Плащ и галстук

Глава 9 Дом, родной дом

Мы сидели и курили, встречая утро на крыльце осиротевшего общежития.

— А ведь Коморская-то довольно большая, — задумчиво сказал я, — Почему же так мало народа ходит в парк?

— Во-первых, шипоголовый, потому что парков два, с другой стороны дороги еще один есть, лучше, — выдув длинную струю густого дыма, неторопливо ответила Цао Сюин, — А во-вторых — все знают, что здесь «Жасминная тень».

— И что? — не понял я, — Тут же все нормальные? Были? Даже Вадим?

— Это сейчас, — уклончиво ухмыльнулась старушка, — На моей памяти первый раз. Столько месяцев и ни одной драки. Это был почти отпуск…

— Был? — насторожился я.

— «Жасминная тень» никогда не пустует, шипоголовый. Всегда найдутся ненужные, о которых хотят забыть. Положить в безопасное место.

— Вот оно как…, — покачал головой я.

Действительно. Я ведь тут уже почти год живу, а сам даже по самой знаменитой Коморской особо не ходил. Куда там гулять? Учеба-дом-учеба-сон, повторить. Изредка вылазки по делам института рогов и копыт. Внутренняя санта-барбара, которая даже вот в этом урезанном составе цветет и пахнет. Причем, прямо у меня дома. За каким-то половым органом Юлька на меня страшно обиделась, а Вероника, эта развратительница сидоровых, почему-то в этом деле с ней люто синхронна. Сидят с утра за столом и спину мне взглядами сверлят.

— Почему…, — вопрос старой китаянки вырвал меня из сонной обиженной одури, — …ты не относишься к моей внучке как к шлюхе?

— Внезапно! — каркнул я, откашлявшись, после того как неудачно выплюнул сигарету так, что она пеплом запорошила мне глаза, — А с чего я должен?!

— Не строй из себя дурака, шипоголовый, отвечай, — потребовала бабка, сморщив рот куриной жопкой и отвернувшись в сторону, — Это серьезно.

— Ответов у меня несколько, — фыркнул я, — Янлинь вовсе не нравится то, что ей приходится с собой проделывать. Я понимаю, что одного мужика ей заводить не с руки. Даже «чистого». Даже вечную любовь. С таким количеством перепихона, который им обоим будет нужен, они друг друга сожрут за месяц. И надоест обоим до смерти. Грустно это.

— Похоже на ответ, но не ответ, — дернула щекой баба Цао, — Что там еще у тебя?

— Банальное уважение, — ухмыльнулся я, закуривая новую сигарету, — Я её знаю год. Она всё это время работает. Учится. Совершенствуется. Ваша Янлинь давным-давно уже настолько большая величина, что судить её по постели могут лишь полные придурки, не дающие себе труда хоть немного задуматься…

Мимо нас дробно проскакал по ступенькам вниз какой-то худощавый тип, ужасно похожий со спины на некоего Пашу Салиновского. Правда, у того никогда не было настолько красной рожи, шеи и багровых ушей, так что вряд ли это он, да? Да и бегает Паша не здесь, а по парку…

— Если бы я столько за тобой не наблюдала, то ни за что бы не поверила таким словам, — медленно проговорила комендантша.

— Ничего особенного, — поморщился я, — Живи она в нормальном коллективе взрослых состоявшихся людей, а не потерянных подростков, которым не дают никаких возможностей к самоутверждению, то давным-давно пользовалась бы уважением и признанием.

— Странно, что ты это понимаешь, — зыркнула на меня вредная бабка.

— Мне повторить свои слова о том, что надо хоть немного думать о окружающих? — кисло переспросил я и, не дожидаясь ответа, удрал на пробежку. В жопу задушевные беседы с неясным интересом у собеседника. Я еще слишком молод для этого дерьма.

В парке стояла задумчивая Викусик, качающая березу. Бедное дерево скрипело, изгибаясь под толчками девушки, а та знай себе смотрела на пруд полностью отстраненным взглядом, да продолжала издеваться над невинным деревом. Очень умилительная картинка. Сарафан есть, русская девушка есть, береза присутствует.

— Викусик? Ты чего это ту…?

— ИИИ!!!

Вы когда-нибудь пугали трехметровую девушку? Обязательно испугайте, это того стоит. Но только очень наивную и невинную, которая еще не умеет лягаться там или бить в сторону внезапно возникшего раздражителя. Правда, когда Викусик приземлилась назад на грешную землю, едва не подкинув меня её сотрясением, я понял по её глазам, что бить на звук наша хорошая девочка научится в самое ближайшее время.

— Витя! — девушка умудрилась вместить в каждую букву моего имени по отдельной эмоции — гнев-возмущение-упрёк-стыд.

— Гм, я вроде громко шёл, — неискренне повинился я, тут же самым хамским и взрослым образом переводя стрелки на интересующий меня вопрос, — А ты чего тут?

— Д-умала стояла! — гневно фыркнула девушка, — А ты подкрался!

— Не виноватый я, — вновь применил я подлость взрослого человека, — Дерево спасал. Ты почти березу угробила.

— Ой! — переключилась девочка на березу, начав её (внимание!) снова шатать в надежде поставить поровнее.

Да, Витя Изотов тот еще мудак, а вы что хотели? Как писали классики, только другого Советского Союза: «тяжелый физический труд на свежем воздухе скотинит и зверит человека». Аналогии провести можно легко!

— Отпусти её, — отогнал я девочку от бедного растения, — Всё уже, хватит.

— Ну как же…

— Она теперь либо выживет, либо нет, — поведал я мудрость, — Но скорее да, чем нет.

Викусик всхлипнула и насупилась, явно расстраиваясь еще больше. Пришлось её утешить знанием, что она вполне может в будущем посадить несколько саженцев, а то и устроить сад на даче, что вполне компенсирует причиненный природе ущерб. Потенциальный.

— Нет, нет, не надо её втыкать поглубже, Вииик!!

Гм, теперь дереву точно кобзон, с гарантией. Я слышал, как трещали корни.

— Пойдем, милая, — похлопал я девочку сзади чуть выше колена.

— Куда? — плаксиво спросила та, переживая крах своей блестящей идеи по укоренению растительности.

— Сдаваться бабе Цао. Это ж всё-таки парк.

— Давай только немножко прогуляемся, а? — попросила меня внезапно юная великанша.

Ну мы и пошли гулять по круговой дорожке, где обычно бегали с утра. По пути видели очень задумчивого Салиновского. Паша сидел с потерянным видом на лавочке, курил и нервно шмыгал в кулак. С Викусиком он тепло поздоровался, а при виде меня начал краснеть. С чего бы? Ну да ладно, определенный уровень деликатности есть у всех, а он — не пятнадцатилетняя девочка, зверски убившая березу из благих помыслов, а взрослый и частично даже умственно полноценный мужик, так что решит свои проблемы. Не мальчик уже, в групповухах участвовал!

— Вить, — через некоторое время нерешительно спросила меня девушка, — А правда, что ты… тех людей с неба сбросил? Там, на море?

— Да. А зачем ты спрашиваешь «а правда»? Ты же чувствуешь ложь, — хмыкнул я.

— Привязалось, — потупилась Викусик.

Какое-то время прошагали молча. Я видел, что она очень хочет развить эту тему, узнать больше, может, спросить что-то особенное, но не находит слов. Лучше уж самому по живому резануть. Такие разговоры, даже если не случаются, всё равно не остаются без последствий.

— Викусик, — начал я, привлекая внимание девочки, — Да, я уронил тех мужиков. Они летели нас убивать. Всех. Почему — не знаю и не хочу знать. А знаешь, почему не хочу…?

Девушка, сделав огромные глаза, мелко потрясла головой.

— Потому что причин слишком много, — пояснил я, — Политические, личные, какие-нибудь еще. Неважно, почему кто-то кого-то хочет убить. Кстати, не обязательно даже именно это. Украсть, обмануть, покалечить. Нарушить закон. Мир не идеален, но его надо защищать…

— И ты хочешь этим заниматься…? — с трудом проговорила моя собеседница через несколько долгих секунд тишины.

— Нет. Я хочу тихо-мирно жить подальше от больших городов. Работать программистом. Рыбачить…, — размечтался я, начав улыбаться, а потом жестко отрезал, — Только если я буду где-то там, то на моем месте тут будут умирать молодые парни. Наши, советские, обычные. Может, десять, может быть, сто. А может, возникнет ситуация, в которой из-за того, что меня тут на посту не будет — погибнут тысячи.

— Ты такой незаменимый? — вот этот вопрос у нежной и наивной Викусика получился отменно взрослым, едким таким, гаденьким.

— Так про многих можно сказать, Викусь, — пожал я плечами в ответ, — Говорю лишь, что не горжусь тем, что делаю, но понимаю, что это делать кому-то надо. А так как человек отвечает лишь за себя…

— Мне это не нравится! Так нехорошо! Неправильно! — ну а вот это было совсем по-детски. Аж кулачки сжала, остановившись.

— А миру насрать, Викусик, что тебе там нравится, а что нет, — грубо ответил я девочке, — И твоему телу насрать. Что заморгала? Не понимаешь? Ты чувствуешь ложь. Я не могу тебя обманывать, как взрослые обманывают детей, сочиняя им счастливое детство. Потом, когда ребенок повзрослеет, устроится на первую свою работу, посчитает то, что осталось от зарплаты после обязательных трат, поймет, что в отличие от школы и института это на всю жизнь — вот тогда он начинает понимать, во что влип. А тебе приходится это делать на пару лет раньше, потому что тебя нельзя обмануть. Так вот, слушай чистую правду — ты можешь начать меня избегать, можешь перестать со мной разговаривать и дружить, но через пару-тройку лет поймешь, что я обычный человек, обычный гражданин СССР. Просто с неприятной работой. Такие будут всегда, везде. Каждый день, пока ты будешь счастливо и мирно жить, такие как я где-нибудь будем убивать и умирать, чтобы ты продолжала жить своей мирной жизнью. Поняла?

Вот так вот. Может быть, она когда-нибудь даже поймет, что нашу общагу потащили на Черное море даже не как наживку, а как украшение для этой самой наживки. Как брелок. И что Смолову убили совершенно не за хер собачий. И её, Викусика, тоже могли запросто. И никто бы не рыпнулся. Она бы лежала в своем трехметровом гробу под землей, а «коморские» также бы радовались возле «Жасминной тени», обнимались и смотрели в рассвет своей новой жизни.

Ну вот, заплакала и рванула от меня подальше, до дому до хаты. Да ты огонь, Витя. Переговорщик от бога. А, стоп, его же нет. Пофиг…

Как там говорили классики? Дар может быть проклятием? А правда может быть той еще безжалостной сукой. Ну если я не выложу карты перед этим ребенком сразу — то она вполне может надумать какую-нибудь дрянь сама. Не давайте людям надумывать разную ересь. Вам же хуже будет.

— Что ж вы так, молодой человек? — укоризненный мужской голос сзади выбил меня из неприятных мыслей, — Расстроили девушку…

Обернувшись, я увидел… милиционера. Слегка кавказской наружности, в голубой рубашке, он, до этого момента стоявший с полуулыбкой, слегка напрягся и посуровел. Маску, видимо, раньше не замечал, понял я.

— Сержант милиции Шахбазян Ваган Варагович, — представился смутно знакомый мне тип, — А вы?

— Изотов Виктор Анатольевич, — отогнув ворот рубашки, я продемонстрировал милиционеру прикрепленный у самой шеи значок из кулака, серпа и молота, — Лейтенант госбезопасности.

Увиденное и услышанное напрягло человека еще сильнее, от чего его лицо сложилось в более узнаваемую мной картинку.

— А я вас знаю, — сказал я ему, — Мы с вами год назад «злыдня» ловили. Помните? Алкаша с шарами самонаводящимися.

— Точно. Помню! — поднял брови сержант, — Волосы твои… специфичные. А я все гадал, на кого ты похож! Только ты тогда куда меньше был, лейтенант. И нет, не ловили. Это я ловил, а ты его чуть не убил мне!

— Был молод, глуп, — признал я вину, — Думал, что он меня убить мог. Мстил за переживания.

— Мстить — противозаконно, — наставительно сказал мой неожиданный собеседник. А потом его плечи слегка поникли, — Как и многое другое. Я теперь ваш участковый, на Коморской.

— Ничего себе!

Поболтав с нетипичным представителем закона на территории одной из самых одиозных улиц города, я дождался от него смущенного вопроса — что могу посоветовать человеку, крайне мало знающему о местных порядках. Ну, как коллега и всё такое?

— Если вас, Ваган Варагович, кто-то серьезно просит что-то делать или не делать, то рекомендую прислушаться к его словам с максимальной серьезностью, — сказал новому участковому я, — У нас живёт парень, способный впасть в неконтролируемую ярость при взгляде в глаза или при виде чужих зубов, оскала или улыбки, понимаете? Он такой далеко не один. Вообще, вам должны документацию дать на всех проживающих на улице…

— Да, вечером обещали прислать, вот, решил пройтись…, — слегка осунулся милиционер, поняв, как мог бы влипнуть, — Зря это я…

— Не беспокойтесь, всё не так уж и плохо. Опасные тут не без понимания, — пощелкал я по своей маске, — Но лучше я вас до проходной провожу пока. А заодно, может, расскажете, как сюда загремели?

Сержант рассказал. Короткая грустная история о хорошем человеке, психанувшем на улице. Точнее, психанули двое. Сам Ваган ехал от двоюродного брата, с которым они распили в выходной пару трехлитровочек пива, а тут другой гражданин на остановке автобусной, очевидно, принявший побольше, решил облагодетельствовать присутствующих, использовав свою способность по стимуляции роста волос.

— Нет, я так-то даже рад немного, — признался милиционер, проводя рукой по голове, на которой мной были обнаружены густые, крепкие, черные и блестящие волосы, — А то ведь редеть начали, собаки такие! Из-за фуражки! Но когда ты видишь, как у 12-летней девочки борода растёт… когда ты ей в глаза смотришь! …ну не сдержался я.

Ваган Варагович обладал всего парой способностей, одна из которых помогала ему перемещаться по любым поверхностям, а вторая представляла из себя замедляющий луч. Вот ей-то он и шарахнул по «доброхоту», осчастливившему какую-то девчушку крепкой брутальной бородищей. Ну а потом этого волосяного гения люто отмудохали простые советские граждане, да так крепко, что того увезли сразу в реанимацию. А лупили чересчур потому, что из-за замедляющего сержантского луча травмы на теле «доброхота» не спешили проявляться. И — имело место быть применение способностей против человека в относительно безопасной для окружающих обстановке, а еще сержант был пьян и не при исполнении. Вот его и тыркнули с глаз долой и с сердца вон.

— Никак не могу вас осудить, — почти по-аристократически выдал я, — Но… а чего сразу в дычу-то ему не прописали, а, товарищ сержант? Я же вашу особенность помню — она долго разогревается…

— Рефлексы, — виновато пожал плечами проштрафившийся милиционер, — Я ж в морду редко бью, замедляю просто, а там наручники, все дела. Вот и…

Мда, участковый на Коморской. Это как охранник в клетке со львами, пусть даже с сытыми и дружелюбными. Но, как известно, среди всех животных у львов (самцов особенно) наиболее паскудный и капризный характер.

Топая до дому до хаты, я прямо селезенкой чувствовал, что еще как минимум раз нарвусь за сегодня на задушевную беседу, чего совершенно не хотелось. Именно поэтому я не просто топал, а забрав на проходной толстую стопку газет. Это печатное издание — великолепный способ отгонять от себя разных обиженных девушек, ибо, видя игнор, он теряют запал и куда менее раздражающе демонстрируют свои обиды.

В прошлой жизни, кстати, именно из-за этого прослыл слегка женоненавистником. Ну вот гложет тебя, дорогая девушка, что-то. Ну ты прямо скажи, да? И обоснуй. Нет, мы будем делать манипуляцию. В принципе, с точки зрения прекрасного пола, стратегия хорошая — грамотно раскачивая мужика, можно вынуть из него куда больше, чем положено для компенсации, ибо размеры компенсации как раз предполагают максимальную выжимку в таком случае. Только вот возраст. Прекрасный пол заканчивается, начинается не вполне прекрасный баб, который ооочень болезненно начинает воспринимать грустный факт того, что её манипуляции больше не работают, так как заинтересованность в ней, как в женщине, падает резко и всегда внезапно.

И мужики становятся козлами, да. Фигня это всё, прямо вам доложу. Жил в прошлой жизни в питерской коммуналке, причем, в довольно хорошей, ни о каких тараканах там и алкашах слыхом не слыхивали. Такое вполне достойное сожительство на восемь комнат, все друг с другом здороваются. Не рай на земле, отнюдь, но… прилично. И суть моих воспоминаний в том, что четыре хаты из восьми снимали приезжие дамочки, весьма, кстати, вкусного внешнего вида и возраста… гм, опять — не суть. А она, зараза такая, в том, что эти дамочки коммунальные ничем, в принципе, от мужиков не отличались! С утра на работу, вечером с работы, готовят жрать, не кричат, не плачут, не капризничают. Отличные соседки, это я сейчас без обиняков говорю. Нормальные люди.

А стоит только начать с кем-то общаться поплотнее — всё, сливайте воду. Жалобы, стоны, хотелки, желалки, чего бы сожрать, чтобы похудеть, мужикабы. Сплошное нытье, капризы и стенания. Слышь, милая, да я теперь к соседке, с которой четыре раза «привет» друг другу сказали за три года, лучше отношусь!

Вывод? Одинокая женщина, женственно борющаяся с холодным ужасным миром — нормальна. Вот как Окалина. Она женщина? Да. Борется? Еще как. Жалуется? Нет! Хорошая женщина Нелла Аркадьевна. Большая, опытная. Циничная властная сука, беспощадная и суровая, но в её-то годы это скорее плюс, чем минус.

Придя домой, я отгородился непоколебимым газетным барьером от двух негодующе пыхтящих девушек и… забыл про их существование напрочь. Пока мы хреном груши околачивали на Черном море, жизнь на земном шарике кипела, бурлила и временами переливалась через край.

Англия разорвала дипломатические отношения с Германией, Испанией, Францией и Австрией. Все четыре страны выдвинули британцам ультиматум о возвращении беженцев-неосапиантов, были посланы. По-английски, но, видимо, очень обидно. От обиды они не нашли ничего лучше, чем внести групповое предложение о изменении Устава Организации Объединенных Наций о выводе неосапиантов из Пакта по правам человека. В течение трех дней после этого скандального заявления во всех четырех странах неизвестные неосапианты-террористы уничтожали порты и гавани. Прямой материальный ущерб, либо изменение подводного ландшафта до полной непригодности к проходу судов.

Вой раздался на весь земной шар. Все обвиняли всех, звучали требования, ультиматумы, разражались скандалы. На улицах свирепствовали как «охотники на ведьм», так и простые граждане, обвинившие во всем как раз этих «охотников». Газеты в открытую говорили о вероятности гражданской войны во Франции. И, при этом, все заявления СССР о воскрешении организации «Стигма» просто-напросто не принимались всерьез. Точнее, не так — как только наши или китайцы пытались сделать заявление, как выступающих просто повергал вал требований, просьб и жалоб часто даже противоречивого характера. Румыния и Венгрия с какого-то перепугу хотели получить гарантии собственной безопасности от «большого брата», турки предлагали союз, сами что-то мутя с африканскими странами, прибалты, как всегда, копошились, пытаясь, как всегда, получить что-то за ничего…

Одно было ясно — творится невообразимый бардак. Анти-неогенная истерия европейцев постоянно подпитывалась широко освещаемыми случаями самообороны неосапиантов, выдаваемыми за зверское массовое убийство. При этом даже самый последний Йоганн из самой глухой немецкой деревни понимал, что, отказавшись от неосов, страна поставит себя в позу пьющего оленя перед теми, кто сохранит столь могущественных индивидов. А они, как раз, в своем большинстве и живут в СССР и Китае. Уже звучали робкие возгласы, что во всем виноваты две сверхдержавы.

Смысла в этих обвинениях я не видел, но, видимо, он был. Хотя, я в своей прошлой жизни до отвала наелся непродуманных и поспешных заявлений политиков, которые шли по всей планете одно за другим. Но там-то у меня информация была зверски обесценена, а тут?

А тут — нет. Но всё равно бардак страшный. В глазах рябит от передовиц. Там требуют, тут орут, здесь сочиняют чрезвычайную и уполномоченную комиссию, а вот неосапиант какой-то филлипинский высказался про неофобов, что они все говно и морды у них глупые, из-за чего к бедным филлипинцам тут же список предъяв накатали мама не горюй. И санкций. Жесть как она есть.

Нет, хорошо такое читать, сидя в ну очень защищенном городе, но, с другой стороны, зная, что есть уже целые толпы фанатиков, желающие снести этот город с лица земли… уже слегка ссыкотно. А вот почему не ссыкотно им? Попробуй обидь того же Афонова, он в своем скафандре для быстрого полета тебе столько экологических катастроф организует, что ахнешь. Этому парню с его обширнейшей практикой заболотить местность — как два пальца обоссать. А если его еще кто-то прикрывать будет, ууу…

Так что всё в этой жизни мне решительно непонятно. И информации мало очень, да. Интернет в очень зачаточном состоянии, его до сих пор рассматривают как обычную сеть, помогающую обмениваться специализированными данными.

— Так! — внезапно вырвал меня из раздумий возмущенный девичий вопль, — С меня хватит!

Газета оказалась выдрана из моих рук, а затем злая как коршун Кладышева зарядила мне пощечину.