В июне 1957 года я сошел с поезда в Хайдарабаде — большом городе Южной Индии. При мне было письмо советского посольства, в котором говорилось, что предъявитель его — работник индийской редакции Издательства литературы на иностранных языках в Москве — посылается в распоряжение Османского университета для преподавания русского языка и усовершенствования в языке урду.
Представившись вице-канцлеру университета и декану факультета гуманитарных наук, я решил в тот же день полюбоваться панорамой Хайдарабада с вершин Банджара-Хиллз — высокой каменной гряды, которая подходит к городу с запада.
Недолгий путь вверх по шоссе среди скал, загородных построек и садов — и я оказался на вершине Банджара-Хиллз.
Оттуда глазу открывалось настоящее царство камня. Все пространство вокруг занимали бесплодные красновато-бурые горы. Они высились окрест неровным каменным частоколом, обращались вдали в синие конуса и наконец сливались с еще более синим горизонтом. Кругом были видны каменные нагромождения, большие валуны, чудом держащиеся на склонах. Казалось, подтолкни один такой камень — и он полетит вниз, сокрушая все на своем пути.
Среди каменного хаоса, привольно раскинувшись в неровной каменистой долине, лежал Хайдарабад. В глубине его городских кварталов из зеленой кипени парков и садов тут и там подымались белоснежные здания со сверкающими шпилями и минаретами.
Любуясь панорамой Хайдарабада, я старался припомнить, что я знал о нем, но вспоминать было почти нечего. В памяти смутно всплывали когда-то прочитанные строки об алмазных копях Голконды, о знаменитом алмазе Кох-и-Нур, добытом где то в этих местах; вспомнились рассказы о богатствах низамов Хайдарабада. И это было все.
Еще меньше знал я об Андхре, столицей которой является Хайдарабад. Дома, в Москве, у меня висит яркий рисунок, где художник изобразил молотьбу в деревне Андхры. Полуобнаженные, атлетически сложенные мужчины хлещут желтыми снопами о низенькую деревянную скамью. Под ногами у них — груды золотого зерна. Рядом с трубкой в зубах сидит сахукар — деревенский ростовщик, которому, вероятно, и перейдет большая часть этого зерна. Голова у сахукара обрита, с затылка свисает черная косичка. Чуть в стороне стоят женщины с корзинами. Одна из них льет воду на подставленные лодочкой ладони молотильщика. Жарко, да и работа нелегкая! Дальше на фоне золотых скирд крестьяне гоняют бычков по разложенным на земле снопам. А за током — несжатые поля, рощи манговых деревьев, приземистые хижины под соломенными крышами и, наконец, сливающиеся с небом синие-синие горы. Этот рисунок, подаренный мне одним индийским другом, давал самое общее представление о природе Андхры.
Кое-какие сведения об Андхре я почерпнул из переведенной мною новеллы индийского писателя Кришана Чандра «Когда пробудились поля». Герой новеллы — молодой крестьянин Рагху Рао, приехавший в Хайдарабад на заработки и ставший там рикшей.
Мог ли я подумать, что окажусь в городе, по улицам которого бегал с коляской герой Кришана Чандра? Едва ли. Но недаром говорят, что наши затаенные желания иногда исполняются с неожиданной быстротой и легкостью. Так было и тут. На мою долю выпала большая удача, и я должен был воспользоваться ею на все сто процентов.
Мне предстояло узнать Андхру и ее народ, познакомиться с Хайдарабадом и его жителями. Но сумею ли я найти ключ к сердцу большого города? Пойму ли я жизнь, кипящую там, внизу, в лабиринте бесчисленных улиц, улочек и переулков? Эти мысли волновали меня, когда я стоял на вершине Банд-жара-Хиллз и смотрел на лежавший передо мною город.
И мне казалось, что я сумею сделать это. Мне был знаком язык урду — в прошлом государственный язык княжества Хайдарабад, я знал английский. У меня было большое желание все увидеть и узнать. И, наконец, самое главное: впереди для этого было много времени — целых три года.