Платиновая карта

Глава двенадцатая Мытищинский след

Десантник поставил на стол кружку с пивом и вытер рот тыльной стороной ладони.

Человек, сидевший напротив него, был невысок и коренаст. Свет падал ему на спину, оставляя лицо почти невидимым. Десантник усмехнулся, обнажив крупные белые зубы, и сказал:

— Все у вас не по-человечески. Как у шпионов. В натуре, к чему вся эта конспирация? Боитесь, что у меня в кармане магнитофон?

— Если б я боялся диктофона, я бы здесь не сидел, — спокойно сказал собеседник. — Просто мне не нравится, когда люди, совершающие преступление, называют друг друга по именам. И у стен есть уши, дорогой мой.

— «Уши», «уши», — недовольно проворчал Десантник. — Скорей бы уж все кончилось, надоело мне это ваше дело. Не думал я, что о нем так много будут говорить. Надо было сразу сказать, что ваш Акишин — большая шишка, я бы не подписывался. Да и за пацанов своих я уже не ручаюсь. Достал их этот баклан. Пришьют они вашего терпилу, и что я им скажу? Что нехорошо было обижать старших?

— Не волнуйтесь, скоро все кончится, — успокоил Десантника собеседник. — Я привез деньги, которые вы просили. — Он наклонился к кейсу, который стоял у него в ногах, и пододвинул его к Десантнику.

Десантник взял кейс и положил на колени. Слегка приоткрыл, окинул взглядом содержимое и снова закрыл.

— Здесь не все, — угрюмо сказал он.

— Разумеется. Следующую часть получите после окончания операции. Как и договаривались.

Десантник ощерился:

— Боитесь, что мы откажемся подписываться под мокрухой? Не проще ли было шлепнуть его сразу?

Человек покачал головой:

— Нет, не проще. Пока он жив, менты думают, что это похищение ради денег.

— Менты тоже не лохи, — заметил Десантник.

— Именно поэтому мы и оставляем его в живых, — сказал собеседник. — И вообще, я полагаю, что мы с вами все обсудили в самом начале. К чему теперь эти разговоры?

— Это вы так полагаете, — жестко сказал Десантник. — А жизнь вносит свои коррективы. Слыхали такой лозунг? Короче, мне нужна вся сумма сразу.

— К чему такая спешка? — недовольно спросил собеседник.

— А я вам не доверяю, ясно? У вас ведь как: не обманешь — не поедешь.

— У кого это — «у нас»?

— Сами знаете у кого. Короче, нечего тут базарить. Или башляйте, или забирайте своего терпилу и возитесь с ним сами.

Десантник взял кружку с пивом и отхлебнул большой глоток.

Сидящий напротив него, похоже, пребывал в задумчивости. Наконец он заговорил:

— Мне не нравится, что вы меняете условия сделки в одностороннем порядке. В бизнесе так дела не ведутся.

— Здесь вам не бизнес, — возразил Десантник. — Это жизнь.

— Только исходя из этих соображений я соглашусь на ваше требование. Вы получите всю сумму в течение трех дней. Вас это устроит?

— А побыстрее нельзя?

Собеседник покачал головой:

— Нет. Это требует времени. Я и так иду вам на уступки.

— Ну ладно, — разрешил Десантник. — Три так три. — Он вальяжно улыбнулся и добавил: — Что с вами делать, не убивать же.

— Я полагаю, на этом нашу встречу можно считать законченной, — сказал собеседник, не обращая внимания на плоский юмор Десантника. — Если возникнут проблемы — звоните. Телефон вы знаете. А теперь — мне пора.

Он встал из-за стола.

— А как же пиво? — спросил Десантник.

— Выпейте сами, — сказал собеседник, повернулся и направился к выходу.

Десантник проводил его взглядом, затем прищурил серые глаза и тихо процедил сквозь зубы:

— С-сука.

— Здравствуйте, Татьяна Олеговна.

— Здравствуйте.

Акишина посмотрела на Турецкого доброжелательно, но, судя по всему, она его не узнала.

— Я Александр Борисович Турецкий. Мы с вами встречались несколько дней назад, помните?

— А-а… Как же, как же… — Татьяна Олеговна слабо улыбнулась. — Надеюсь, вы пришли ко мне с доброй вестью?

— Это зависит от вас, — строго сказал Турецкий.

— От меня? — удивилась Акишина.

Александр Борисович кивнул:

— Именно. Где мы можем поговорить?

— М-м… Можно в учительской, но там народ. — Татьяна Олеговна растерянно посмотрела на Турецкого.

— Народ нам ни к чему, — сказал Александр Борисович. — Татьяна Олеговна, вы курите?

— Иногда, — сказала Акишина.

— А где вы курите?

— У нас есть специальное место для курения. Но там тоже могут быть люди.

— Тогда как насчет того, чтобы прогуляться по улице? У вас ведь сейчас «окно» в занятиях?

Акишина посмотрела на настенные часы и кивнула:

— Да, почти на полчаса. Если хотите, давайте прогуляемся. Я только плащ наброшу.

Рядом с музыкальной школой, в которой работала Акишина, был разбит небольшой скверик. Туда и направились Турецкий и Акишина.

Расположились они на скамейке. Турецкий закурил сигарету.

— Татьяна Олеговна, — начал он, — разговор у нас с вами будет серьезный. Я хочу, чтобы вы отвечали на мои вопросы честно и четко.

Акишина посмотрела на Турецкого и вдруг ослепительно улыбнулась (должно быть, эта улыбка всегда срабатывала в разговоре с мужчинами).

— Вы так говорите, будто я у вас в кабинете на допросе, — весело сказала она.

— Надеюсь, что до этого не дойдет, — сказал Турецкий без всякого юмора. — Как Вера? С ней все в порядке?

Акишина покосилась на Александра Борисовича. Пожала плечами:

— А что с ней может быть?

Турецкий усмехнулся. Эта женщина явно умела врать, ее интонация была абсолютно спокойной, с легким оттенком удивления.

— Нам известно, что вы встречаетесь с Андреем Максимовичем, — сказал Турецкий.

Вот теперь Акишина слегка побледнела.

— Что значит — встречаюсь? — спросила она. — И вообще, кто это — Андрей Максимович?

— Андрей Максимович — это человек, который похитил вашу дочь, Татьяна Олеговна, а Денис Грязнов — мой старый знакомый. Я знаю все детали этого дела. Вы, кстати, в курсе, что Максимовичу грозит семь лет тюрьмы?

Татьяну Олеговну передернуло так, словно ей внезапно стало холодно.

— Никакого похищения не было, — твердо сказала она. — Не верите — спросите Веру.

Турецкий покачал головой:

— А я не про похищение. Максимовичу и его друзьям будут инкриминироваться преступления, предусмотренные частью второй статьи сто восемьдесят седьмой УК РФ — изготовление или сбыт поддельных кредитных карт и иных платежных документов. Наказание, предусмотренное этой статьей, — от четырех до семи лет.

Акишина молчала.

— Надеюсь, вы к этому не имеете никакого отношения? — поинтересовался Турецкий.

— Я про это ничего не знала. А то, что я изменяла мужу… Я просто влюбленная женщина, только и всего. Разве это преступление — любить человека, который моложе тебя?

Александр Борисович нетерпеливо дернул щекой:

— Бросьте, я ведь не об этом. Вы знали, что Вера в Подольске. И знали, что она принимает участие в изготовлении фальшивых карт.

На какое-то мгновение лицо Акишиной стало холодным и неприветливым. Но она взяла себя в руки и сказала мягким голосом:

— Ничего я не знала. Я догадывалась, что они задумали какую-то авантюру, но Андрей никогда не посвящал меня в свои дела. Он просто сказал, что им нужен хороший программист. И еще он сказал, что Вера получит за свою работу хорошие деньги. Не знаю, как бы поступили вы, но меня этот довод убедил. Верочка учится в престижном вузе на платном отделении. Кроме того, ей нужны деньги на модную одежду, на карманные расходы. Вы ведь знаете молодых. Сергей Михайлович — очень строгий отец. Он никогда не баловал Верочку. Вот я и подумала: если она заработает немного денег, кому от этого будет плохо?

Турецкий вздохнул:

— Татьяна Олеговна, вы знаете такое выражение «вешать лапшу на уши»?

Ресницы Акишиной обиженно дрогнули.

— Вы хотите сказать, что я вас обманываю?

— Уже сказал. Вы меня обманываете, и очень неловко. Напомню вам, что вы сейчас не у себя в классе, а я — взрослый человек. Поэтому кончайте юлить.

На глазах у Акишиной выступили слезы. Она нахмурила брови и нервным жестом подняла воротник плаща.

— Это у вас такая манера — говорить женщинам обидные слова? — сказала она дрогнувшим голосом.

Турецкий внимательно посмотрел на ее точеный профиль и покачал головой.

— Ваша наивность меня удивляет, — сказал он. — Неужели вы и впрямь думаете, что окружающие вас люди идиоты? Или… — Он пожал плечами. — Не знаю, с виду вы вроде абсолютно нормальная женщина.

— Спасибо, — пролепетала Акишина. — Большое спасибо за деликатное обхождение с женщиной. Могли бы сразу надеть на меня наручники. Или приставить к виску пистолет.

— Не утрируйте. Лучше скажите, о похищении вашего мужа вы тоже знали заранее?

— Что? Да вы в своем уме? — Акишина нервно хохотнула. — По-вашему, я участвовала в похищении собственного мужа?

— Почему бы нет? — усмехнулся Александр Борисович. — Вы ведь участвовали в похищении дочери.

Акишина тихо застонала.

— Сколько можно повторять, — произнесла она страдающим голосом, — это не было похищением! Это просто досадное недоразумение, ясно вам? Перед Грязновым я уже извинилась и выплатила всю причитающуюся сумму. И хватит об этом.

— Хватит так хватит, — пожал плечами Турецкий. — Поговорим о другом.

Александр Борисович сунул руку в карман куртки и достал пачку фотографий. Акишина уставилась на пачку и прищурилась.

— Что это? — быстро спросила она.

— Вы, — ответил Турецкий. — Собственной персоной. — Он взял верхнюю фотографию и протянул Татьяне Олеговне. — Желаете ознакомиться?

Акишина взяла фотографию и, близоруко сощурившись, поднесла ее к глазам. Ее худощавое лицо осунулось еще больше. Она медленно перевела взгляд на Турецкого.

— Так, значит, вы… — Губы Татьяны Олеговны затряслись. — Боже, как это низко!

— Согласен, — вздохнул Турецкий. — Приятного во всем этом мало. Но, делая грязную работу, невозможно не испачкаться. К тому же…

— Что на других? — перебила его Акишина.

— Неважно, — спокойно сказал Турецкий и, аккуратно сложив фотографии, спрятал пачку в карман. Повернулся к Акишиной. — Ну так как? Вам хватит того, что видели, или хотите прослушать пленку с записью вашего разговора с Херсонским?

— Не хочу я слушать никакую пленку! — вскрикнула Акишина неприятным, визгливым голосом.

— И то верно, послушаете на суде.

Губы Акишиной побелели. Она подняла руки и прижала узкие ладони к лицу.

— Господи… И откуда вы только беретесь такие?.. — Она отняла ладони от лица и снова посмотрела на Турецкого, на этот раз она не скрывала ненависти. — Лезете, да? Суете свой нос в чужие дела? Копаетесь в грязном белье, как какие-нибудь жуки? И, наверное, гордитесь собой.

Турецкий слушал ее не перебивая. Он только курил и время от времени стряхивал пепел на землю. Он уже понял, что Акишина по натуре истеричка, и не хотел подстегивать ее больные нервы грубыми словами. Он решил слушать. В порыве словооизвержения склонные к истерии люди зачастую говорят больше, чем хотят. Их, что называется, несет. Они просто не могут остановиться. Похоже, с Акишиной сейчас случился именно такой припадок. Лицо ее, еще минуту назад бледное, возбужденно порозовело. Глаза блестели недобрым, истеричным блеском. Пальцы рук, опущенных на колени, нервно вздрагивали, словно через них пропускали электрический ток. Говорила она быстро и сбивчиво.

— Думаете, поймали меня, да? Прижали к стенке — или как там у вас это называется? Теперь будете рапортовать начальству о том, что поймали бандитку! Похитительницу собственного мужа! Боже мой, какая глупость… Но зачем? Ответьте, раз вы такой умный, зачем мне его похищать? Ради денег? Но у нас с Сережей всегда все было общее. Если бы мне понадобились деньги, я бы просто у него попросила. И он бы мне дал. Он всегда давал мне столько, сколько я просила.

— Тогда зачем вы его похитили?

— Хотите знать — зачем? Я скажу! Я скажу зачем! Затем, что он слишком путался под ногами! Он мешал хорошему делу, которое могло помочь тысячам людей!

— Вы имеете в виду бизнес Херсонского?

— Почему вы говорите со мной таким тоном? Мы, кажется, не у вас в прокуратуре, а на улице! Здесь я не позволю вам говорить со мной таким тоном!

— Извините, я не хотел вас обидеть.

— Но вы это сделали!

— Татьяна Олеговна, — мягко, почти ласково сказал он, — похитив вашего мужа, Херсонский совершил преступление, но еще не поздно все переиграть. Вы ведь наверняка не думали, что все зайдет так далеко.

— Господи, ну разумеется! Разумеется, я не думала, что все так далеко зайдет! — Похоже, Акишина ухватилась за слова Турецкого как за спасительную соломинку. — У меня и в мыслях не было причинить вред Сергею. Яша сказал, что у Сергея сдали нервы и что своим упрямством он вредит не только коллегам, но и себе самому.

«Вот и ответ», — порадовался в душе Александр Борисович. А вслух спросил, не давая Акишиной сделать паузу:

— И о чем он вас попросил?

— Молчать. Молчать и еще… обратиться в милицию и в агентство «Глория». Я должна была сыграть расстроенную и перепуганную жену. Это было несложно, потому что я на самом деле была напугана. Деньги на то, чтобы заплатить Грязнову, мне тоже дал Яша. Я хотела как лучше, понимаете? Я хотела уйти к Яше, и он пообещал, что мы поженимся, но сначала ему нужно совершить одну сделку. Всего одну, и мы будем счастливы!

— Да, я понимаю. Где Херсонский его держит?

— Я не знаю. — Татьяна Олеговна наморщила красивый лобик. — На какой-то даче под Москвой.

— Где эта дача? — резко спросил Турецкий.

— Я не знаю. Я… я что-то слышала про Мытищи.

— Кто помог ему устроить похищение? Милиция? Ну, он что-нибудь говорил вам про милицию?

Акишина нервно всхлипнула.

— О господи, я не помню! Вроде бы говорил… Я не знаю, я ничего не знаю…

— А имена? — жестко гнул свое Турецкий. — Херсонский называл вам их имена?

— Нет. Не называл. Он ничего мне про это не говорил. Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону и называл его «майор». Еще он говорил что-то про «ваши ментовские методы»… Больше я ничего не помню.

Акишина почти тряслась. Кровь вновь отлила от ее красивого лица, превратив его в гипсовую маску.

— Он заплатил вам за молчание? — спросил Турецкий уже более спокойным голосом.

Акишина закусила нижнюю губу и кивнула.

— Сколько? — спросил Турецкий.

— Десять тысяч, — тихо сказала Акишина. — Долларов.

— Гм… Понятно.

— Я хотела как лучше. — Акишина едва сдерживала слезы. — Я хотела, чтобы Верочка была счастлива. Я хотела счастья себе. Наша семейная жизнь превратилась в кошмар. Я не любила Сергея, и он отвечал мне взаимностью. Он никогда не смотрел на меня как на человека, я для него всегда была лишь куклой. Куклой, которую можно показывать друзьям, чтобы они завидовали. Красивой куклой! А Яша видел во мне человека. Человека, понимаете? Он по-настоящему любил меня!

— А Максимович? — негромко спросил Турецкий.

Татьяна Олеговна осеклась. Она вскинула руки и вновь прижала ладони к лицу. Затем плечи ее задергались. По тонкому носу потекли слезы. Она зарыдала.

Сергей Михайлович Акишин почти не вспоминал жену. В последние годы она становилась ему все более и более чужой. Если вдуматься, то и родной-то она ему никогда не была. Просто раньше она все больше молчала, только хлопала ресницами, когда Сергей Михайлович пытался в чем-то ее упрекнуть или высказывал свои претензии.

Но в последние годы вздорный характер супруги все чаще и чаще выходил наружу. Она уже не молчала, тупо мигая и с терпеливым непониманием выслушивая хлесткие слова мужа. Она раскрывала рот и, случалось, осыпала Сергея Михайловича такой отборной бранью, что оставалось только удивляться: где она всего этого нахваталась?

Сидя в чулане с завязанными глазами, с руками, скованными за спиной наручниками, Сергей Михайлович представлял себе жену в виде картинки из журнала про семейную жизнь. Другое дело — Вера. Несмотря на то что она всегда была сдержанной и спокойной девочкой, Сергей Михайлович был уверен, что дочь очень любит его. Со своей стороны, он ее просто обожал. Вот и сейчас, вдыхая затхлый, пыльный воздух чулана, он не обращал, почти не обращал, внимания на собственные страдания. Сердце его болело из-за дочери.

Скрипнул замок, и дверь чулана открылась. Сергей Михайлович увидел свет сквозь повязку на глазах и зашевелился.

— Че, терпила, хавать охота, да? — насмешливо спросил его бандит. — Держи баланду. Сегодня на твоей улице праздник.

На пол рядом с Акишиным брякнулась алюминиевая миска с едой.

— Бля, опять тебя с ложки кормить, — недовольно проворчал бандит. — Сдох бы ты уже поскорей, что ли.

— А ты убей меня, — устало сказал Акишин. — Застрели.

— Была б моя воля, я бы тебя, падлу, собственными руками задушил, — честно признался бандит.

— Чего ж не задушишь?

— Да подписка у тебя крутая. Десантнику ты зачем-то нужен живым.

— Десантник — это твой начальник? — спросил Сергей Михайлович.

Ложка заелозила по алюминиевым стенкам тарелки.

— Заткни хлебало, — вяло отозвался бандит. — Сейчас будешь жрать.

Бандит ткнул ложку с кашей в губы Акишина. Сергей Михайлович молча отвернулся.

— Ты че, падла? — изумился бандит. — Жрать отказываешься?

Акишин молчал.

— Молчит, — констатировал бандит. — Слышь, терпила, че молчишь-то? Голодовку объявил, да?

— Я хочу знать, что с моей дочерью, — сказал Сергей Михайлович.

— С дочерью?

— Да.

— Ну ты влупил! — засмеялся бандит. — Откуда ж мне знать?

— Ты не знаешь, зато твой начальник знает, — сказал Сергей Михайлович. — Спроси у Десантника.

Повисла пауза. Видимо, бандит размышлял.

— Ладно, — сказал он наконец. — Че ж я, не человек, что ли. Пойду пробью ситуацию. Тарелку пока не трогай, а то уронишь, а мне потом за тобой это говно убирать.

Бандит поднялся и вышел из чулана.

Прошло очень много времени. Целая вечность. У Сергея Михайловича ломило в висках, в затылке была тяжесть, веки болели, и ему страшно хотелось спать, но в голове проносились всякие мысли — бессвязные и тяжелые, как железки. Казалось, от них, от этих мыслей, голова начинает болеть еще сильнее.

Внезапно из темноты всплыло лицо Херсонского.

— Сергей Михайлович, вы же понимаете, что в жизни иногда нужно идти на компромисс, — сказал Херсонский. — Иногда это жизненно важно. Да, жизненно важно!

Прошу вас, проанализируйте ситуацию еще раз. На ваших плечах большая ответственность.

— Я это понимаю, — услышал Акишин свой голос. — Именно поэтому я и отказываюсь от вашего предложения. Я пытаюсь добиться двух вещей: прозрачности в российском бизнесе и введения в национальный бизнес систем и правил корпоративного управления. То есть такого управления, при котором как акционер, так и государство знает все о бизнесе. Каковы дивиденды? Сколько в виде налогов должно получить в бюджет от конкретного предприятия Российское государство?

Херсонский рассмеялся.

— А вы кремлевский мечтатель, батенька! — сказал он, потирая руки. — Значит, хотите заблокировать сделку на совете директоров?

— Я приложу к этому все усилия.

— Думаете, у вас получится?

— Уверен. Господин Платт пообещал, что целиком и полностью поддержит меня на заседании совета директоров. Он заблокирует своим пакетом акций все ваши реакционные проекты.

— Да-да, я в курсе. Вы с Кожухиным его хорошо проработали, Сергей Михайлович.

— Я его не «прорабатывал», Яков Наумович. Господин Платт целиком одобрил мою концепцию, потому что она ведет к открытости бизнеса. Она ведет к пополнению государственной казны за счет монополий, которые терзают российские недра, принадлежащие народу.

Херсонский противно захихикал:

— Ах, как звонко сказано! Сколько пафоса!

— При чем тут пафос? Я просто делаю свою работу, Яков Наумович.

— Угу. А я — свою. Гм… Значит, общего языка нам с вами не найти… Что ж, хозяин — барин. Мне придется действовать другим способом. Вы не оставляете мне выбора, дружище. Просто не оставляете!

Лицо Херсонского стало расплываться и таять, вместо него появилось другое — оно было серым, словно вырезанное из картона, и каким-то безликим, с неуловимыми чертами.

— Что с ним? — спросило это серое лицо. — Он спит?

— Наверно, — ответил другой голос, низкий и хрипловатый. — Умаялся, бедолага.

— Короче, так, Десантник: мудака этого не бить, не мучить и кормить вовремя, ясно?

— Так точно, гражданин начальник.

— Мне вчера звонил заказчик. Говорит, что ты потребовал с него всю сумму?

— Ага, настучал уже, сука.

— Больше никогда не обращайся к нему напрямую. Все просьбы и предложения только через меня, понял?

— Понял, чего ж не понять. — Раздался цыкающий звук, словно кто-то сплюнул сквозь зубы, и затем: — Про дочку ему что сказать?

— То, что я тебе рассказал. Скажешь, что жива и здорова.

— Ясно.

Голоса затихли. Скрипнула дверь, и Десантник с серым незнакомцем вышли из чулана.

«Жива и здорова, — повторил про себя Сергей Михайлович. — Жива… и здорова…»

Тут мысли его спутались, и он окончательно провалился в сон.

Херсонского, как и следовало полагать, найти в Москве не удалось. Секретари в один голос твердили, что он уехал несколько дней назад «по делам», но куда — они затруднялись сказать.

Попутно с поисками Херсонского Александр Борисович Турецкий навел справки о мытищинских бандитских группировках. Он рассудил, что если Акишина похитили по заказу Херсонского, а взялись за выполнение заказа «оборотни в погонах», то непосредственную работу эти «оборотни» наверняка должны были поручить своим подопечным, а заодно и коллегам по «бизнесу» — бандитам.

Весь день Александр Борисович встречался с нужными людьми и собирал информацию, что называется, по крохам. К вечеру он уже был более-менее в курсе криминальных дел, творящихся в Мытищах.

Вечером он встретился со своим старым другом, бывшим начальником МУРа, а ныне — сотрудником Главного управления собственной безопасности МВД Вячеславом Ивановичем Грязновым.

Встреча состоялась в баре «Золотая рыба» на Сущевском Валу, куда Грязнова привели служебные дела (он всегда был не прочь совместить приятное с полезным). Турецкий также оказался неподалеку — это и было решающим обстоятельством при выборе места встречи.

Завидев приближающегося Турецкого, Вячеслав Иванович расплылся в улыбке.

— Ну здравствуй-здравствуй, «важняк»! — приветствовал он Турецкого, протягивая руку.

— Здорово, Вячеслав! Давненько не виделись. — Турецкий задержал руку Грязнова в своей ладони и скептически оглядел старого друга: — Полысел, подобрел.

Грязнов усмехнулся:

— Полысеешь тут с такой работой.

Турецкий уселся за стол.

— Все борешься с «оборотнями в погонах»? — весело спросил он. — Много уже кольев-то вогнал?

— Кольями борются с вампирами, — назидательно сказал Грязнов. — А оборотням подавай серебро.

— Вот как?

— Вот так. Как Ирина? — спросил Грязнов.

— Нормально. Вспоминает тебя.

Вячеслав Иванович улыбнулся:

— Как всегда, недобрым словом?

— Ну почему же… — пожал плечами Турецкий. — Иногда и добрым. Правда, очень редко. Спрашивает, например, почему ты к нам не заходишь. Я говорю: у Славы нынче много работы, он борется с демонами. Она говорит: ну и слава богу.

— Ну хоть «не пошел он к черту», — одобрил Грязнов. — Пиво будешь?

— Нет.

— А водку?

— Что-то не хочется. Я лучше покурю. А ты пей, на меня не смотри.

Грязнов грустно посмотрел на Турецкого и вздохнул:

— М-да… Вот так она и подступает, грозно, но незаметно.

— Кто? — не понял Турецкий.

— Старость, Саня, старость. Кто же еще? Сначала человек отказывается от пива, потом от водки, а потом говорит: «Лучше я просто покурю». А потом и сигареты теряют для него прежний вкус.

— Я смотрю, новая работа сделала из тебя философа, — заметил Турецкий.

— Да, Саня. Я стал по-другому смотреть на многие вещи. Ладно, хватит предисловий. По какому поводу ты меня вызвал?

Турецкий достал из кармана сигареты и закурил. Помахал рукой перед лицом, отгоняя дым, и сказал:

— Помнишь, мы с тобой беседовали по телефону про Платта и Акишина?

— Еще бы, — кивнул Грязнов. — Есть новая информация?

— Да. Мои опасения подтвердились. Акишина взяли по приказу Херсонского. Жена Акишина была любовницей Херсонского и знала про готовящееся похищение.

— Она сама в этом призналась?

— Да. Нервная барышня. Пришлось ее немного попрессовать. Неприятно вспоминать, но тут уж… — Турецкий развел руками.

— Понимаю, — вздохнул Вячеслав Иванович. — Сам такой. Так что насчет похитителей?

— Акишина слышала, как Херсонский заказывал ее мужа ментам. По крайней мере, ей кажется, что она слышала.

— Подробнее, — потребовал Грязнов.

Турецкий нахмурился и посмотрел на друга вприщур.

— А вот о подробностях, Слава, узнаешь сам. А узнаешь — расскажешь мне.

— Вот так всегда. Ты что-то где-то слышишь, а расхлебываю потом все я.

— Ладно, ладно, жалобщик. — Турецкий посмотрел на погрустневшее лицо друга и улыбнулся. — Понимаю, что мороки у тебя с этим будет много, но что поделаешь. Кстати, я могу немного облегчить тебе задачу.

— Это каким же образом?

— Возможно, убийство Платта с Кожухиным, а также похищение Акишина — одних рук дело.

— Ну и? — подозрительно спросил Грязнов. — У тебя есть новости про Платта?

Турецкий выпустил дым и лукаво улыбнулся.

— Рожа хитрая, — констатировал Грязнов. — Значит, есть. Давай колись.

И Турецкий раскололся:

— За два дня до смерти Платта к повару Марату Соколову приходили двое мужчин. Оба высокие и подтянутые. Соколов при их появлении явно занервничал. Потом они сели за крайний столик и долго о чем-то беседовали. После их ухода Соколов был задумчив и неразговорчив. Да, и самое главное: звали одного из этих мужчин — Сергей Сергеич. А второго — не то Юра, не то Гера, не то Сергей. Что-то с буквой «р».

— Это кто тебе рассказал?

— Официант. Никишин Константин. Он несколько раз проходил мимо столика, за которым сидели Соколов и его визитеры. В тот же день Никишин ушел в отпуск, и мне только сегодня удалось его разыскать.

— Прятался, что ли? — нахмурившись, спросил Грязнов.

— Почему — прятался? Нет. Просто поехал в путешествие по Волге с бывшими армейскими дружками. Родственников у него тут нет, поэтому никто ничего не знал. Я бы его до самого конца отпуска ловил, если б он сам не позвонил на работу. Хотел взять еще несколько дней за свой счет.

— Ага, — кивнул Грязнов, — и тут-то ты его и сцапал. А что, больше никто, кроме этого официанта, подозрительных мужчин не видел?

— Видели. Но Никишин единственный, кто слышал имена и запомнил лица.

Глаза Грязнова заинтересованно блеснули.

— Ты с ним по телефону говорил?

— Угу. За десять минут до встречи с тобой. Завтра утром он прилетит в Москву, и тогда можно будет подумать о фотографиях. И вообще узнать что-нибудь.

— Попробую. Ладно, ты пока покури, а я поговорю с кем следует. Как, говоришь, их звали — Сергей Сергеич и Юра?

— Юра, Гера, Сергей.

— Хорошо, попробую узнать.

Вячеслав Иванович достал телефон и сделал несколько звонков, отдавая распоряжения. После чего взялся за графин и сказал:

— Дело закрутилось. Ну что, «важняк», теперь выпьешь со мной пятьдесят граммов?

Турецкий покачал головой и твердо ответил:

— Рад бы, но я за рулем. Лучше выпей за мое здоровье. Оно мне понадобится.

Вячеслав Иванович пожал плечами и выпил.

В тот же вечер Турецкий встретился еще с одним человеком — следователем из Мытищ Василием Орловым. Это был невысокий, толстый и лысый человек, больше похожий на бандита, чем на следователя.

Встреча состоялась в кабинете Орлова. Турецкий устал с дороги и не отказался от чашки кофе.

— Знатный кофе, — похвалил он, когда кофе был готов.

— Все так говорят, — ответил Орлов. — А секрет прост: я не скуплюсь на кофе и покупаю самый дорогой.

Турецкий сделал небольшой глоток и поставил чашку на стол. Взглянул на Орлова и не удержался от улыбки.

— Знаю, знаю, — улыбнулся Орлов, перехватив ироничный взгляд Турецкого. — Когда я приезжаю на место преступления, от меня старухи шарахаются в разные стороны. У меня ж рожа как у законченного бандюгана. Но что поделаешь — другой нет, приходится жить с этой.

— С лица воду не пить, — сказал Турецкий.

— Это точно, — качнул лысиной Орлов. — Только не все это понимают. Некоторые думают, что если у человека рожа, как у Квазимодо, то и душа у него черная, как у палача. А у меня ведь душа чистая и нежная. Прямо как у ребенка. Я и из пистолета-то по людям стрелял всего лишь раз пять-шесть. Правда, всегда попадал в цель.

— Я смотрю, у вас не только кофе хороший, но и чувство юмора отменное, — похвалил Турецкий.

— Только тем и живу, — с усмешкой ответил Орлов. — Ну так что вас ко мне привело, Александр Борисович?

— Месяц назад в вашем городе были убиты известные предприниматели братья Королевы.

— Было дело.

— Насколько я знаю, убийц найти не удалось?

Орлов покачал головой:

— Нет. Висяк.

— Расскажите мне об этом деле поподробнее.

— Да ради бога. Братья Королевы, Борис и Матвей, были хорошо известны как первые лица крупнейшего в Подмосковье ликероводочного завода «Данила». Старший руководил предприятием, а младший являлся начальником охраны.

— Семейный подряд?

— Ага. Естественно, местные гангстеры не оставляли братьев ни на минуту. На них несколько раз покушались. А три недели назад Борис Королев попал в засаду. Королев и его водитель погибли на месте, а охранник получил тяжелое ранение. Три дня спустя по схожей схеме был расстрелян и Матвей.

— Круто, — сказал Турецкий.

— А то! — подтвердил Орлов. — Прямо как в Чикаго.

— И что, преступники не оставили никаких следов?

— Да практически нет. Сработано все было на редкость профессионально.

— А как насчет подозрений?

Орлов вздохнул и почесал лысину.

— Да был у нас на заметке один местный криминальный авторитет. Григорий Вашкин.

— Кто такой? Чем промышляет?

— Держит подмосковные спиртзаводы и спиртобазу.

Турецкий присвистнул:

— Неслабо.

— Ну дак! Помимо спиртовых дел Вашкин прославился тем, что держит группировку из нескольких десятков человек. В основном это бывшие десантники и спортсмены. У Вашкина у самого кличка Десантник.

— Это официальные данные? — поинтересовался Турецкий.

— Нет, конечно. Официально он бизнесмен. У него несколько продовольственных киосков возле вокзала.

— А чем занимается группировка?

— А чем они все занимаются? Грабят на дорогах, совершают налеты на фирмы и магазины. Ну и рэкет, конечно. Но сам Григорий Вашкин предпочитает не светиться.

— И что, получается?

Орлов криво ухмыльнулся:

— Получается. И совсем неплохо получается. Видите ли, Александр Борисович, этот Вашкин — большой друг мэра нашего города Михаила Демченко.

— Ясно. Я могу ознакомиться с материалами дела?

— Да, конечно. Сейчас принесу. Подождете минут пять?

— Запросто.

Орлов встал со стула и, вмяв окурок в пепельницу, вышел из кабинета. Вскоре вернулся с папкой в руках.

— Вот, — сказал он. — Тут все, что нам удалось нарыть. Негусто, как видите.

— Да уж, — проговорил Турецкий, перелистывая страницы дела.

— Жалеете, что ехали из-за этого в такую даль?

— Не я бы к вам, так вы бы ко мне.

— Что ж, и то верно.

Приехав домой, Турецкий еще два часа просидел над папкой с делом об убийстве братьев Королевых, размышляя и прикидывая в голове разные сценарии развития событий.

— М-да, — задумчиво сказал он, закрыв папку. — Без помощи Дениса Грязнова и его архаровцев тут, пожалуй, не обойтись. В конце концов, он ведь тоже ищет Акишина.

Спать Турецкий лег — как пишут в книжках — «усталый, но довольный».