По дороге к высокой башне (СИ)

8

Об ушедших больше не вспоминали, словно их никогда и не было. Оставшиеся воины заняли позиции у завала, арбалетчики полезли на башни. Не могу сказать, что мысли о побеге совсем не посещали меня. После ухода молодых воинов стало очевидно, что кочевники могут напасть в любой момент. Уже перед самым рассветом, когда ожидание стало невыносимым, я подумал, что наверно смог бы незаметно убежать в лес и укрыться среди деревьев. Вряд ли Тагон и остальные бросились бы за мной в погоню. Но куда бы я пошел? Окрестностей Пауса я не знал, припасов не скопил, правда у меня еще оставалось несколько монет найденных в хижине Химона, но для дальней дороги этого было явно недостаточно. Скорее всего древний тракт привел бы меня прямо к западной стене, но спокойно миновать ворота я бы все-равно не смог. Тагон говорил, что там сейчас формируется ополчение и всех мужчин способных держать оружие скоро отправят на войну, так что, как ни крути, а от судьбы не уйдешь. Видимо мои спутники думали так же. Из тех, кто, как и я случайно прибился к отряду ночью не сбежал никто.

Светало. От реки наползал сырой туман. Зябко поеживаясь я лишний рад порадовался тому, что надел поверх куртки кожаный панцирь — все-таки дополнительная защита от холода. Теперь Тагон не отпускал меня от себя ни на шаг. Он передал мне свою сумку с пожитками и велел хорошенько за ней присматривать. Я был совсем не против. Дворянин мне нравился. К тому же рядом с ним я чувствовал себя в относительной безопасности. Если уж и прислуживать кому-нибудь в отряде, то лучше тому, кто ничего не боится и может за себя постоять.

Я напрасно надеялся на то, что никто не обратил внимания на мои ночные приключения. Оказывается, Тагон все видел и утром, когда рассвело с интересом осмотрел убитого мной степняка. Не знаю почему в темноте кочевник показался мне великаном. На самом деле он был обычного роста. При падении с него слетел кожаный шлем, обнажив спутанные грязные седые волосы.

— Бывалый воин, — сказал Тагон переворачивая мертвеца, — наверно за свою долгую жизнь он убил много врагов, а сам погиб от руки несмышленого мальчишки. Странная судьба.

Я промолчал. Вряд ли Тагона интересовало мое мнение. Скорее всего он, как и в прошлый раз решил поболтать сам с собой. Однажды я уже допустил ошибку, когда попытался с ним заговорить. Второй раз я на этот тонкий лед не наступлю.

— Не находишь? — спросил воин и с интересом уставился на меня.

От неожиданности я чуть не поперхнулся. В этот раз он точно обращался ко мне. Наверно, если бы я родился в «служилом квартале» и с раннего детства занимался только тем, что мыл полы и выливал ночные горшки, то просто кивнул бы в знак согласия, чтобы не раздражать господина, но даже великие боги не могут за несколько дней вытравить из молодого послушника привычку умничать.

Сам того не желая, я ответил вовремя подвернувшимися словами Гугона красноречивого.

— «Судьба ведет нас тернистыми путями и нет возможности изменить предназначение…»

— «…поэтому не думай о последствиях и ступай вперед без страха», — продолжил фразу Тагон и неожиданно засмеялся, показав крепкие зубы.

— Не знаю кто ты такой, парень, — сказал он и дружески хлопнул меня по плечу, — но на крестьянского сына ты точно не похож.

Напряжение нарастало. По лицам воинов я видел, что от сегодняшнего дня они не ждут ничего хорошего. Люди готовились к бою. Горун принялся точить и без того острый меч, один из дворян достал из сумки и засунул в шлем заранее приготовленные чистые тряпки, чтобы было чем перевязать рану, а арбалетчики подняли на смотровые площадки башен все стрелы, которые еще оставались в колчанах.

— Держись рядом, — еще раз предупредил меня Тагон, — и вещи мои не потеряй.

Сумка, которую он отдал мне на хранения была довольно тяжелой. Не зная, что внутри я боялся ставить ее на землю и почти все время таскал на плече. Вдруг там окажутся страшные магические зелья или порошки, которые от соприкосновения с почвой потеряют свои волшебные свойства. Прошлой ночью я заметил, как один из слуг выронил из сумки своего господина какую-то склянку. Она ударилась о землю и откатилась к костру. Дворянин бросился за ней с таким видом словно от этого зависела его жизнь. Он поднял упавшую вещицу и несколько раз ударил нерадивого слугу. Выходит, даже без помощи жезла могущественная магия может убить неосторожного человека. Признаюсь, я до смерти боялся того, что лежало в сумке у меня за спиной.

В этот раз степняки не стали ничего придумывать. Когда окончательно рассвело из ближайших улиц на площадь хлынули всадники. Не доезжая до моста, они взялись за луки и осыпали нас тучей стрел. Многие из тех, кто оставался на открытом месте сразу были убиты или ранены. Засевшие в башнях арбалетчики ответили, но что могли сделать четыре человека против нескольких десятков? Наверно они даже в кого-то попали, но основную массу нападавших это не остановило. Всадники промчались по мосту и заплясали перед завалом.

Потом я часто думал о том, почему Горун из Кироха не захотел отступить. Молодые воины оказались правы — горстка бойцов не смогла долго удерживать мост. Даже если бы нас было вдвое или втрое больше мы ничего не смогли бы поделать. Так что это было — священная жертва или воинское безумие? Я так и не нашел ответы на свои вопросы и все-таки мне хотелось верить в то, что Горун повел отряд на смерть не из пустого упрямства, а ради великой цели.

Тагон успел втолкнуть меня в башню в тот момент, когда каленные наконечники застучали по бревнам, а потом выпихнул наружу, когда всадники уже мчались по мосту. Наверно надо было родиться воином, чтобы все замечать и знать наперед, где поджидает настоящая опасность. В одно мгновение башни, которые должны были служить нам защитой от врага, превратились в ловушки. Засевшие наверху арбалетчики при всем желании уже не смогли бы отступить. Они еще стреляли по кочевникам, но спешившиеся степняки уже перебрались через завал и устремились к башням. Я видел, как они ворвались внутрь и понял, что все кончено, когда наверху на смотровых площадках замелькали цветные халаты. Ослепленный вспышками магического огня и грохотом жезлов я словно маленький мальчик спрятался за спиной Тагона, сжимая в руках доверенную мне сумку с пожитками. Да и что я мог поделать, если даже древняя магия не способна была остановить нападавших.

Горун тоже успел укрыться от первых стрел, и когда кочевники начали спешиваться перед завалом разрядил в них свой жезл и бросился в самую гущу нападавших. Я видел, как сверкал его меч, пока многочисленные враги не повалили воина на землю. Тагон хотел последовать за своим командиром. Он выпустил магический заряд, засунул бесполезный жезл за пояс и выхватил меч из ножен. Первому попавшемуся на пути степняку Тагон проткнул живот, второму отрубил руку. Он метался среди кочевников словно молния, отражая и нанося удары, но врагов было так много, что вскоре ему пришлось отступить.

— К лесу, — закричал он, — отходите к лесу!

Один за другим падали под ударами степняков слуги и примкнувшие к отряду горожане. Я видел, как стрела пробила Кабу левую ладонь, в горячке боя он вырвал ее и отбросил далеко в сторону, но почти сразу вторая пронзила ему грудь. Спасенья не было. Тагон отбивался из последних сил. Он сумел ранить еще одного кочевника, но в следующий момент пропустил несколько ударов. Я бросился вперед, чтобы спасти его от вражеских мечей выставив саблю и прикрываясь сумкой словно щитом. Оказавшийся прямо передо мной здоровенный варвар с разворота ударил меня черенком копья. Ощущение было такое словно я попал под лошадь. От могучего удара я отлетел назад, врезался в Тагона, увлекая его за собой проломил придорожные кусты и скатился по крутому склону в неглубокое болото. Несмотря на жестокую боль в груди сознания я не потерял. На мое счастье кочевник угодил по сумке, которая приняла на себя всю силу богатырского удара, иначе проклятое копье переломало бы мне все ребра. Упав в лужу и наглотавшись воды, я вскочил отплевываясь, размазывая по лицу липкую грязь. Тагон был без сознания, падая он выпустил из руки меч, который воткнулся рядом в мох. Я быстро огляделся. Здесь не спрячешься. Не лес, а одно название. Из воды торчали редкие березки и тоненькие стволы чахлой ольхи, зато впереди я заметил какие-то заросли. Возможно там заканчивалась трясина или поднимался из грязи небольшой островок. Нужно было торопиться. Судя по лязгу оружия и истошным крикам у моста все еще шел бой. Я засунул меч Тагона за пояс, подхватил раненного воина и не оглядываясь потащил прочь. Хорошо, что он был маленького роста и весил немного, а то я не смог бы нести его на себе. За моей спиной кричали умирающие товарищи, завывали дикари и тянуло свежим дымком от разгорающихся башен.

Довольно скоро мне удалось выбраться на твердое место, мелководное болотце осталось позади. Сразу за ним начинался лиственный лес, в котором я надеялся укрыться от возможной погони. С трудом добравшись до первых кустов я опустил Тагона в сырую траву и повалился рядом. Сил не было, едкий пот заливал глаза, а грудь болела так, словно ее прижигали раскаленным железом. Отдышавшись и немного придя в себя, я опять взвалил на плечо бесчувственное тело и пошел напрямик через кусты. Для того чтобы выискивать звериные тропы у меня не было ни времени, ни сил. Чем дальше мы уйдем от дороги, тем труднее врагам будет нас найти. Говорили будто бы степняки страшатся леса и стараются обходить его стороной и все-таки я не хотел рисковать понапрасну. Когда силы окончательно покинули меня я остановился на неширокой поляне, уложил Тагона и в изнеможении опустился на землю. Ноги у меня дрожали, а сердце стучало так, что казалось готово было выпрыгнуть из груди. Немного передохнув и отлежавшись на мягком мхе, я решил заняться раненым воином. Похоже Тагону здорово досталось. Лоб у него был рассечен и, хотя рана была не глубокая, но сильно кровоточила. Не думаю, что сознание он потерял из-за нее. Вскоре мне удалось обнаружить место, где вражеский удар достиг цели. Кольчуга на боку была разорвана, кожаный кафтан и рубашка пропитались кровью. Наверно многие удары не смогли пробить железо, а только вдавили покорёженные кольца в избитое тело, но до них мне не было никакого дела, от таких ран не умирают. С большим трудом я стянул с воина доспехи, незнакомые завязки не поддавались с первого раза. Пока я ворочал бесчувственное тело весь перемазался в крови. Любой послушник сведущ в медицине, по крайней мере знает, что подорожник может не только остановить кровь, но и затянуть рану. Нарвать этой травы в лесу не составило большого труда. Бинтов у меня не было, зато в сумке нашлась старая рубашка, из которой я смастерил тугую повязку. Конечно я не мог определить насколько тяжело ранен Тагон, но сейчас этого и не требовалось, главное было затворить кровь. Порез на лбу я промыл водой из фляги и перевязывать не стал, просто налепил сверху большой лист подорожника. Конечно прихваченная первыми заморозками трава утратила часть своей лечебной силы, но ничего другого у меня под рукой не было, поэтому оставалось надеяться на то, что мое неумелое врачевание, подкрепленное молитвой, поможет несчастному.

Боги благоволили нам и скоро воин пришел в себя.

— Что…, где мы? — спросил он и попробовал сесть, но застонал и повалился на спину.

— Вы ранены, господин, — ответил я, — мы прячемся в лесу.

— Ранен, куда? — спросил Тагон ощупывая себя, — где мое оружие?

— Вы ранены в бок, — ответил я, протягивая ему меч и магический жезл.

Тагон обжег меня яростным взглядом, схватил оружие и прижал к груди. Конечно мне не следовало прикасаться к его вещам, но тогда они остались бы на болоте.

Воин закряхтел и опять попытался сесть. Я бросился к нему на помощь. С большим трудом мне удалось его посадить, прислонив спиной к молодой березе, которая росла на краю поляны.

— Что случилось? Как мы оказались здесь?

— Вы потеряли сознание, и я вынес вас с поля боя.

— Сбежал значит, — сказал Тагон.

Мне стало обидно, если бы не мое усердие его бы уже не было в живых.

— Говорите тише, господин, — буркнул я, — нас могут услышать степняки.

— Не трясись, — проворчал он, — в лес они не полезут. Лучше подай мне сумку и разведи огонь.

— Но, господин, — взмолился я, — если степняки учуют дым они найдут нас.

— Делай, что сказал. Просто запали кусок бересты.

Я принес ему сумку и принялся высекать огонь. Кругом все было сырое, ветки не хотели гореть, поэтому мне пришлось надергать из рубахи сухих ниток. Скоро крошечный костерок задымил.

Пока я возился Тагон отложил оружие в сторону и принялся копаться в сумке. Я очень боялся, что от удара копья разбились какие-нибудь таинственный баночки и колдовские снадобья перемешались, но на мое счастье ничего стеклянного внутри не оказалось. Скрипя зубами от боли, он выбросил на траву помятый маленький походный котелок, холщовый мешочек и какие-то тряпки. Видимо ему никак не удавалось найти нужное. Наконец он облегченно вздохнул и вытащил из сумки жестяную баночку причудливой формы.

— Помоги снять повязку.

— Но, господин…

— Снимай!

Я повиновался, листья подорожника попадали на траву. И зачем я только старался?

— Сейчас я прижгу рану, — сказал Тагон, вытаскивая из банки тугую пробку, — если потеряю сознание не пугайся, просто опять меня перевяжи. Понял?

— Да, господин.

Тагон наклонил жестянку и высыпал на рану какой-то черный порошок. Было видно, что ему очень больно. Лицо воина посерело, на лбы выступила испарина. Тем не менее он аккуратно закрыл странную баночку, отложил ее в сторону и только потом протянул руку.

— Огонь.

Я передал ему разгоревшийся кусок бересты и на всякий случай отодвинулся в сторону. Кто знает, что он задумал? Если воин собирается лечиться при помощи магии, лучше держаться от него подальше.

Тагон повел себя странно. Он зачем-то огляделся по сторонам, выругался в полголоса и вдруг приложил горящую бересту к ране. Черный порошок мгновенно вспыхнул, воин замычал, замотал головой от боли и без чувств повалился на траву.

— Ну вот, — проворчал я, — опять все сначала.

Конечно магическое средство помогло лучше подорожника. Одно дело закрывать травой порез на пальце и совсем другое дырку в боку. От странного порошка и огня кровь запеклась. Я перевязал рану и уложил воина поудобнее.

Наверно в этот раз он придет в себя нескоро. Признаться, я был этому рад. Сейчас нам нельзя было шуметь, а Тагон не смотря на рану похоже не собирался долго отсиживаться в чаще.

На лесной поляне мы просидели до утра. Тагон то приходил в себя, то снова впадал в забытье. Мне не терпелось узнать, чем закончился бой у моста, поэтому пока воин лежал в беспамятстве я несколько раз пробирался через заросли к болоту. Сначала путь от дороги до поляны показался мне чрезвычайно долгим, но теперь я мог с уверенностью сказать, что от места сражения мы ушли недалеко. Укрывшись в кустах, я отчетливо слышал ржание лошадей и окрики всадников. Похоже теперь Паус и пригороды были целиком в руках степняков. Несчастные горожане так и не дождались подмоги. Бедный Холин и его семья. Что с ними стало? Живы ли?

Бродя по лесу, я насобирал полные карманы грибов, тронутые первыми заморозками они стояли под кустами вялые и сморщенные. Какая никакая, а еда. Других припасов у нас с собой не было. Свою котомку я потерял, а в сумке Тагона не оказалось ничего съестного, поэтому я обрадовался поздним грибам словно редкому лакомству.

Тагона пожирала лихорадка. Я нарезал ножом еловых лап, смастерил из них некое подобие постели, уложил на нее воина и укрыл его сверху всей одеждой, которую сумел найти. Оставшимся лапником я прикрыл Тагона сверху, словно одеялом. Раненый все время просил пить. Воду я носил из болота. Придавливая мох руками, я собирал проступающую влагу во фляжку. Такая вода была кисловата, но пить ее было можно. Конечно лучше было бы высечь огонь и напоить воина горячим отваром, но я боялся разводить костер.

В свои пятнадцать лет мне пришлось много всего пережить, но такого страха, как этой ночью я не испытывал никогда. Монахами становятся для того, чтобы в тиши библиотек переписывать старинные манускрипты или читать молитвы в жарко натопленных церквях, а не для того, чтобы махать саблями и спать на голой земле. Раньше мне не приходилось ночевать в лесу. Даже в детстве, когда я шел с караваном в монастырь, проводники старались становиться на ночлег поближе к людям — на заброшенном сеновале или в поле на краю деревни.

С наступлением темноты лес превращался в опасное и пугающее место. Он наполнялся множеством непонятных шорохов и тревожных запахов. Мне слышались чьи-то тяжелые шаги, треск веток под ногами или лапами, звериное ворчание и урчание голодного брюха. В вершинах деревьев кто-то невидимый метался с ветки на ветку и зловеще ухал, осыпая меня сухой листвой, а в глубине леса жалобно плакала голодная рысь. Свернувшись калачиком на еловых ветках, я дрожал от холода и ужаса сжимая в руке обнаженную саблю. Интересно спасла бы она меня, если бы к нашей стоянке неожиданно вышел медведь? Леса в этой части страны были дикие и густые — окраина мира, дальнее пограничье. Здесь водились разные звери и некоторые из них с удовольствием полакомились бы измученными беглецами. Мысли о костре не давали мне покоя, но я так и не решился развести огонь. Все-таки степняков я боялся больше чем зверей. К тому же в лесу могли бродить сбежавшие из города мародеры. Встреча с ними не сулила нам ничего хорошего. Много было написано книг о всепрощении и милосердии, но даже любвеобильные монахи понимали, что нет на свете существа добросердечнее человека и опаснее его.

Я изо всех сил старался не уснуть, но под утро так измучился, что сам не заметил, как задремал. Когда я открыл глаза уже рассвело. Тагон тоже пришел в себя. Он лежал неподвижно на подстилке из хвойных лап и смотрел в серое небо. Ночью он метался в бреду, поэтому часть одежды и ветки, которыми я его укрывал разлетелись в разные стороны. Выглядел он плохо — лицо белое, словно у мертвеца, веки воспалены, под глазами черные круги.

Я быстро вскочил, подбежал к раненому, собрал раскиданную одежду и опять его укутал.

— Сколько я провалялся без памяти? — спросил воин.

Голос был хриплый словно не человек говорил, а ворон каркал.

— День и ночь, господин.

— Хочется есть, — пожаловался он, — в сумке у меня ничего нет?

— Нет, господин.

— Что ты за слуга такой, — проворчал воин, — костер не разжег, поесть не приготовил.

— Нельзя костер разводить, — попытался оправдаться я, — степняки могут учуять дым.

— Да и не велика беда, — сказал он, — лучше в бою погибнуть, чем от голода помереть.

Тагон ругал меня напрасно. Я думаю, что он все прекрасно понимал и просто брюзжал, как старый дед, собираясь с силами перед дальней дорогой. Воин знал, что оставаться так близко от моста слишком опасно. Рано или поздно кочевники пойдут в лес за водой или дровами. Блуждая по кустам они в любой момент могут наткнуться на нас.

Сначала Тагон думал, что сможет идти сам, но очень скоро ему пришлось отказаться от этой затеи. Нести его на спине я тоже не мог, все-таки вчера мне прилично досталось и после боя ломило все тело. Пришлось сделать волокушу из ремней и двух тонких жердин. Я кое как уложил на нее маленького воина и зашагал по лесу. Когда я оступался на мокрой траве или спотыкался о поваленные стволы деревьев Тагон начинал жалобно стонать и ругаться сквозь стиснутые зубы. Он поносил по чем зря богов и своего нового нерадивого слугу.

Скоро березовая роща осталась позади. Мы миновали небольшой участок леса, заросший высокими стройными осинами и углубились в густой ельник. Старые деревья были так велики, что закрывали своими широкими лапами небо и солнечные лучи не могли пробиться сквозь них. Под ногами лежала черная земля, на которой не росли ни кусты, ни трава. Если бы во время короткой остановки я не разыскал среди елок неприметную тропинку, то вряд ли мы бы смогли уйти далеко в этом странном лесу.

В этот раз место для стоянки выбрал Тагон.

— Останемся здесь, — взмолился он.

Я опустил волокушу на землю и склонился над ним. Похоже воин испытывал такую сильную боль, что просто не мог двигаться дальше. Глаза у Тагона слезились, губы дрожали, его бил озноб. Я оставил воина на тропе и пошел осмотреться. Нужно было спешить. Не думаю, что стежку по которой мы шли проложили жители Пауса. Широкий снизу проход сужался кверху, на уровне груди ветки почти соприкасались, поэтому мне приходилось при ходьбе закрывать лицо руками, чтобы уберечь глаза от еловых иголок. Скорее всего удобную тропинку в глубину леса протоптали какие-нибудь звери, может быть кабаны, поэтому я торопился — страшно было оставлять раненого в таком месте. Пробираясь через лес, я начал забирать вправо, мне показалось, что в той стороне деревья растут не так густо. Между елок мелькнул просвет, и я выбрался на широкую поляну с торчащим посередине огромным словно дом валуном. Из-под камня бил холодный ключ, а вокруг круглого озерца разрослись молодые рябины. Я вернулся, подхватил волокушу и перетащил раненого на новое место.

Конечно я не врачеватель, но даже мне стало понятно, что здесь мы задержимся надолго. Тагону было плохо. Посередине поляны я разжег большой костер. Мы далеко отошли от дороги, и теперь можно было не бояться, что кочевники смогут учуять дым. Я достал из сумки котелок, удар копья оставил на нем большую вмятину, налил в него воду и поставил на огонь. От усталости и голода сводило внутренности и двоилось в глазах.

Вчерашние грибы я выбросил. Незачем было таскать их с собой, тем более, что в лесу они росли на каждом шагу и по пути мне удалось набрать свежих. Большинство оказалось червивыми, но хороших хватило для супа.

Утомленный переходом Тагон сразу заснул. Я нарубил саблей тонких жердей, прислонил их под углом к валуну, а сверху накидал еловых лап. Получилось что-то вроде шалаша. Укрытие выглядело неказистым, но я очень надеялся на то, что на какое-то время оно сможет защитить нас от непогоды.

Когда ты занят делом время летит незаметно. Пока я обустраивал наш временный лагерь сварился суп. Я достал из сумки единственную уцелевшую ложку и решил накормить раненого.

— Гадость какая, — ворчал Тагон, брезгливо рассматривая коричневую жижу и разваренные грибы, — еще и не соленая.

— Нужно поесть, господин.

— Ты меня отравить хочешь, — ворчал раненый, — пошел бы лучше поохотился, мясо какое-нибудь добыл.

— Я не умею охотиться, господин.

Это было правдой. Как всякий деревенский мальчишка я мог построить шалаш и насобирать грибов, но выследить и поймать животное было выше моих сил. Около нашей деревни в глубине долины не было настоящих лесов. Их вырубили почти полностью, и оставшиеся без дома звери ушли далеко в горы. Наверно поэтому среди моей родни отродясь не было охотников. Конечно собирая хворост в небольших перелесках мы с братьями часто видели белок, мышей и кротов, но разве это настоящая дичь? Я слышал, что местные жители ставили силки и ловили диких птиц, но меня не успели научить управляться с подобной снастью.

— Я не умею охотиться, — повторил я, — зато могу насобирать еще грибов.

После еды я осмотрел рану Тагона. Она воспалилась и выглядела нехорошо.

Тагон был очень слаб. Он все время спал. Полученная травма и наша первая ночевка под открытым небом тоже не прошли для меня даром. На груди расцвел огромный синяк, ребра болели, ломило ноги, а голова была дурной и горячей. Каждое движение давалось с трудом, хотелось лечь на еловые лапы и заснуть мертвым сном, но мне нужно было ухаживать за раненным и избавиться от лихорадки. Утром я с трудом заставил себя подняться. Вчера пробираясь через лиственный лес, я заметил несколько тополей. Титон мудрый писал, что для избавления от озноба и жара нужно жевать внутреннюю кору этих деревьев или делать из нее отвар. Какое счастье, что нас заставляли учить наизусть трактат великого травника.

Я совсем измучился пока искал тополя и обратную дорогу к нашему лагерю нашел с трудом. Добравшись до приметного камня, я засунул в рот несколько кусков коры, старательно разжевал их, запил водой, заполз в шалаш и забылся тревожным сном. К вечеру мне стало лучше. Из оставшейся коры я сварил отвар, пил его сам и давал Тагону.

Не знаю, что было тому причиной — моя забота о раненом или богатырское здоровье маленького человечка, но на четвертые сутки нашего пребывания на поляне воину стало лучше. Он все еще был бледен и любое движение доставляло ему сильную боль, но лихорадка спала и взгляд Тагона стал осмысленным. От еды он больше не отказывался и, хотя все еще недоверчиво и брезгливо рассматривал приготовленное мной угощение, но ел с аппетитом. Скудная лесная пища не могло накормить нас досыта, но и помереть от голода не давала. Не знаю, что думал по этому поводу Тагон, но мне не впервой было жить впроголодь. Чтобы хоть как-то разнообразить лесное меню я пек в золе мясистые корни рогоза, нанизывал грибы на тонкие палочки и жарил словно мясо, а в суп добавлял кислицу.

Как только Тагон пришел в себя он первым делом решил привести оружие в порядок. Моим боевым навыкам он не доверял, а разряженный в бою магический жезл был совершенно бесполезен пока хозяин не наполнит его колдовством.

— Сейчас меня можно брать голыми руками, — говорил он, — степняки убьют нас, если найдут.

— Они нас не найдут, господин, — отвечал я, — мы ушли далеко.

Тагон молча качал лохматой головой и недовольно хмурился.

Он разложил на земле свои волшебные приспособления и достал холщовый мешочек. Пока воин был без сознания я набрался смелости и однажды заглянул в него. Внутри лежал десяток железных шариков очень похожих на те, которыми Химон заряжал свой жезл.

— Отойди подальше, — приказал Тагон.

Я молча повиновался.

— Теперь отвернись.

Я повернулся спиной и обиженно засопел.

«Вот она благодарность за спасение!» — подумал я, — «Тоже мне! Очень надо смотреть на ваши магические хитрости!»

В свое время я видел, как Химон заряжал свой жезл и был уверен в том, что легко смогу сам провести необходимый ритуал. Конечно никто никогда не доверит мне магический артефакт, но, если бы вдруг такое случилось думаю я сумел бы его зарядить.

Тагон кряхтел и постанывал у меня за спиной. Несмотря на то, что ему стало лучше бок все еще сильно болел.

«Вредный коротышка», — подумал я, — «Если бы не таился от меня я бы сделал все, как надо и не пришлось бы так мучиться».

— Что это ты там сопишь? — спросил Тагон заботливо заворачивая заряженный жезл в кусок холстины, — обиделся, что прогнал? Напрасно. Настоящий воин должен сам свое оружие заряжать, да и незачем тебе в магические дела лезть.

— Я не обиделся, господин.

— Странный ты парень, — продолжал Тагон, — говоришь, что крестьянин, а сам древние трактаты цитируешь, охотиться не умеешь, а саблей махаешь ловко.

Я покраснел и молча уставился на носки своих сапог.

— Думаю я, что ты бастард чей-нибудь. Наверно отдали в приличный дом в обучение, да и оставили до поры. Кто отец то знаешь?

Слава богам мне не пришлось ничего выдумывать. Тагон это сделал за меня.

— Нет, господин, не знаю.

— Ничего вот до своих доберемся отец тебя разыщет и тайное слово передаст. А может и не передаст, если успел наследника родить. Ну будешь тогда при доме в слугах ходить. Если повезет станешь оруженосцем.

— Простите, господин, — спросил я, — а у вас дети есть?

— Нет у меня никого, — сказал Тагон и насупился, — прибери здесь все.

Медленно, но верно наши раны и ушибы заживали. Тагон и раньше выбирался из шалаша по нужде, а теперь стал подолгу засиживаться у камня раздумывая над тем, что нам делать дальше. Он заставил меня подробно описать скоротечный бой у моста и даже попросил начертить на земле наш путь от дороги к месту временного лагеря.

Узнав о судьбе Горуна воин опечалился.

— Значит ты не видел, как он умер?

— Я только видел, как он упал, господин.

— Умелый был воин. Теперь таких мало, — сокрушался Тагон, о других боевых товарищах он не обмолвился ни словом.

Разглядывая нарисованную мной карту, воин говорил, — в приграничную пущу степняки не сунутся. Им в лесу только лошадям ноги ломать, но и нам здесь засиживаться нечего. День-другой и королевская гвардия выступит в поход. Хорошо бы перехватить их по дороге и предупредить о возможной засаде, а для этого придется идти вдоль тракта в сторону западной стены.

— Куда это? — спросил я.

— Туда, — Тагон махнул рукой вправо и поморщился от боли.

— Может быть их предупредили молодые дворяне, которые оставили отряд перед боем? — предположил я.

— Не уверен, — задумчиво ответил Тагон.

Вечером он без моей помощи встал на ноги, обнажил меч и попытался нанести несколько замысловатых ударов воображаемому противнику, но очень скоро выдохся и опустился на землю. На подсохшей повязке опять проступила кровь.

— Вы еще слишком слабы, господин, — упрекнул я его.

— Это верно, — воин сокрушенно кивнул головой, — но и сидеть без дела я здесь больше не могу. Завтра выступаем.

Я не стал с ним спорить, но пока собирал наши пожитки в душе не переставал ругаться. Если рана откроется он не сможет идти и все придется начинать сначала. Не лучше ли отлежаться и дождаться королевскую гвардию здесь. Все равно мимо нас они не пройдут. У короля теперь только одна забота — освободить Паус.