая царила в номере «люкс» киевского отеля «Днепр», где расположился западногерманский режиссер Питер Фляйшман, автор известного фильма «Охотничьи сцены в Нижней Баварии», сценарист, продюсер, многолетний президент Европейского союза сценаристов-постановщиков. Сегодня он посвятил себя осуществлению кинопостановки совместными силами СССР и Запада, — грандиозного производства, которое финансируют советская, французская, итальянская и западногерманская фирмы.

Фильм называется «Трудно быть богом». Это экранизация одноименного романа братьев Стругацких.

— История, рассказанная в романе, гениальна, ибо она опрокидывает классические каноны научной фантастики, — увлеченно объясняет Фляйшман. — Здесь пришельцами и инопланетянами являются люди с Земли. И никаких «банальных» космических приключений и уродцев с заостренными ушками.

Режиссера всегда привлекал именно такой тип фантастики. Поэтому он твердо решил перенести на экран эту книгу, написанную двумя писателями-фантастами. Аркадий — социолог, Борис — астрофизик. Они живут в разных городах на расстоянии около тысячи километров друг от друга. Но каким-то чудом (может быть, при помощи телепатии?) братья ухитряются писать в «четыре руки».

— Роман создан 24 года назад, — продолжает режиссер. — Многие русские кинематографисты, включая Тарковского, в прошлом намеревались его экранизировать, и даже Коппола пытался увести его у меня «из-под носа».

Эта книга — символ, своего рода библия для целого поколения советских читателей. И в то же время это — зеркало, отражающее наше общее прошлое, нашу общую историю. В романе показана другая планета, где существует разумная жизнь и обитатели похожи на землян. Но они переживают стадию средневековья. Поэтому человек с Земли, вооруженный современной техникой, чувствует здесь себя… марсианином. Он всемогущ.

Фильм «Трудно быть богом» поведает нам историю Руматы, пришельца с Земли, который в этом средневековом мире находит чувства, казалось, навек утраченные: любовь, дружбу, сострадание. Но там есть и ненависть и желание убивать — «во имя справедливости». Используя свою «сверхъестественную» силу, Румата становится во главе восстания, направленного против местного диктатора. Причем диктатор изображен не отпетым злодеем, а скорее заурядным недалеким бюрократом.

Румату играет 32-летний польский актер Эдвард Зентара из краковского Старого театра, снимавшийся у Вайды. Кроме него, в фильме заняты французская актриса Анн Готье, немецкая актриса Кристина Кауфман, а также Олег Янковский, известный нам по ленте Тарковского «Ностальгия», многие другие советские актеры.

— Сила романа именно в том, что он универсален, написан на все времена. И поэтому очень хорошо, что его экранизирует не русский, а иностранец, — поясняет Фляйшман. — Как иностранец, я вижу в образе диктатора не только намеки на сталинизм, а нечто большее — размышление о тирании вообще. У меня возникают ассоциации и с Гитлером, и с Хомейни, и с Пиночетом…

«Трудно быть богом» — это, по сути, первое совместное производство эпохи гласности и перестройки, причем беспрецедентное по своим масштабам.

— Четыре года я тщетно пытался договориться об этой постановке, — объясняет режиссер. — За это время в СССР трижды менялось руководство… Чтобы добиться разрешения, пришлось вести переговоры с министрами, послами, с целыми делегациями.

Фильм — так называемая суперпродукция с бюджетом в 25 миллионов марок. Но на Западе он обошелся бы вдвое дороже. В картине заняты 200 актеров и 10 тысяч статистов. Грандиозные декорации созданы в Ялте и в Киеве. А еще «создан» пухлый том инструкций, предписывающих, когда и как поступать в каждом отдельном случае — в строгом соответствии с правилами бюрократии. Было бы неплохо ознакомить с этим томом Серджо Леоне, который собирается совместно с русскими снимать фильм «Блокада».

— Конечно, нам приходится нелегко, но кто боится трудностей, пусть сидит дома, — комментирует Фляйшман. — Две разные политические системы, два разных образа жизни: все это я понимал и предвидел. Уже в ФРГ мне пришлось столкнуться с предубеждениями: «Хочешь снимать кино вместе с русскими? Значит, ты — коммунист!» Потом — проявление недоверия в Москве: «А не будет ли фильм, чего доброго, направлен против нас?»…

Итак, в Ялте, у самого Черного моря, был выстроен Арканар — город на далекой планете, где разворачивается действие фантастического фильма. Этот «русский Диснейленд» привел в восторг жителей Ялты, охотно согласившихся участвовать в массовке. А в павильонах студии им. Довженко в Киеве был создан интерьер королевского дворца — подобие средневековой крепости с запутанным лабиринтом комнат, переходов, тайников. Здесь мимо вас проплывают женщины, похожие на римских матрон, мужчины в длинных серых париках и со свежим номером «Правды» в руках — чтобы было чем заняться во время томительных пауз, постоянно возникающих из-за каких-то мелочей, из-за вовремя не оформленной по всем правилам заявки на что-то и т. п.

Взлохмаченный, вымазанный в пыли, с толстой сигарой во рту, Фляйшман нетерпеливо следит за ходом переговоров, идущих на непонятном ему языке. Но когда он кричит: «Ахтунг!» — все его понимают, и съемка возобновляет свой трудный путь.

Кино — это искусство, которое не может существовать без соответствующей технологии. Но, с другой стороны, разве западные фильмы 20-летней давности, снятые «по старинке», были хуже, чем то, что мы снимаем сейчас?

— Русская действительность далека от нас, но не дальше, чем американский кинематограф, — говорит Фляйшман. — Меня интересует европейское кино: как нам совместно защищаться от наступающего на нас Голливуда.

Следующее интервью с АНом, опубликованное 8 сентября в тульской газете «Молодой коммунар», перепечатывалось достаточно широко в региональных комсомольских газетах: рижской «Советской молодежи», «Красноярском комсомольце», кемеровском «Комсомольце Кузбасса», челябинском «Комсомольце», «Орловском комсомольце», донецком «Комсомольце Донбасса». А в 11-м номере журнала «Трезвость и культура» была опубликована переработанная, более полная версия этого интервью.

Что больше всего интересует фантастов? Их интересует реальная сегодняшняя жизнь. Чтобы убедиться в этом, прочитайте в июньском номере «Юности» новую вещь Аркадия и Бориса Стругацких «Отягощенные злом». «Она не случайно имеет подзаголовок „Сорок лет спустя“: мы попытались предположить, что будет через сорок лет с момента начала перестройки, причем в области, которая представляется нам важнейшей, — в области отношений между трудящимися и нетрудящимися», — говорит наш собеседник Аркадий Натанович Стругацкий.

— Итак, своего рода прогноз на перестройку?

— И прогноз дальний. Как много мы сейчас слышим причитаний: три года прошло, а у нас так ничего и не происходит — в экономике, в искусстве… Только ведь три года — ничтожный срок. У нас происходит революция, которая должна привести страну к процветанию. Либо мы скатимся на положение третьестепенной державы.

— То есть альтернативы нет?

— Ну почему? Я думаю, очень многих устроит как раз пребывание на положении третьестепенной державы. Одно из самых страшных последствий сталинизма и периода застоя — из людей выбили гордость за свою Родину. Иногда встречаюсь с прежними товарищами — бывает, пути в свое время разошлись, — и слышу: а пропади все оно пропадом, вот водку не продают — это плохо, вот колбасы в магазине нет; и что это за перестройка, когда колбасы не купишь…

«Где сахар?» — вот что они спрашивают. «Где гордость за Родину?» — не спрашивают.

— И как переделать обывателя?

— Это вообще не вопрос. Сталиниста не переделаешь. Не переделаешь и тунеядца. Можно, конечно, его заставить вкалывать, но что это будет за работа? Вся надежда на то, что мы сумеем воспитать новых людей, свободных от предрассудков прежних лет. Когда я говорю «мы», даже не знаю, кого имею в виду. У нас катастрофическое положение с педагогической наукой.

— Но если рассчитывать на тех, кто сейчас только подрастает, то даже самых первых результатов перестройки можно ждать лет этак через двадцать?

— Чтобы построить другое общество, нужно два-три поколения, не меньше. И воспитывать их надо совсем по-другому, не так, как у нас сейчас принято. А ведь есть талантливые, яркие педагоги! Надо создавать для них условия максимального благоприятствования — и тогда за ними потянется учительский «середняк». Каждый из таких учителей-новаторов, обрастая единомышленниками, способен создать свое направление, свою школу, из совокупности которых и должна родиться Школа — та самая, что формирует не среднеарифметического обывателя, а личность. Единая для всех школьная программа — вздор. Она готовит всего лишь очень посредственного участника производства.

И еще: педагогические таланты выявлять надо в самом раннем возрасте. Академик Колмогоров отбирал ребят с математическими способностями, кто-то занимается отбором детишек с шахматными наклонностями. Но никто до сих пор не додумался отыскивать потенциальных педагогов — тех, кто любит и умеет возиться с младшими. Что до государственных дотаций, то на образование они должны направляться даже прежде, чем на армию.

— Сейчас мы откровенно говорим о социальном расслоении в нашем обществе. Чьим же идеалом служил долгие годы миф о единстве?

— А это воплощение армейского идеала. Солдаты могут сколько угодно бить друг другу морду в казармах, но в строю они все — в одной форме, одинаково острижены. Какой офицер согласится командовать необученной, галдящей толпой, в которой каждый со своим мнением, своим взглядом на вещи? Это же противоречит главному армейскому принципу — принципу шеренги. Вот Сталин и выстроил весь народ в шеренгу. А кто чуть-чуть завертел головой — в лагеря: там, в опутанном проволочной колючкой строю, не повертишься.

— Но возможность иметь и высказывать свое мнение, плюрализм взглядов пока у нас приводит чаще к конфликтам, барахтаемся в демократии подчас очень неловко…

— А учиться надо — другого выхода нет. Мы еще не умеем спорить: из-за непривычки к демократии. Если уж дали возможность, то не напишешь: «Мне кажется, что предложение тов. Иванова несколько неразумно». А напишешь: «По-моему, Иванов — дурак. И осел в придачу». Редактор «осла» вычеркнет. А «дурак» останется.

— Но не опасна ли такая, мягко говоря, некорректность для самой демократии?

— Грош цена той демократии, перефразируя Ленина, которая не умеет защищаться. Пусть учится.

— И какую же роль писатель «братья Стругацкие» отводит сегодня себе?

— Мы будем писать. Возникают новые идеи, новые люди, ситуации. Обобщить все это — вот что от нас требуется.

Главный для писателя вопрос — как внешний мир, события влияют на личность? Живем ведь пока скверно, страшно неуютно. Так, наверное, не живут ни в одной из цивилизованных стран. Все — проблема. Ремонт, детский садик, квартира, переезд на дачу, сахар, водка, горячая и холодная вода… Что бы ни потребовалось, всюду натыкаешься на свинцовое мурло большого и крошечного начальника: не положено!

Больше воздуха, больше свободы — вот что сейчас нужно. Красный свет старому мерзкому лозунгу: государство превыше всего. Мы уже знаем, к чему это приводит. Нет. Нашим нынешним лозунгом должно быть: личность превыше всего.

9 сентября АБС предлагают издать двухтомник своих повестей издательству «Детская литература».

Предлагаем издать двухтомник наших избранных произведений, посвященных изображению людей и общества XXII века. Идея двухтомника: собрать воедино все наши повести такого рода, написанные на протяжении последних тридцати лет, объединенные многими общими героями, идеями и событиями в некий единый цикл.

Состав двухтомника:

том первый

«Полдень, XXII век»

«Попытка к бегству»

«Далекая Радуга»

«Трудно быть богом»

«Малыш»

том второй

«Обитаемый остров»

«Парень из преисподней»

«Жук в муравейнике»

«Волны гасят ветер»

Объем каждого тома — ок. 40 а. л. Общий объем «Избранного» — ок. 80 авторских листов.

Все названные повести неоднократно издавались и переиздавались в СССР и во многих странах мира.

Июльские интервью с АНом, Булатом Окуджавой и Вениамином Кавериным в «Тюменском комсомольце» по поводу партконференции имели продолжение.

<…>

Невозможно было обойти этот вопрос и в моей беседе с Аркадием Стругацким («ТК», 29 июля). Высказывания известного фантаста неожиданно разъярили местную писательскую организацию, о чем свидетельствовала статья О. Казанцевой «Как они „хоронят“ нас» («ТК», 10 августа). Последовали негативные отклики со стороны патриотического объединения «Отечество», и вообще — вдруг в нашей дискуссии о времени и месте тюменской литературы образовался националистический душок… Статью О. Казанцевой и ряд других материалов я переслал А. Стругацкому, Б. Окуджаве и В. Каверину — в надежде на то, что «снизойдут» до ответа на страницах областной «молодежки». Снизошли. Правда, Булат Шалвович в те дни был в отъезде… Ныне же, когда газета сворачивает порядком надоевшую дискуссию, вряд ли было бы этичным просить отклика — еще более запоздавшего, нежели публикуемые ниже. «Да и стоят ли эти граждане серьезного разговора», — таков был смысл недавней нашей с Булатом Шалвовичем беседы.

Несколько по-другому поступил Аркадий Натанович. В начале сентября я позвонил ему: «Прочитали?» — «Да-а… Впечатление такое, как будто таракана во время еды раздавил… Ну, это все ладно. Я бы и не стал вмешиваться, если б они только меня честили. Тут другое: надо газету защищать…» И вот мы имеем перед глазами труд, специально предназначенный для читателя «Тюменского комсомольца»…

С Вениамином Александровичем Кавериным, старейшим русским писателем и историком литературы, беседа была коротка: вопрос — ответ. Тут уж ничего не попишешь: 86 лет — не шутка. Но первое, что он мне заявил — и по телефону, и в письме — касательно литературных страстишек, взыгравших вокруг партконференции: «Я с вами совершенно согласен…».

Что ж, именно партийная конференция показала, что в нашей литературе пролегла трещина. Трещина эта, разделившая на два лагеря и деятелей искусства и культуры, возникла не вчера, и даже не весной 1987 года (на писательском пленуме) — это все были лишь отголоски давней борьбы. Но возобладание группировок среди тех же литераторов принароднее всего случилось на XIX партконференции. Я имею в виду выступления Ю. Бондарева — с одной стороны, и Г. Бакланова — с другой.

Должен признаться: я испытал удовольствие от того, что навлек на себя неприязнь О. Казанцевой, З. Тоболкина, Н. Денисова и С. Шумского. Правда, имена их я слышу впервые, но их высказывания в статье «Как они „хоронят“ нас» вполне позволяют составить представление об их политических, культурных симпатиях и антипатиях. И если бы они отозвались обо мне хорошо, я ощутил бы определенное неудобство.

И дело не в том, что их статья проникнута неуместной злобностью и даже, не побоюсь этого слова, остервенением, это бы еще четверть беды. Главное — не обнаруживается в ней ни логики, ни здравого смысла. Ведь авторам, насколько можно судить по ходу этой маленькой дискуссии, всего-навсего и надо было, что выразить в нескольких фразах, пусть даже крайне резких, свое категорическое несогласие с мнением Б. Окуджавы и А. Стругацкого о любимом журнале «Наш современник». Но в какого диковинного публицистического монстра вылилась эта понятная задача!

О. Казанцева вдруг заявляет: «Какие, должно быть, „молнии“ метали не так давно в сторону Ельцина те же Окуджава и Стругацкий, когда Борис Николаевич, будучи первым секретарем Московского горкома партии, принял делегацию общества „Память“…» (Оговорюсь: ниже я буду говорить только за себя. Булат Шалвович Окуджава, если сочтет нужным, ответит от своего имени. Я не имею чести быть в числе его близких знакомых, что, разумеется, никак не мешает мне глубоко и благоговейно почитать его как писателя, барда и гражданина.)

Так вот, я поправляю О. Казанцеву: «тот же» я никогда не метал никаких «молний» в сторону Ельцина. Ни по поводу его встречи с делегацией «Памяти», ни по какому-нибудь иному. Начать с того, что я и сейчас не имею толком понятия об этой организации. А если бы даже и имел? Какое мне дело до того, с кем встречается первый секретарь Московского горкома? Я ему не сторож. У меня своих дел по горло. Кстати, надеюсь, что равномерно и секретарю, прошлому ли, нынешнему или будущему, тоже нет дела до того, с кем встречаюсь я.

О. Казанцева «просто и прямо, во благо читателей» задает вопрос: «Почему Тихомиров сделал судьями советской литературы именно этих писателей (Окуджаву и Стругацкого. — А. С.), чей образ мыслей и идейная платформа агрессивно направлены против „Нашего современника“? То есть против лучших советских писателей. Если он действительно ищет истину, то почему не поговорит с русскими писателями или ханты, манси, ненцами?»

Опять-таки возникают возражения.

1. Тихомиров обвиняется в совершенно непосильном для него грехе. Полагаю, даже О. Казанцевой надлежит знать: судьями советской (и всякой иной) литературы могут быть только Читатели во Времени. Впрочем, как я понимаю, О. Казанцева выдвинула это странное обвинение в полемическом запале, спутав советскую литературу с журналом «Наш современник». Бывает. Иногда кое-кто путает понятие «Отечество» с понятием «Ваше превосходительство».

2. Я никак не могу определить свое отношение к «Нашему современнику» таким активным словом, как агрессивность. Да, журнал этот в его нынешнем состоянии мне противен, но не до кровомщения же! И напрасно утверждает Николай Денисов, будто бы они (надо полагать, те же Окуджава и Стругацкий) «исходят бешенством и рады хоть сегодня его („Наш современник“) закрыть». Во-первых, как выражено, парнишка? Ведь ты говоришь о людях, которые по меньшей мере вдвое старше тебя. А во-вторых, это настолько несправедливо, что и оспаривать не хочется. Нет, пусть «Наш современник» живет и здравствует. Его читают несколько сотен тысяч человек. А кроме того, он довольно регулярно поставляет материалы для полемических выступлений «Огонька», знакомиться с каковыми поучительно и полезно.

3. Как явствует из контекста, О. Казанцева относится к образу мыслей и идейной платформе Б. Окуджавы и А. Стругацкого крайне неодобрительно. Мне представляется маловероятным, чтобы О. Казанцева имела сколько-нибудь ясное представление об образе мыслей и идейной платформе Стругацких, но уж творчество Окуджавы знать она должна. И должна она сердцем, совестью, разумом, наконец, сознавать, каким благом было бы для нашего общества, если бы наши дети и внуки причастились к образу мыслей и идей Булата Окуджавы.

4. Повторяю цитату из О. Казанцевой: «…агрессивно направлены против „Нашего современника“… то есть против лучших советских писателей…» (Оставим в стороне забавное обстоятельство: только что О. Казанцева обвиняла Тихомирова в выдвижении Окуджавы и Стругацкого на роль судей советской литературы и тут же, в том же абзаце, выступила в качестве судьи сама.)

Итак, дано: выступать против «Нашего современника» значит выступать против лучших русских советских писателей. И далее: выступать против «Знамени» («Невы», «Урала», «Сибирских огней» и т. д.) значит выступать против плохих русских советских писателей.

Конечно, никому не возбраняется ассоциировать журнал с его главным редактором, с его редколлегией, с его авторским активом. Но, с другой стороны, я, например, при всем моем неприятии культурно-политической позиции «Нашего современника», очень высоко ставлю талант Распутина и Астафьева и готов утверждать, что писатели эти прибавили немало славы советской литературе и мощно работают в развитии общественной мысли в стране. Что же до их членства в редколлегии «Нашего современника», то какое мне дело? Как и им, я надеюсь, до моего членства в редколлегии, скажем, «Уральского следопыта».

Пятый пункт.

О. Казанцева упрекает Тихомирова в том, что он предоставил слово Окуджаве и Стругацкому, а не РУССКИМ писателям или, на худой конец, писателям народов ханты, манси и ненецким.

Упрек опять несостоятелен. Я, например, именно РУССКИЙ писатель. Мои предки жили в России. Я думаю и пишу именно на русском языке, а не на английском и не на японском. И, если я правильно понял Ваш любезный намек, О. Казанцева, не на еврейском, из которого знаю всего одно предложение: «Куш мир ин тохес унд зай гезунд», что означает, кажется, «поцелуй меня в… и будь здоров (здорова)». Это предложение я выучил недавно со слов одного моего приятеля-украинца.

О. Казанцевой вторит З. Тоболкин: «…я не понял, это наша газета или чья? Почему мне, русскому литератору, приводят сплошь нерусских божеств?» (Бог знает что. Где З. Тоболкин учился русскому языку? В Одессе на Привозе? Или это такой юмор?)

Оно, пожалуй, и лестно, когда тебя публично обзывают божеством. Но опять-таки, зачем же нерусским? Нет уж, лучше я не буду божеством, а останусь, как и был, простым русским литератором. И что означает слово «сплошь» в применении к двум индивидуумам? «Иванов и Петров были сплошь членами кооператива»?

Или вот страшащийся захоронения Николай Денисов…

Впрочем, и так ясно.

Как ни посмотри, нелепая получилась статья. И я повторяю: мне приятно, что авторы ее меня не любят. Должен признаться, мне они тоже не нравятся. Истеричные они какие-то. И с большими претензиями при ограниченных данных. Если все литераторы, выступающие за «Наш современник», на таком уровне… Но этого, конечно, быть не может. К счастью для «Нашего современника».

На этом и заканчиваю.

Спасибо за внимание.

г. Москва 31.08.88.

А. Стругацкий

16 сентября, как явствует из пометки на письме «Ответ 16.09.88», БНу приходится отвечать на очередное письмо от немецкой переводчицы Хельги Гуче. Право же, по одним этим вопросам можно смело утверждать: АБС именно и только РУССКИЕ писатели.

Уважаемый Борис Натанович,

благодарю Вас за письмо, которое Вы мне писали 29-го марта. Осмелюсь еще раз беспокоить Вас и попросить Вас помогать мне в устранении трудностей, с которыми столкнулась при переводе сказки «Понедельник начинается в субботу».

У меня издание «Библиотека современной фантастики», седьмой том, 1966:

194. Где Гоголь это сказал?

197. (внизу) От добра добра не ищут

201. По здорову ли, баушка

206. А. Уэда

208. Лежнёво?

210. Тинктура… Магифтериум… Как это выглядит лат. буквами?

211. От кого стихи?

211. В. В. Битнер русский?

214. В песне: Ото так копають мак

215. А. Свенсон и О. Вендель

220. доставил в Е. И. В. академию наук

224. играли в чижа

224. Стиляга!.. Папина «Победа»!

224. бревенчатые избы-редуты

225. кинофильм «Козара»

225. ФЦУ

225. искра — зверь, слона убьет, а ни шиша не схватывает (насчет машины?)

229. принять в багинеты

240. Раньше я левитировал как Зекс

241. Бальзамо в юности сматрицировал себя

241. просочиться через канализацию на десяток лье

243. умклайдет

244. кинопогони

248. «Устремив свои мысли…», «Бхагават-Гита»

249. Что вы все сепетите?

249. Дёмин?

253. Лев бен Бецалель (ист. личность? Где в литературе можно встретить его?)

250. Змей Горыныч… (похоже на скелет диплодока…)

267. не забивай мне баки

272. (седьмая стр.) брякни

273. (внизу)… так ты его по сусалам

275. (первая стр.) уравнение Стокса. Stoks?

277. Кристофер Лог. Log?

279. Хома Брут

288…отловил и зачаровал дюжину дюжин ифритов

289. Питирим Шварц

290. Мария Тринидад (см.) Португалец

296. (внизу) принимать телепатемы

298. гомеостат Эшби

302. (внизу) хороший дубль, развесистый

311. где Пушкин это писал?

315. (девятая строка внизу) Милай!

319. (пятая стр. снизу) и оно бы этот магнитофон заимело

333…где отряхнул бы вам пыль с ушей и проткнул насквозь

333. кафолин недорезанный

344. где Бёль это сказал?

345. набрал полную грудь праны

346. девица Ленорман

350. В задних рядах резались в функциональный морской бой в банаховом пространстве

353. под сень струй

357. робот на тригенных куаторах

373. Попугай крикнул: «Проксима Центавра!»

374. Вдруг попугай заорал: «Оверсан!»

385. (первая стр.) побрекито

388. Драмба

394. Ришар Сэгюр (как лат. буквами?)

403. село Карелинское?

Благодарю Вас сердечно и заранее за Вашу помощь и желаю Вам всего доброго.

С глубоким уважением

Ваша Helga Gutsche

Редактор издательства «Фольк унд Вельт» Ханнелоре Менке 18 сентября пишет письмо Авторам.

Уважаемые Борис Натанович и Аркадий Натанович!

К сожалению, не застала Аркадия Натановича по телефону. Была на командировке в Москве с 25 августа до 14 сентября. Хотела рассказать Вам о планах издательства «Volk und Welt» и спросить Вас, над чем Вы сейчас работаете и каковы Ваши дальнейшие писательские планы.

Наш перевод «Сказки о Тройке» в типографии. Сказка должна выходить в серии «Спектрум» в начале следующего года. В конце этого года переводчица Хельга Гуче окончит работу над романом «Понедельник начинается в субботу», он должен выходить в начале 90 года.

К нашему большому сожалению, мы не смогли принять в наш план Вашу прекрасную повесть «Время дождя», так как изд. «Neue Berlin» заказало, видимо, раньше нас. NB хотел отдать нам «Хромую судьбу», но раз обе книги принадлежат вместе, пусть NB издает и «Хромую судьбу».

«Отягощенные злом» прочла в Москве, но надо сознать Вам, что не в восторге из-за этих двух линий. Старую рукопись не совсем поняла, часто не видела связи с дневником, но это мое личное мнение, ждите решения издательства. «Отягощенные злом» и «Обреченный город» чем-то связаны между собой?

Нас интересует «Улитка на склоне». В редакции журнала «Смена» мне сказали, что печатали полный текст.

Берлинское издательство для детей «Kinderbuchverlag» хочет издать Вашу «Сказку о дружбе и недружбе», но объем слишком маленький. Они хотели бы составить сборник объемом не меньше чем 150 страниц. Можете ли Вы рекомендовать «Kinderbuchverlag»’у другие рассказы или повести из Вашего пера или из пера других советских писателей-фантастов для пополнения сборника? Он должен обратиться к детям 12–14 летним.

Пожалуйста, не забывайте написать нам о Ваших планах.

С большим уважением

Ханнелоре Менке

На это письмо АБС отвечают только в декабре. Копия письма в архиве отсутствует, но пометка на письме гласит: «Ответ 10.12.88. „Московский рабочий, 1988. Уч.-изд.≈10. Экспедиция в преисподнюю (совр. сказка). С. Ярославцев“».

Тем временем наметившийся ранее раскол среди писателей-фантастов все углубляется. Его обрисовывает БНу Борис Штерн.

<…>

Вы, конечно, слышали про новосибирские «Румбы-юмбы», про ВТО МПФ, про его директора Пищенко и про детей лейтенанта Шмидта, разделивших СССР на зоны-регионы, назвавших себя ответственными секретарями и начавших получать зарплату (нет, жалованье) в 300 р., паразитируя на этих самых МПФ (молодых писателях-фантастах). От этой ситуации явно распространяется этакий литературно-фельетонный душок. Надо подождать выхода в свет первых «Румбов», чтобы окончательно убедиться, что «Молодая гвардия» решила тиражировать свою халтуру в двойном, а то и в тройном размере. Я посмотрел на Суркиса в Одессе и послушал его (в начале сентября там состоялся «фестиваль КЛФ»). Впечатление: ого! Молодой писатель Дымов. Хорош. Толст. Энергичен. На зарплате. Зазывает в ВТО. Решает вопросы. Которые сам же и создает. Обещана ему книга (правда, одна на пару с Силецким. Но все равно, книга). Жалуется, что нет времени для писательства — потому что дела, дела… Я его понимаю.

В общем, идея этого ВТО как идея неплоха, но люди, осуществляющие ее… Ах, какая полезет халтура!

Бабенко сзывает в этом году в Дубултах тех, у кого уже вышли первые книги и есть крепкие публикации (и не продавшихся еще Медведеву с Пищенко). Оно правильно. Надо бы потолковать. <…>

В октябре АБС пишут предисловие к так и не состоявшейся публикации статьи Владимира Савченко в журнале «Радуга».

Период застоя (который мы еще недавно именовали «развитым социализмом») не миновал и фундаментальные науки, в коих накопилось немало требующих разрешения принципиальных проблем — см. на этот счет, например, статью академика Р. З. Сагдеева в «Известиях» № 119 за 1988 год. Поскольку же дистанция от теорий до практического воплощения как идей, так и заблуждений ученых все укорачивается, ситуация эта драматична не только для теоретиков.

В свое время, в 50-е и 60-е годы, в фундаментальных науках, особенно в физике, решение трудных проблем стимулировали так называемыми «безумными идеями» — в соответствии с высказыванием великого физика XX века Нильса Бора: «Перед нами безумная теория. Весь вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы оказаться правильной?»

Возрождение жанра «безумных идей» невозможно без участия в этом деле писателей-фантастов. Поэтому закономерна публикация в журнале «Радуга» нижеследующей статьи живущего и работающего на Украине писателя-фантаста с мировым именем Владимира Ивановича Савченко — кстати сказать, наиболее научного из всех ныне здравствующих советских фантастов, по предыдущей профессии исследователя-физика, автора научных трудов и изобретений.

Читатели вправе воспринять излагаемые в его «Штормовом предупреждении» идеи как «безумные» — потому что по своей необычности они являют вызов устоявшимся представлениям, а для присяжных физиков просто оскорбительны: радиоактивные постоянные — непостоянны, распад ядер не извечное явление, а «молодое» (в геохронологических мерках) и только еще набирающее силу! Но в то же время, учитывая вес ядерных установок в оборонных делах, в энергетике… да и в морском транспорте, было бы непростительным легкомыслием не изучить все приводимые автором доводы, не задуматься над ними.

В плане же фантастики «Штормовое предупреждение» лежит в том же русле работ Владимира Савченко, как и его повесть «Черные звезды», приобретшая международную известность еще в 60-е годы, и актуальная поныне повесть-пьеса о гонке ядерных вооружений «Новое оружие» (1966).

В ноябрьском номере «Студенческого меридиана» публикуется интервью с БНом, главными темами которого являются теория воспитания и будущее.

<…>

— Где же спасение?..

— Спасение, сказали мы себе, в создании теории воспитания. Но как она должна выглядеть, что это должна быть за теория — мы не знали. В «Далекой Радуге» у нас полуосознанно вырвалась одна мысль: человеку нужен не хороший отец, а хороший воспитатель. И постепенно мы приходили к выводу, что это вообще единственный путь. В «Трудно быть богом» мы попытались выделить тот класс, который, как нам казалось, поведет человечество в будущее. Класс интеллигенции. Вопреки теории о том, что самым передовым и прогрессивным является рабочий класс, мы утверждали, что существует другой класс, без которого жить нельзя, класс интеллигенции.

— Однако впоследствии и от этой теории пришлось отказаться?

— Конечно! Интеллигенция в дальнейшем показала себя не лучшим образом.

— Настолько не лучшим, что сейчас вместо того, чтобы переосмыслить ее движение, пытаются уточнить формулировку, кого же считать интеллигентом в новых условиях…

— Да, но если без шуток, то нет такого единственного, универсального класса, который возьмет и поведет нас в будущее. И класс интеллигенции так же грешен, как любой другой. «Деревенщики» хотят возвысить крестьян, а… сейчас я уже, правда, не знаю, кто возвышает рабочий класс, но, наверное, такие тоже есть… Мы когда-то воспевали интеллигенцию. Смешно воспевать! Не надо никого воспевать! Надо критически, внимательно изучать окружающую действительность… И делать выводы.

<…>

— Это ведь невероятно трудно, должно быть: «история будущего, написанная с точки зрения прошлого». Но именно это, на мой взгляд, сквозная тема творчества братьев Стругацких.

— Мы сами сравнительно недавно поняли, к собственному удивлению, что о чем бы мы ни писали, мы фактически все время либо впрямую пишем о будущем, либо имеем его в виду. Писатель сродни актеру. Он сам представляет себя на месте действующих лиц, представляет себе сцену, на которой он играет эти роли. Поскольку у нас действие многих произведений развивается на фоне будущего, надо стараться представить его себе как можно более реально. Но это не самоцель, конечно. Задачи, которые мы перед собой ставим, как правило, совершенно конкретны и в каждом случае свои. Но будущее является неизбежным фоном, на котором разворачиваются события, а значит — с фоном все должно быть о’кэй. Все должно быть предельно достоверно. Никакой лажи, никакого картона. Если, скажем, люди будущего говорят о чем-то, значит, темы их разговоров должны быть, помимо прочего, еще и достаточно правдоподобными с точки зрения сегодняшнего человека. А раз так, тогда нужно, грубо говоря, придумать — о чем они могут говорить… Ну о чем они могут говорить?.. Они, конечно, интересуются проблемами собственного будущего. Какое же может быть «собственное будущее» у них? Вот, например, теория вертикального прогресса. Мы развиваем ее уже в нескольких наших произведениях, но она при этом — я подчеркиваю — не служит самоцелью. Для нас это только одно из средств придания достоверности описываемому миру.

— Все это, наверное, правда, но ведь все ваши книги последних лет не только и не столько собственно о будущем, сколько о том, как можно распознать наступающее будущее уже сегодня…

— Здесь следовало бы сказать примерно следующее. Пишем мы всегда о настоящем, но при этом всегда в уме держим будущее. Для нас настоящее не существует отдельно от будущего как нечто самостоятельное. Оно всегда — только ступенька к будущему. И когда мы пишем о настоящем, сравнивая его с будущим, мы, безусловно, ищем ростки отсюда — туда. <…>

— Иными словами, герой братьев Стругацких — это всегда человек в момент выбора. И выбор этот он вынужден делать, находясь под непрерывным давлением не только внешних обстоятельств, но еще и будущего?

— Да, пожалуй…

— Но давление такого будущего чувствует в той или иной мере каждый из нас. Насколько оно, с вашей точки зрения, позитивно?

— Давайте сначала установим, откуда берется это давление. Что это такое: давление будущего… Дело здесь в том, что человеческая психика устроена таким образом, что она не признает бесцельности существования разумного существа. Не забывайте, что каждый из нас на протяжении всей нашей жизни так или иначе обсуждает вопрос ее смысла. Мы начинаем впервые обращать на это внимание в студенческие, даже в школьные годы и уже не успокаиваемся до конца своих дней.

В чем смысл жизни? Зачем мы живем?

Мы вырастаем, мы умнеем, мы начинаем понимать, в конце концов… Сейчас я, например, совершенно отчетливо понимаю, что вопрос — в чем смысл жизни? — совершенно бессмыслен. Это вопрос, поставленный некорректно, — сказали бы в таком случае физики или математики. Он звучит как будто бы разумно, но на самом деле это не так. Далеко не всякий вопрос имеет смысл. Например, вопрос — почему у привидений ногти синего цвета? — по всем правилам грамматики вроде бы поставлен правильно, но смысла он не имеет, потому что привидений нет. Можно задать миллионы таких вопросов, и один из них — как раз о смысле жизни. У человека нет смысла жизни. И не может быть. Человек — это явление природы, он произошел помимо своей воли, возник из клетки, живет. Вне человека смысла его существования нет. Другое дело, что каждый человек, каждая личность может придать своему существованию смысл. Это — другое дело. Я могу объявить, что смысл моей жизни… ну, я не знаю там… решить теорему Ферма. Это мое личное дело.

Я могу так поставить вопрос. А другой человек скажет, что смысл его жизни — выпить двести тысяч бутылок водки. Он будет всю жизнь стремиться к этому. То есть каждый человек может придумать себе смысл, но нет Бога, который бы сказал: смысл твоей жизни в том-то и том-то… А психика человеческая отталкивается от этого обстоятельства. Человеку всегда кажется: ну как же так: я — мыслю! Я — существую! Я — испытываю чувства! Я — мыслящее существо, я разумен, наконец! Не может быть, чтобы я появился просто так! Возник, просуществовал какой-то микроквант времени и исчез навсегда совершенно бессмысленно… Не может быть, чтобы так было!..

Вот из таких или приблизительно таких мыслей и воплей, по существу, и складывается представление, даже уверенность в том, что человеческая жизнь имеет смысл. Тем более, когда додумаешься, хочется понять, что есть смысл человечества. Ладно, готов человек осознать, что такое в конечном счете один человек? Отдельная мошка. Но человечество — это грандиознейшее явление природы?! Неужели и оно не имеет смысла, как не имеет смысла… Ну, я не знаю… Тихий океан?!

В какой-то момент возник Всемирный океан. Какой смысл океана? А хрен его знает. Возник Кавказский хребет. Какой смысл Кавказского хребта? Неизвестно. Возникло человечество. В чем смысл человечества?.. Можем ли мы задавать такой вопрос? В общем, ясно, конечно, что не можем. Нет смысла… То есть, повторюсь с невольным каламбуром: нет смысла в том смысле, что нет некоего сверхсущества, которое могло бы сказать нам: «Вот я вижу, куда идете вы… Вы возникли для того, чтобы через полтора миллиарда лет произошло то-то и то-то… Если бы вы не возникли, этого бы не произошло. Значит, ваш смысл как бы в том, что произойдет это событие».

Такого высшего существа нет. Догадаться, зачем возникло человечество, нельзя. И, следовательно, само понятие смысла жизни, смысла существования как бы тоже становится бессмысленным. Но… Как я уже сказал выше, никакому отдельному человеку, отдельной личности не зазорно придумать смысл жизни для себя лично. Точно так же, как никому не зазорно представить себе аналогичный смысл для всего человечества. Никогда не удастся обосновать корректность постановки этого вопроса…

— Но и опровергнуть…

— Но и опровергнуть, действительно… Так вот, если вообще можно говорить о смысле существования, то он, конечно, заключается в том, чтобы строить будущее. Определенное будущее. Отсюда как раз, из презумпции этого смысла, проистекают все бесконечные утопии, которые создавались на протяжении истории человечества. Это, по сути, попытки человечества построить для себя ту цель, к которой имеет смысл идти. Потому что идти просто так представляется… обидным!

Огромное количество мыслящих существ прет куда-то, непонятно куда, неизвестно зачем… Как стадо баранов… Дико как-то. Обидно! Вот и приходится говорить себе: давайте построим облик того будущего, к которому могли бы идти. Так у нас появится цель. Дальняя. Только не все ее видят. Вот одна из задач писателя состоит в том, чтобы определенное будущее сделать целью движения человечества. Хотя бы на короткий промежуток времени. Но это должно быть непременно светлое будущее. Только в этом смысле то, что вы назвали давлением будущего на человека, будет позитивным.

— И формы такого будущего определяются настоящим?

— Безусловно.

— Иными словами, для того, чтобы сделать верный выбор, мы должны внимательно всматриваться в окружающую действительность, пробуя различить в ней те самые «щупальца будущего», которые вот уже на протяжении двух десятилетий путешествуют из одной повести братьев Стругацких в другую?

— Можно и так истолковать… Хотя, опять же, при этом каждый человек должен понимать, что то будущее, которое наступит, обязательно будет отличаться от того, к которому мы стремимся. Это неизбежно. И когда, скажем, Белинский писал в 1842 году — цитирую по памяти: «Завидую внукам и правнукам нашим, которым суждено увидеть Россию через сто лет…» — вряд ли он бы обрадовался, если бы его вдруг перенесло в 1942 год, куда-нибудь под Сталинград…

<…>

4 ноября публикуется информация о пресс-конференции БНа в ленинградском Доме писателя.

<…>

Недавно в Красной гостиной Дома писателя состоялась пресс-конференция крупнейшего советского писателя-фантаста Бориса Натановича Стругацкого для ленинградских писателей в рамках секции фантастической и приключенческой литературы ЛО СП СССР. В течение двух часов писатель отвечал на многочисленные вопросы аудитории.

Разговор шел о судьбе таких произведений, как «Хромая судьба» и «Град обреченный», напечатанных в позапрошлом и нынешнем году в журнале «Нева».

<…>

Демократический процесс, происходящий в нашей стране, позволил в этом году увидеть свет роману «Град обреченный». У Стругацких впервые не осталось ни одного произведения, ожидающего публикации.

Особый интерес вызвал вопрос о существовании 80 неопубликованных работ братьев Стругацких. Писатель ответил, что ему действительно известно о существовании примерно такого количества подделок «под Стругацких». В размноженном виде они продавались на «черном» рынке. Пик их фабрикации пришелся на начало 70-х годов, когда книги Стругацких практически перестали издаваться. Реакция чиновников на произведения, обличающие пороки бюрократии и преступления культа личности (повести «Улитка на склоне», «Сказка о Тройке», «Гадкие лебеди»), была однозначной — запретить. Одновременно в печати прокатилась волна злой и некомпетентной критики.

<…>

В ходе встречи речь зашла и о романе «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» (журнал «Юность», № 6, 7 за 1988 год), включающем два разных сюжета. Оказывается, существовала договоренность с известными писателями братьями Вайнерами о совместном написании фантастического детектива. Стругацкие принялись за дело. Так возникла история человека, скупающего людские души. Поскольку чрезмерная занятость Вайнеров не позволила им принять участие в работе, Стругацкие стали самостоятельно развивать этот сюжет.

После апрельского (1985 года) Пленума ЦК партии, положившего начало перестройке, у писателей родилась идея описать события, происходящие в начале XXI века в одном из провинциальных городов России. Б. Стругацкий сказал, что еще пять лет назад видел четкую (и предельно мрачную) перспективу развития нашей страны, а сегодня будущее впервые стало многовариантным. Писатель смотрит на перестройку с большой надеждой. Стругацкие захотели описать наше, еще совсем туманное, близкое будущее. А потом эти две линии переплелись, и на свет появилось новое интересное произведение. Очень рекомендую вам прочесть его.

9 ноября киностудия «Беларусьфильм» заключает договор с Авторами об уступке права на экранизацию ОЗ. Замысел киностудии, к сожалению, не осуществился.

23 ноября заключается договор с томским издательством на сборник «Волны гасят ветер».

26 ноября Свердловская киностудия направляет Авторам заключение по первому варианту сценария УНС.

Сценарно-редакционная коллегия, рассмотрев представленный вариант литературного сценария «Улитка на склоне», принимает его в качестве первого варианта. Тема эта, представляющая для студии исключительный интерес, поставлена в план выпуска 1991 года. При работе над вторым вариантом коллегия рекомендует:

1) Сократить объем сценария до 1 серии, избавившись по возможности от литературности изложения.

2) Более четко выявить отношения Переца и Алевтины, как это сделано в литературном первоисточнике.

Студия обязуется в ближайшее время найти режиссера, который мог бы подключиться к работе над вторым вариантом.

Срок подготовки второго варианта — 30 мая 1989 г.

Главный редактор сценарно-редакционной коллегии Л. П. Толстой.

Редактор Ю. А. Спасский

В самом начале декабря АБС встречаются в Москве — они обсуждают сюжет пьесы ЖГП.

Квинт Септимий Тертуллиан

— Буду через 20 минут…

— 20 минут промелькнули как один час.

Хорошо бы написать статью «Поговорим о будущем» (см<отри> мой дневник).

Откуда преклонение, жажда преклонения перед Сталиным?

Это — жажда преклонения перед великой личностью.

Зачем? А затем, что великая личность дарит нам иллюзию, что можно управлять ходом истории, что за время одной человеческой жизни можно сделать мир таким, каким хочется.

На самом деле великие люди не управляют историей, они просто ломают человеческие жизни. Большего им не дано. До тех пор, пока не научатся менять природу человека.

Доброволец по испытанию каких-то военных средств. Что-то с ним случилось в результате. И начинается на него охота. И всесилье мафии.

Поправки в ОЗ

1). Вставить абзац, явно намекающий на тождество Демиурга и И<исуса> Х<риста> (в последнюю речь Агасфера).

2). Объяснить, что Манохин пользуется богатой справочной библиотекой Приемной.

3). Выбросить «с неописуемым простодушием Прохор…»

4). Выбросить упоминание, что это 2033 год — просто «начало тридцатых».

Аль-Кутейба — X век. Почему он рассказывает о закопании Прохора? Ибн-Куттаба.

У Мудджаха была дочь. (На ней женился Халид.)

20.11.88.

Тройке поручено решать межнациональные отношения методом моделирования в НИИЧАВО, Китежграде и окрестностях.

Пренебрежение предложением ученых. Главное — чтобы Тройка ничего не теряла — фунд<аментальное> условие. Поэтому все модели ведут к чуши.

— Гласность! — произнес Л<авр> Ф<едотович>, и все замолчали и выкатили на него зенки преданно и восторженно.

— Демократизация! — провозгласил он с напором, и все встали руки по швам и выразили на лицах решимость пасть смертью храбрых по первому требованию председателя.

— Перестройка! — проговорил Л<авр> Ф<едотович> и поднялся сам.

Тишина была такая, словно…

Мучительные и опасные поиски бюрократа. Нет таких. Кругом — только жертвы бюрократизма.

1.12.88

Б. прибыл в Мск обсуждать ситуацию.

Пьеса: «Веселенькие беседы при свечах».

2.12.88

1). Попытка найти тот поворот истории, где можно было сойти с пройденной дороги.

2). Отказ молодежи работать из идейных соображений. Надо не обществу служить, а ловить КАЙФ.

3). Армия — прежде и теперь. Парадокс: студенты и чернозадые. Чтобы поддерживать армию на уровне, приходится снижать интеллектуальный потенциал.

4). Национальный вопрос.

5). Какое будущее мы, собственно, хотим. Человек из будущего, который меняется в зависимости от поворота разговора.

Все начинается так:

1). Телевизор — детектив.

2). Выключ<ается> свет.

3). Разговоры о неуютности жизни.

«В Англии овцы съели людей[50], а в Ср<едней> Азии хлопок съел людей». Попытка социализма создать первонач<альное> накопление (за счет крестьянства). Социалистический феодализм.

Театральный бонвиван — провозглашает время от времени, нарочито помпезно и театрально, те идеи, кот<орые> мы хотим выразить: «Это было время, когда люди с коротенькими мыслями…»[51] и т. д.

3.12.88

Б. уезжает.

5 декабря Борис Штерн продолжает информировать БНа о ситуации с молодыми писателями и ВТО МПФ.

<…>

В Дубултах был забавный семинар. Малеевские сливки съехались. ВТО ругали, «Румбы» ругали. Попытались было осуществить идею ассоциации фантастов (то, о чем говорили вы еще в Репино в прошлом году), но дело как-то не пошло. Идея хороша, но конкретно не очень понятна. Статус, декларация, состав, организация — все неясно, размыто. Из ВТОшных тузов (Пищенко, Суркис, Силецкий — хотя, какие они тузы!) никого не было.

<…>

Позднее в новогодней поздравительной открытке Борис Штерн еще раз оценивает последний семинар.

<…>

О последних Дубултах впечатление двойственное. Наверно, из всех семинаров этот был самый интересный, но и самый легкомысленный. Новичков не было, все друг друга знали, и общение в нумерах было качественное; а вот официальные обсуждения — не ходили, не читали, манкировали… Может, так и нужно.

Насчет ассоциации фантастов дело не пошло. Было, кажется, три собрания — два в нумерах, одно в зале, официальное. Но застряли на статусе. Решили, что ассоциация нужна, а вот что она будет делать — это никому не известно. Правильно замечено, что добрые люди не умеют объединяться.

<…>

Продолжает БН участвовать и в общественной жизни. 7 декабря на севере Армении произошло разрушительное землетрясение, были большие жертвы. В архиве сохранился черновик письма от 10.12.88 главному редактору центрального телевидения, составленного БНом и подписанного группой ленинградских писателей.

Дорогие товарищи!

Обращаюсь к вам с просьбой и предложением не только от себя, но и от тех жителей Армении, с которыми поддерживаю постоянную связь.

Нам кажется, было бы в высшей степени уместно и своевременно именно сейчас организовать цикл передач центрального телевидения, посвященных истории, культуре, народу Армении. Это могут быть киноленты о природе, или архитектуре, или старинных обычаях этой страны, фильмы типа Параджанова «Цвет граната», концерты армянских артистов, выступления армянских писателей и поэтов.

Крайне желательно выпускать эти передачи в эфир вечером, когда вся страна собирается у телевизоров. Это послужило бы значительной моральной поддержкой всему народу Армении, подняло бы его дух, убедило бы лишний раз, что мы все помним о нем, гордимся им, верим в него.

И конечно, такой цикл надо организовывать не откладывая, буквально завтра, пока раны еще свежи и бывает особенно мучительно, пока мертвые еще не похоронены, а живые подавлены и отчаялись.

На письме пометка: «Отправлено по телефону 10.12.88, вечером (ок. 18 ч.)». И перечислены подписавшие: Гордин, Катерли, Конецкий, Никольский, Стругацкий, Чулаки.

В конце года АБС вновь встречаются.

Наркоманы не подают на больницу.

Не людей надо сейчас менять, а условия их деятельности. Создавать условия, когда невыгодно быть лентяем, подлецом, бюрократом, трусом, вором.

«Если б все работали честно и хорошо…»

Если б гимназисточки по воздуху летали, все бы гимназисты летчиками стали[52].

«Разговорчики при свечах». Действие происходит спустя лет 10. Полный развал, все вырубается одно за другим, тихий разгул органов, абсурд кромешный.

21.12.88

Б. прибыл в Мск.

1). Островки кап<итали>зма в нархозе. Пусть райкомы выбивают зубы не колхозникам, а агропрому, если тот вмешивается в дела «особого сектора».

2). Национальный вопрос. (Друг сына — негр-русский.)

3). О границах демокр<атических> свобод. Слово и дело.

22.12.88

Арк болеет простудой.

23.12.88

То же.

1). Если бы гос<ударст>во было человеком: лживый, подловатый, абс<олютно> лишенный благородства, беспощадный к слабому и трусливый перед сильным…

Был Юрочка[53], выпивали и трепались до 3.30.

«Вино на 19 оборотов».

24.12.88

Б. уезжает.

30 декабря в «Книжном обозрении» публикуются ответы ряда писателей на анкету газеты. На вопрос «Каким трем писателям он присудил бы премию своего имени» Давид Самойлов ответил так.

<…>

Премию я дал бы братьям Стругацким, если бы у них был третий брат. Еще есть один вариант: премию дать тем трем писателям, которые больше всего этого хотят. Но как это установить? Нет, уж лучше братьям Стругацким.

<…>

1988 год — пока не богат на книги АБС, вышел лишь авторский сборник «Повести» (ЗМЛДКС, ПНО, ДР) в «Лениздате» да ЭВП в «Московском рабочем», но заключено немало договоров на книги — в центральных издательствах, в периферийных, в иностранных.

БН об этом периоде вспоминал так.

<…>

— Ваши книги издаются до сих пор и большими тиражами, и гонорары сейчас вроде бы не такие нищенские, как были когда-то, но, извините меня, ваша квартира не похожа на дворец, да и вы как-то не производите впечатление богатого человека.

— А я и в самом деле небогатый человек. Мы никогда не были богатыми. Очень смешно было слышать от знакомых, что Стругацкие, оказывается, миллионеры. Помню, где-то в середине 1975 года у меня произошел замечательный разговор с одним знакомым писателем, который с самым серьезным видом перечислял наши издания в СССР и на Западе и убеждал меня в том, что мы просто обязаны быть миллионерами. А у меня как раз тогда на сберкнижке было ровно сто рублей. И ни одного подписанного договора. И никакого договора в перспективе. И как жить дальше — было совершенно непонятно. Аркадий вынужден был тогда вернуться на службу, редактором, я продал коллекцию марок, чтобы хоть как-то продержаться, но общественное мнение всегда было безапелляционно: Стругацкие миллионеры… Между прочим, мы действительно были богаты — один год за всю нашу жизнь. Это было то ли в 87-м, то ли в 88-м году. Тогда нас принялись активно издавать (в 1987 году у нас вышло больше книг, чем за предыдущие 15 лет), а деньги тогда еще чего-то стоили, т. е. открытая инфляция еще не началась. И я вдруг обнаружил, что у меня на книжке 100 с лишним тысяч рублей. Сумасшедшие по тем временам деньги! Я, помню, позвонил Аркадию и спрашиваю: слушай, что у тебя на книжке? А он мне отвечает: да, действительно, черт знает что делается, даже страшно. А потом началась инфляция и все это богатство быстро превратилось в ничто.

<…>

Три публикации у Авторов в этом году в сборниках: ВГВ в «НФ. Сборник научной фантастики. Вып. 32», ПНВС в кишиневском сборнике «В круге света», ПЛЭ в московском сборнике «Современная фантастика». И много — в журналах: ЗМЛДКС — «Человек и природа», ГО — «Знание — сила» (отрывок) и «Нева» (первая книга), УНС — журнал «Смена», ОЗ — «Советская библиография» (отрывок) и «Юность», ГЛ под названием «Время дождя» — «Природа и человек», СОТ — «Социалистический труд»…

Авторы удостоены очередной награды от любителей фантастики. Омский КЛФ «Алькор» по итогам междугородного анкетирования (лучшие произведения, опубликованные в 1986 году) объявил, что по разделу «большая форма (роман, повесть)» лауреатами стали АБС за повесть ВГВ.