Плохой парень// Bad Guy

11. Лика

Если бы я могла описать свое состояние, то назвала бы его пограничным между двумя мирами. Так бывает, когда ты жил одной жизнью, привык каждый день видеть одни и те же вещи, и не менял своего состояния, сдерживая его и не показывая никому. И вот мой мир поделился пополам. Это странно — оперировать тезисами романтичной мелодрамы. В моей жизни не было давно ничего романтичного. До того, пока я не пустила всё на самотёк и не решила просто принять то, что с каждым днём всё больше желала близости с этим парнем. Этим? Разве так можно назвать человека, который дарит тебе себя и сам не понимает того, какой вред этим наносит себе же?

Поэтому, наверное, появился и второй мир. Место, а вернее отрезок времени, который начался с моего появления в этой странной, но такой близкой мне по духу стране. Этот отрезок и стал началом того, во что я не могла поверить.

Пока мы ехали в эту деревеньку мне снился очень странный и настолько реальный сон, что не хотелось просыпаться. Такие сны были редкостью даже для здорового человека, поэтому я желала бы остаться в такой сказке навсегда. В квартире, где на полу была разбросана дурацкая подростковая игра, а на меня смотрели с любовью необычные глаза. Я не видела такого взгляда никогда.

В том времени, тот мужчина смотрел на меня похожим взглядом, но его глаза не были и наполовину наполнены подобной нежностью, как глаза этого мальчишки. Хан даже хмурился по-особенному. Всё стало по-особенному ровно с того момента, как подарила ему ласку сама и приняла правила этой игры. Сперва мне было слишком страшно. А всё потому, что я не могу отпустить свою болезнь по щелчку пальца и взмаху какого-то волшебника. Это серое и очень холодное ощущение. А Хан светлый и очень яркий. В этом парне столько красок, что даже сейчас, наблюдая за тем, как он храбро смотрит на вещи, которые его пугают, я вижу все эти тона и полутона. Этот парень, как моя личная палитра, из которой получился очень живой портрет. Настолько живой, что я смогла преодолеть все фобии хоть на несколько минут, и сцепив зубы помочь ему принять подобное. Взять за руку и поделиться теплом. Сделать это впервые без страха получить в ответ лишь боль.

Хан действительно боялся заброшенного дома. Это не шутка для этого народа. Они страшатся подобного, как мы болячек и чумы.

Печать смерти! Вот, как Хан назвал это место, вернее то, как оно выглядело. Печать на стене в виде карикатурного и обезображенного лица девушки гейши.

Даже меня сковал озноб, когда мы переступили порог особняка на холме. Я видела не раз заброшенные места у себя на родине. В старых деревнях или поселках таких домов было множество. И этот эпизод напомнил мне самое страшное дело, которые было в моём послужном списке. Дело о пропавшей тринадцатилетней Ане Фёдоровой. Малышка приехала в деревню к бабушке и дедушке. Ребенок не впервые на каникулах гостил у своих родных в поселке. Но в этот раз… То лето стало последним для малышки. Именно чувства с того места, с той развалившейся почти до основания избы, где мы нашли её тело, одолевали мной и в этом особняке, за тысячи миль от такой же печати смерти. Ужас и холод! Не просто ощущение озноба. Это ледяная ванная, или прорубь, в которую тебя просто швырнули.

Но я и помыслить не могла, что на этом этапе в моей голове столкнуться два мира.

Всё смешалось, как огромный клубок из мыслей. На периферии постоянно всплывали подробности дела, и воспоминания из особняка. Но всё это вытеснялось за секунду, лишь одним взглядом на Хана. Мне не хотелось ни расследований, ни этих ужасов.

Впервые я осознала, что устала от этой борьбы. Устала от своей клетки, и сама открыла в ней все двери выпустив двадцатилетнюю Малику, которая начала брать контроль над моим телом всё стремительнее, и всё с большим упорством толкала в руки Хана. Она влюбилась в него настолько, что мне пришлось отдать контроль ей!

Но это не отменяло того, что завтра наступит слишком быстро. И мне придется снова стать инспектором Адлер ради того, чтобы поймать тех, кто так искусно провел всех на ровном месте.

Как только мы вернулись в машину, старик посмотрел на меня, а потом что-то показал Хану. Парень кивнул и завел мотор.

— Чего он хочет? — повернулась к Хану, а он лишь улыбнулся и мягко кивнул:

— Аджоси любезно предоставляет нам ночлег, — мы выехали вниз с холма, а я нахмурилась.

— Может лучше в гостиницу? — села ровнее и пристегнулась.

— До неё ехать час, и она на территории горнолыжки, поэтому не начинай капризничать и поехали к старику. Тем более, что лучшей экзотики, чем старый ханок не найти, нэ агашши!

Я задохнулась от этого "капризничать" и прошлась взглядом по Хан Бину так, словно он сморозил очередную чушь.

— По-моему кто-то решил меня сегодня истязать плетями. Малышка, ты во мне сейчас дыру прожжешь! — Хан хохотнул, а я тут же ответила:

— Ты сильно напуган, и несёшь эту ахинею, потому что решил что и я испугалась? — сложила руки на груди, и обернулась к аджосси, который начал жестикулируя, что-то мычать, видимо указывая на поворот.

Хан сразу свернул, и мы въехали в густой лес.

— Нэ агашши, ты только глянь сколько деревьев! Может осуществим мою грязную фантазию? Порадуй своего мальчика?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Хан Бин! Этот старик хоть и не понимает нихрена! Но имел бы стыд хоть передо мной, — я шикнула, потому что начала чувствовать возбуждение, а оно с недавних пор сносило мне крышу настолько, что я не контролировала своё тело.

Вчера вела допрос свидетеля, а вспоминала, как он смотрел на меня, когда я ласкала его, гладила и целовала. Потом говорила и обсуждала дело с Ю Чон-ши, а передо мной стояли картинки того, как руки Хана, скованные наручниками, до побелевших костяшек сдавливали металлические прутья перегородки. Вспоминала всё настолько ярко, что сидя на этом сидении, прямо сейчас, ловила отголоски ощущения того, как его плоть скользила во мне, врывалась ещё глубже, а наслаждение накрывало с такой силой, что мне было мало этой наполненности и нежности. Я хотела больше и больше. Хотела, чтобы тело не уставало принимать и отдавать любовь часами, нет чертовыми сутками.

Подобное нихрена не способствовало работе мозга и серого вещества. Поэтому я должна взять себя в руки, и перестать проявлять яркий пример помешательства на сексе. При чем помешательства на близости конкретно с этим мужчиной. А всё потому, что мне так хотелось, снова прикоснуться к его коже и укрыть объятиями, слушая как он надрывно дышит, как гулко стучит его сердце, а пот стекает по нашим телам и смешивает всё: меня с ним, нас и наш запах.

— С хера ли я должен стыдиться того, что хочу свою женщину? Это что? Что-то сверхъестественное? А старик… Ты была бы права, если бы я не сказал, что ты моя жена, — он выехал из пролеска и разогнавшись, резко затормозил у забора аджоси.

— Что?! — из меня не звук вырвался, а писк, — Что ты ему сказал?

— Иначе он бы нас не принял в своем доме так, как я хочу. А хочу я лежать и смотреть, как спит моя госпожа. С недавних пор это мой сраный фетиш, наблюдать за тем, как ты охеренно выглядишь во сне! Как малышка, которую хочется не трахать, а любить, Лика! Такой ответ вас устроит, нэ агашши?

С этими словами, Хан нажал на кнопку и дверцы поднялись вверх сами, а старик видимо думая, что тут происходит семейная перепалка молодоженов, быстренько ретировался, чтобы через пару секунд в поклонах приглашать нас войти, уже стоя у изгороди.

— Ты мне мешаешь работать! — отцепила ремень, а мне спокойно парировали, смотря прямо в лицо:

— Я люблю тебя!

Кажется ремень только что порезал мне кожу на правой ладони, потому что я слишком сильно его потянула. Хан спокойно положил руку на руль, обернулся ко мне всем корпусом, и начал блуждать по мне ленивым взглядом.

— Ты невозможен! И не понимаешь о чем говоришь!

— Я люблю тебя!

— Ты что попугай? — резко спросила, но не потому что мне было неприятно, напротив в моей груди разливался трепет, а в глазах начало щипать.

Я сделала это потому, что меня разозлил собственный страх из-за возможной пустоты в этих словах. Я боялась этих звуков. Их значения. Боялась, даже услышав их на чужом языке. Вернее на двух языках. Для меня это сути не меняло. Любовь давно стала в моём понимании сродни проклятию.

— Я! Тебя! Люблю! И дождусь, когда ты скажешь однажды тоже самое. Не сомневайся. А если будешь капризничать, придется таки научится быть настоящим сабмисивом. Стать профессионалом в этом извращенском дерьме, лишь бы ты перестала смотреть на меня так, словно я в припадке и несу херь псячью, когда говорю что у меня ноги подкашиваются только от вида того, как ты кончаешь в моих руках. Вернее хотелось бы в руках, но видимо небо решило немножечко иначе. Но я намерен и это исправить.

— Глупый мальчишка… — прошептала про себя, и отвернулась.

Это настолько врезалось в мой слух. Эти слова. Я вздрогнула и втянула воздух глубоко в лёгкие, а потом просто встала и вышла из автомобиля. Мной начало колотить, и аджоси это заметил. Он странно осмотрел меня, а потом кивнул что-то Хану. Но тот лишь фыркнул и очень четко промолвил что-то на корейском. Когда старик хохотнул, я прикрыла глаза сильнее, повернулась, но даже рта раскрыть не успела:

— Зайди в дом! Дождь начинается. Я всего лишь сказал ему, что ты несносное наказание небес. Вот и всё! Это комплимент. При чем очень охеренный. Но знаешь… — он захлопнул дверцы машины со своей стороны и скривился, — …такой недалёкой девушке не понять. Так что помалкивай и в дом иди!

— Хан Бин! Кажется тут у вас действует одна интересная иерархия, — я приложила палец ко рту и постучала им по губам, приподняв бровь.

— Даже не вздумай! Мне хватает цепей на руках, так ты ещё хочешь чтобы я нуной тебя называл? Или аджумой? — он прошел мимо меня и улыбнулся старику, а потом развернулся и прошептал:

— Если я назову аджумой такую красотку… — он обрисовал вокруг меня круг рукой, — …то у меня член усохнет в тот же момент.

— Господи!!! — прорычала на родном, и скосив взгляд на испугавшегося старика, пошла ко входу.

"Нужно немедленно выбросить это все из головы и взяться за работу! Немедленно, Малика!" — с этими строгими мыслями, я разулась прямо у дверей на улице, повторив то что делает Хан, и вошла в просторный деревянный дом с множеством перегородок, которые отодвигались подобно ширмам.

Мужик тут же засеменил на кухню. По крайней мере так я обозначила место откуда пахло травами и рыбой. Он подозвал Хана и открыл старый холодильник, а я стала осматриваться.

Этот дом был очень необычным и красивым внутри. Не смотря на то, что мужчина был нелюдимым, он ждал, что однажды сюда вернётся его дочь. Всё было убрано и чисто. Занавески и скатерти, которые для меня были столь же необычны как и сам интерьер, завораживали. Но больше всего мне понравилась комната, в которую оказались настежь открыты ставни.

Маленькая, но настолько светлая, словно сами стены излучали этот свет. Всё расписано красивыми рисунками, а когда я заметила краски, поняла что это место мужчина разрисовал сам.

— Это комната Мён Хи, — прошептал за моей спиной Хан, а я обернулась и заметила, как старик сжимал в руках фото, которое я ему дала, и продолжал его гладить.

Отодвинул комод, и достал оттуда ещё стопку снимков, а потом протянул их мне.

— Что он хочет? — я посмотрела на Хана, а он тут же дал мужику свою ладонь в руки, и тот начал использовать тот же способ коммуникации, что и раньше.

— Говорит, это фото с того места. Он собирал много всего. Но пришёл один из них и украл всё!

— Кто? — я тут же выхватила фотографии, но поклонилась, завидев как испугался моего порыва старик.

— Один из десяти! Аджоси уверен, что его дом перевернул именно тот мальчик.

Я начала перебирать фото, и онемела. Это действительно была секта. Всё говорило об этом. Христианские общины, которые жили обособленно не впадали в такое. Каждое фото сделано рядом с иконами, а на лице детей отнюдь не счастливая благодать Христа и улыбка. Дети это индикатор таких мест! По их состоянию и тому, как они выглядят можно безошибочно определить как с ними обращаются в приемной семье. А значит моя теория про сирот и то, что это месть и парный психоз именно родных детей подтвердилась.

На последнем из фото они стояли всей семьёй на фоне особняка. Красивое место, убранное, но лица отца и матери с такой ненавистью заштрихованы ручкой или карандашом, что в бумаге были видны дыры.

Я достала телефон, и зажала единицу. С недавних пор, номер Ю Чон-ши был у меня в быстром наборе.

— Да, Малика! Если ты по поводу выезда…

— Это парный психоз брата и сестры. У меня нет сомнений. Привези с собой человека, который знает язык жестов. Есть свидетель, который точно видел, что происходило в том доме, — я посмотрела на Хана, который увел мужика подальше, и начал что-то показывать на часы и дорогу.

— Понял тебя! Всё будет готово. Жди нас к десяти утра. В шесть мы получим ордер на подъём всех дел по этому приюту, и надеюсь я приеду не с пустыми руками.

— Хорошо! Берегите себя в дороге! — он хмыкнул в трубку после моих слов, и закончил:

— До встречи, инспектор Адлер.

Я положила сотовый обратно в карман и посмотрела на фото.

— Не может же быть все так просто. Или может? Как бы я не запуталась в собственной самоуверенности…

Я продолжала всматриваться в фото, пока в комнату не вернулся Хан.

— Мы едем в маркет на заправке. Это полчаса. Ты же будешь в порядке? — я еле поняла, что сказал парень, и отрешённо кивнула.

— Лика, бл***! Подними голову, ты меня бесишь этим дерьмом!

Я вздрогнула и подняла на Хана нахмуренный взгляд, а он вырвал фотографии из моих рук и прошептал, скривившись:

— Я увожу этого мужика на полчаса, чтобы ты могла спокойно помыться и согреться! У тебя губы синие и руки бледные. Ты ж замёрзла вся, к херам!

— Где помыться? — я округлила глаза, а этот болван рассмеялся и ткнул пальцем в маленькую дверь в углу кухни.

— В ванной! Это же не край географии! Здесь есть электрические приборы способные нагреть воду! И ванная комната. Вернее душ насколько я понял, но это сути не меняет. Мы поехали! Ты чего-то хочешь?

— Нет, — выдохнула, а сама застыла взглядом на том, как у него горели глаза, и как он старался догождать мне и сделать приятное.

— Прекрати смотреть на меня так. Это очень хреново, милая. Мы наручники в твоих апатах оставили. Придется веревками меня вязать. Сможешь?

— Молчи! — я подняла руку, и с силой прикрыла глаза, — Муженёк! Хочу этот суп из водорослей.

— Лика… — Хан словно побледнел и сглотнул, — Не шути так со мной.

— В смысле? — я действительно не понимала о чем он.

— Такими супчиками кормят беременных или тех, у кого День Рождения!

Я открыла и закрыла рот, потому что мне стало не по себе. А потом вовсе хохотнула, после чего ещё и смеяться начала.

— Только не говори… — Хан посмотрел на меня обалдевшим взглядом, а потом прикусил губу и тоже рассмеялся.

— Я две недели, утром в столовой департамента ела только его, — сквозь смех еле выдавила, а потом припомнила странные взгляды, которые на меня бросали Доминант с Хи Шином, когда мы завтракали вместе.

— Нэ агашши, должен признать, что вы нечто! — выдал Хан Бин, но нас перебил старик.

Он вдруг прокашлялся и показал на дождь, который уже начал барабанить по деревянным ставням.

— Да, аджосси! Поехали!

С этими словами, Хан всунул фото в свой карман, а на моё разгневанное лицо, просто наплевал, указав на дверь ванной.

Я выбежала за ними, и раздумывая над своим порывом, как малолетняя дура, всё таки прокричала:

— Хан!

Он остановился и повернул ко мне лицо, которое выглядывало из капюшона его толстовки за плотной завесой дождя. Вода стекала по его кожанке и глубокому капюшону. Омывала машину, а на дороге в узком проёме калитки были видны брызги капель. Его глаза так и врезались в меня взглядом, прошили насквозь, а я только прошептала:

— Ливень! Не гони, хорошо!

— Хорошо, нэ саран! — ответил одними губами, но это мне не помешало понять, что он сказал.

Машина спокойно тронулась с места, а я вошла обратно. Вот тот пограничный момент, о котором я теперь думала постоянно. Мир этого мальчишки вытеснил всё вокруг, а самое невероятное, что он начал вытеснять и все мои страхи.

Поэтому, наверное, приняв душ, и намотав на голову льняное полотенце, я села над блокнотом и не смогла выдавить из себя ничего. Ни одной цепочки или размышлений по поводу того, что узнала. В голове был лишь Хан и тревога. Дождь становился всё сильнее, а их до сих пор не было.

Я поднялась, стянув полотенце с уже высохших волос, и укуталась обратно в пальто, открыв ставни, которые выходили в сад. Тишина и почти ночь. Это меня и успокоило.

Что-то есть в тишине. Некое волшебство и магия. Нет, не в пустоте, когда не слышно ничего. А именно в тишине. В ней особая музыка. Когда слышен лишь стук капель о деревянный пол. Когда слух улавливает одни только звуки природы.

Эта деревня совершенное место, чтобы ощутить это. Здесь нет суеты, нет гула и нет звуков улицы. И даже тишина оказалась не пустой.

Она наполнена звуками дождя. Всё находится в гармонии. И даже, привалившись к необычным деревянным ставням можно получать удовольствие только от вида того, как капли разбиваются в метре от тебя о край открытого крыльца прямо из комнаты. Теперь я понимаю этих людей лучше. Они жили веками в гармонии с простыми вещами. Вот почему они мне нравятся, и вот почему я сейчас чувствую себя настолько спокойно, не смотря на то, что мы настолько близко к разгадке.

Обычно, когда я подхожу слишком близко к преступнику. Когда он почти у меня в руках, я ощущаю страх. Именно его, но не радость от того, что вот, совсем скоро, всё закончится и очередной зверь в человеческом теле будет пойман.

Я чувствую страх, потому что такие люди будто оборотни. И если я плохой охотник, оборотень скинет свою кожу, и я могу упустить его буквально из рук.

Капли продолжают падать, а дождь сплошной стеной омывает маленький дворик и его сад.

— Ты замёрзнешь, нэ саран! — слышу приятный баритон и поднимаю голову, чтобы пропасть.

В этот момент мне не тридцать. Сейчас у нас с Ханом нет ни возраста, ни имён. Зачем они, если это пустой звук для счастья. У него нет ни пола, ни возраста, ни времени. Это просто чувство. И я его прокляла, а потом забыла на долгих десять лет о его существовании.

Чтобы оно ворвалось обратно, когда не ждали, и разбило всё в дребезги.

Десять лет. Что для человека это время? Ты можешь и не заметить как они пройдут мимо тебя. Они могут быть полны воспоминаний. Могут быть полны счастья. И пролететь как один момент.

Но не для меня! Для меня эти десять лет были подобны заточению в тюрьме. Только вместо всех её реальных вещей, я создала свои. Я была своим смотрящим, своим сокамерником, и сама закрыла дверцы клетки, выбросив ключи подальше от камеры.

Хан медленно осмотрел моё лицо, а его собственное изменилось. На нем проступила тревога, и красивые черты исказил страх.

"Ты не видел такого никогда… И это меняет тебя. Слишком быстро, чтобы ты это замечал. Скоро наступит момент отката, и тогда ты поймёшь — то что ты назвал любовью, простое влечение, смешанное с жалостью. Эти вещи очень легко спутать… И это пугает меня. Потому что для меня это уже нечто большее…"

— Что не так, Лика? Расскажи мне? — парень сел рядом, и привалился спиной к противоположной части косяка.

Смотрю на то, как он вытянул ноги, и потянулся куда-то в сторону рукой. Ловлю каждое движение и запоминаю каждую черту лица. Густые пряди волос лежать идеально, подчёркивают его красоту и то насколько у него необычно нежное лицо.

— Соджу? — я приподняла бровь и посмотрела на Хана исподлобья. — Ты за ним ездил?

— И нечего так глазками своими стрелять. От этого пойла до утра во мне и грамма не останется, нэ агашши. Так что держи! — он протянул мне стопку и легко раскрутил бутылку, наполнив стакан до краёв, — Пей!

— А если я не хочу? — тоже вытягиваю ноги и ступни почти касается его.

— Пей! У тебя на лице написано, что ты опять включила инспектора Адлер. И меня это бесит! Верни мне мою Лику! — он опрокинул стакан, и скривился от горечи.

— Ты даже когда кривляешься красивый, — фраза сама слетает с языка, потому что так и есть.

— Я всегда красивый! И неотразимый! И вообще я мечта, а не мужик! Гордись, что такое сокровище досталось именно тебе! Я даже в ливень поехал за вот этим, потому что знал, ты захочешь вкусненького!

Хан поставил пакет полный китайской острой лапши прямо передо мной, и кивнул на палочки, что были упакованы в бумагу справа от картонных коробочек.

— А ещё самовлюблённый болван! — припечатала и хохотнула.

— Это затяжной пубертат! Ты сама мне это говорила.

— Это когда? — я приподняла бровь, а он вдруг резко сменил тему и сказал то, от чего звуки дождя стали оглушающи.

— Ты не веришь мне. Поэтому готовься, Лика. Я собрался эту срань изменить. Ты останешься со мной. Считай, что это проявление подросткового дерьма. Ты все равно лучше термин подберешь. Но… — он опять наполнил свой стакан, — Ты меня услышала!

Хан поднял стопку и кивнув мне, подмигнул и прошептал:

— За мою госпожу!

Я прыснула со смеху, и покачала головой. Опять посмотрела на него, и поняла что все мои глупости и самокопания всего лишь глупые предрассудки навязанные собственными страхами. Этот парень стал центром всего, что наконец смогло вернуть давно позабытое ощущение, что я женщина, и меня можно любить.

— Давай есть, мой господин! — я схватила пакет и вытащив бумажные коробки с лапшой, протянула одну Хану, и застыла.

— Повтори? — прошептал он, не шевелясь и смотря только в мои глаза.

— Что именно? Милый? Или мой господин?

— Лика… Не издевайся! — охрипший шепот заставил моё тело тут же отозваться на этот звук, и я вдохнула поглубже, положив коробку прямо ему на ноги.

— Ешь, мой господин! Нам пора ложиться спать! У меня с утра много работы, а тебе ещё… — открыла коробку и распаковала палочки, — …смыться вовремя надо. А то меня обвинят в развращении молодых господ чобалей. Какая я коварная женщина. Запудрила мозги молодому уважаемому господину.

— Я бы выразился по-другому, но боюсь показаться вообще сраным извращенцем, — продолжил Хан и с силой разорвал обёртку палочек.

— Не стесняйтесь, мой господин, — ухмыльнулась и схватила палочками ароматное нечто, которое выглядело очень аппетитно, и пахло так же, но не успела и до рта "донести", как мне уже захотелось другого блюда.

— Я бы сказал, что не охомутала, а привязала член только к одной особе. И прямо сейчас эта особа явно нарывается на то, чтобы устроить разврат в чужом доме.

Я сглотнула и, взяв себя в руки, ответила:

— Между мужем и женой не бывает разврата.

— Можем проверить, — начал жевать Хан.

— Проверить не выйдет. В этом доме не за что тебя привязать, — хмыкнула и повторила позу Хана.

Он сел и поджал под себя ноги, как йог, при этом разлив ещё соджу по рюмкам.

— Я могу принести из машины трос, или растяжку, — спокойно парировал, на что я ответила.

— Давай, только мне интересно, что подумает бедный старик, когда на утро обнаружит, что к его стене автомобильным тросом прикован голый парень?

— Решит, что ты двенадцатихвостый демон, и пьешь мою душу. Хотя ты уже начала, — тихо добавил Хан, а моя рука, с зажатыми в ней палочками застыла у рта.

— Хан… — я решила, что должна сказать это пока не поздно, — …ты же понимаешь, что я здесь не навсегда?

— Нет, не понимаю и слышать это дерьмо не желаю. Не порти мне аппетит, милая!

— Что? — я повернулась к нему, а он дожевал свою лапшу, выпил стопку, и поднялся даже не взглянув на меня.

— Я срал на это дерьмо. Для меня сейчас важно, что ты рядом. А точнее в эту минуту меня волнует, где будет спать моя госпожа.

Я проглотила все слова, которые вертелись на моем языке, наблюдая за тем, как он отодвинул ширму шкафа и достал оттуда два огромных стёганных одеяла. Бросил это все на пол и стянул через голову футболку.

— Закрывай ставни и ложимся спать, если ты доела.

— Хан…

— Лика! — он повернулся ко мне и так посмотрел, что я опешила.

— Я знаю, что выгляжу сопляком в твоих глазах. И знаю, что ты намеренно отталкиваешь меня, чтобы я прекратил ошиваться рядом со взрослой бабой. Но прости! Я сраный эгоист! Жадный, заносчивый, малолетний болван, у которого ещё вчера прыщи на роже были. Но это всё херня в сравнении с тем, чего ты не знаешь или не хочешь замечать. Всему виной твоя шикарная задница, можешь винить её!

— Реально, как ребенок! — припечатала и поднялась.

— На этом и сойдёмся, — огрызнулся, расправив мою сторону, накинул оба одеяла и положил плоскую подушку поверх них, — Спокойной ночи, нэ агашши!

— Это сейчас подростковый протест?

— Он самый! Я ж малолетний дурачок! Так что не развивай тему дальше. Иначе напьюсь и устрою дебош в лучших традициях подростков.

Всё это он чеканил пока стелил ещё один такой кокон у стены. А потом прямо на моих глазах стянул джинсы и бросил их в сторону футболки.

— Что? Нравится моей госпоже такой вид?

— Нравиться, — прищурилась и стащила с себя гольф и джинсы.

— Какого хера ты мне не сказала, что таскаешь такую херь под этими гольфом. Я бы остался спать в машине от греха подальше.

— Спать ложитесь, мой господин! — я поправила шлейку боди, и стянув с себя до конца штаны, улеглась под одеяло.

— Срань! — послышался рык, а я накрылась одеялом, лишь уловив слухом, как Хан раскрыл ставни, и вылетел наружу.

Я бы сейчас тоже не отказалась от сигареты, но мне нужно было остыть и успокоиться, иначе толку от меня завтра не будет никакого. С такой закваской в мозгу, мне не раскрыть это дело. Поэтому я перевернулась и посмотрела на потолок. Хан действительно курил. Его силуэт был виден через вставки в деревянной поверхности ширм. Плавные линии спины, ровная талия, и стройные ноги. Он не был худощавым, но и не был огромным. Просто хорошо сбитым.

— Я рехнусь на почве этого вожделения совсем, — прошипела и со злостью улеглась обратно под одеяло, — Действительно как ребенок! Что за капризы? И на ровном месте! Словно гранату в руках держишь, а потом чека в руке оказывается.

Умом я понимала, что этот парень действительно влюблен в меня. Более того, как специалист я даже это ясно видела. Но… Наутро, а вернее под утро, даже мои профессиональные качества меня подвели, потому что подобного я не ожидала совсем.

Медленно сон уходил. Вернее пустота, сменялась ощущением тепла. Оно словно обволакивало со всех сторон и нежно ласкало меня, даря покой. Поэтому мне хотелось растворится в этих чувствах на грани сна и яви ещё сильнее. Прижаться ещё ближе к этому теплу, и не просыпаться совсем. Оно было повсюду. Согревало каждый участок тела, и дышало вместе со мной.

И вот, когда я поняла, что это тепло умеет дышать, что его руки крепко прижимают меня к своей голой груди, а моё лицо спрятано в коконе, прямо рядом с ней. Когда до меня дошло, что меня оплели ногами, и буквально спрятали под собой, а я охотно забилась в это теплое и нежное убежище ещё сильнее. Что спросонья потерялась инстинктивно носом о гладкую кожу и сама обвила руками горячую спину… Я застыла.

Страх… Холод волнами сменял жар. Кончики пальцев начало трясти, и меня обдало потом, когда я ощутила мягкое движение губ в моих волосах, а потом снова глубокое дыхание.

И опять толчок страха и ужаса. Он вынудил меня трястись уже полностью. Но я сцепила зубы и впила ногти в спину Хана. Парень вздрогнул, инстинктивно сжав меня сильнее в объятиях, и это запустило другое чувство — дикое желание на ровне со жгучим страхом.

Первое молило поцеловать и прижаться сильнее, второе вопило, что это опасность и нужно бежать. Коктейль смешался вновь, как в первый раз в Паноптикуме. Дрожь и желание. Страх и похоть. Но лишь подняв с содроганием голову, меня прошибло от осознания того, что он терпит пока мои ногти проделывают раны в его плечах.

Я захотела отстраниться, но Хан не дал, а лишь с силой притянул обратно, прибил к одеялам своим телом и резко втянул мои губы в свои со стоном.

— Твою мать! — глухой рык и его язык с силой проталкивается в мой рот, толкается дальше, пока мои ногти наверное уже пустили кровь из его кожи.

Я чувствую это, и оно меня пугает все сильнее, но Хан не останавливается, а ловит момент, пока мы ещё не проснулись, чтобы нежно провести по моей талии рукой, сжать кожу до боли в своих ладонях, пока наши губы оставляют ожоги друг на друге.

И в момент, когда страх пересиливает желание, а я застываю, издав всхлип, Хан за секунду отскакивает от меня, и прибивается к стене, заведя руки за спину.

— Прости! Я это… Короче, я сорвался.

Поднимаюсь и лишь киваю, слизывая его вкус со своих губ. Дышу часто и тяжело, но не столько от страха, как от…испуга? И меня это удивляет. Поэтому я начинаю хмурится и пытаться проснуться.

— Всё же в порядке? Лика?

Я продолжаю смотреть на то где лежу, и понимаю, что это не Хан на меня лег. И это меня удивляет ещё больше.

— Лика, милая, ответь! Я сейчас чокнусь, если ты не заговоришь? — тихий надрывный шепот заставляет меня поднять глаза.

— Всё хорошо, Хан.

— Точно?

— Да, — по моей щеке катится слеза, и он, замечая это, начинает материться на той самой помеси диких звуков.

— И поэтому ты плачешь?

— Нет, не потому, — я посмотрела на него, а потом на настенные часы.

"Я плачу потому что снова могу любить… Плачу, потому что теперь у меня есть объятия, в которых действительно могу спрятаться от всего мира. Плачу, потому что я и вправду влюбилась в тебя, но сказать тебе это… Значит, положить начало чему то большему нежели просто увлечение взрослой женщиной…"

— Тебе пора! — поднимаюсь и показываю на часы, — Скоро восемь, а в десять здесь будут три фургона, полных работников департамента.

— Я понял…

Меня словно опять опустили в прорубь. Такого пустого голоса в его исполнении, я не слышала ещё ни разу.

— Хан… Я…

Но я не успела и слова сказать, как он вскочил и наспех натянув на себя майку и штаны вылетел вон. Ставни дверей захлопнулись за его спиной, а потом резкие шаги, быстрый разговор с аджоси, и хлопок входных дверей.

Я хватилась за секунду, накинула рубашку и натянула наспех джинсы прямо вприпрыжку. Вышла в коридор и уверенно прошла мимо мужика, который побоялся даже мне на глаза попасться.

Дождь ещё не закончился и продолжал лить, пока Хан шел по двору к калитке, на ходу натягивая куртку и застегивая ремень на штанах. Поднял дверцу машины и застыл.

Один взгляд, и я застываю, потому что понимаю насколько больно только что сделала единственному человеку, который способен меня любить. Да, он молод. Да, он импульсивен и безрассуден. Но это мой человек.

С этими мыслями я слышу свист шин, и то как Хан на бешеной скорости срывается с места, разбрызгав вокруг себя камни и болото.

— Идиот обезбашенный, и ты тоже не лучше! Дура высоковозростная! — прошипела сквозь зубы, и вернувшись в комнату выхватила телефон.

Набрала первый раз. Безрезультатно. Набрала второй. Тоже самое. И за пятым разом, результат оказался тот же. Хан не поднимал трубку, а мной уже била дрожь не от чертовых болячек, а от страха, что этот малолетний болван так и разбиться мог по дороге.

Смотрю на часы и понимаю, что уже половина десятого, а я продолжаю стоять с телефоном в руках посреди комнаты, в которой на полу разбросаны одеяла, а за широким ставнями барабанит дождь.

Я сцепила зубы, и открыла чат:

"Если ты не напишешь мне, что нормально добрался до дома и с тобой все в порядке, я тебя точно выпорю твоими плетками!"

Начинаю собирать одеяла и вздрагиваю, потому что ответ таки приходит:

"Я на шоссе и говорить не могу. Встретимся, когда аджума решит нужен ли ей малолетний сопляк!"

Я прикрыла глаза от досады, и закусила губу. Отписывать что либо в ответ — это равносильно продолжению бессмысленного спора, которые только усугубит мои самокопания и чувство стыда и вины.

Поэтому я вспомнила слова профессора о концентрации на работе. Всунула сотовый в карман пальто, и надела кобуру с травматом, прежде запихнув одеяла в шкаф, где её спрятала.

Но не прошло и пяти минут, как сотовый начал вибрировать, и я наконец не услышала голос инспектора Ли.

— Анъен, Лика-ши! Вышли мне свои координаты, мы заблудились! — чертыхнулся Ю Чон, а я лишь хмыкнула, усмехнувшись.

— Сейчас. Я в доме, который спрятан за живой изгородью.

— Хорошо, высылай! — приказал Ю Чон, и я наконец вернулась в реальность.

Которая была мне знакома, как дом родной, но больше не воспринималась так флегматично и отрешённо. Я сидела на кухне старика, который с опаской поил меня зелёным чаем и лишь кивал и кланялся, когда я улыбалась и благодарила его.

Ровно через пять минут, после того, как я хватилась фото, которые забрал Хан, в дверь постучали, а бедный старик побледнел. Явный страх. Социопаты не любят названных гостей, а в некоторых острых формах этого синдрома даже бояться стука в дверь своего дома.

— Спокойно! Кэн… Ча… Нна? *(Вы…в по…рядке?) — проговорила очень четко, а мужик тут же замотал головой, но храбро поднялся и вытерев пот со лба платком, засеменил открывать оперативникам.

Хан не забыл про фото, он оставил их на кухонном столе, когда вернулся вчера, специально, чтобы я не начала копаться в расследовании, а отдохнула.

"Я идиотка! Когда же до меня дойдет, что этот парень явно целостная личность? Вернее когда я признаю то, что подобные чувства между нами вполне здоровы и возможны?!"

В дом вошёл весь отдел криминалистов в полном составе, а старик побледнел разом лишь завидев нашивки на жилетах парней. Он быстро засеменил к столу, и схватив фото тыкнул мне в руки. Я отшатнулась, но спустя секунду спокойно взяла снимки в руки.

Мужчины низко поклонился старику, а из-за их спин вышла девушка, которую я помнила ещё с начала работы в департаменте. Она работала переводчиком, и в Димо именно ей предстояло брать показания у аджосси.

— Как в его нашла? Мы полчаса крутились рядом с этим забором?

Ю Чон-ши подошёл ко мне, пока Доминант прошел в кухню и осмотревшись, кивнул Хи Шину и Шанелю, чтобы те осмотрелись.

— Мы около часа искали этот дом, — я понизила голос и начала присматриваться а тому, кто мне был нужен.

Если мои догадки верны, и если брат это кто-то из наших, то от меня не укроется его реакция на происходящее.

— Он уехал? — строго спросил Ю Чон, а я лишь кивнула и повернула к нему фото с вопросом:

— Ты узнал, что это за место?

— Почти ничего не осталось. С момента отравления газом пошло пять лет, Лика, — он вытащил папку, а Доминант тем временем начал допрос, пригласив переводчика за стол.

Я же схватила папку и сделала вид, что мы рассматриваем фото, а сама начала вчитываться в материалы дела. И с каждой секундой холодела всё больше, потому что такого я точно не ожидала увидеть в этой стране.

— Мы выйдем в сад, тут связь плохо ловит, — оборачиваюсь к остальным, и ловлю три взгляда, которые ни о чем пока мне не говорят.

Старик продолжает эмоционально рассказывать девушке то что ему известно, пока я уверенно вхожу обратно в нашу с Ханом комнату, и раскрыв ставни, выхожу под козырек открытого крыльца.

— В девяностые годы на территории моей страны действовала секта "Белая церковь", — начала я тихо, продолжая перелистывать страницы, — Но её каноничные постулаты строились не на католической вере, а скорее православной.

— Право… Что? — Ю Чон нахмурился и подошёл ко мне ближе.

— Вам эта вера мало знакома, но она почти ничем не отличается от греко-католической например. Суть же не в этом, Ю Чон-ши! Суть в том, что любая религия — это культ. Как бы мы не отмахивались — это поклонение чему-то высшему и божественному. А такие вещи, как гипноз, влияют на ум и неокрепшую психику. Если брать настоящие религии, то они несут кодекс того, как нельзя поступать и ставят четкие рамки, за которые любой человек боится выйти из-за высшего наказания. И это наказание не просто хуже смерти. Для некоторых верующих это и есть смерть, а грех это путь в ад для души, которая будет жить вечно все равно, но мучиться, искупая свои эти грехи.

— Лика-ши я буддист, и не совсем понимаю, а вернее вообще не понимаю к чему ты ведёшь?

— Я веду к тому, что на вашей вере очень трудно построить лжерелигию, потому что она не даёт человеку возможности ощутить, что он бессмертный и после смерти, и останется в своем обличии до конца. Вы верите в перерождение, а для нас равносильно смерти понимание, что память о нашей жизни будет стёрта и мы потеряем себя нынешних. Для вас это начало высшей ступени, для нас крах всех ожиданий и конец всему. Так и появилась церковь "Марии Деви Христос". Это фанатичка, которая окружила себя людьми с психическими расстройствами и легко внушаемыми личностями. А то, что я вижу на этих фото ни что иное, как её искаженный культ. Мало того то, что хозяйкой вашего приюта была наша женщина, только подтверждает мои опасения. Но! Любой последователь или подражатель стремится подсознательно превзойти своего учителя. Поэтому трансформирует всё чему научился, в нечто новое и своё.

— Как серийники подражатели, — кивнул мужчина, пока я продолжала смотреть на фото корейца и его жены, которая совершенно точно, при наличии имени Дана, была славянской внешности.

Строгие черты овального лица, впалые щеки и цепкий взгляд голубых глаз, который выделялся на фоне смолянистых волос.

— Ты уверена, что это не католическая ветка? — переспросил мужчина, а я пролистала страницы дальше и застыла взглядом на десяти телах, вернее десяти фото трупов в собственных кроватях.

— Не могу ничего сейчас сказать, нужно ехать в особняк и осмотреть всё на месте. Только там я смогу тебе объяснить механику этих вещей. Я не смогла вчера осмотреть ничего, потому что не хотела…

— Чтобы Хан Бин-ши испугался всего этого? — резонно задал вопрос Ю Чон-ши, а я лишь вяло кивнула.

Внутри всё словно сжалось, и я ощутила себя наивной дурочкой, у которой сердце колотится из-за первой серьезной ссоры со своим парнем. Подумать только! У меня руки чесались написать ему и попросить прощения, и пока мы ехали к особняку, оставив переводчицу со стариком для подписания свидетельских показаний, это желание не выходило из моей головы. Более того только усилилось.

Дождь прекратился, а из-за туч выглянуло солнце. Но ветер не унимался, и пока мы поднимались по холму все равно промокли от капель, что остались на пожелтевшей листве высоких деревьев.

— Ваша работа, инспектор? — Хи Шин хмыкнул и посмотрел на выбитый замок, и его детали, которые валялись у ног парня.

— Моя, — я кивнула и уверенно надела бахилы, не сменив свои перчатки на рабочие.

Дверь открылась и в неё тут же вошли несколько человек из экспертов из отдела Парнишки. Они сразу начали съёмку места, и разбило помещения на квадраты, пока я пошла в сторону лестницы на которую вчера так и не успела подняться. Ли Ю Чон застыл у того самого трюмо и лишь кивнув мне, начал осмотр камина и полок под ним.

Теперь стало понятно, почему никто не забрал вещи. У них не осталось хозяев. Из двенадцати жильцов этого дома, десять числилось погибшими в следствии удушья бытовым газом, а двое пропало без вести. И вот не копилось ничего. Потому что по всему выходило, что Мён Хи и была второй. И тут появлялась другая и очень прочная версия. Мен Хи убил собственный брат, а она и была вторым игроком. Если отталкиваться от этого, то это предложение ещё проще.

Мен Хи и её предполагаемый сводный брат были не просто детьми, а любовниками. Парный психоз у таких пациентов выражен ещё сильнее, потому что кроме морального давления, Доминант мог склонять реципиента к интимной близости силой, и когда реципиент решил покинуть шахматную доску, Доминант задушил девушку. Отсюда и образ гейши, которой вполне могла быть Мен Хи.

— Черт бы это всё побрал! — выругалась на родном, и таки с горем пополам поднялась на второй этаж. Прошла вдоль узкого коридора с множеством пустых рамок на стенах, и толкнула первую дверь. Кроватей здесь не было, а лежали лишь старые поселенные молью покрывала. Сверху на них собрался толстый слой пыли, и если к ним притронуться, то ткань могла рассыпаться прямо в руках.

Ничего не удивляло. Никаких детских игрушек, никаких мест для учебы, только угол для молитвы, и ещё какой-то хлам состоящий из тряпок. Судя по количеству покрывал это была комната троих детей. Я открыла папку и присмотрелась к расположению тел и покрывал.

— Су Мин, Джин Хо, Вон Хо, — прошептала и присмотрелась к лицам парней, которым по возрасту было примерно пятнадцать, что и указывалось в заключении судмедэксперта.

— Почему сейчас? — я провела рукой по фото двух пустых спальных мест, — И кто из вас родной ребенок?

— Джи Сок, — промолвил Ю Сон позади меня, и вошёл в комнату.

— Только один? — я обернулась к мужчине, и он кивнул, — Самый старший и единственный кто учился в местном колледже.

— А остальные? — я посмотрела на дела, на что мужчина мне ответил лишь тяжёлым вздохом.

— Это не удивительно, что другие не смогли попасть в университет. У нас очень высокий проходной бал, а чтобы обеспечить обучение всех детей, этой семье не хватило бы и десяти жизней её главы.

— Тогда возникает закономерный вопрос? Ваша страна не спонсирует и не поддерживает подобные приюты?

— В нашей стране их вообще почти нет. Любого сироту стараются обустроить даже к самому дальнему родственнику, потому что у нас не принято бросать свою кровь.

— О как? — я прицыкнула и восхитились, но мой восторг рассыпался о следующую фразу мужчины:

— Не думай, что все так радужно. Если эти дети попали в такой дом, значит нашлись и среди наших людей те, кто бросил их на произвол судьбы.

Мы вышли из комнаты и медленно обошли весь этаж. Но так ничего и не нашли. Горы старого хлама, который просто рассыпался на глазах. И только две зацепки — портрет гейши и шахматная фигура у камина.

Именно рядом с ним я присела, пока эксперты начали подъем наверх фотографируя каждый миллиметр и стен и пола и потолка, как м любого предмета.

— Дай фонарик, пожалуйста! — Ю Чон тут же протянул мне фонарь, а я включила свет и присмотрелась к тому, что было среди пепла.

— Здесь сожгли шахматную доску. А на одном из фото есть момент, где дети играют на какой-то лужайке в шахматы, — я прищурилась и присмотрелась ещё пристальнее.

Буквально влезла в шахту головой, и чуть не заорала от ужаса, когда подняла лицо вверх.

Не смотря на то, что я пыталась вырваться, Ю Чон тут же оттащил меня в сторону. Но испуг от того дерьма, что я увидела пересилил страх мимолётного прикосновения, и я прибилась к стене, схватившись за грудь и смяв ткань пальто в руке.

— Что там такое?

— Скелеты и чучела животных. Весь дымоход в этом, — я отмахнулась от мужчины и залезла обратно полностью встав в камине в полный рост.

— Ю Чон-ши, ваши дети тоже рисуют предостерегающие знаки при входе в личную комнату или опасное место.

— Не уверен! Но знаю, что рисуют защитные иероглифы перед местами, в которых не то что опасно, а просто страшно.

Я хмыкнула и только хотела прочесть и сфотографировать, что нацарапано на стене шахты, как пол внутри камина просел, а я схватилась за края шахты руками.

— Лика-ши! Вылезай оттуда немедленно! — прокричал Доминант, но я не успела даже рта раскрыть в ответ, или ухватиться хоть за один кирпич, как полетела прямиком вниз, вместе с разрушившимся под моими ногами полом.

Что-то больно врезалось в бок, а следом я кубарем полетела по небольшой каменной лестнице и оказалась в кромешной темноте. Ни единого окна, сырой пол подо мной и запах. Невозможно удушающий запах сырости и грибка, заставил прикрыть рот. Медленно поднялась и притронулись к ноге, которая саднила, но явных признаков перелома не было.

"Нужен свет!" — орало в голове, пока наверху все столпились у шахты и единственный тусклый луч разрезал пространство над лестницей.

— Здесь подвал! Не спускайтесь, пока я не скажу. Мы можем затоптать улики! — прокричала, и мой собственный голос слышался мне словно из колодца.

А это и было похоже на сырое дно колодца, потому мои пальцы утонули в чем-то очень похожем на ил. Именно под источал это удушающий запах.

— Ты в порядке?! Лика? — это кричал Ю Чон-ши, и видимо уже хотел спускаться.

— Стой, Ю Чон! Я нашла фонарик! — и действительно в метре от меня в этом болоте и жиже, я нащупала фонарик.

Быстро нашла включатель, пытаясь не дышать глубоко. В такой клоаке я могла схлопотать любую инфекцию будучи курильщиком с ослабленными лёгкими.

Свет разрезал мрак, и я чётко ощутила как кровь ударила в голову, а сердце в груди замерло.

— Матерь божья! — я поднялась и прикрыла рот рукой, осматривая это помещение, и чувствуя как от моего лица отхлынула кровь, а тело медленно сковывал озноб.

Меня знобило так, словно у меня температура под сорок, и я трясусь в горячке под одеялом. Сцепила зубы, и выпрямилась.

— Лика, ты видела и не такое! Успокойся! — всхлипнула, но не могла отвести взгляд от лежанки в этой болотной жиже, от рисунков разбросанных рядом с ней, от цепей и веревок, которые прогнили.

— Это твари! Нет это… демоны из самой преисподние, — мой шепот стал настолько пустым, что я не сразу заметила собственных слез.

— Что там? Лика?! — сверху послышался голос Ю Чона и я надрывно ответила:

— Комната для наказаний. Спускайтесь и возьмите с собой всех. Пусть каждый посмотрит на то, к чему приводит всеобщее молчание и бездействие!

Ведь старик обращался не только в местный муниципалитет. Я уверена, что он и в Сеул ездил для того, чтобы докопаться до правды.

Теперь все становилось на свои места. Каждая часть пазла была цельной и нерушимой. Оставалось только собрать картину. Найти причины ненависти легко, отыскать причины убийств именно россиянок ещё легче. Если сбежал родной сын, значит над ним издевались сильнее всего, и в этом участвовала мать, либо бездействовала и не смогла защитить. Если он заприметил Мён Хи, как объект, в котором видел жалость в свою сторону, а скорее всего так и было, он склонил её к интимным отношениям. А потом под его влиянием они вместе убили всю семью и сбежали пять лет назад.

Оставались только несколько вопросов: почему убийства начались сейчас, а не раньше, и что послужило их началом?

А так же как Мён Хи удалось скрыть свои припадки неконтролируемой агрессии, а они у неё точно должны были быть. Это неоспоримый факт. Человек переживший агрессию, находит её выплеск в точно такой же агрессии, если это не лечить. Во мне эти вещи подавили медикаментозно и с помощью трёх курсов терапии. Но есть и другие случаи. Бывает такое, что человек сам запирает эту агрессию, и с виду кажется совершенно нормальным. Но заприметив жертву, он получит неописуемое удовольствие от процесса убийства. А значит это садизм, и мы с Анастасовым были правы.

— Святые Небеса! — выдохнул на корейском Ю Чон, а я стёрла слёзы с глаз, и собралась.

— Лика? Это же не то что я думаю? — таким я своего коллегу видела впервые.

Видимо для них такие явления были редкостью. Но в Америке было три случая с участием похожих лжерелигиозных формирований, где послушников истязали даже розгами.

— Это именно то! — я указала на лик, какого-то человека, который явно был изображён как святой, — Здесь их запирали за провинности. Мало того, скорее всего бедный мальчик сидел тут сутками.

— А теперь убивает пачками, — хмыкнул Хи Шин, прошел к лежанке, встал на неё и оторвал от стены рисунок на картонке, — И видимо страшно любил гейш. Что-то мальчик! — он посмотрел на меня в упор, — Слишком увлекался шлюхами.

— Гейши не шлюхи, Хи Шин, — Шанель отобрал рисунок у Парнишки, и тоже присмотрелся к нему, — Это нарисовано с любовью. И это рисовали с себя.

— Ты о чем? Как пацан может рисовать с себя девку? — Доминант фыркнул, а Шанель промолвил то, что послужило первой мелкой трещиной в одной из частей пазла.

— Смотреть вон в то зеркало и рисовать! — Шанель указал на пожелтевшую и прогнившую рамку, в которой действительно было зеркало, которое я даже не заметила, потому оно почти слилось со стеной, и покрылось зелёным грибком и плесенью.

— Итак, что мы имеем, господа. Массовое отравление газом, которое даже не расследовали, а закрыли дело, как массовое самоубийство.

— Почему? — я нахмурилась и переглянулась с остальными.

— В нашей стране, как и в Японии культ самоубийств. И это отнюдь не шутка. Процент очень высок. Поэтому подобное за неимением других улик и приписали к самоубийству.

— А как же двое сбежавших? — не унималась, потому что для меня это было верхом беспечности.

Расследуй они это толком раньше, не было бы всех этих жертв!

— Скорее всего посчитали, что те сбежали не желая такой участи. Из подобных мест дети пропадали часто, — поступил взгляд Ю Чон, понимая что это непростительная ошибка.

Но за что корить этого человека? Ведь это не он проявил халатность.

— И что? Что нам даёт этот бункер полный гнилья и плесени? — спросил Хи Шин, а я прищурилась.

— Вам ничего, но вот мне многое, — с этим словами, я забрала рисунок из рук Шанеля и поспешила покинуть это место.

Мне было настолько плохо, что я вышла из дома на задний двор и села прямо на гнилые мокрые доски, достав сигареты.

— Это просто нереальная жестокость. Как же мне его найти, если как правило такие люди неуловимы?! Они хитры и изворотливы. Потому что пережив такое, стремятся к мести и у них в голове целая тактика, как не попасть обратно в подобную клетку и поделиться этой болью с собственными жертвами, — сделала первую тягу и с силой выдохнула.

Дым обжог гортань, а я сжала губы в тонкую линию, отгоняя картинки того, что видела в подвале. Такие вещи четко влияли на мое состояние, и я сама начинала ощущать тревожность и нервное возбуждение. А это меня пугало.

"Я собираюсь изменить это!" — резкий и уверенный голос всплыл в памяти, как спасательный круг, а на моей шее разомкнутся холодный обруч страха.

— Ким…Хан…Бин… — прошептала и ощутила, как и грудь отпустило, а я медленно начала дышать свободнее, и моих губ коснулась улыбка.

Совсем незаметно и совсем тихо, я пробралась в другой мир, который граничил с ужасом за спиной, чтобы спрятаться от этого, и начать мыслить здраво.

— Малика? — обернулась к Ю Чон-ши, и встретила его злой взгляд, — Кто такой профессор Ана…Ста. Сов? — он еле выговорил фамилию дяди Олега, а я тут же поднялась, нахмурившись.

— Мой сонбэ, а что?

— Почему твой Сонбэним час назад заявился к нам в департамент с требованием видеть тебя немедленно? Это что, нравы такие претензии всем выставлять? Лика-ши, ты сейчас под юрисдикцией нашего государства, и уж прости, но должна считаться с нашими порядками! — мужчина скривился, а потом обернувшись, добавил злым шепотом, — Какого хрена ты рассказала подробности дела постороннему человеку? Ты хоть понимаешь, что нас всех посадить могут на лет пять за разглашение тайны следствия, женщина?! Что у тебя в голове?!

"Хан Бин и китайская лапша со звуками ливня в тишине…" — пронеслось тут же в мыслях, а я охренела от таких соплей в своей голове.

— Я поеду сейчас же в Сеул! — потушила сигарету о подошву ботинка, но застыла, когда поняла в каком дерьме была вымазана с ног и до головы.

— Поедем вместе! А парни здесь закончат сами! По дороге заедем к аджосси, и ты приведешь себя в порядок! — отчеканил мужчина и не став меня дожидаться быстрым шагом вошёл обратно в дом, а мне махнул идти к его служебному "приусу".

В голове родилась только одна мысль. Поступок Хана, и то что он вытворил… Неужели Анастасов приехал именно по этой причине. Я не могла себе найти места. Это состояние меня уже бесить начинало. Мало того, Хан молчал. Ни звонка, ни сообщения от него не последовало до самого вечера, когда мы с Ю Чон-ши вошли в здание департамента, а на меня чуть ли не каждый второй оборачивался. Видимо дядя Олег таки успел навести здесь наши порядки, а корейцы этого очень не любили. Мягко говоря, могло случиться и так, что завтра меня просто будет игнорировать пол работников управления, не смотря на то, что со мной итак мало кто дружеские беседы хотел водить.

Ю Чон-ши отбивал тяжёлыми шагами по мраморному паркету главного вестибюля и продолжал хмурится. Я же все больше уверялась, что вот тут корейский коллега проявит точно все прелести своего личного характера и менталитета своего народа в целом.

Мы поднялись на этаж нашего отдела, и продолжили идти, когда нам на встречу вылетела девушка из сетевого отдела и начала что-то быстро тараторить на корейском.

— Она седьмой допросной, которая отключена от системы! — холодно отозвался Ю Чон, а мне стало совестно, ведь дядя Олег был прямолинейным и резким человеком, который спокойно мог нанести оскорбления своим поведением.

Поэтому я лишь мягко кивнула в поклоне и поспешила в направлении нужного коридора. Достала свою карту, и проведя по сканеру, вошла в спецотдел, где допрашивали только политиков, звёзд и прочих власть имущих людей.

На секунду застыла у двери, и прикрыла глаза, потому что впервые за последние пару лет начала краснеть от маковки до пят. Но все равно опустила ручку и вошла, снимая на ходу провонявшееся тиной пальто.

— Олег Александрович! — прошептала у дверей, и ко мне медленно обернулся высокий и седой мужчина с добродушной улыбкой на лице.

— Деточка, ты бледная как моль, но это очень красиво выделяет твой румянец, — дядя Олег улыбнулся шире, и я точно уверилась в глупости, которую он совершил.

— Зачем вы сказали ему это сделать? — так и осталась стоять у дверей и смотреть на единственного мужчину, который до сих пор оставался в моей жизни.

— Потому что мне не наплевать на тебя, и ты мне очень дорога. Мало того, ты и сама знала что в вашей с ним ситуации такой способ единственный!

— Даже если и знала…

— Вот потому это рассказал ему именно я, — мужчина резко отрезал мою браваду, и пройдясь по мне взглядом, фыркнул, — Ты опять в каких-то катакомбах лазила?

— Хуже, дядя… — я еле сдерживалась, чтобы не выйти из себя и не расплакаться.

— Сопли подобрала! Ты опер или кисейная барышня со слюнявчиком у рта. Потом расскажешь мне, чем тебя опять так удивило человечество. Ты уже начала ощущать пограничное состояние? — он нахмурился, а я робко кивнула.

— Удовольствие яркое и полное, или присутствует страх?

— Только если он не скован наручниками, но сегодня… — я запнулась, и спрятала взгляд, начав нервно поправлять рукава рубашки.

— Страх смешивается с наслаждением и ты не понимаешь, где начинается первое и заканчивается второе? — на эти слова я лишь кивнула, а профессор припечатал, чем выбил дух из меня напрочь.

— Ты влюбилась, Лика! И пока ты не отпустишь это чувство и не признаешься в нем, этот мальчик будет продолжать ломаться ради тебя. Ты этого хочешь?

— Нет…

— Тогда, почему ты сопротивляешься? Я, конечно, тоже не в восторге, что ты выбрала двадцатилетнего безмозглого сопляка, но это твой выбор!

Я подняла холодный взгляд и прошлась им по наставнику.

— Он не…

— Ой, только не заливай, а? Он даже не спросил, как я его нашел? Ты знаешь чем это чудо природы занималось прежде чем я его отыскал?

Я вскинула голову, а мужчина спокойно отодвинул стул и сел за металлический стол.

— Заплатил каким-то уродам, чтобы они его отдубасили. Так этот ребенок пытался понять, что чувствовала ты.

У меня глаза полезли из орбит, а профессор только хмыкнул и сняв очки, достал платок из кармана пиджака и протер им линзы.

— Кончай с этим бредом о самобичевании, и насладись жизнью женщины наконец, Малика. Только одна из десяти пациенток с таким диагнозом как у тебя, находит свой якорь. Остальные остаются одни на всю жизнь. Ты понимаешь, что если этому пареньку удастся вытащить тебя, ты сможешь завести отношения не только с ним, но и с любым адекватным мужиком. Нашим мужиком тоже.

Я скривилась, и во мне всё сжалось только при одной мысли, что ко мне прикоснется кто-то кроме Хана. Меня прямо накрывало отвращение от этой картины. И это было неоспоримым доказательством того, что влюбиться можно и после нескольких половых актов, особенно если тебе тридцать, а твоему партнеру всего двадцать и ему мало… Мало было и до самого рассвета, бл***!

— Вижу проблески понимания в этих глазах. А значит, в этой части моего появления в стране цикад и лотосов, моя миссия завершена.

Я села напротив профессора и спокойно ответила совершенно не то, что он желал слышать:

— Как только дело будет раскрыто, я вернусь домой, дядя Олег. А он… Хан Бин останется здесь и это бесспорно, потому что он наследник огромной компании. И его семья не отпустит своего сына просто так.

— Вот и повзрослеет экстерном, глядишь умнее станет! — скривился Анастасов, а я тяжко вздохнула и покачала головой со словами:

— Вы циник до мозга и костей!

— Не был бы циником, не стал бы лучшим психиатром в России, Малика. Столько раз видеть чужую боль… Если постоянно пропускать её через себя можно рехнуться, и стать пациентом своей же психушки. Поэтому, да! Я чёрствый, прямолинейный циник, который знает что говорит, потому что пожил на этом шарике побольше твоего, девочка. И к тому же, я мужчина. Мы не привыкли разводить пустой трёп, бегать по несанкционированным бойцовским рингам, и заниматься всякой херней. И да! Это я показал твоему сопливому мальчишке, что значит взять свою любимую женщину не смотря ни на что! Это я тебе, как простой мужик говорю. Если бы я любил хоть раз в жизни…

— А как же Анна Федоровна? — я вскинулась, а дядя Олег лишь грустно усмехнулся со словами.

— Это тот случай, когда мужчина позволил чтобы его любила хорошая женщина, которой нужно было крепкое плечо. Любовь разная, Малика. У неё миллионы лиц и масок. Тысячи убранств и костюмов. Мимолётная, страстная, чистая, односторонняя, безответная, всепоглощающая, отравляющая, платоническая, невозможная по сотням причин, ядовитая, лживая, настоящая, светлая и нежная, грязная и неправильная, уничтожающая и причиняющая страдания, а в твоём случае…

Я посмотрела в пронзительно синее море напротив и застыла после слов мужчины:

— Одержимая, Лика. Этот парень… Он одержим тобой. Хан будет становиться на колени, умолять тебя о ласке, просить стать его женщиной, потому что ты его наркотик. Ни одна девушка не способна будет заменить ему это чувство! Никто, Лика! И я это видел по тому, как он, словно баба при мне начал жевать сопли, не понимая, как тебе помочь. Такое тоже бывает. Вспомни Пушкина и Дантеса. Мужчины опустились до сплетен и обоюдных оскорблений, а жена Пушкина просто молча за этим наблюдала, пока её муж принял вызов на дуэль с такими условиями, в которых он точно остался бы проигравшим смертником. Одержимость, Лика! Это тоже разновидность любви, и только в руках женщины то, во что она обратится — в смерть, как в случае с Великим, или в жизнь, долгую и счастливую. Потому что такой наркотик это не просто игла, это приговор. А учитывая, какой у этих мужчин и нации менталитет… Хан Бин утопит себя в драме и горе, пока не погибнет. Это не аксиома для всех мужчин этой национальности, но конкретно для твоего это не требует подтверждений. И тебе решать, что с этим делать! В твоих руках сделать из этого мальчика своего мужчину, потому что он уже сделал из тебя свою женщину, просто встав перед тобой на колени и не побоявшись унизить свое мужское либидо. Это и есть та одержимость, о которой я тебе толкую.

— Вы говорите ужасные вещи, — тихо прошептала, и отвернулась.

— Лика тебе тридцать, а не сорок, тебе всего лишь тридцать. По меркам даже этого общества, ты молодая госпожа. Но ты похоронила себя и решила, что лучше стать старухой в молодом теле, чем признать, что ты втрескалась, как школьница в парня, который готов есть из твоих рук и пить из твоих ладоней!

По мне словно кровь носилась из одной точки в другую. Казалось, что у меня сейчас будет обморок от переизбытка эмоций, но дядя Олег на этом не закончил:

— Я всегда думал что в этой голове очень много серого вещества, но видимо любовь действительно отупляет! Раскрой глаза, Лика, и посмотри на себя в зеркало. Посмотри внимательно и признай наконец, что ты даже не выглядишь на свой возраст. Ты молодая и привлекательная женщина, с таким характером от которого большинство мужчин получают эстетический оргазм. Время дур прошло, Малика. В этом мире глупые куклы нужны только ради секса и статуса, а влюбляются в сильных и стойких женщин, которые способны стать частью мужчины и защищать его тыл. Это было непреложным правилом веками. На любом из континентов! Этот мир стал слишком жесток, а глупые девочки стали слишком дешёвыми. Поэтому прекрати это! И позволь любить себя. Я то думал, что приеду и увижу довольную мордашку со счастьем в глазах, а что наблюдаю? Дурочку, которая обесценивает свои же чувства!

— Олег Александрович! — шикнула, на что мужчина неожиданно скривился и начал копировать меня:

— Олег Александрович… Олег Александрович… Чего заладила болезная? Я устал от твоего бреда. Выпей сто грамм, проспись, и завтра же надень что-то красивое. Стань в конце концов женщиной, а не мужиком со стволом за пазухой. Научись быть в женском теле, но не меняй мужского характера. И тогда ты увидишь, что я прав! Показывай, где валялась сегодня!

Я обижено поджала губы, и вытащила сотовый и картонный рисунок.

— Обрисуй вкратце "образ". Это место или человек? — мужчина взял в руки рисунок и посмотрел на мои снимки из дома.

— Это скорее всего женщина. Мать, которая была основательницей секты, — я пролистала снимки и показала фото подвала.

— Белая церковь. Значит, жена этого корейца наша. И скорее всего она бежала из нашей страны намеренно. Могу допустить, что мужик стал первой жертвой её гипноза. Сколько всего детей? — профессор пересмотрел снимки, а я ответила тут же:

— Десять. Двое сбежали, и последняя жертва, именно та девушка по делу которой проходит Хан, одна из бежавших.

— А второй мальчик… — протянул Анастасов, и достал сигареты, когда в допросную вошёл Ю Чон-ши, видимо он все это время наблюдал за нами и когда заметил, что показала фото Анастасову решил вмешаться.

— Инспектор Адлер! Прекратите это немедленно!

— Сядь! Агент "ноль ноль семь", — дядя Олег оборвал мужчину на полуслове, и подкупил сигарету, а я покачала головой.

"Мне конец! Меня просто депортируют сегодня же!"

— Кто вы такой чтобы так разговаривать с представителем закона в этой стране?

— Идиот, который на старости лет не знает, чем заняться, молодой господин! Сядте и послушайте меня! — профессор в упор посмотрел на Ю Чон-ши, и тот всё таки сел на место, которое указал Анастасов.

— Вы переходите всё рамки приличия, господин. Только из уважения к вашему возрасту и господе Адлер, я пошел на этот разговор, — скривился Ю Чон и сложил руки на груди.

— Не стоит так рьяно провоцировать во мне чувство вины из-за того, что я веду себя правдиво в любом месте. И даже в аду на балу чертей, готов говорит им правду в лицо. А вы, господин инспектор, не готовы! Иначе ваше руководство уже бы давно знало, что один из ваших подчинённых преступник, который и есть одним из пары психопатов! Иди вы станете отрицать подобное? — профессор затянулся, а инстинктивно подвинулась подальше от мужчин и тоже подкупила, как и Ли Ю Чон.

— Говорите, господин профессор! Я не отрицаю своей вины, и привык говорить о себе правду. Поэтому не тяните, раз уж мы здесь собрались.

— Ты не глупый опер, парень! Но упустил один момент. Пока ты сам пытался вычислить кто это! Вас всех искусно водили за нос. Норэбан, этот клуб для ваших певунов и богачей — это лишь место, где они вели охоту. Но вряд ли были с ним связаны, а вам внушили, что все ниточки ведут именно оттуда. Этот человек очень близко. Он знает свое дело, хитёр и прозорлив. Из тех портретов, что мне предоставила Лика, у меня нет вариантов вообще, потому что вы все такие. Сами себе на уме и охраняет личное. Поэтому ты не смог рассмотреть того, кто мутил воду в твоём источнике, господин инспектор. У вас только один выход! Назначит виновного. Прокатить его по всем СМИ, сделать так, чтобы все думали, что преступник найден. Это даст настоящей твари ощущение триумфа и победы, вседозволенности и эгоизма. Они будут уверены, а вскоре станут самоуверенны.

— А значит допустят ошибку, — кивнул Ли Ю Чон-ши и переглянулись со мной, на что я покачала головой.

— Нет! Это исключено! Я не позволю вам оклеветать Хан Бина! Этого не будет! Но я найду вам того, кто нужен.

В моей голове пронеслись образы двух японок, которым я помогала вот уже несколько дней. И если бы нам удалось уговорить Хикари, то это идеальный вариант. Её сестра связана с этой гейшей, потому что там как раз и случился прокол в плане преступника. А значит, он хотел оставить зацепку и тут, но она не получилась полноценной, как в случае с Ханом, или тем администратором норэбан.

— Хикари Кимура, — я потушила сигарету с металлическую пепельницу, и переглянулась с мужчинами.

— Японки из игорного дома кисен? Она согласиться? — Ю Чон-ши всмотреться в мои глаза, и понял сразу.

— Если ты хочешь программу защиты свидетелей и полное изменение имени с репатриацией в Японию, то мы должны полностью заверить начальника Чхвэ, что это даст стопроцентный результат и они наконец будут пойманы, — отчеканил мужчина, пока Анастасов как-то странно буравил фото с подвала долгим и немигающим взглядом, пока не заговорил:

— Религия один из мощнейших рычагов влияния на человечество. Она способна подарить благодетель и свет, но дьявол глубоко проникает в душу праведного создания, отравляя его разум. И первым из соблазнов становиться грязная похоть, смешанная с насилием. Человек превращается в животное не способное мыслить здраво в порыве размножения и вожделения. Так зарождается насилие над человеком. Демон несущий подобное, всегда ходит рядом с грязью, а на людях одевает белые убранства. Проповедует тьму и распространяет чуму в умах, прикрываясь мнимой праведностью. Рассказывая о своих белых одеждах. "Это ведь просто наши желания!", говорит он, и продолжает: «Берите и ешьте яблоко Адамово, оно подарит вам усладу и забвение в жизни мирской!" — мы с Ю Чон-ши застыли и просто слушали слова профессора, а он поднял на меня глаза и прошептал:

— Это не парный психоз, Лика. Поэтому я остаюсь здесь до окончания этого дела, и немедленно хочу встретиться с вашим руководством, господин Чхвэ. Если это то, что я думаю, я должен увидеть подобное собственными глазами.

Я присмотрелась к выражению лица дяди Олега и заметила на нем восторг, смешанный со страхом. Что он мог такого разглядеть во всем этом, чего не увидела я?

— Почему? — спросила на русском, на что профессор лишь прошептал ответив на нем же:

— Сама догадайся! Не все ж мне за тебя твою работу делать! Копай, Лика! Ты сможешь!

Ли Ю Чон начал ерзать на стуле, и явно нервничал. Ему такой диалог на незнакомом языке явно не нравился. Мало того мы сейчас вели себя вообще бестактно с дядей.

— Хорошо! — всё же кивнул Ю Чон-ши, но потом хмуро добавил, — Но потом нас тут же посадят, господин Анастасов!

— Не посадят! — отмахнулся мужчина, — Назначьте нам встречу в неформальной обстановке! Скажите, что госпожа Адлер желает привлечь к расследованию своего человека, как инкогнито из-за его громкого имени. Я знаю, что у вас не принято врать начальству, но завтра это может стоить жизни новой жертве!

— Ладно! Тогда я свяжусь с вами через Лику, и назову обозначенное место встречи, господин профессор.

— Камсамнида, друг мой! — холодно улыбнулся Олег Александрович, на что Ю Чон-ши явно желал побыстрее закончить этот разговор, поэтому прошёлся по мне укоризненным взглядом и мягко поклонившись ушел.

— Вы просто невозможны, дядя Олег! — я разозлилась, ведь столько времени пыталась построить хорошее мнение о наших людях здесь, хотя и грубила поначалу. Но ведь потом же извинилась?

— Запомни одно, девочка! Я всегда гордился тем, как ты не прогибалась ни под кого. Так и тут! Куда бы ты не приехала, почитанию традиций и культуры есть предел. Ты всегда должна оставаться собой, даже надевая этот их ханбок. Иначе это уже лицемерие, а лицемерие это яд, Малика. Оно сдирает все самые светлые воспоминания о человеке.

— Вы опять философствуете? — тяжело вздохнула и мой взгляд упал на молчаливый черный экран сотового на столе.

— Где твой мужик?

— Не имею и малейшего понятия, дядя! Похоже у него начался новый виток переходного возраста. Мы поссорились.

— Требует чтобы ты сказала ему, что любишь его? — хмыкнул с ухмылкой мужчина, а я лишь молча кивнула.

— Так скажи!

— Дядя Олег…

— Лицемерие, Лика. Я минутой ранее объяснил тебе ещё раз, что это! — профессор поднялся, и посмотрел на меня в упор.

— Выпьешь со старым хрычом по рюмочке лучшего корейского пойла?

— Выбирайте, — я улыбнулась и поднялась, собирая все фото, — Маколи и закусочная, или соджу и уличная палатка с умопомрачительным такпокки или пипимпабом?

— Это ты сейчас так старика обматерила? — я рассмеялась после его слов и покачала головой, на что мужчина открыл мне двери, и ровно ответил:

— Водка, русский бар в Каннаме и вкуснющее мясо с жирнючим салом на закуску и чесночным гренками.

— Где вы это нашли? — опешила и с округлила глаза.

Мы вышли в коридор и Анастасов по-отечески покачал головой.

— Вы друг друга стоите, Лика. Вот прям созданы друг для друга, — намекнул на Хана, и продолжил объясняя как маленькому ребенку, — У меня туристическая виза, я приехал сюда вместе с толпой молоденьких девочек, этих фанаток айдолов, — мужчина приосанился, а я рассмеялась громче, — Я в такой цветник попал, что помолодел на лет сорок! Ты бы видела какие наши девчонки нынче красивые и воспитанные. А главное в моей группе нет ни одной распущенной особы. Радует когда молодежь не позорит свой народ за бугром. Тем более в этом царстве высокой нравственности.

Медленно конец этого слишком насыщенного дня подарил мне просто приятный разговор с близким человеком. И сейчас сидя на стуле в баре, действительно чем-то напоминающем наш, я чувствую что мне правда не хватает Хана. Я бы хотела, чтобы он сидел с нами. Чтобы познакомился с мужчиной, который заменил мне отца ещё ближе.

Поэтому когда я усадила дядю Олега в такси у своего комплекса, и он поехал в гостиницу, первым делом начала набирать номер Хана. Но услышав короткие гудки, а потом быстрый трёп девушки на корейском, приперлась спиной к стене лифта, и всё вернулось обратно: пустота в груди, страх, а самое главное боль.

Но теперь это было по-другому, и боль имела другие краски. Она была тягучей, а не резкой. И усилилась, когда я застала пустые апаты. Он не придет сегодня.

— А может не придет и завтра. И потом всё снова будет кончено, Малика. Всё снова вернётся в квартиру в высотке Владивостока, где кроме серо-черных тонов и полутонов не будет этой яркой палитры.

Я встала над монополией и застыла. Он притащил её из магазина за десять минут, стоило мне лишь заикнуться, что я любила в это играть.

— Идиотка! — засунула руки в волосы у лба и буквально упала на диван.

Упала, легла, смотря в потолок, а потом закрыла глаза и прошептала:

— Хотя бы приснись мне, чтобы я во сне попробовала это произнести. Просто приснись, Ким Хан Бин.

Но на утро ко мне постучал другой мужчина азиатских кровей. Вернее не постучал, а внезапно пожелал встретиться.

Я как раз заваривала кофе, и поглядывала на часы, чтобы успеть в департамент вовремя, когда мой сотовый на столешнице начал как всегда съезжать на пол.

На экране высветилось незнакомый номер, вернее его вообще не было. Просто "Входящий" вызов и всё.

— Слушаю!

— Анъен, госпожа Адлер. Простите за столь ранний звонок, но вы сами просили моей помощи. Это Ким Тэ Хван.

— Анъен, господин Ким! Я вас слушаю! — я налила кофе из кофеварки в чашку, когда в двери позвонили, а в трубке послышалась явно корейская ругань.

Потом мои двери издали писк, и вообще открылись, а я так и стояла с телефоном и чашкой в руках.

— Прошу прощения, госпожа! Я не хотел вторгаться в ваш дом, — один из вошедших снял сначала черный капюшон, потом кепку, а уже следом повязку, и я признала в нём Тэ Хвана, с которым вообще-то говорила по телефону!

Потом перевела взгляд на другого, и мое сердце сжалось, а узел снова развязался. Хан по хозяйски прошел мимо меня и открыв холодильник опять запихнул туда кучу контейнеров с едой, и минералку с соджу.

— Ты что-то ела? — прошептал за моей спиной, и застыл.

— Нет, — спокойно ответила и сделала глоток кофе, чувствуя как начинаю улыбаться словно дурочка в кружку.

— Господин Ким, проходите и присаживайтесь! Может кофе? — я посмотрела на Хана, а он пройдясь по мне быстрым взглядом, кивнул и достал ещё две чашки, положил на стол и налил кофе, и себе и своему другу.

Потом быстро пошел в конец комнаты, а я забыла как дышать, потому что, повернись Тэ Хван а ту сторону… Хан сделал вид, что ищет пульт от плазмы, и медленно перекинул цепь за спинку кровати. Тэ Хван нахмурился и только хотел обернуться, как я тут же выдала:

— Вы хотели мне что-то рассказать? Что то узнали про гейшу, и про рисовую пудру? — он тут же оживился и достал из карманов красивую пудреницу в полиэтиленовом пакете, с бумагой сложенной в четверо.

— Да, госпожа! Я сделал всё о чем вы просили. Более того… — парень поднял на меня взгляд глубоких карих глаз, которые прикрывала выбеленная челка и отчеканил:

— Я знаю, где эта тварь выступает со своими безумными танцами.

Я встрепенулись, а Хан встал за спиной Тэ Хвана и кивнул:

— Говорите! — строго отчеканила, и парень тут же развернул пудреницу.

— Эти вещи сделали под заказ только артисткам старого японского театра на улице айдолов.

— Где? — я нахмурилась не понимая о чем он, но пояснить взялся Хан.

— Это улица в Каннаме, в районе Шин Са Дон.

— Каросукиль это особенная улица. Место, где мы постоянно встречаемся и ведём трансляции для фэндомов, — продолжил Тэ Хван, — Именно на ней есть стилизованный японский театр, где выступают гейши. Это отнюдь не девушки лёгкого поведения. Это артистки, которые ставят постановки и танцуют древние японские танцы на гетах. Именно для этих танцовщиц изготовили всего десяток подобных пудрениц на Хоккайдо, оттуда привезли и пудру. Более того, состав того образца, что вы мне дали абсолютно идентичен составу этой пудры, — он указал на пудреницу в моих руках и сделал глоток кофе.

Я же облокотилась о столешницу руками и выдохнула с таким облегчением, словно у меня гора с плеч свалилась.

— Но это ещё не всё, госпожа, — Тэ Хван замер, а потом продолжил, — В эту труппу, в подтанцовку и дублершами, набирались наши девушки — кореянки. И все они…

— Являются мертвыми? — я посмотрела прямо в лицо парню, а потом перевела взгляд на Хана.

— Да! Все они были убиты, по словам работников, которым пришлось заплатить мой месячный гонорар, чтобы они раскрыли рты. По документам этих девушек там нет! И никогда не было! — отрезал парень, и скривился от горечи кофе.

— Вот почему Ли Ю Чон-ши не смог ничего найти кроме норэбан. Все подчищалось, — я перевернула пудреницу, а она чуть не выпала из моих рук после последнего, что сказал Тэ Хван.

— На чем вы нашли эту пудру, образец которой мне дали?

— На повязке, — я тут же ответила, и указала на его вещь, которая лежала на столешнице.

— Значит девочки точно не могли ошибиться, — прошептал парень, и добавил, — Это не мужская пудра, а так как мужчины обычно пользуются специальной косметикой, которая не ложиться слоями подобно гриму, а впитывается в кожу моментально, она не может остаться на вещах, вернее на них останется… Небо! Я ж не химик! — прошипел Тэ Хван, и развернул ко мне бумагу, — …короче! В этом образце остался компонент, который входит в мужскую тональную основу для лица. А это может значить лишь одно — эта повязка и пудра была на лице мужчины!

Вся моя теория рассыпалась моментально! Я отошла от столешницы и начала ходить кругами у раковины и плиты, как дура.

— Вы поймаете его! Я в вас верю! И Ан Мин Хёк поверил! Он завтра же даст показания в прокуратуре и департаменте, госпожа инспектор. Поэтому у меня последний вам подарок, в качестве помощи. Завтра вечером состоится премьера постановки легендарных "Мемуаров Гейши". И меня твердо заверили, что нужная нам особа заявлена в качестве ведущей солистки!

Я остановилась, и попыталась собрать все мысли в кучу, пока Тэ Хван допил кофе, положил три билета на стол, и поклонился мне со словами:

— Это билеты на завтрашнее представление. Если это тот кого вы ищете, и вам удастся его поймать, значит мои усилия и риск не напрасны, госпожа инспектор. Помните, что мы полагаемся на вас! Камсамнида, агашши! Но мне уже пора!

Он кивнул Хану и опять поклонившись за пару секунд покинул мои апаты. Я перевела взгляд на стол, а потом на Хан Бина, который всё это время наблюдал за моими метаниями и все больше хмурился.

— Чего ты так смотришь? — он посмотрел мне в глаза, и ровно встретил мой злой взгляд.

— Почему ты не отвечал на звонки?!

— Тебя уже не интересуют твои дела, когда мы вместе? Начала думать только обо мне? Я решил ты полетишь тут же звонить своему напарнику Ю Чон-ши! И вышвыривать меня как пса из своей жизни! А что? Это очень удобно, нэ агашши! Хочу — иди сюда! Увидят вместе — пошел к херам, сопляк! Так?

Хан так рыкнул в конце, что я вздрогнула всем телом, и молча наблюдала за тем, как он опять подошёл к холодильнику и достав оттуда соджу, раскрутил бутылку и начал пить из неё залпом.

— Положи обратно спиртное и выслушай меня! — обернулась, и строго посмотрела на него, но куда там!

Хан уже успел влить в себя половину содержимого.

— И не подумаю! Ты мне мозги в сраное дерьмо превратила своей выходкой вчера утром! Я-то дебил наивно полагал, что извинения и признания в любви располагают людей друг к другу. Но наверное эта срань не про нас! Ты просто взяла и спокойно указала мне на дверь, когда я испугался и чувствовал себя дерьмом всю дорогу до дома! И ты ещё хочешь чтобы я говорил с тобой после этого спокойно? Прости, милая! Но я даже обматерить тебя не могу, язык су** не поворачивается! А я очень хотел! У меня прямо всё горело во рту от желания послать тебя и самому пойти туда же, бл***! И что я вижу? — он раскинул руки и продолжил, — Оказывается любимая тактика моей нации — игнор, когда не хочешь с кем-то говорить, работает как часы! Ты даже про делишки свои забыла и первым делом поинтересовалась, а с хера ли я на твои звонки не отвечаю?!

Он выдохнул и опять начал пить, и я не выдержала. Подошла к нему и выхватила бутылку, бросив её в раковину.

— Ты охренел напиваться с самого утра?

— Так корейцы постоянно пьют! Ты не знала?! Это тренд!

Мы даже не заметили насколько близко стояли друг к другу. Жар его тела начал обволакивать настолько быстро и резко, что сделать глубокий вдох уже казалось невозможным. На нем обычная футболка, простые джинсы, и всё как и всегда. Но не в этот раз.

"Ты собираешься наблюдать как этот парень ломает себя и дальше?" — слова дяди Олега прозвучали как гром в моей голове, а дыхание стало глубже, надрывнее. Оно двигалось с влагой по гортани и дразнило её кожу, пока в горле скручивался зной. Сухость и влажность в одном флаконе, а напротив другое дыхание — холодное и терпкое из-за спиртного. Этот поток вырывается урывками сквозь мягкие губы, которые тоже наверное холодные. Но глаза… Это не глаза того зверя, это не лицо той твари, которая сломала меня, это не тело и не запах того мужчины, который причинил мне боль сравнимую со смертью. И прямо сейчас я поняла почему именно Хан стал тем, кто способен меня вытащить. Он изначально притягивал меня, словно магнит, приковывал к себе своими поступками. Простыми вещами, которые он делал совершенно иначе. Нахально, напористо, словно не видел ни единой преграды.

— Что? Стыдно стало, милая? — гортанный шепот, а я не могу справиться с чувствами.

Это уже не ощущается, как реакция тела. Я захотела его тут же как он вошёл. Это другое. Нечто, что я не могла понять, пока не решилась. Я должна это сделать! Я не могу больше причинять ему такую боль. Одно дело игрища здоровых партнёров, а другое когда ты не можешь прикоснуться к человеку, которого любишь.

Поэтому я стянула перчатку, и начала медленно поднимать руку вверх.

— Лика, что ты… делаешь? — Хан захотел отшатнуться, но я не позволила.

Резко и крепко ухватила его затылок ладонью, и просунула пальцы в прохладные пряди волос. Хан застыл тут же и завел руки за спину, пытаясь найти в моих глазах ответ на свой немой вопрос.

— Отпусти… — я сглотнула и до боли прикусила щеку, чтобы удержать себя в сознании, — Отпусти руки.

— Лика… Это ничем хорошим не закончится. Я идиот! Прости, что наорал на тебя! Ты ж знаешь что я этот… подросток с проблемой в трусах?! Давай ты просто успокоишься и не будешь продолжать это дерьмо, которое может причинить тебе вред, из-за моей дебильной истерики? А?

— Помолчи! И опусти руки обратно! — спокойно повторила, и стянула вторую перчатку, продолжая бороться и балансировать на грани галлюцинаций с лицом зверя, который до сих пор был настолько реален, словно стоял рядом с нами.

— Лика! — Хан рыкнул, и я поняла что другого выбора нет, поэтому приготовилась, и сделав глубокий вдох, схватила его за руки за спиной своими, и жадно впилась в губы Хана.

Страх и боль, раскручивались в груди, пока желание ласки, тепла и нежности спиралью опускалось в пах. Я словно стояла по центру песочных часов, в том месте, где песок по песчинкам проходит узкое отверстие. Так и все чувства, словно поток песка скребли моё тело изнутри, пока я сама целовала Хана, а потом очень медленно и дрожа положила его руки на свою талию сама. Приятная истома и ощущение счастья от тепла рук любимого человека, подкрепили мою уверенность.

— Обними… меня… — прошептала у холодных губ, которые от моего поцелуя словно обветрились и стали совсем красными.

— Это сон? — было ответом мне, но я сцепила снова челюсть и с глубоким выдохом ответила, посмотрев в его ошарашенные, испуганные глаза со зрачками, которые стремительно раскручивались и открывались шире, а я начала видеть в них отражение своего лица.

И это не была старуха, это не была разбитая женщина. Там просто была я.

— Сделай это! Давай же! — прикоснулась к его щеке и спираль в песчаных часах снова начала скручивать мои чувства, но я опять сделала глубокий вдох и надрывно прошептала сквозь слёзы:

— Прости мне.

— Это навредит тебе, давай просто будем делать то, что сказал твой доктор? — он все таки не выдержал и повернув лицо начал целовать мою руку, а потом и пальцы. Стал смотреть и наблюдать, буквально поедая глазами мою реакцию на эти движения.

А она была слишком яркой. Мой взгляд застыл на его губах, которые нежно вели по моей коже и продолжали мягко целовать, подпитывая тугой узел страха в груди, и лёгкий, но уже дразнящий жаром, комок спазмов внизу.

" — Стас? Ну не нужно, это щекотно!" — одна картина, словно взаимозаменяла другую, как двадцать пятый кадр, врывалась и портила всё.

Лицо с пронзительными зелёными глазами, высокий лоб и квадратный "тяжёлый" подбородок. Все это стояло передо мной сейчас как помехи на экране телевизора, а сердце колотилось, будто у меня их десяток в груди.

— Милая? — Хан застыл и увидев, что я впала в состояние апатии встряхнул меня, и опять попытался убрать руки.

"Нет! Я должна положить этому конец!"

Поэтому привстала и обхватила его шею руками, снова накрывая уже ставшие горячими губы своими. Я наплевала на дрожь и отголоски крика, который застыл у меня в горле. Всё на чем сосредоточилась — это его дыхание и его запах. Его руки и его тепло. Его тело и его губы, которые наконец ответили мне и я ахнула, когда ладони парня схватили меня под ягодицы и я оказалась сидящей на столешнице. Нежно сжали кожу сквозь ткань, а Хан гулко втянул воздух через нос.

— Я не остановлюсь, Лика! — он оторвался от меня и с жадностью провел губами по моей правой щеке.

Страх и нежность. Ужас и ласка. Ненависть и любовь. Всё смешалось воедино, и оба лица соединились в одно, чтобы песок осыпался и унес иллюзию с того, которое было настоящим. Очистил и показал мне реальность.

— Значит не останавливайся, нэ саран! — я обхватила его бедра ногами, и меня тут же мягко опрокинули на стол спиной. Резко расстегнули рубашку, и я утонула в той части часов, которая была лишена песка и глупых миражей сотканных из страха.

Хан с силой, но нежно плавил мою кожу своими губами, не пропускал ни сантиметра, и когда добрался до белья, я услышала то, что с недавних пор стало для меня катализатором грязных желаний.

— Твою мать, это божественно! — он с силой провел руками вдоль кожи моей талии, и начал языком облизывать грудь над кромкой лифа.

Язык стали сменять губы, а потом и мягкие укусы, пока обе его руки гладили мои ноги, которые до сих пор были в джинсах. Но Хану было плевать, а мне стало не до этого, когда я с силой притянула руками его лицо ближе, а лиф исчез как и моя рубашка.

— Теперь я знаю, что делать, когда я захочу опять трахнуть свою госпожу на кухонном столе, — Хан внезапно поднялся, и ощущения исчезли, а я опять начала дрожать.

— Лика?

— Продолжай, — с силой сглотнула комок в горле, и незаметно сжала левую руку в кулак под собой, — Ты остановился на слове "трахнуть" и "госпожа"! И тут я должна признать, что твой грязный рот мне очень нравиться! Он хорошо возбуждает!

— Показать тебе, что он ещё умеет? — яркая вспышка из множества покалываний разлилась по позвоночнику, лишь от этих слов, а я замолчала и прикусила язык.

Но притянула его ногами ближе к себе, и сжала кулак сильнее, сосредоточившись лишь на том, как ногти впиваются в кожу ладони, и на ощущении кайфа от того, как мне нравилось его тело. Хан снял футболку, и бросил её на стол, провел нежно руками по моим ногам, пока я давила вскрик и слезы, которые ему нельзя слышать и видеть сейчас, иначе всё закончиться и мы не переступим через это.

Хан плавно и дразняще провел пальцами нал кромкой застёжки моих джинс и поднял на меня взгляд. Уловил блеск и то как я закусила губы, чтобы только потом расстегнуть застёжку, и с силой стянуть джинсы, откинув их сверху на свою футболку.

— Я хочу чтобы ты мне пообещала кое что, Лика!

Смотрю, как он медленно раздвигает мои колени, и застывает взглядом на том что видит перед собой. Становится между моими бедрами и тонкие мужские пальцы начинают расстёгивать ремень. Мышцы пресса напрягаться, перекатываются, а я смотрю на эту игру кожи при солнечном свете, пока Хан медленно достает свой ремень из петель, и кладет его рядом с моей рукой. Опускается надо мной и гладя лицо, шепчет:

— Если ты испугаешься, то тут же завяжешь мне руки, потому что я собираюсь очень медленно и сладко насадить тебя на свой член, а моя госпожа этого не любит, когда мои ручонки свободны.

Я начинаю смеяться и замечаю блеск в его глазах. Он ленивый, как и взгляд который начинает блуждать по моему обнажённому телу, спускаться все ниже, а потом так же медленно возвращаться обратно, пока я сдерживаю свои песчаные часы и два мира в тонком проёме между их стеклом. А следом отпускаю ощущение страха совсем, и смотрю только на то, как он расстёгивает свои джинсы и опускает из вниз, спокойно следя за тем, как я с жадностью наблюдаю за его действиями. Смотрю на его руку, которая проводит по моей плоти, и подпись телом за этим движением, чтобы спустя секунду резко задохнуться от стона, когда пальцы Хана мягко и медленно проникают в меня, начав нежно, но силой двигаться.

— Закрой глазки, милая, — и я подчиняюсь, а потом вскрикиваю от того, как его зубы мягко смыкаются на моем клиторе, а язык слизывает влагу с моей плоти.

Одно ощущение волн жара сменяется другим более горячим. Ритм становится быстрым, и когда я кончаю, лишившись опоры в теле и дрожа не от страха, а от наслаждения, его губы плавно и глубоко втягивают нежную кожу в рот, и меня накрывает сильный отголосок удовольствия.

Кулак размыкается сам, а по моей щеке, вниз к виску, на выдохе, и в момент когда моё тело прогибается от его ласки, бежит горячая дорожка. Она незаметно прячется в волосах, которые покрылись потом от того, насколько горит моё тело.

Резкий порыв воздуха и я открываю глаза, чтобы опять увидеть свое отражение в его зеркалах. И словно по издевке кого-то свыше, Хан это и произносит:

— Твои глаза похожи на зеркала, Лика! Именно они свели такого дегенерата с ума! — он закусывает губу и прищуриваясь медленно наполняет меня собой.

Плавно, нежно и с особой лаской, двигается и смотрит только на меня, на моё лицо, которое гладить его ладонь. И конечно Хан замечает слёзы. Видит и понимает, чего мне стоил этот шаг. Наверное именно это заставляет его прижаться лбом к моему и просто дышать в такт и вместе. Одним воздухом и сквозь обоюдные стоны.

Следовать за желанием тела, чтобы любить душу.